Гений курта левина

Гений курта левина

Возможно, Курт Левин останется в истории самым оригинальным психологом нашего века. Многие из введенных им понятий быстро стали разменной монетой в царстве психологии: уровень притязаний, валентность, квазипотребность, барьер, групповая атмосфера, социальная перцепция. С момента смерти Левина прошло уже много лет, и его влияние отчасти уменьшилось, однако его вклад в науку до сих пор привлекает пристальное внимание.

Как сказал поэт, гений «рожден на небесах и редко понят нами», Возможно, именно поэтому психологи, обремененные вещами земными и усредненными, уделяют мало внимания выдающимся личностям. Наиболее плодотворный подход к информации основан на коэффициенте интеллекта, но, когда мы рассматриваем работу человека, чья оригйнальность не позволяет нам использовать какие бы то ни было сравнительные шкалы, неэффективность этого подхода становится очевидной. Мы неможем знать, каков был IQ Курта Левина, но даже если бы мы это и знали, едва ли это помогло бы нам понять уникальность его мышления, приведшую к столь важным открытиям.

Похоже, величие всегда порождает споры. В психологии нашего времени наиболее противоречивой фигурой, чей вклад оригинален и принципиален, был Фрейд. После Фрейда мы можем вспомнить Мак-Даугалла и Курта Левина, которые были основоположниками влиятельных теорий и по этой самой причине вызывали интенсивную полемику в свой адрес. Недостаток теории Мак-Даугалла заключался в том, что она исходила из дуалистической и нативистической позиции, на которые в то время как раз проходила мода. Преимущество Левина, напротив, было в том, что он со своим конфигурационизмом и апелляцией к социальной совести находился на гребне модной волны. Хотя позиция Левина были менее противоречива, чем позиция Мак-Даугалла, тем не менее, некоторые психологи его все же отвергали. По большей части это были консерваторы, уделявшие основное внимание методологии и математике и считавшие оскорбительными его радикальные вторжения на их территорию.

Хотя у нас мало эмпирических материалов на этот счет, я все-таки рискну предположить, что существуют определенные детерминанты, которые, видимо, всегда сопутствуют истинной гениальности. Я не хочу сказать, что это достаточные признаки гениальности, я говорю только о том, что они — часть необходимых условий.

1. Труд гения всегда отмечен определенным интеллектуальным одиночеством.

Довольно странно звучит утверждение о том, что Курт Левин (который без сомнения являлся самьм приветливым и дружелюбным человеком из всех, кого я знал) был одинок. И, тем не менее, мы отмечаем, что он избегал проторенных путей психологической науки. Я помню, как много времени мы проводили, обсуждая концепцию установки, когда я пытался убедить его, чтобы он отвел этому понятию более достойное место в своей теории. Другие, я знаю, прочили его ввести в систему различные психоаналитические понятия. Обычно он внимательно выслушивал подобных просителей, говорил, что их аргументы очень убедительны, а потом добавлял в своей обаятельной манере: «Надеюсь, вы не возражаете, если я представлю тот же самый феномен несколько иначе?». После чего он, как правило, рисовал Иорданскую кривую. Его высочайший интеллект выискивал какие-то «псевдостручки», в которых, как горошины, умещались разнообразнейшие идеи коллег. И каждая неожиданная находка тотчас включалась в модель, предлагаемую его теорией поля.

Его одиночество никоим образом не было асоциальным. Напротив, он в большей степени, чем большинство оригинальных мыслителей, испытывал на себе преимущества социальной фасилитации. Получив импульс от окружающих, пытающихся убедить его в чем-то, его собственный гений вспыхивал еще ярче, что, безусловно, обеспечивало ему немало последователей, которые на время создавали тесную и единую команду исследователей-единомышленников. И, тем не менее, у Левина не возникало желания стать основоположником отдельной школы психологической мысли, и — несмотря на оригинальность его идей и его внимание к молодым коллегам — ему, в конечном счете, удалось избежать попадания в сети сепаратизма. Выражение «Левин и его студенты» можно было чаще услышать в годы, непосредственно предшествовавшие его иммиграции в Америку в 1932 году и сразу после эмиграции, чем во время последнего десятилетия его жизни. Поскольку его собственные научные интересы распространялись на индустриальную психологию и общественные психологические службы и поскольку его студенты принимали активное участие в психологических исследованиях военного времени, а также в клинической работе и в жизни общества, мы меньше слышали о «тесном кружке», но в большей степени ощущали многостороннее влияние их работ как на благополучие нации, так и на нашу собственную профессиональную деятельность. Более того, многие из предложенных Левином концепций, которые поначалу казались чем-то эзотерическим, вскоре становились обычными и для традиционной психологии. Динамическая сила неоконченных задач, уровень притязаний, дифференциация — вот только немногие из тех понятий, которые общая психология повсеместно использует на современном этапе.

