История культуры

История культуры: Педагогическая антропология, Бим-Бад Борис Михайлович, 1998 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Настоящее учебное пособие вводит в научную и общекультурную дискуссию о человеке как воспитателе и воспитуемом, о путях его самосовершенствования.

История культуры

Человеческое сознание есть продукт культурной эволюции и зиждется в огромной степени на подражании. На основе имеющегося генетического потенциала каждый индивид по мере взросления перенимает от своей семьи и от старших культурные, генетически не передаваемые традиции. Способность обучаться путем подражания (как и результаты этого обучения — мораль и разум) сама по себе в содержательном плане нейтральна. Чтобы дать желательный результат, она нуждается в руководстве.

Это, в частности, означает, что обычаям и традициям в воспитании принадлежит роль отправного пункта при взаимодействии между воспитателем и воспитуемым, равно как и при попытках влиять на становящееся сознание. Человеку необходимо привить способность к самоограничению, к обузданию инстинктов, к преодолению дурных обычаев и традиций, а также к сохранению, развитию, обогащению и разнообразию лучшего в этих традициях и обычаях. Вот почему главнейшее дело воспитания — передать, взрастить способность отличать дурное от хорошего, добро от зла по критериям, заслуживающим самого серьезного к себе отношения.

При соблюдении этого условия человек будет стремиться к экономической, политической, личностной свободе, перестанет желать управления со стороны. Он научится разумному и плодотворному самоуправлению.

Если стремление людей к самостоятельности выбора всего самого важного, что составляет содержание и смысл их жизни, — работы, общения, потребления, интимности, досуга — станет всеобщим, то любая форма тирании лишается социальной поддержки, психологического базиса. Стало быть, воспитание призвано вдохновить эту генеральную потребность собственного человеческого духа, укрепить, наполнить ее конструктивным содержанием.

Массы, не приобщившиеся к культуре, опасны для самих себя. «Покой ночи и пищи обеспечен для каждого темным могуществом их собственного количества» (А. Платонов), и недостаток глубокой культуры превращает эту обеспеченность в угрозу свободе. Рост материального благосостояния, не сопровождаемый ростом душевного богатства, ведет к опустошению и измельчанию человека.

Без овладения массами культурой невозможно избавление общества и личности от насилия. Человека необходимо научить самостоятельно искать и находить правильные, конструктивные решения проблем. Иначе он обязательно найдет ложные, разрушительные ответы на вопросы жизни.

Когда большинство людей, обделенных истинной культурой, нуждаются в поводыре, всегда находится харизматический слепец, тянущий их в пропасть. Людей надобно учить самим налагать на себя обязанности и задания. Иначе они рано или поздно потребуют для себя тирана, точь-в-точь как лягушки Эзопа, которые, как известно, долго выпрашивали у Зевса царя, и тот, в конце концов, послал им в качестве царя аиста.

Прогресс общества зависит от производства и эффективности распространения культуры. Производство и воспроизведение культуры возможны только при наличии высокого искусства обучения.

Сила и реальный объем человеческих умов остаются теми же на всем протяжении истории. Поэтому прогресс человечества и каждого отдельного человека зависят по преимуществу от совершенствования метода познания и метода обучения. Стало быть, огромное значение приобретают усвоение методов познания, понимание их сравнительной эффективности, развитие способности к их уместному и правильному применению.

Уроки, полезные для совершенствования этих методов, можно почерпнуть из истории и теории культуры и цивилизации.

I

Прогресс культуры подчинен тем же общим законам, которые наблюдаются в развитии наших индивидуальных способностей. Ибо он является результатом этого развития, наблюдаемого одновременно у большого числа индивидов, соединенных в общество. Но результат, обнаруживаемый в каждый момент, зависит от результатов, достигнутых в предшествовавшие моменты, и влияет на те, которые могут быть достигнуты в будущем.

