Общественное недовольство

Общественное недовольство

Но все эти меры не достигали своей цели: дурными поступками император вооружил против себя все классы русского общества и .тем подготовил свою гибель.

Прежде всего Петр восстановил против себя духовенство. Монастырские и архиерейские крестьяне были отобраны от духовенства и отданы в ведение Монастырского приказа, тогда как при Елизавете, государыне старорусского вкуса, любившей монашеский .чин, они были возвращены в ведение духовенства. Указом 16 февраля 1762 года Петр заменил церковную власть над крестьянами властью отставных штаби обер-офицеров, подчиненных Коллегии экономии — другими словами, секвестрировал у монастырей и архиерейских кафедр их имущество. Все доходы с церковных имений должны были поступать в казну и идти на нужды церковных учреждений, а духовенству предположено было выдавать жалованье по штату: 3 архиерея должны были получать по 5000 руб., а остальные — по 3000 руб. в год, архимандриты 10 важнейших монастырей — по 500 руб., а архимандриты остальных монастырей— по 100-150 руб., простые монахи — по 6 руб. и 5 четвертей хлеба в год и т. д. Духовенство, таким образом, переставало быть хозяином в своих имениях и, понятное дело, не могло быть довольным этими распоряжениями Петра.

Белое духовенство было в претензии на Петра за его указ, предписывавший брать в солдаты поповских и дьяконских детей, не выучившихся грамоте, а также тех, которые живут при родителях без определенных занятий, дожидаясь дьяконских мест.

Но раздражение еще более увеличилось, когда Петр обнаружил посягательство на православную веру. Призвав митрополита Новгородского Дмитрия Сеченова, он приказал ему, чтобы в церквах были иконы только Спасителя и Божьей Матери, а остальные иконы приказал вынести и, кроме того, распорядился, чтобы священники обрили бороды и носили рясы лютеранских протестантов' и чтобы все домовые церкви были запечатаны. Русские люди ясно увидели, что император хочет уничтожить православную веру и заменить ее верой «люторскою».

Кроме духовенства, императором была возмущена и гвардия, так как еще в бытность великим князем Петр не.скрывал своего отвращения к гвардейцам и называл нх янычарами. Когда Петр сделался императором, то стал говорить, что гвардии скоро настанет конец, что она будет раскассирована по армейским полкам, и стал везде и всюду отдавать предпочтение голштинцам. Больше всего национальное чувство русских было задето преклонением Петра III перед Фридрихом II, который был несколько раз бит русскими войсками. Негодовали также на прекращение Семилетней войны, на которую было потрачено столько русских денег и жизней. Вступив на престол, Петр не только велел прекратить военные действия против Фридриха II, но заключил с ним мир и вернул ему все завоевания и даже готов был воевать с ним против своих вчерашних союзников. Петр повесил над своей кроватью портрет Фридриха, не расставался с прусским орденом Черного Орла и во всеуслышание говорил, что для него воля Фридриха — воля Божья. Петр отнял у гвардии старые удобные зеленые мундиры, данные ей еще Петром I, и заменил их разноцветной узкой формой прусского образца. Он ввел строгую дисциплину и ежедневные экзерциции, чем отягчил все войска и особенно гвардию. Ни возраст, ни чин не избавляли от участия в упражнениях; старые офицеры наравне с молодыми солдатами должны были месить и топтать грязь. Все это в общей сложности имело вид какого-то издевательства. Гвардия начала открыто и громко роптать. «В Петербурге, — говорит очевидец, — ходят люди, особливо гвардейцы, и въявь ругают государя». Действительно, все гвардейцы были против Петра III и готовы были пролить кровь за Екатерину.

Наряду с этим, всех шокировала личная жизнь Петра: не довольствуясь Елизаветой Воронцовой, император стал проводить ночи в кутежах с итальянскими актрисами и певицами второго сорта, и это тогда, когда Елизавета лежала еще в гробу. Ежедневно до обеда Петр напивался пьяным, а за обедом говорил -«такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда перед иностранными министрами, видящими и слышавшими то, и несомненно, смеющимися внутренне». «Но особенно было тяжело, — пишет современник, — когда Петр наезжал куда-либо в гости. Он возил с собою целую корзину голландских глиняных трубок и множество картузов с кнастером и другими табаками; и не успеем куда приехать, — говорит очевидец, — один миг вся комната наполнится густейшим дымом, а государю то было и любо, и он, ходючи по комнате, только что шутил, хвалил и хохотал... Но сие куда бы уж ни шло, если б не было ничего дальнейшего и для всех россиян постыднейшнего... Не успеют, бывало, сесть за стол, как и загремят рюмки и бокалы, и столь прилежно, что вставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие... А однажды, вышедши с балкона прямо в сад, ну играть все тут на усыпанной песком площадке, как играют маленькие ребятки; ну все прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать своих товарищей. А посему судите, каково ж нам было тогда смотреть на зрелище сие из окон, и видеть сим образом всех первейших в государстве людей, украшенных орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг друга наземь валяющих?»...

Негодование на государя было сильно не только у знати, но сделалось почти всенародным. Тупой, упрямый, невоздержанный, Петр III, став самодержцем, искренне был убежден, что весь мир существует для удов-летворедия его желаний и капризов, был ослеплен своей властью и потерял способность правильно мыслить.