§ 117. толкование договора

§ 117. толкование договора

378. Противоречие между словами и намерением сторон. По мере развития торговых отношений и связанного с этим осложнения отдельных договоров возникает новая проблема.

Возможно несоответствие или противоречие между внешним выражением договора и тем, что сторона действительно имела в виду. Ответ давался простой:

Одним словом: что он сказал, того он не хочет, а что хочет, того он не сказал; стало быть, договор не состоялся. Но греческая культура подходила к делу тоньше. В Риторике Аристотеля (1. 13. 17) мы читаем: «Нужно обращать внимание не на слово (logos), а на намерение (dianoia)». Правда, это касалось закона, и римские юристы также восприняли это в отношении толкования закона и устами Цельза сказали:

Из области толкования закона эта мысль была перенесена в область толкования договора, поскольку сторона legem contractui dicit – провозглашает закон договора (D. 19. 1. 13. 26); еще раньше эта мысль получила применение при толковании воли наследодателя, выраженной в его завещании. Борьба между словом и волей стороны проходит через всю классическую юриспруденцию; начало этой борьбы ярко изображено Цицероном (Об ораторе, 2.32) в рассказе о громком наследственном процессе, так называемая causa Curiana, в котором в качестве адвоката участвовал знаменитый юрист старой школы «veteres», бывший консул и верховный жрец Квинт Муций Сцевола и на другой стороне известный оратор Красе. Поскольку это дело знаменует поворотный пункт в истории толкования договора, стоит на нем несколько остановиться.

379. Causa Curiana. Некто оставил завещание, в котором написал: «Если у меня родится сын и он умрет, не достигнув совершеннолетия, то я желаю, чтобы Курий был моим наследником». Случилось так, что сын вовсе не родился. Сцевола доказывал, что по буквальному тексту завещании Курий в данном случае не имеет прав, а наследство должно перейти к наследникам по закону. Красе ссылался на волю завещателя, 'на смысл завещания и отстаивал права Курия. Дело происходило около 90 г. до н. э. в эпоху Суллы, когда Цицерон был еще юношей. В передаче Цицерона, юрист Сцевола говорил de antiquis formulis – о древних формулах права, de conservando iure civili, о необходимости соблюдать консервативное начало в гражданском праве, что –

 Это означало бы –

Сцевола себя прямо называет представителем «простых людей», т. е. тех, которые, по образцу и подобию Катона Старшего, сидят на земле. Иначе аргументирует Красе.

Он ссылается на то, что как раз –

В дальнейшей речи Красса слышатся слова, выросшие вероятно на почве ius gentium в условиях развитой торговли:

По мнению Красса, разделяемого Цицероном, ничего путного не получится, si verba non rem sequeremur – если мы будем руководиться словами, а не существом.

Тут, вероятно, отразилось основанное на законах грамматики высказывание греческой философии: «Учение и исследование следует вести не на основании имен и слов, но гораздо более на бсновании существа» (Платон, Кратил, 439 г.).

Со времени Цицерона и causa Curiana противопоставление толкования буквального и толкования по смыслу и намерению стало общепринятым у юристов.

Цицерон нам рассказывает, что это противопоставление вошло в результате causa Curiana в школьный обиход его дней.

380. Высказывания источников о противоречии слов и намерения. Интересно проследить по источникам борьбу этих двух начал в договорном праве.

Обратимся сначала к договорам торгового оборота:

Эта традиция восходит к Крассу в отличие от другой точки зрения, восходящей к Квинту Муцию Сцеволе:

В особенности это имела место в тех случаях, когда речь шла не просто о словах, а о торжественных формальных словах – verba sollemnia.

Однако по мере роста торгового оборота и завоевания Римом обширных рынков средиземноморского бассейна договоры строгого права (stricti iuris) уступают место так называемым договором доброй совести (bonae fidei contractus); вместе с тем торжествует та точка зрения, которая дает предпочтение намерению сторон.

Лучше всего эту мысль выразил Папиниан сначала в отношении завещаний, а затем и в отношении договоров:

Та же мысль в отношении договоров:

381. Противоречие правовой строгости и милосердия. В позднейшей стадии развития, в византийскую эпоху, на смену противопоставлению verba – voluntas или dicta – acta (сказанное и желаемое) приходит другая пара понятий; с одной стороны – subtilitas iuris, rigor iuris – юридическая тонкость, строгость права, а с другой стороны –id quod humanius, benignius est – более человечное, более благожелательное. То новое, что классическим юристам в эпоху расцвета принципата представлялось как bonum et aequum – добрым и справедливым, т. е. соответствующим вновь выросшим интересам оборота, то в переводе на язык эпигонов (потомков) в эпоху идущего к гибели рабовладельческого хозяйства носит название человечного, благожелательного.

Не следует забывать, что слова милосердия и гуманности являются в значительной мере данью пышной византийской фразеологии. Памятуя о милосердии, византийцы не забыли и о практической пользе. «Tam benignius quam utilius» (чем полезнее, тем благосклоннее) гласит поздняя прибавка к классическому тексту. А римский рабовладелец руководился «гуманностью» лишь в тех случаях, когда это не расходилось с его интересами.

Еше в конце I в. н. э. составитель руководства по сельскому хозяйству Колумелла писал, что в отдаленных имениях выгоднее работать через мелких арендаторов, чем трудом рабов, и дает такой совет:

И Колумелла в свое время находил, что порою на смену rigor iuris, tenacitas, должна приходить comitas. Но юристы стояли на страже интересов господствующего класса и зорко следили за тем, чтобы кротость и милосердие (comitas, benignitas) не переходили определенных границ. Не случайно сохранились в Дигестах характерные слова: