Памяти учителей

Памяти учителей

20–21 ноября 2012 г. в Удмуртском государственном университете проходила Всероссийская с международным участием конференция «Социальная мобильность в традиционных обществах: история и современность», посвященная 90-летию со дня рождения профессора М. М. Мартыновой (1922–2003) и 100-летию со дня рождения профессора Б. Г. Плющевского (1912–1998). Организованная кафедрой дореволюционной отечественной истории, при поддержке Удмуртского Института истории, языка и литературы УрО РАН, конференция стала данью памяти замечательным русским ученым и педагогам, неразрывно связанным своей судьбою и творчеством с Удмуртией, воспитавших не одно поколение историков. Скромность, порядочность, трудолюбие, интеллигентность, ответственность, высокая духовность, глубокий патриотизм – вот что объединяло этих разных по социальному происхождению, темпераменту и характеру людей.

Мария Михайловна Мартынова родилась 5 июня 1922 г. в г. Сарапуле. Окончила «семилетку»

и Сарапульское педагогическое училище. В 1941 г. поступила на исторический факультет Удмуртского государственного педагогического института. В УГПИ в военное время работали видные ученые, эвакуированные с оккупированных врагом территорий СССР. Особое влияние на становление М.М. Мартыновой как специалиста оказал академик В. Н. Перцев. Малокомплектные академические группы военной поры (аудитория считалась «заполненной», если в ней присутствовало два человека) зачастую превращали лекции и семинары в интенсивное индивидуальное обучение.

В сентябре 1945 г. М.М. Мартынова была зачислена в штат исторического факультета ассистентом кафедры истории, разделившейся вскоре на кафедры истории СССР и всеобщей истории. В условиях послевоенной поры, когда многие преподаватели погибли на полях сражений, а эвакуированные специалисты вернулись на места прежней работы, УГПИ испытывал серьезный кадровый голод. На ответственного и исполнительного молодого преподавателя взвалили огромную учебную и общественную нагрузку. С тех пор и до середины 1990-х гг. Мария Михайловна выполняла самый большой объем преподавательской работы среди сотрудников исторического факультета.

Большое внимание М.М. Мартынова уделяла работе со школой, начальной профориентации. Ее любимая поговорка: «Историка нужно готовить с детства».

В разное время М.М. Мартынова выполняла обязанности декана и завкафедрой, была секретарем комсомольской и партийной организации пединститута. Вместе с Б.Г. Плющевским стала инициатором создания в 1982 г. кафедры дореволюционной отечественной истории, на которой проработала до последних дней своей жизни.

Основная сфера научных исследовательских интересов Марии Михайловны – аграрные отношения в Вятской губернии конца XIX – начала ХХ в. и удмуртская община (бускель). Ученица известного советского историка, Владимира Васильевича Адамова, М.М. Мартынова принадлежала к знаменитому «новому направлению», оформившемуся в советской историографии в 1960-е гг., последователи которого перенесли акцент с изучения зрелых форм капитализма в России начала ХХ в. на анализ «взаимодействия» и «сращивания» передовых форм капитализма с остатками докапиталистических укладов. Особое место в научной деятельности М.М. Мартыновой занимало изучение столыпинской аграрной реформы в Вятской губернии, места и роли земств в ее проведении. Значительное внимание М.М. Мартынова уделяла структуре поземельных отношений, развитию производительных сил в сельском хозяйстве Вятской губернии, межэтническим контактам, социальной и этнической психологии. Она первой применительно к нашему региону и одной из первых в стране стала обращать пристальное внимание на скрытую, глубинную часть общественного сознания, ее влияние на социально-экономическое развитие деревни. Благодаря этому взгляд на ту или иную научную проблему у М.М. Мартыновой получается объемным, цельным и удивительно образным.

За долгую трудовую жизнь М.М. Мартынова осуществила 56 выпусков студентов, 57-й – не успела… Умерла весной 2003 г. накануне итоговых экзаменов...

Борис Григорьевич Плющевский родился 10 августа 1912 г., в Санкт-Петербурге, в семье потомственного военного. В 1917 г. его отец, генерал царской армии, перешел на сторону революционного народа, принимал активное участие в строительстве Красной армии, занимал ответственные командные посты в РККА в годы гражданской войны. В 1937 г. был репрессирован в связи с «делом

Тухачевского»1. Борис Григорьевич к тому времени закончил аспирантуру ЛГУ (1934–1937 гг.), в которую поступил после окончания исторического отделения (исторический факультет восстановят только в 1934 г.). Учился у известных историков: Б.Д. Грекова, М.Д. Присёлкова, С.Н. Валка, Е.В. Тарле, О.Л. Ванштейна, С.И. Ковалева и др. Арест отца помешал защитить диссертацию: вместе с мамой он как сын репрессированного был направлен в Киргизию в административную высылку. В

1949 г., по ходатайству академика Б.Д. Грекова, административная высылка с Б.Г. Плющевского была снята. Он приехал в Ижевск и его приняли на кафедру истории СССР УГПИ. Здесь прошел путь от старшего преподавателя до профессора, заведующего кафедрой.

Обладавший природным аристократизмом, Борис Григорьевич стал своего рода культурным эталоном для формирующейся провинциальной интеллигенции. Одним своим обликом, врожденным благородством и манерами, которые никакая ссылка не смогла искоренить, он являл собой образец для подражания.

Его добросовестность и пунктуальность были образцовыми. В аудиторию он всегда входил

строго по звонку и строго по звонку заканчивал занятие. Человек высочайшей культуры речи и мысли, Борис Григорьевич был блестящим полемистом, всегда находил выход из, казалось бы, абсолютно безвыходного положения. Нестандартность и необычайная пластичность его мышления поражали. Свой необычайный дар он использовал не только в научных баталиях, но и в студенческой аудитории. Б.Г. Плющевский, в отличие от других своих маститых коллег по факультету, очень любил, когда студенты не соглашались с ним, вступали в дискуссию. Он поощрял такую полемику и прививал такой подход коллегам по кафедре.

Путь Б. Г. Плющевского к ученой степени оказался долгим. В аспирантуре темой исследования была запланирована «История Калмыкии». В период административной высылки исследователь стал работать над темой «История внешней политики Анны Иоановны». В УГПИ пришлось переключиться на новую тему – «Государственные крестьяне Вятской губернии и реформа П.Д. Киселева», по которой он в 1954 г., в родном ЛГУ защитил кандидатскую диссертацию. Там же, двадцать лет спустя, защитил докторскую – «Крестьянский отход на территории Европейской России в последние предреформенные десятилетия (1830–1850 гг.)».

Сфера научных интересов Б. Г. Плющевского – социально-экономическая история России первой половины XIX в., историография отечественной истории, философия и методология истории, история общественной мысли. Главным объектом его исследований была не местная, а общероссийская проблематика, что являлось нетипичным для регионального вуза. В настоящее время эти два направления исследований в равной степени представлены в трудах преподавателей кафедры дореволюционной отечественной истории УдГУ.

Борис Григорьевич до конца своих дней оставался горячим патриотом России, верным сыном

Отечества, остро переживал развал СССР и деградацию страны.

Тема конференции «Социальная мобильность в традиционных обществах: история и современность» формировалась с учетом научных интересов Б.Г. Плющевского и М.М. Мартыновой, особенностей современной историографической и социально-экономической ситуации.

Эффективность работы социальных лифтов и эффективность основных сфер жизнедеятельности общества, от экономики и культуры до властных институтов и системы управления, взаимосвязаны. Так, демонтаж феодально-крепостнической системы сопровождался разрушением сословных перегородок, что обеспечивало высокую социальную мобильность и, как следствие, успехи капиталистической модернизации, производными которой были не только социальные издержки, но и прогресс в развитии промышленности, науки, культуры, рост благосостояния широких масс населения. Динамичное развитие Советского Союза до начала 1970-х гг., в первую очередь, на наш взгляд, было обеспечено высочайшим уровнем социальной мобильности, обусловившей достижение всеобщей грамотности населения, массового воспроизводства научных кадров, квалифицированных специалистов во всех отраслях жизнедеятельности общества, что обусловило успехи социалистической модернизации и вывело полуотсталую страну на передовые позиции научно-технического прогресса и социальных стандартов. И, опять же, расцвет непотизма в современной России застопорил работу социальных лифтов. Как следствие – правовой беспредел, разгул коррупции, сосредоточение национальных богатств в руках узкого круга лиц, афиллированных с властью, обнищание основной массы населения, деградация экономической и социальной сфер, реинкарнация средневекового мракобесия, стагнация и растущая апатия в обществе.

