2.3. кризис идентичности

2.3. кризис идентичности: Психология социального познания, Андреева Галина Михайловна, 2000 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Первое издание настоящей работы вышло в 1997 г. и явилось своеобразным результатом спецкурса с тем же названием, прочитанного студентам, специализирующимся по социальной психологии, на факультете психологии МГУ.

2.3. кризис идентичности

Особую остроту в ситуации социальной нестабильности приобретает проблема социальной идентичности, в рамках которой строится образ-Я. По отношению к проблеме социальной идентичности так же часто, как и по отношению к экономической и политической ситуации в нашей стране, употребляется термин «кризис» [57]. Кризис идентичности можно определить как особую ситуацию сознания, когда большинство социальных категорий, посредством которых человек определяет себя и свое место в обществе, кажутся утратившими свои границы и свою ценность. Как уже отмечалось, в проблеме идентичности интересен не тот факт, к какой социальной группе принадлежит человек объективно, но с какой группой он отождествляет себя. Немаловажное обстоятельство при этом — позитивная оценка группы принадлежности: человеку не просто свойственно отнести себя к какой-то группе, но и наделить эту группу позитивными чертами. Кризис идентичности может быть поэтому определен не только как трудность в обозначении своей ниши в обществе, но и как утрата позитивных представлений о своей группе.

Это можно проиллюстрировать на примере тех проблем, которые возникают сегодня в России с этнической идентичностью, являющейся разновидностью социальной идентичности. В течение предшествующего развития нашего общества в массовом сознании под влиянием официальной идеологии сложился образ «советского человека», сформированного новым типом общественных отношений. (В официальных документах называлась также и «новая историческая общность — советский народ», что предполагало возникновение новых этнических характеристик в противовес традиционным характеристикам различных этносов, проживавших на территории страны.) «Советский человек» как определенный социалистический тип личности наделялся официальными идеологами рядом специфических черт: принятие целей и принципов коммунистической идеологии, их приоритет перед групповыми и личными интересами, акцент на работу на благо общества как высшего смысла жизни и средства развития индивидуальных способностей, принятие принципов коллективизма, солидарности и интернационализма как основных норм взаимодействия с другими людьми. «Советский народ» в таком случае выступал в качестве той социальной группы, с которой идентифицировал себя «советский человек». Разумеется, это была лишь схема, которая не обязательно работала в каждом конкретном случае.

Тем не менее определение «советский человек» было достаточно укоренено в массовом сознании и в сознании каждого обыденного человека. Оно — особенно во взаимоотношениях с людьми из другого мира — выступало в качестве важнейшей категории идентификации. Если отвлечься от искусственного социального содержания этой конструкции (т.е. от перечня обязательных социальных характеристик названной группы), то останется весьма серьезное этническое содержание этой категории. Она констатирует принадлежность человека к «великой державе», «великой нации», признаками которой являются ее независимость, сила, защищенность и т.п. Определение «советский человек» обозначало не только географический или гражданский статус, но и этническую принадлежность человека. Распад Советского Союза означал разрушение этой важнейшей для нескольких поколений людей социальной категории, и поэтому на примере ее судьбы особенно отчетливо видна природа кризиса идентичности.

Не случайно на бытовом уровне сегодня возникают затруднения с определением национальной и гражданской принадлежности. В условиях многонационального государства с традициями фиксации национальной принадлежности трудно однозначно ответить на вопрос так, чтобы в ответе совпали этническая и гражданская позиции. Раньше это достигалось употреблением слова «советский». А теперь? «Русский», поскольку принадлежишь к России, или «якут», «татарин», «чуваш», поскольку именно это твоя национальная группа? Не случайно в средствах массовой информации, в официальных документах все чаще мелькает термин «россияне» для обозначения всех, населяющих Россию. Введение этого понятия приходит в противоречие с традицией, отличающей русских от всех других национальных групп на территории России. В других многонациональных государствах такой проблемы нет, поскольку, например, в США все — «американцы» без дальнейшего деления по этнической принадлежности [см. 90].