Когда он знакомился с работами коллег, его реакция, как я уже говорил, заключалась в желании некоторым образом переформулировать заинтересовавшую его идею и «встроить» ее в свою собственную теоретическую систему. Некоторые ученые-теоретики имеют схожее желание, но при этом демонстрируют нетерпимость и придирчивость к своим оппонентам. Левин всегда был снисходителен к оппонентам, он не пытался высмеять их для того, чтобы выставить в благоприятном свете превосходство собственной мысли. И когда он решил, что необходимо подвергнуть критике классовую теорию для того, чтобы продемонстрировать преимущества теории поля, в качестве достойного оппонента он выбрал не кого иного, как Аристотеля и не что иное, как «Аристотелевский образ мышления».

2. Без одиночества, без отдаления от толпы невозможно развитие оригиналъности, которая, безусловно, является центральной характеристикой гениальности. Хотя по необходимости он использовал в своей работе те психологические, социологические и математические кирпич, из которых он считал годными для его целей, построенное им здание изумляет своей оригинальностью.

Проблема, занимающая умы большинства представителей психологической науки, это проблема связанности, взаимозависимости частей внутри целого. Именно этой проблеме и посвятил свои размышлении Левин. По словам Липпитта, «хотя в его научной биографии мы можем вычленить немало тем, центральное место всегда занимало непрекращающееся научное исследование тайн взаимозависимости элементов, обуславливающей успешное функционирование конкретной личности, группы, науки как совокупности многочисленных подразделов» (1). В различные времена психология пыталась разрешить проблему взаимозависимости посредством использования корреляционных методов, включая факторный анализ, посредством определения различных иерархий привычек и интеграции, с помощью концепции базовых качеств и профилей.В гештальт-психологии эта проблема решалась через утверждение того, что взаимозависимость, на самом деле, следствие не взаимоотношений,а целостности. Но в области психологии личности и социального поведения гештальт-школа не предложила столь же удовлетворительных и полных концепций, как это сделал Левин, выдвинув двойственное представление о человеке, представляя личность и как некую дифференцированную целостность, и как часть ее же собственного личностного пространства.

Это опасное занятие — столь конспективно прослеживать историю развития какой-либо науки, поскольку эпохи прежние и эпоха нынешняя весьма различны, и у каждого времени были свои взгляды. Но для того, чтобы подчеркнуть природу оригинальности идей Левина в области социальной психологии, позволю себе предположить, что эта дисциплина подразделяется на три принципиально отличные друг от друга эпохи,а сейчас, во многом благодаря ему, она вступает в четвертый, наиболее многообещающий период своего развития.

В течение многих столетий и даже в нашем веке мы использовали упрощенные системы социальной теории. Все эти системы были построены рациональным путем, без привлечения каких бы то ни было эмпирических данных помимо субъективных представлений их авторов. Механизм нашей психики, или узко понимаемый кластер механизмов, своего рода deux ex machina (развязка вследствие непредвиденного обстав телъства — лат.), взят за основу социальных теорий Гоббса, Сompte, Милля, Спенсера, Bagehot, Лебона, Тарда, Росса, Мак-Даугалла и многих других авторов, чьи основные произведения вышли в свет до 1910 года.

Затем последовала эра индивидуализма, начало которой положил теория инстинктов Мак-Даугалла. Индивид стал центром социального универсума. Такое смещение акцентов обусловило начало экспериментального периода, во время которого основное внимание уделялось социальным влияниям на сенсорные и высшие психические процессы отдельных людей. Бихевиоризм привнес идею о фрагментировании окружающей среды на бесконечное количество условных стимулов, вызывающих бесконечное количество рефлекторных актов. В середине этого периода, Мак-Даугалл попытался избежать того солипсизма, который во многом он сам и породил, предложив концепцию «группового сознания», как полной аналогии индивидуального сознания. Этот термин, использовавшийся как им самим, так и многими его предшественниками, отражает их пристрастие к индивидуальным моделям. Однако существовали веские причины для того, чтобы отвергнуть эту теорию. Она не соответствовала концепциям крайнего плюрализма, распространенного в тот период, она не предполагала конструктивных способов экспериментальной проверки, она несла на себе печать европейской метафизики. Эра индивидуализма была временем, когда в научной среде доминировали методы и концепции экспериментальной психологии, когда индивидуальные психические процессы, проинтерпретированные на основе статистики, рассматривались как адекватная объяснительная схема всего социального поведения. И фрейдизм со своим высоко индивидуалистичным акцентом также пришелся весьма ко двору.