 «Реформы» 1990-х гг. привели к демонтажу индустриальной модели развития страны. Но этот демонтаж сопровождался не строительством постиндустриальных структур, а возрождением традиционных институтов (религии, клановости, этнократизма, кумовства и др.), отбросившим наше общество, по некоторым позициям, в угрюмое средневековье. Эти негативные тенденции институционально оформились в 2000-е гг., что нашло выражение на законодательном уровне. Особенно показательна здесь политика государства в отношении образования, вследствие которой впервые за многовековую историю страны эта альфа и омега любого цивилизованного (тем более – постиндустриального) общества оказалась на нисходящей стадии развития. Такая целенаправленная деятельность власть предержащих на ограничение населению доступа к просвещению не была характерна ни для тяжелых военных лет, ни для «лихих девяностых». Образование в современной России перестает быть одним из важнейших социальных лифтов, поскольку карьера молодого специалиста во все большей степени зависит не от качества его профессиональной подготовки, а от социального статуса родственников. Поэтому понять специфику функционирования социальных лифтов в условиях деиндустриализации и традиционализации невозможно без понимания особенностей социальной мобильности в традиционных обществах на разных этапах их развития.

Для обсуждения участникам конференции были предложены следующие вопросы: исторические

источники и историография: проблемы интерпретации; мобильность социального статуса в доиндустриальных обществах; этническое и социальное: проблема корреляции; община в условиях социальных трансформаций; социальная мобильность в условиях многоукладной экономики; проблема социальной адаптации в условиях модернизации общества; традиционные социальные институты в условиях постиндустриального общества: цивилизационный конфликт и пути его разрешения; Носители традиционных ценностей в постиндустриальном обществе: проблема адаптации; традиционное сознание и современное гуманитарное знание; социальные лифты в мусульманских обществах; социальная мобильность в условиях деиндустриализации и традиционализации; деревня и город – проблемы социокультурного взаимодействия. Также в программе конференции был запланирован круглый стол «“Новое направление”: судьба новаций в советской историографии 1960–1970-х годов».

На приглашение организаторов откликнулись исследователи из России (Глазов, Екатеринбург,

Ижевск, Казань, Киров, Курган, Москва, С.-Петербург, Н. Новгород, Омск, Пенза, Пермь, Тобольск, Троицк, Тюмень, Ульяновск, Уфа), ближнего (Киев, Львов, Полтава /Украина/) и дальнего (ЧескеБудеёвице /Чехия/) зарубежья, представившие 52 очных и стендовых доклада. Значительная часть выступлений (В.В. Долгов, С.Л. Мельников, В.В. Пузанов) была посвящена жизни и творческому наследию М.М. Мартыновой и Б.Г. Плющевского. Особо следует отметить доклад С.Л. Мельникова, в котором автор попытался осуществить социологическое прочтение научного наследия Б.Г. Плющевского с позиций современного междисциплинарного подхода.

Н.В. Халявин представил краткий обзор архива Б.Г. Плющевского, хранящегося в фондах Центра истории, образования, науки и культуры УдГУ, уделив особое внимание богатому эпистолярному наследию ученого. Личные фонды М.М. Мартыновой и Б.Г. Плющевского, хранящиеся в Центре документации новейшей истории УР, стали предметом сообщения В.С. Трещева.

Внушительно представлен блок докладов, посвященных проблемам социальной мобильности в Средние века и раннее Новое время: А.К. Гладков (Москва), М.И. Жих и М.А. Несин (С.-Петербург), А.А. Кузнецов (Н. Новгород), К.Н. Соловьева и М.А. Дулова (Ижевск), Ю.В. Терехина (Казань), С.О. Козловский (Львов), М.С. Ильин (Пермь). Особый интерес вызвали доклады А.К. Гладкова («“Ученые сообщества” и пути социальной мобильности в средневековой Западной Европе»), С.О. Козловского («Торговля и купечество как “социальный лифт” в коллективной ментальности средневекового общества Западной Европы /XII–XV вв./»), А.А. Кузнецова («Мобильность в среде Рюриковичей в последней трети XII в. /на примере Михалка Юрьевича/»).