Затруднения, связанные с определением этнической принадлежности, — лишь один пример кризиса идентичности в современном российском обществе. Другой пример связан с такой гранью идентичности, как нравственная оценка категории принадлежности. Достаточно значимой в нашем обществе в прошлом была принадлежность к коммунистической партии: являлся человек членом коммунистической партии или нет. При этом предполагалась безусловно позитивная оценка такой категории, как «коммунистическая партия». В первые годы перестройки в период острой критики коммунистического режима среди многих групп населения возникла крайне негативная оценка такой группы, как «коммунисты». В противовес этому обозначилась позитивная оценка группы «демократы». В средствах массовой информации поляризация была обозначена так четко, что проблема приобрела характер нравственного императива. Это оказалось достаточно сложным для тех коммунистов, которые с первых дней преобразований заняли демократическую позицию. Кстати, в сегодняшних условиях — в период критики результатов демократических реформ — напротив, в среде определенных слоев общества категория «демократ» приобретает крайне негативную оценку. Все это не может не сказаться на своеобразной дезориентации в определении социальной идентичности.

Хотя утрата идентичности или просто затруднения с ее определением (как на сознательном, так и на бессознательном уровне) затрагивает все население, особенно драматично этот кризис переживают определенные социальные слои. К ним относятся прежде всего пожилые люди, а также некоторые группы молодежи. Для пожилых людей характерна именно утрата идентичности, что связано с болезненным переживанием бессмысленности прожитой жизни, с крахом идеалов, с утратой привычных жизненных ориентиров. Для многих процесс этот весьма противоречив: он включает часто отрицательную оценку негативных сторон прошлого режима (репрессии, привилегии и пр.) и вместе с тем сопровождается ностальгией по утраченной «налаженности» и привлекательности стабильной жизни (что, впрочем, часто есть и просто ностальгия по собственной молодости). Отсюда именно со стороны данной группы распространенное неприятие всяких инноваций. В терминах социального познания это приводит к типичным ошибкам, возникающим при использовании ценностно-нагруженных категорий: сверхвключению в негативные категории («всякий бизнесмен — жулик») и сверхисключению из позитивных категорий («демократ» не может быть справедливым, как коммунист).

Другая группа со специфическими психологическими проблемами идентичности — это молодежь. Здесь фокус проблемы — выбор социальной группы, с которой выражается готовность идентифицировать себя. Особенно показательна картина формирования социальной идентичности у подростков. Хотя в общетеоретическом плане проблема подробно рассмотрена Э. Эриксоном, важно выявить специфику процесса формирования идентичности в период радикальных социальных преобразований и на фоне общей социальной нестабильности. Подростки более открыты социальным изменениям, но вместе с тем легче поддаются стрессам, вызванным неопределенностью социальных ориентиров. К этому нужно добавить традиционный для подростков радикализм суждений и поступков, их общего отношения к миру. Как уже отмечалось при характеристике роли семьи в формировании образа мира, конфликт или просто противоречия с родителями и в целом с миром взрослых резко обостряются в условиях нестабильности: ценности старшего поколения обесценены, стереотипы на глазах разрушаются так же, как и образцы поведения, перспектива повторения опыта предшествующих поколений не привлекает. Все это не способствует сохранению авторитета взрослых и осложняет процесс формирования социальной идентичности [З].

Конфликт с миром взрослых развивается и в школе, которая сама оказывается в достаточно трудном положении. Будучи относительно консервативным социальным институтом, школа, однако, не может не переживать вместе с обществом радикальных изменений. Это необходимо потому, что на школе в особой степени сказалось влияние норм и стандартов тоталитарного режима. В литературе неоднократно отмечалось, что полное огосударствление школы привело к ее трансформации в закрытое, фактически режимное учреждение, к ее полной унификации, к ее функционированию в режиме «трех Е»: единообразия, единомыслия и единоначалия [39, с. 53]. Эта закрытость школы сохранялась и в то время, когда в обществе уже начались радикальные преобразования, что обусловило ее оторванность от событий, происходящих вне ее. Естественно, что такая ситуация не могла сохраняться долго. Сегодня школа ищет новые, нетрадиционные формы организации (гимназии, колледжи, лицеи), а также пытается во многом изменить стиль взаимоотношения с детьми. Но освоение этих новых форм также требует времени, и процесс идет неравномерно.

