Третье десятилетие

Третье десятилетие

«Культура и личность» — вот основной лозунг третьего десятилетия. Крестным отцом программы был Совет исследований в социальных науках, который в ряде конференций и изданий сопоставлял результаты исследований и размышлений антропологов, социологов и психологов. Это могущественное направление не сдавало своих позиций и в четвертом десятилетии, несомненно, оказывает влияние и на социальную психологию наших дней.

На мой взгляд, направление «Культура и личность» отражает две устойчивые характеристики нашей науки. Одна из них — честный поиск возможностей объединения индивидуального и группового подхода (Парсонс называл их личной и социальной системами). Другая характеристика — легкость, с которой мы меняем свою точку зрения на многие понятия. Мы не решаем наши проблемы, мы только все больше устаем от них. Мы полагаем, что новые названия отражают новые проблемы. Внушаемость утомила нас — мы изобретаем убеждаемость, культура и личность порождают системную теорию, групповой разум превращается в организационную теорию, рационализация становится когнитивным диссонансом, дружбу мы выдаем за межличностную аттракцию, решение проблем растворяется в программировании, удовольствие и боль становятся позитивным и негативным подкреплением, плохая адаптация — отчуждением, волевой акт превращается в принятие решений, больше ни у кого нет характера, зато есть могучее «Я». Средняя продолжительность популярности понятий составляет, по моим подсчетам, около двух десятков лет. После этого они становятся похожими на вчерашнее пиво,

Конечно, вполне может быть, что новые формулировки отражают реальный прогресс, но мне подобные изменения кажутся лишь средством игнорирования предшествующих исследований. <

Центральным понятием третьего десятилетия становится установка Здесь мы должны остановиться и заметить, что, несмотря на все вышесказанное, установку следует рассматривать как принципиальное, ключевое понятие нашей науки. Еще в 1918 году Томас и Знанецкий определили социальную психологию как научное исследование установок. Лично я получил полное представление об этой концепции в 1936 году и| «Учебника по социальной психологии» Мерчинсона, и ей без сомнений будет отведено важнейшее место в переиздании учебника Линдсея. И тем не менее многие авторы критически относятся к этой концепции, они избегают использовать ее или вносят свои коррективы. Так, Левин считал, что установка слишком изолирована от целостного силового поля, и по этой причине многие ее не использовали. Факт значительного расхождения между установкой и ее поведенческими проявлениями привет ли к минимизации объяснительной ценности этой концепции. Имели место попытки рассматривать установки не как нейродинамическую силу личности, а как реакцию «пустого организма» на стимульную ситуацию! Ситуационизм, объективизм, позитивизм и операционализм не принимали в расчет опосредующий характер установки. Дональд Кэмпбелд пытался занять усредненную, примиренческую позицию(7).И все-таки в целом у меня создается впечатление, что если в социальной психологи» и есть какое-то стержневое понятие, то это установка.

Еще одной характеристикой третьего десятилетия была социальная направленность исследований. Великая Депрессия, рост влияния Гитлера, наплыв беженцев из Германии (в том числе многих психологов), приближение Второй мировой войны — все это ощущалось психологами, обеспокоенными социальными проблемами. В 1936 году было основано Общество психологического исследования социальных проблем. Насколько я помню, в то время членами этого общества стали почти все активные социальные психологи, многие из них проводили полезные исследования в области национальной морали.

Заканчивая описание третьего десятилетия, я хотел бы вспомнить работу Курта Левина «Некоторые социально-психологические различия между Германией и Америкой» (8). Я хорошо помню, как он рассказывал мне о подоплеке этого простого, но острого наблюдения. В догитлеровской Германии, сказал мне Левин, он считал себя истинным социал-демократом, но когда он ощутил свободную политическую и социальную атмосферу Америки, то осознал, что никогда не понимал, что такое демократия в ее психологическом значении. С простотой истинного гения, он пытался определить эту неуловимую основу демократии. Он заметил, что в Германии в большей степени заметны барьеры социального общения по сравнению с Америкой, где профессора держат открытыми двери своих кабинетов и где газеты публикуют все, за исключением сокровеннейших секретов личной жизни. Его переезд в США и его первая работа были предвестниками крайне важных разработок четвертого десятилетия, к которым мы и переходим.