По мнению А.К. Гладкова, даже в условиях жесткой иерархичности западноевропейское средневековое общество сумело «выработать особые пути, позволявшие запустить механизмы социальной мобильности, при которых налаживались регулярные переходы индивида в рамках вертикального и/или горизонтального движения из одной общественно-политической позиции в другую». Важную роль в этих процессах играло школьное образование, открывавшее человеку переход «в новое социальное состояние (изменение его профессионального статуса и расширение общественнополитических перспектив)». Новые возможности на этом пути открывались в XI–XII вв., когда «с расцветом городов, формированием нового типа мышления и изменениями стандартов поведения возникли уникальные образовательные единицы – scholae – интеллектуальные центры, ставшие доступными для всех без исключения». Существенные изменения происходили «в самом образе мыслей человека XII в.», что нашло отражение в возникновении теорий «о доминирующей роли индивидуального (приобретенного) знания над природной данностью». Оформившись в среде «пестрой в социальном отношении интеллектуальной элиты XII в.», они создавали прецедент, поскольку обосновывали «реальную возможность мобильности в рамках устоявшейся социальной структуры». Все это, делает важный вывод автор, «позволяет говорить не о статичном, а, наоборот, динамичном характере средневековых иерархий, каждый из элементов которых находился во взаимодействии, что в свою очередь создавало перспективу перехода (в пределах вертикального или горизонтального движения) индивида в новое социальное состояние».

С.О. Козловский также склонен «рассматривать средневековое общество как чрезвычайно мобильную и динамическую систему, характерной чертой которой» является «смена социальных ролей». Цель его доклада – анализ ментального образа купечества «в коллективных представлениях, сквозь призму социальной мобильности в традиционном средневековом обществе». Автор показывает, как «под влиянием деятельности купцов, в коллективном сознании населения средневекового Запада формируется понятие города, как центра экономического, а следовательно – политического и культурного», что было новым понятием для средневекового человека, находившегося «в рамках “деревенской” материальной культуры». Процессы урбанизации на рубеже ХI–ХII вв. не только вели к существенным трансформациям «в социальной структуре», значительному росту городского населения «за счет миграции из деревень в города» и, в определенной степени, «за счет людей знатного происхождения», но и к изменению места купечества в «коллективной ментальности средневекового общества». Как следствие, «образ купца в представлении крестьянина и феодала прошел сложный процесс эволюции – от неприятия... до “необходимого блага”...».

Обычно исследователи рассматривают проблему социальной мобильности с точки зрения перемещения из одной социальной страты в другую. А.А. Кузнецов, напротив, акцентировал внимание на таком аспекте социальной мобильности, как перемещение индивида «внутри определенной страты». На примере изучения «карьеры» Михалка Юрьевича исследователь попытался составить «представление о социальной мобильности в княжеской среде второй половины XII в.». По его мнению,

«политико-династическая история Северо-Восточной Руси в XII в. являет примеры неординарной для Рюриковичей социальной мобильности», когда князья, стартовые позиции которых начинались на низших ступеньках родовой и политической иерархии, поднимались на верхние этажи влияния и власти (Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, сам Михалко Юрьевич, Всеволод Большое Гнездо).

Проблемы социальной мобильности в имперский период истории России рассматривались в

докладах И.А. Сердюка (Полтава), Р.Б. Шайхисламова (Уфа), Г.И. Обуховой, П.В. Колзиной, Н.Н. Ивановой (Ижевск). Доклад И.А. Сердюка посвящен особому2 региону Российской империи – Гетьманату, «различные сословные группы (казачество, мещанство, купечество, посполитые, духовенство)» которого «не были строго замкнутыми и допускали значительную мобильность населения». При этом «социальные лифты неплохо работали и внутри» указанных сословий, которые не являлись однородными. Социальный статус человека определялся не только сословным, но и «материальным положением, родом занятий, родственными связями, должностью, происхождением, отношениями свой/чужой». Ярким примером социальной мобильности в социуме Гетьманщины, по мнению автора, «является ребёнок, который рождается в одном статусе, а по мере взросления получает другие». На основе данных Генерального описания г. Стародуба 1766 г. И.А. Сердюк анализирует особенности социальной мобильности среди тех детей, которые, «в силу различных особенностей аграрного традиционного общества», рано стали самостоятельными и вынуждены были сами добывать «себе пропитание». Говоря об «огромной» социальной мобильности детей в «обществе (особенно – городском) Гетьманщины», важной ее особенностью исследователь считает «непостоянность статуса ребенка, который менялся по мере взросления». Интересно наблюдение автора, согласно которому «в реальной жизни» этот статус «больше зависел не от происхождения и сословия, а от принадлежности к определённой социальной группе и положения в ней. К примеру, статус детейбатраков зависел от пола, вероисповедания, условий найма, наличия покровителей (родственников)».

Проблему социальной мобильности в среде чиновничества на примере Петербургского Цензурного Комитета затронула П.В. Колзина. Анализируя формулярные списки, она пришла к выводу о том, что главное значение при продвижении чиновника по службе имели его профессиональные качества, тогда как социальная и этническая принадлежность не играли существенной роли.

Роль аренды оброчных мельниц, на примере Глазовского уезда, в формировании прослойки сельской буржуазии в Вятской губернии показана в докладе Г.И. Обуховой. Социальный облик горнозаводского населения Урала первой половины XIX в. (до 1861 г.) проанализирован Р.Б. Шайхисламовым. В докладе Н.Н. Ивановой содержатся интересные наблюдения о том, как развитие процессов, заданных реформами 1860–1870-х гг., деятельность земств и земских специалистов по улучшению социальной сферы жизнедеятельности населения влияли на изменение менталитета крестьянства Вятской губернии, способствовали переменам на уровне индивидуального и общинного сознания, стремлению человека «изменить жизнь, дать детям образование.., чтобы избавить их от тяжкого крестьянского труда и обеспечить им лучшую долю».

ХХ в. представлен в докладах В.С. Сулимова (Тобольск), О.Н. Леконцева (Глазов), В.А. Крупыны (Киев), О.В. Булгаковой (Киев), Б.П. Дементьева (Пермь), В.А. Порозова (Пермь), О.Р. Хасянова (Ульяновск), П.Н. Дмитриева, Е.В. Крылова, Е.С. Харина (Ижевск). В.С. Сулимов рассмотрел такой специфический вид социальной мобильности, как деятельность трудовых дружин НовоНиколаевска по оказанию помощи крестьянским семьям в период летних каникул 1916 г. Отдельные аспекты социальной мобильности в условиях социальных трансформаций 1917–1920-х гг. проанализированы П.Н. Дмитриевым, О.Н. Леконцевым, Е.В. Крыловым.

Качественные изменения в составе номенклатуры УССР послевоенного времени (1946–1953 гг.) проследил В.А. Крупына. Исследователь погодно проанализировал «изменения в национальном, гендерном, возрастном, образовательном составе» по «двум вертикалям – номенклатура ЦК КП(б)У-КПУ и номенклатура 25 областных комитетов КП(б)У-КПУ». Автор не отрицает роли субъективного фактора («знакомства, родственные или земляческие связи») для вертикальной мобильности чиновника рассматриваемого времени, однако не считает его определяющим: «Точкой отсчета для карьеры являлось положение в подконтрольной сфере: для образцового секретаря того или иного партийного комитета, председателя исполкома, директора завода шансы получить повышение были высоки и без протекции».

Проблемы адаптации традиционных этнокультурных ценностей в условиях современной России, соотношения стратегических интересов элит и общества в целом поднимаются в докладе Б.П. Дементьев. На основе анализа современной ситуации автор пришел к выводу о необходимости для современной российской элиты «учесть уроки недавнего прошлого». Альтернатива дальнейшего развития ситуации ему видится в следующей перспективе: либо ценности элиты «будут так или иначе восприняты большинством россиян как необходимые и России и этому большинству ценности, либо элита и властные структуры в целом начнут необратимо терять поддержку масс».