Человеческий род на первой стадии цивилизации представлял собой общество с небольшим числом людей, существовавших охотой и рыболовством, обладавших примитивным искусством изготовлять оружие и домашнюю утварь, строить или копать себе жилища. Но люди уже владели языком для выражения своих потребностей и небольшим числом моральных идей, лежавших в основе общих правил их поведения. Живя семьями, они руководствовались общепринятыми обычаями, заменявшими им законы, и имели даже несложную форму правления.

Трудность борьбы за существование, вынужденное чередование крайнего утомления и абсолютного отдыха не позволяли человеку располагать досугом, при котором он мог бы обогащать свой ум новыми сочетаниями идей. Таким образом, прогресс человеческого рода должен был быть тогда очень медленным.

Между тем средства существования, получаемые от охоты, рыболовства, плодов непосредственно от земли, заменяются пищей, доставляемой животными, которых человек приручил, умеет сохранять и размножать. К скотоводству затем присоединяется примитивное земледелие: человек не удовлетворяется более плодами или растениями, которые он находит, он научается из них создавать запасы, собирать их вокруг себя, сеять или разводить и содействовать их воспроизведению при помощи обработки земли.

Собственность, которая первоначально ограничивается собственностью на убитых животных, оружие, сети, домашнюю утварь, распространяется сначала на стада, а затем на землю, которую человек распахал и обрабатывает. Со смертью главы эта собственность, естественно, переходит к семье. Некоторые владеют излишками, поддающимися сохранению. Если излишки значительны, они порождают новые потребности. Если они выражаются в одном предмете, то испытывается недостаток в другом.

Тогда в силу необходимости появляется обмен. С этого момента моральные отношения усложняются и умножаются. Большая безопасность, более обеспеченный и постоянный досуг позволяют человеку предаваться размышлению или, по крайней мере, системному наблюдению. У некоторых входит в привычку обменивать часть своего излишка на труд, благодаря чему они сами освобождаются от труда. Таким образом создается класс людей, время которых не целиком поглощено физическим трудом и желания которых распространяются за пределы их примитивных потребностей.

Приобретенные идеи сообщаются быстрее и вернее упрочиваются в обществе. Занимается заря просвещения.

Промышленность пробуждается. Ремесла распространяются и совершенствуются.

Более развитые, более частые, более усложнившиеся отношения, которые тогда устанавливаются между людьми, вызывают потребность в письменности. И последняя была изобретена. Первоначально она, по-видимому, носила характер настоящей живописи, уступившей место условной живописи, которая изображала только характерные черты предметов. Впоследствии, по типу метафоры, которая уже практиковалась в разговорном языке, изображение физического предмета выражало отвлеченные идеи.

Тогда письменный и разговорный язык становятся достоянием человечества. Необходимо было изучить и установить между ними взаимную связь. Это сделали гениальные люди, вечные благодетели человечества, имена которых и даже отечество никогда не будут преданы забвению.

Они заметили, что все слова какого-либо языка были только сочетаниями чрезвычайно ограниченного количества первичных звуков, достаточных для образования почти бесконечного числа различных сочетаний. Видимыми знаками обозначались не идеи или слова, которым они соответствовали, но простейшие элементы, из которых составлены слова.

С тех пор стала известной азбука; небольшое число знаков удовлетворяло потребность в письме, так же как небольшое количество звуков — потребности разговорного языка. Письменный язык был таким же, как и разговорный, необходимо было только знать и уметь образовать эти немногочисленные знаки. Этот последний шаг обеспечил величайший прогресс человеческого рода.

Эту стадию развития между первой ступенью цивилизации и той ступенью, на которой мы видим еще людей в диком состоянии, прошли все исторические народы.

Между началом исторического периода и веком, в котором мы живем, между первыми племенами и современными нациями существует непрерывная цепь народов. Они то сами достигали новых успехов, то просвещались под влиянием более культурного народа и передавали приобретенные знания другим.