За два десятилетия до этого в лексикон социологов и антропологов вошли и стали активно использоваться понятия, подчеркивающие важность учета факторов статуса, роли, касты, стиля и ситуации (как непосредственной, так и более отдаленной) при анализе актуального поведения. Действительно, социологи и антропологи долгое время оперировали этими терминами, но пока стенки между кафедрами в наших университетах не обветшали, их голоса не были услышаны психологами, живущими по другую сторону коридора. Пришло время, когда многие из тех же самых психологов, которые до того рассуждали в индивидуалистических терминах, бросились в другую крайность. Стало модным апеллировать к понятиям паттернов культуры, рассматривая личность как носителя некоторого статуса, и разгадывать загадки человеческого характера, рассуждая в терминах оппозиций «высший — средний» или «низший — средний».

До некоторой степени влияние всех этих трех периодов мы ощущаем на себе и поныне; в особенности, конечно, актуальны тенденции третьего периода. И именно здесь мы по достоинству начинаем оценивать вклад Левина, предложившего хорошо сбалансированное переплетение индивидуалистических и социальных тенденций. На первый взгляд, любимая формула Левина, В = f (P,E) не несет в себе ничего нового, и мы склоннны пренебречь ею. Разве все без исключения психологи всех времен не соглашались с тем, что именно динамика личности и динамика окружающей среды являются теми факторами, которые обуславливают динамику поведения? Вероятно, это так — в их терминах. Но даже если мы соглашаемся с этим принципом в целом, те из нас, кто придерживается индивидуалистического подхода, настаивают на том, что в интерпретациях должна доминировать Р, где детерминирующая роль приписывается прошлому опыту личности. Те из нас, кто является сторонником культурального подхода, стремятся минимизировать Р и преувеличить значимость Е. Левин придерживался золотой середины, и советовал нам находить компромисс в наших разногласиях, приняв в расчет то ситуационное поле, которое существует в представлениях самих его действующих лиц. Когда мы поступим таким образом, мы обнаружим, что паттерны культуры, каста, роль и статус действительно определяют поведение, во только в том случае, когда эти категории социальной структуры представляют собой реальные силы, преломляясь через индивидуальные потребности и процессы восприятия.

«Системы под напряжением» — это отдельная история; ни культу-ральные стимулы, которые, по нашему представлению, должны влиять на функционирование индивида, ни прежние привычки не могут полностью детерминировать поведение. Актуальные напряжения зависят от психологического прошлого ровно настолько, насколько это прошлое в действйтельности релевантно наличному поведению; они также являются результатом действия культуральных сил и сил социального окружения, на которые в действительности реагирует человек. Такой концептуальный подход, как мы знаем, может быть плодотворно применен к бесконечному множеству проблем: и на уровне активности индивида как члена малой первичной группы, и на уровне функционирования класса или нации.

Я не верю, что предсказательная сила утверждений, основанных на теории поля, действительно была экспериментальным путем сравнена с предсказательной силой утверждений, основанных на индивидуалистических и культуральных теориях. Если бы это на самом деле произошло, мы бы признали превосходство Левина в составлении прогнозов по той простой причине, что он способен одновременно принять во внимание большее количество параметров. Во время войны, где бы ни пересекались наши пути, я, как правило, интересовался его прогнозами касательно хода военных действий. Сейчас я сожалею о том, что не делал записей, которые подтвердили бы их исключительную точность. Его единвенная ошибка заключалась в том, что он не смог предвидеть сражения в Арденнах, отсрочившего конец войны. В ноябре 1944 года, расценивая тогдашнюю ситуацию как интенсификацию действующих сил, он npeдположил, что полное поражение Германии случится не позже февраля 1945 года. На самом деле День победы в Европе пришелся только на май. Я упоминаю о его проницательности, конечно, не в качестве доказательства в поддержку его общих теорий, а потому, что я действительно убежден в том, что большой опыт рассуждении в рамках теории поля помогал ему практически безошибочно оценивать взаимосвязи между событиями, происходящими в нашем сложном мире.

Возвращаясь к четвертому периоду социальной психологии, в котором мы, собственно, сами и находимся, мы можем попытаться определить его основные характеристики. Во-первых, мы имеем более гармоничное представление о совокупности личностных и социальных детерминант поведения. Во-вторых, у нас появилась возможность принимать в расчет одновременно большее количество переменных как исторического, так и актуального характера, чем мы могли охватить ранее. В-третьих, в результате мы получаем более адекватные навыки анализа и интерпретации непосредственных групповых феноменов. И мне кажется, что больше чем любому другому отдельному представителю социальных наук, мы обязаны этим Курту Левину.

