Горожане и селяне в древней руси: реплика по поводу новой работы п.в. лукина

Горожане и селяне в древней руси: реплика по поводу новой работы п.в. лукина

В 2012 г. вышел в свет сборник «Споры о новгородском вече. Междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге 20 сентября 2010 г. СПб.,

2012». Одной из интереснейших статей этого сборника является работа П.В. Лукина [8], продолжающая, расширяющая и углубляющая идеи написанной им части коллективной монографии, вышедшей в 2008 г. [6]. Настоящая «реплика» касается не всей его работы, поэтому не претендует на роль полноценной рецензии. Речь пойдет лишь об одной из идей, составляющих концептуальную систему П.В. Лукина. А именно о том, что между городским и сельским населением в древней Руси лежала четкая правовая граница. Позицию эту мне доводилось уже критиковать [7]. Новые аргументы взывают к новым контраргументам

Итак, в новой работе аргументация П.В. Лукина изначально строится на источниках XV–XVI вв.:

«Существуют прямые свидетельства того, что в Новгороде XV в. сельское население считалось не органической частью некоей нерасчлененной “гражданской общины” полисного типа, а особой сословной группой, отличающейся от других сословных групп, из которых состояло население. В договорной грамоте Новгорода с королем Польши и великим князем литовским Казимиром IV 1471 г. от имени новгородцев сказано: “А наместнику твоему судити с посадникомъ во владычне дворе, на пошломъ месте, какъ боярина, такъ и житьего, такъ и молодшего, такъ и селянина”. Селяне здесь, несомненно, особая категория населения Новгородской земли с особым (самым низким, судя по порядку перечисления) статусом...» [8. C. 27-28].

Аргументация, как минимум, странная, ведь с точки зрения П.В. Лукина, бояре, житьи люди и чернь составляли единую группу горожан, а упомянуты они тоже по отдельности. Никакого бинарного противопоставления во фразе нет.

Кроме того, речь идет о реалиях XV–XVI вв.: вряд ли допустимо распространять их действие на времена более ранние. Создание единого государства, имущественное расслоение, замыкание общественных групп, обретение ими статуса официальных сословий зашли в XV–XVI вв. так далеко, что можно говорить о складывании совершенно новой модели общественно-политического устройства на Руси.

Следует также учитывать, что между выделением группы и проведением четкой правовой границы между группами есть существенная разница. Обозначить эту границу и расширить хронологию до заявленного XIII в. должен был, как видно, анализ «Устава Ярослава».

Приведем цитату полностью: «Более низкий правовой статус сельского населения по сравнению с горожанами, даже рядовыми, ясно зафиксирован в Церковном уставе Ярослава, а именно в статье о словесном оскорблении чужой жены. Эта статья, как установил Я.Н. Щапов, содержалась уже в архетипе Устава, который появился в XI – первой половине XII в., и читалась, по его мнению, так: “Аже кто зоветь чужу жену блядью великих бояр, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота, а князь казнить; а будеть менших боляр, 3 гривны золота, а епископу 3 гривны золота; а будеть городцких люди, за сором ей гривна серебра, а епископу гривна серебра; а сельских люди –

60 [резан], а епископу 3 гривны”. Эта статья с некоторыми изменениями читается и во многих вариантах Устава, в частности в списках Археографического извода Пространной редакции Устава Ярослава, который “связан своим происхождением с Новгородом” и возник, очевидно, при новгородской владычной кафедре в первой половине XV в.: “Аще кто назоветь чюжую жену блядию, а боудеть боярьскаа жена великыихъ бояръ, за срамъ ей 5 гривенъ злата, а ми трополиту 5 гривен злата, а князь казнить; и будеть меншихъ бояръ, за срамъ ей 3 гривны золота, а митрополиту 3 гривны злата; а оже будеть городскыихъ людей, за соромъ ей 3 гривны сребра или рубль, а митрополиту тако же; а сельской жене 60 резанъ, а митрополиту 3 гривны”. Новгородский составитель извода не был просто переписчиком: он творчески работал с оригиналом, вносил в него дополнения и исправления, рассматривая Устав, таким образом, как актуальный юридический текст. Размер компенсаций в разных изводах Устава различается, но везде сельские жители занимают самое последнее место, и всюду компенсация за оскорбление селянки существенно меньше, чем горожанки: в архетипе – более чем в три раза, а в Археографическом изводе – в 10 раз (впрочем, трудно сказать, как могла в это время оцениваться резана)» [8. C. 28-29].