В докладе Б.А. Порозова на материалах Пермской области и УАССР проанализирована роль

педагогического образования как фактора социальной мобильности не только в историческом (1970–1980-е гг.), но и в современном контексте. Отмечая важную роль педвузов как социальных лифтов, автор, характеризуя современную ситуацию, резюмирует: «О прогрессивном значении социальной мобильности по Питириму Сорокину у нас, как всегда, имеется немало рассуждений в теоретическом ключе, но до практической реализации теоретических выкладок дело не доходит».

Наибольшее количество докладов представлено в разделе «Исторические источники и историография: проблемы интерпретации»: А.В. Петров (С.-Петербург), Д.М. Котышев (Троицк), С.Н. Блащук (Киев), Е.А. Герасимова (Москва), А.Л. Мусихин (Н. Новгород), А.Ю. Суслов (Казань), Б.И. Осипов (Омск), Ф.Ф. Мазитов (Уфа), В.В. Долгов, Н.В. Халявин, А.Е. Загребин, Е.Н. Дербин, С.В. Козловский, Д.В. Пузанов, Н.В. Казакова (Ижевск).

Круглый стол был представлен докладами В.Д. Камынина (Екатеринбург), С.Ю. Шишкиной

(Тюмень), В.В. Пузанова и С.Л. Мельникова (Ижевск). В докладе В.Д. Камынина анализируется полемика, посвященная взглядам В.В. Адамова и других представителей «нового направления». Автор аргументировано критикует попытки модернизации их взглядов, предпринимаемые в ряде современных исследований, убедительно показывая, что ни «антимарксистами», ни политическими диссидентами они не были и «отстаивали марксистское понимание истории». В. Д. Камынин в современной историографии выделяет «три этапа по отношению к идеям “нового направления”. Идеализация этой группы историков, наблюдавшаяся в годы “перестройки”, сменилась в первой половине 1990-х гг. практически их забвением. Лишь со второй половины 1990-х гг. и вплоть до настоящего времени мы наблюдаем своеобразный “ренессанс” их идей, хотя отношение к ним продолжает оставаться неоднозначным».

Исследование С.Ю. Шишкиной посвящено судьбам творческого наследия А.Я. Авреха

(1915–1988). По ее мнению, «процесс освоения творческого наследия» ученого «для современной науки находится в начальной стадии». К востребованным в современной историографии идеям А.Я. Авреха она относит: мнение «о рассогласованности в годы Первой мировой войны связей между императором и его министрами»; позицию «по вопросу сочетания корыстных и идейных начал в деятельности правительства Российской империи 1914–1917 гг.»; постановку проблемы «кризиса власти как одной из составляющих общего кризиса дореволюционной России» и др. С.Ю. Шишкина выступает против попыток идеализации взглядов исследователя и подчеркивает его приверженность «марксистско-ленинской методологии». В заключение она приходит к выводу, что «судьба творчества... А.Я. Авреха полностью совпадает с общей судьбой историков “нового направления”».

В.В. Пузанов и С.Л. Мельников показали, насколько продуктивно было применение М.М. Мартыновой исследовательских принципов «нового направления» для изучения особенностей генезиса капитализма в Вятской губернии.

Общий итог дискуссии можно выразить словами В.Д. Камынина, согласно которым «спор вокруг “нового направления” не завершен», а взгляды представлявших его историков «требуют внимательного изучения с применением принципа ценностного подхода».

Конференция прошла в интересной, творческой атмосфере, изобиловала острой полемикой и конструктивными идеями. Участники форума проявили заинтересованность в организации периодических конференций на данную тему и выразили надежду, что проблемы социальной мобильности займут важное место среди научных приоритетов современных исследователей.

Доклады опубликованы [2] и в ближайшее время будут выложены в Интернете.

* * *

1. Плющевский Б. Г. Автобиография // Государство и общество: История. Экономика. Политика. Право. 1999.

№ 2. С. 209-210.

2. Социальная мобильность в традиционных обществах: история и современность: материалы Всерос. науч. конф. с международным участием, посвященной 90-летию со дня рождения профессора М.М. Мартыновой и

100-летию со дня рождения профессора Б.Г. Плющевского. Ижевск, 20–21 ноября 2012 г. / отв. ред. и сост.

В.В. Пузанов. Ижевск, 2012. 426 с.