Его теоретическая оригинальность была высока даже тогда, когда он занимался сугубо практическими вопросами. Изобретатель «топологической» и «векторной» психологии, он также изобрел «исследование действием». На мой взгляд (хотя я знаю, что не все с этим согласны), это вещи неразделимые. Он сам рассказывал, как данные, полученные в его ранних экспериментальных исследованиях ассоциаций, привели его к пониманию того, что центральным понятием в психологии должно являться понятие «системы под напряжением». В последние двадцать пять лет его жизни он чувствовал себя обязанным предложить как теоретическую модель направлений и изменений сил в подобных системах, так и объяснение этих феноменов через их конкретные проявления Фактически все его исследования, говорил он, произросли из «определенных теоретических экспектаций». «Они были задуманы для того, чтобы подтвердить или опровергнуть определенные утверждения» (2) . Левин был систематизатором, занятым поисками проявлений феномена на всех уровнях. Я не думаю, что стоит осуждать ту смелость, с которой он обратился к геометрическому формализму. Если его достоинства, в конечном счете, будут должным образом оценены, идеи Левина значительно приблизят нас к унификации психологической и математической наук. Если же этого не случится, его смелость вдохновит кого-то из гениев будущих времен. Мы помним, что Колумбу так и не удалось открыть материк под названием Америка. Его последователи сделали это.

Даже обладая на современном этапе достаточно ограниченной перспективой, мы знаем, насколько богаче мы стали, признав экспериментально обоснованные оригинальные концепции Левина. Я уже упомянул об эффекте Зейгарник и об уровне притязаний. Мы можем дополнить этот список: временная перспектива, когнитивная структура, барьер, ригидность, насыщение, жизненное пространство, маргинальная аффилиация, групповое решение и еще немало других понятий. Большинство из них — его личное изобретение, и особенная его заслуга — в том, что они стали стандартными инструментами психологических рассуждении.

3. Помимо интеллектуального одиночества и оригинальности, мы должны упомянуть и о негативном аспекте гениальности, который обычно упускается из виду при обсуждении этой проблемы. Пуанкаре рассказывал о длительных периодах неразберихи в собственных мыслях, перемежавших вспышки его интуиции. Все, кто был знаком с Куртом Левином, научались уделять особое внимание его спонтанным монологам. Зачастую его речь казалась довольно бессвязной. Но редкий разговор обходился без того, чтобы слушатель не находил для себя хотя бы одну яркую и интересную идею, даже в том случае, когда рассуждения, которые он выслушивал, не были ни упорядоченными, ни последовательными. В своих работах Левин был более ясен, но даже в них сила его таланта проявлялась не в отточенных фразах или блестящих выводах, а скорее в целостном воздействии преподносимой им идеи. Возможно, определенные затруднения вызывал тот факт, что, будучи уже достаточно зрелым человеком, он был поставлен перед необходимостью овладевать новым языком — посредником между его идеями и чужой социальной средой. Но, в целом, ситуация во время его жизни в Германии не сильно отличалась от того, что мы наблюдали в американский период. Рассказывают историю об одном американском студенте, проходившем стажировку в Берлине, который спросил у своего немецкого коллеги, как перевести на английский слово Aufforderungscharakter. И немецкий студент ответил: «Боюсь, я не могу перевести его даже на немецкий».

4. Еще одна составляющая гениальности — усердная работа. Способность великих ученых и художников работать нечеловечески долго уже стала легендой. И, тем не менее, мы не можем подсчитать соотношение вдохновения и потения, в совокупности обеспечивающих успешную карьеру. Левин производил впечатление исключительно энергичного и выносливого человека. Глубокая обеспокоенность состоянием мира; особенно в последние годы жизни Левина, обусловила его активное участие в различных комитетах, правительственных исследовательских проектах, в общественной жизни; эти виды деятельности дополняли eго обычную нагрузку, заключавшуюся в преподавании, написании работ, руководстве исследованиями и выполнении административных функций.

