Переходный период

Переходный период

В настоящее время психология напоминает юнца, возможно, неловкого и излишне самоуверенного, но здорового и подающего определенные надежды. Эту ситуацию лучше всего рассматривать в контексте всей интеллектуальной истории нашего века.

На раннем этапе выдающиеся психологи того времени — Вильгельм Вундт, Уильям Джеймс, Уильям Мак-Даугалл и Джон Дьюи — отказались от полностью теоретического философского подхода и обратились к широкому эмпирическому пониманию человеческой природы. В своих рассуждениях они стремились опираться на эмпирические доказательства, собранные в лаборатории или клинике, хотя и не располагали достаточным объемом такого рода информации; в то же время они не собирались отказываться от своего целостного взгляда на основной предмет психологии, а именно на сущность человеческой природы.

Их протест против философии не заходил так далеко, чтобы поощрять энтузиастов, пропагандировавших простые формулы человеческой природы. Фрейд, например, предлагал нам удобный концептуальный стул на трех ножках — ид, эго и суперэго. Уотсон и другие представителя бихевиоризма говорили, что все дело в реакциях на стимулы. Было разработано множество доступных редукционистских концепций и понятий, таких, как бессознательное, обусловливание, подкрепление, иерархия привычек. Редукционизм — это доктрина, основная идея которой сводится к тому, что все лабиринты человеческой природы в принципе могут быть объяснены на основе одного или нескольких (в зависимости от предпочтений исследователя) механизмов.

Но дух времени этого века оказался еще более новаторским. Психология запуталась в той же паутине, что и другие науки, философия, искусство и литературоведение. Наступила эпоха крайнего позитивистского редукционизма. Все теории стали считаться подозрительными из-за своей вербальной соблазнительности и слабой эмпирической базы. Вундт и Джеймс, Мак-Даугалл и даже Фрейд предлагали нам частную точку зрения, свою личную интерпретацию. Но это не наука, говорили они нам, поскольку эти интерпретации основаны на наших личных представлениях о действительности, а они всегда субъективны.

Гораздо лучше, было нам заявлено, стать объективными — избегать интроспекции, воздерживаться от личного мнения. Окончательно разделаться с любыми субъективными проявлениями, использовать только операциональные определения понятий. Приспосабливать все полученные данные к математическим или компьютерным моделям, использовать статистические методы, определять вероятности. Минимизировать опосредующие переменные, рассуждать с точки зрения «пустого организма», чтобы все измерения и концепции были общедоступными для проверки.

Важно отметить, что тенденция к крайнему позитивизму не ограничивалась только рамками психологической науки. Аналогичная ситуация складывалась и в философии, которая повсеместно отказывалась от метафизики и теории ценностей в пользу лингвистического анализа и методологии. В новом подходе к литературоведению эта тенденция реализовывалась в рассмотрении, скажем, того или иного стихотворения вне целостного контекста, вне его связи с личностью автора; как изолированной вереницы слов, представляющей собой просто текст. В искусстве были отброшены реализм и образность, опирающиеся на смыслы и на традиции. В моду вошли абстракции, отражавшие преходящие переживания художника.

Фактически все сферы человеческой мысли декларировали одно и же: давайте откажемся от нашего передаваемого из поколения в поколение багажа слов, слов, слов. Не стоит доверять тому, что не может быть редуцировано до физических, поддающихся измерению операций. Не что не истинно, если с помощью лингвистического анализа нам не уд лось дать определение истины. Что же касается литературы и искусства, давайте остановимся на текущих фрагментах переживаний и на текстуальных доказательствах.

Этот период недавнего прошлого, который мы могли бы определи как эпоху «великой чистки», еще никоим образом не закончился. В психологии мы все время наталкиваемся на последствия редукционизма. Современные концепции, в отличие от целостных концепций раннего периода, чрезвычайно упрощены. Иногда это редукция к биологическому тенденция, отчетливо наблюдаемая у Фрейда, иногда к физическому, как в стимульно-реактивной психологии, иногда к операционализму, кибернетическим аналогиям, к компьютерным аналогиям, к математическим формулам, включая, конечно же, факторный анализ и прочие формы бескомпромиссного эмпиризма. Плоды такого редукционизма продолжают считаться последним словом в психологии.

Я надеюсь, что эта эпоха не будет полностью предана забвению, поскольку преподанные ею уроки слишком ценны, чтобы оказаться забытыми. Никто, за исключением, возможно, нескольких мыслителей-философов, не хотел бы вернуться к априорным системам психологических рассуждения, почти или совсем не опирающегося на эмпирическое наблюдение.

В то же время обращает на себя внимание одна отчетливая тенденция. В последние десятилетия несложно заметить возрождение интереса к понятию «Я». Можно вспомнить экзистенциальное направление, которое, принимая во внимание фрагментарность жизни и потерю ценностных ориентиров, тем не менее посредством таких понятий, как «трансценденция», «ответственность», «воля к смыслу» старается противостоять атомизации мысли и дезинтеграции целей. Можно отметить возрождение интереса к целям терапии, а также к предназначению нации. Возрождение феноменологии как психологического метода, безусловно, означает определенный прогресс. С этим общим направлением связана и трансформация психоанализа в так называемую эго-психологию. Можно обратить внимание на появление новых журналов, посвященных проблемам индивидуальной психологии, экзистенциальной психологии, гуманистической психологии. Тенденция столь сильна и отчетлива, что получила название «третьей силы» современной психологии.

Таким образом, мы переходим к новой эпохе. Удастся ли нам критически усвоить уроки прошлых десятилетий и тем самым избежать тривиальности, сопровождающей крайний редукционизм? Сумеем ли мы создать обобщающие теории нового уровня, отдающие должное целостности человеческого сознания и в то же время не отказывающиеся от недавно разработанных конструктивных методов? Мой ответ — осторожное «да». Чтобы достичь этого, необходимо в первую очередь определить те xapaктеристики человеческой природы, которые ускользали от рассмотрения в эпоху массового редукционизма. Вторым необходимым условием является, без сомнения, память о тех методологических уроках, которые недавно были нам преподаны.