Кроме этого возникают трудности и в самом процессе преподавания, особенно гуманитарных дисциплин. Несколько лет назад, например, в средних школах России был отменен экзамен по истории. Старые учебники, написанные под влиянием жестких идеологических установок, во многом фальсифицировали или как минимум упрощали исторический процесс. Новые учебники еще не были и не могли быть созданы, ибо переосмысление исторического опыта — непростая задача, особенно при крайне противоречивой трактовке сущности происходящих преобразований. Роль школы как агента социального познания в этом случае оказывается весьма проблематичной.

Если к этому добавить еще и проблемы, возникающие во взаимоотношениях школы со средствами массовой информации, с набирающими силу религиозными организациями, в том числе в сфере образования, то становится ясным, что вся структура общественных институтов в условиях социальной нестабильности призвана решать многочисленные вопросы координации своих действий. Ее целью является не построение единой системы взглядов на мир и его унифицированного образа, но такая подготовка подрастающего поколения, которая позволяет адекватно воспринимать предлагаемый плюрализм взглядов, не потеряться в обрушившемся на сознание многообразии представлений.

Так же как и для взрослых, важным проявлением социальной идентичности молодежи является такой показатель, как этническая идентичность. Ее характеристиками могут служить формирующиеся автои гетеростереотипы. Совместно с коллегами из Университета Хельсинки нами проведено исследование особенностей конструирования социального мира молодежью в условиях социальной стабильности и нестабильности. Фрагмент исследования касается вопроса о том, как русские и финские школьники (старшеклассники) оценивают свою и чужую национальные группы и какое значение это имеет для формирования их этнической идентичности [13а].

Предварительно в русской и финской группах было выделено по две подгруппы: «стабильные» (условное обозначение тех, кто понимает стабильность общества как ценность) и «нестабильные» (условное обозначение безразличных к проблеме стабильности — нестабильности в обществе). Каждая из четырех подгрупп давала оценку качествам представителей своей и чужой национальной группы. В целом для русских школьников была характерна весьма высокая (иногда явно завышенная) оценка финнов, что совпадает с результатами аналогичных исследований представлений о немцах и американцах [88]. В нашем исследовании эта оценка более высока у «стабильных» русских, поскольку для них стабильность — ценность, а финское общество воспринимается как стабильное. Поэтому же «стабильные» русские более критичны по отношению к соотечественникам. Напротив, «нестабильные» русские менее высоко ценят финнов и более снисходительны к своим. Такая картина кажется логичной: те, кто более сенситивен к отсутствию стабильности в нашем обществе, труднее находят позитивную идентичность со своей национальной группой; более безразличные к этой проблеме испытывают меньше трудностей с позитивной национальной идентификацией. Что касается финнов, их оценка русских достаточно критична в обеих подгруппах, чего нельзя не связать с общими проблемами Финляндии в связи с распадом Советского Союза (ориентация в прошлом на нашу экономику и значительная потеря рынков в современной России, относительно невысокая конкурентоспособность финских товаров на западных рынках в связи с предшествующей ориентацией на наш рынок и пр.).

Приведенные примеры показывают, что кризис идентичности — один из показателей противоречивости исторического процесса в период радикальных преобразований. Это период также и острой ломки устоявшегося образа мира. Естественно, что такой важнейший элемент картины социального мира, как образ-Я, подвергается в этот период сложным трансформациям. Причем эти процессы имеют отношение не только к отдельному познающему индивиду, но свойственны и массовому сознанию, а потому способствуют выработке достаточно распространенных и устойчивых характеристик окружающего мира. Эти устойчивые характеристики, в свою очередь, детерминируют столь же массовые образцы и стандарты поведения как отдельных личностей, так и разнообразных социальных групп, в частности специфику конструирования ими образа мира.

Психология социального познания

Психология социального познания

Обсуждение Психология социального познания

Комментарии, рецензии и отзывы

2.3. кризис идентичности: Психология социального познания, Андреева Галина Михайловна, 2000 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Первое издание настоящей работы вышло в 1997 г. и явилось своеобразным результатом спецкурса с тем же названием, прочитанного студентам, специализирующимся по социальной психологии, на факультете психологии МГУ.