5. Из списка детерминант гениальности нельзя исключить и ситуационный фактор; сам Левин неоднократно упоминал о нем, когда речь заходила о его биографии. Две первые публикации Левина появились во время Первой мировой войны. Одна из них, подобно ранним исследованиям представителей гештальт-психологии, касалась вопросов перцепции, и в частности таких специфических проблем, как камуфляж и военная картография. Другая работа предвосхищала его возникший позже интерес к мотивации, выражая глубокое неудовлетворение ассоцианистскими идеями Эббингауза и Мюллера. Мир узнал его благодаря выдающейся серии из двадцати исследований, опубликованных в период с 1926| по 1930 год в журнале Psychologische Forschung (Психологические исследования). Самым запомнившимся событием Международного конгресса по психологии, состоявшегося в Нью-Хэвене в 1929 году была демонстрация простого, но поучительного фильма Левина о восемнадцатимесячном мальчике, сидящем на камне. На некоторых американских психологов этот фильм оказал особое влияние, побудив их пересмотреть собственные теории, касающиеся природы интеллекта и научения. Другие фильмы Левина, относящиеся к германскому периоду его деятельности можно считать классическими произведениями того же порядка. В двадцатые годы мы могли с уверенностью назвать его динамическим психологом, детским психологом, сторонником экспериментального подхода, но только не социальным психологом.

Трагические исторические события заставили его искать убежища в нашей стране. Эти события побудили его изменить сферу собственных интересов и обратиться к решению проблем социальных отношений. Незадолго до его смерти я задал ему вопрос о том, когда его впервые заинтересовали психологические проблемы демократии. Он рассказал, что это было непосредственно вызвано перемещением его жизненного пространства в Америку. На первом этапе деятельности внимание Левина привлекали либеральные идеи, прогрессивное обучение, философия политики. Но ретроспективно он понял, что немецкий либерализм был отмечен абстрактными дискуссиями и непродуктивными попытками. И для него оказалось ярчайшим переживанием увидеть в Соединенных Штатах демократию в действии и осознать причины, по которым здесь она функционировала с большим успехом, чем в Германии. Он сказал мне: «На меня произвели огромное впечатление открытость, беззаботность, терпимость к ближнему, свойственные американскому образу жизни. Я убедился, что американские идеалы — это лучшие из идеалов, которые могут быть у человеческого общества. Теперь я гражданин Соединенных Штатов». Он поставил перед собой задачу понять те условия, при которых групповая дискуссия приводит к полезному действию, и те принципы, которые распределяют ответственность таким образом, чтобы каждый человек мог развиваться, влияя на свою собственную судьбу.

Первой публикацией финального периода его жизни стала блестящая работа, касавшаяся активно обсуждавшихся в то время этнических и национальных различий (3) Вскоре после этого он приступил к осуществлению известных экспериментов в области авторитарной и демократической групповой атмосферы. Проблемы для исследования предлагала ему сама ситуация, сложившаяся в мире. Америка предоставила ему возможность работать над решением этих проблем, вдохновляющее принятие его идей и справедливую критику. И, тем не менее, фактор ситуации, каким бы благоприятным и детерминирующим он ни был, не имел бы никакого значения, если бы объектом его воздействия не являлась столь человечная, одаренная и увлеченная личность с кипучей энергией и жаждой открытий. Сама история его жизни, включая и страдания его друзей-евреев, были важным элементом ситуации. Поистине, поведение — это функция и окружения, и личности.

6. Наконец, последняя отличительная черта гения — значимость одной или нескольких негедонистических ценностей. Мы привыкли причислять к гениям науки тех, кто посвятил себя поискам истины. Но последние непростые годы показали нам, что сама по себе истина — ценность, которая недостаточна для выживания человечества. В социальной психологии, например, недостаточно выяснить, почему люди, принадлежащие к определенным национальным группам, ведут себя именно так, а не иначе. Неожиданно нам пришлось осознать, что мы должны понять, каким образом они могут научиться вести себя лучше. (Поскольку если в ближайшем будущем достичь этого не удастся, может не оказаться ни групп, которые нужно изучать, ни самой науки.) Курт Левин открыто говорил о том, какие именно ценности кажутся ему приоритетными. Для него наивысшими ценностями были демократия, человечность, юмор и .доброта Мы почитаем его в первую очередь как искателя истины и как гуманиста, всей душой преданного ценностям демократии, которую, как он заявил, он обнаружил именно у нас. Но мы вспоминаем его с особенным уважением и благодарностью.

Примечания.

1 R Lippitt, «Kurt Lewin, 1890-1947; Adventures in the exploration of interdependence», Sociometry, 1947, 10, 87. Этот источник содержит также библиографический обзор работ Левина.

2 Самоотчет о развитии его исследований и теорий содержится в Studies in topological and vector psychology: I, Iowa City. University of Iowa Press 1940.

3. «Psychological problems of a minority group», Charact. & Pers., 1935, 3, 175—178, «Some social psychological differences between the United States and Germany», Charact & Pers., 1936, 4, 265—293