Рассуждение это вызывает больше вопросов, чем дает ответов.

Во-первых, совершенно непонятно, к какому периоду, по мнению П.В. Лукина, относятся реалии, отраженные в этой статье? С одной стороны, вполне справедливо утверждается, что составитель извода XV в. не был простым переписчиком, а работал «творчески», поскольку Устав в XV в. – «актуальный юридический текст». Значит, надо полагать, Устав отражает реалии именно XV в.? С другой стороны, хронологические рамки статьи охватывают период, начиная с XIII в. Как же быть с XIII в.?

Во-вторых, П.В. Лукин ссылается на мнение Я.Н. Щапова, что данная статья присутствовала

уже в «архетипе» Устава, в XI в. То есть получается, реалии можно экстраполировать на это время. Но чем подтверждено это мнение у Я.Н. Щапова? Собственно, ничем. Поскольку вхождение в такие детали и не было задачей его работы.

Вместе с тем противоположная точка зрения аргументирована гораздо более серьезно еще М.Ф. Владимирским-Будановым, который считал упоминание о «селянах» в Уставе позднейшей вставкой на том совершенно бесспорном основании, что нигде больше в источниках домонгольского периода такого слова не встречается. По мнению историка, единственное наименование сельского населения в ранних источниках – это «смерды» [5. C. 60]. «Термин “сельские люди” встречается лишь в церковном уставе Ярослава (довольно поздней редакции) <…>, этот термин и не мог быть в употреблении в древнейшее время; тогда селом называлось только частновладельческое имение» [5. C. 60]. Почему П.В. Лукин отдает предпочтение версии Я.Н. Щапова, несмотря на отсутствие в ней обоснования интересующего нас момента, и полностью игнорирует версию М.Ф. Владимирского-Буданова1? Не потому ли, что она удобно укладывается в его концепцию?

Более того, есть прямые указания в источниках, что слово «село» в домонгольских источниках

не предполагает никаких «селян». Владельцами «сел» выступают либо знать, либо те слои населения, которые именуются летописцем по названию города. Например: «Святославъ же идее на Вългу, и въда ему Андрей помоць, и пожже Новый търгъ, а новоторжьци отступиша къ Новугороду; и много пакости творяше домомъ ихъ и села ихъ потрати» [1. C. 32]. В данном случае владельцами «домов и сел» выступают новоторжцы.

В-третьих, даже если говорить о ситуации в XV в. анализ Устава, который предпринял

П.В. Лукин, весьма сомнителен. Обратим внимание, как историк анализирует размеры штрафов. Начнем с того, что, по словам самого же исследователя, «в Археографическом изводе Устава смешаны разные ставки штрафов» [8. C. 29] и есть явное несоответствие (3 гривны серебра приравнены к 1 рублю). Парадоксальным образом, это не мешает ему делать выводы из этой путаной арифметики.

Но это не главное. Напомним, что базовым положением концепции П.В. Лукина является утверждение, полемически заостренное против идей академика В.Л. Янина, о том, что новгородские низы были полноправной частью городской общины и принимали активное участие в политической жизни. Дополнительное подтверждение этому весьма убедительному выводу исследователь находит в ганзейских документах, о которых много говорится в его работе. Вместе с тем «сельян» он считает «не просто особой сословной группой, а сословной группой неполноправной» [8. C. 29], противопоставленной таким образом горожанам как целому (это элемент, так сказать, «анти-Фрояновский»). То есть новгородские бояре и чернь объединяются им в одну сословную группу горожан, а селяне – в другую.

Однако, если ориентироваться на Устав, то граница между группами проходит совсем не там, где она видится П.В. Лукину. Возмещение морального ущерба за оскорбление горожанки, предположим, в три раза выше, чем за оскорбление селянки (при том, что штрафная выплата в пользу митрополита одинакова – 3 гривны), но даже за оскорбление женщины «меншихъ бояръ» полагается возмещение ущерба в 3 гривны золота и штраф в 3 гривны (тоже золота).

То есть соотношение выплат, если суммировать, следующее: обзывание женщины больших бояр обойдется грубияну в 10 золотых гривен, меньших бояр – 6 золотых гривен, горожанки – 6 серебряных гривен и селянки в 3 гривны 60 резан (будем считать, это примерно ¼ гривны серебра). То есть горожанка «дороже» селянки примерно в два раза, но «дешевле» боярыни ровно на столько, на сколько мера серебра дешевле той же меры золота. Если принять это соотношение в римской пропорции, то результат получится весьма внушительный 1:15 [4. C. 279]. Наблюдение это далеко не ново. По подсчетам Б.Н. Флори, опубликованным еще в 1983 г., разница между суммами, которыми наказывалось нанесение оскорбления дочерям и женам больших бояр, меньших бояр, нарочитых людей

1 Помимо М.Ф. Владимирского-Буданова поздним источником Устав считал, например, Б.Н. Флоря, посвятивший исследованию статей о «бесчестии» специальную работу: [10. С. 61-74].

и простой чади в Уставе и подобных ему документах выглядит следующим образом: 20 : 4 : 1,3 : 1 [10. С. 61-74]. То есть, как ни считай, дистанция, отделяющая сельское население от городских низов выглядит самой несущественной. Неужели П. В. Лукин не знал об этих расчетах? А если знал, почему не счел возможным опровергнуть или хотя бы прокомментировать их, ведь эти расчеты составляют неодолимую угрозу его концепции (причем, как ни смешно, и в «анти-Янинской» и в «антиФрояновской» части одновременно)?

Следует уточнить, что некоторая приниженность сельского населения по сравнению с городским вполне допускается даже «полисной теорией» И.Я. Фроянова, ведь община города господствует над общинами округи. Кроме того, городские жители считались (и, наверно, в действительности были) более культурно развитыми. Деревенский житель оказывался в массе своей попроще. Доказательство этому мы находим в Киево-Печерском патерике: преподобный Спиридон, много лет добросовестно выпекавший просвирки в монастырской пекарне, приведен автором патерика в качестве примера святой простой души, не имеющей ни лести, ни «лукавства въ серьдци». Он «бяше невежа словом», хотя и не разумом. Причина же столь привлекательной простоты указана ученым книжником совершенно определенно: «не от града прииде в чернечество, но от некого села» [2. C. 456]. О некоторой культурной консервативности сельских жителей свидетельствует археологический материал. Так, например, древний обычай хоронить в курганах дольше держался в деревне – там и в XI– XII вв. исполняли старый языческий обряд, в то время как городское население погребало умерших на новых христианских кладбищах [9. C. 256]. Более того, антропологические исследования показали, что с течением времени у городского населения накапливаются отличия в физическом облике. Специалистами зафиксирована брахикефализация городского населения, которая является частным выражением общего процесса ускорения роста под влиянием изменений в социальной среде, увеличения круга брачных связей [3. C. 70-71].

Но все эти отличия не могут дать нам основания говорить о некой формализованной «грани». Особенно, если речь идет о раннем периоде.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Полное собрание русских летописей. Т. 3: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов.

М., 2000.

2. О преподобнемь Спиридоне проскурнице и о Алимпии иконнице. Слово 34. Киево-Печерский патерик // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4: XII век. СПб., 1997 С. 456–467.

3. Алексеева Т.И., Бужилова А.П. Население древнерусских городов по данным антропологии: происхождение, палеодемография, палеоэкология // Российская археология. 1996. № 3. С. 58-72.

4. Аристов Н.Я. Промышленность Древней Руси. М., 2011.

5. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-н/Д, 1995.

6. Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь: очерки политического и социального строя. М., 2008. С. 33-147.

7. Долгов В.В. Концепция И.Я. Фроянова в современной исторической науке: к вопросу о способах ведения дискуссий // Русские древности: К 75-летию профессора И.Я. Фроянова / отв. ред. проф. А.Ю. Дворниченко. СПб., 2011. С. 23-31.

8. Лукин П.В. Новгородское вече XIII–XV вв. историографические построения и данные ганзейских документов // Споры о новгородском вече. Междисциплинарный диалог. Материалы круглого стола. Европейский университет в Санкт-Петербурге. 20 сентября 2010 г. СПб., 2012. С. 11-60.

9. Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982.

10. Флоря Б.Н. Формирование сословного статуса господствующего класса Древней Руси (на материале статей о возмещении за «бесчестие») // История СССР. 1983. № 1. С. 61-74.

В.В. Долгов, доктор исторических наук, профессор кафедры дореволюционной отечественной истории,

Хроника