II

Прогресс просвещения связан с прогрессом свободы, добродетели, уважения к естественным правам человека.

В политических науках есть ряд истин, которые, в особенности у свободных народов (т.е. в некоторых поколениях у всех народов), могут быть полезны только тогда, когда они общеизвестны и общепризнаны. Таким образом, влияние прогресса этих наук на свободу, на благополучие наций должно в некотором роде измеряться количеством этих истин, которые благодаря элементарному образованию становятся общедоступными. Таким образом, всегда возрастающий прогресс образования, связанный с неизбежным прогрессом этих наук, служит нам порукой в улучшении участи человеческого рода, которое может рассматриваться как безграничное, ибо пределами его могут быть только границы этого двойного прогресса.

Если бы наш век ощущал себя упадочным, он считал бы прошлые века выше себя, он уважал бы их, восхищался ими, почитал бы принципы, ими исповедуемые. Он держался бы открыто и твердо старых идеалов, хотя сам и не смог бы их осуществить. На деле мы видим обратное: наш век глубоко уверен в своих творческих способностях, но при этом не знает, что ему творить.

Хозяин всего мира, он не хозяин самому себе. Он растерян среди изобилия. Обладая большими средствами, большими знаниями, большей техникой, чем все предыдущие эпохи, наш век ведет себя, как самый убогий из всех: плывет по течению.

Отсюда эта странная двойственность: всемогущество и неуверенность, уживающиеся в душе поколения. Поневоле вспомнишь то, что говорили о Филиппе Орлеанском, регенте Франции в детстве Людовика XV: у него есть все таланты, кроме одного — умения ими пользоваться.

Прежним векам, твердо верившим в прогресс, многое казалось уже невозможным. Теперь все снова становится возможным, и мы готовы предвидеть и самое худшее — упадок, варварство, регресс. Такое ощущение само по себе неплохой симптом. Это значит, что мы вновь вступаем в ту атмосферу неуверенности, которая присуща всякой подлинной жизни; что мы вновь узнаем тревогу неизвестности, и мучительную, и сладостную, которой насыщено каждое мгновение, если мы умеем прожить его сполна. Мы привыкли избегать этого жуткого трепета, мы старались успокаивать себя, всеми средствами заглушать в себе предчувствие глубинной трагичности нашей судьбы. Сейчас мы вдруг растерянно сознаем свою полную неуверенность в завтрашнем дне. И это отрезвление благотворно для нас.

Тот, кто относится к жизни серьезно и принимает всю полноту своей ответственности, постоянно ощущает скрытую опасность и всегда настороже. В римских легионах часовой должен был держать палец на губах, чтобы не задремать. Неплохой жест, он как бы предписывает полное молчание в тишине ночи, чтобы уловить малейший звук зарождающегося будущего. Безопасность — оптический обман, иллюзия. Она ведет к тому, что люди не заботятся о будущем, предоставляя все «механизму вселенной». И прогрессивный либерализм, и социализм Маркса предполагают, что их стремления к лучшему будущему осуществятся сами собой, неминуемо, как в астрономии. И вот жизнь ускользнула из их рук, стала непокорной, своевольной и несется, никем не управляемая, неведомо куда.

Как запас возможностей наша эпоха великолепна, изобильна, превосходит все известное нам в истории. Но именно благодаря своему размаху она опрокинула все заставы — принципы, нормы и идеалы, установленные традицией. Наша жизнь — более живая, напряженная, насыщенная, чем все предыдущие, и тем самым более проблематичная. Она не может ориентироваться на прошлое, она должна создать себе собственную судьбу. Но прошлое может предупредить, чего нам не следует делать.

Мы не выброшены в мир, как пуля из ружья, которая летит по точно предначертанной траектории. Совсем наоборот: выбрасывая нас в этот мир, судьба дает нам на выбор несколько, и тем заставляет нас выбирать одну из них. Сама судьба принуждает нас к свободе, к свободному выбору и решению, чем нам стать в этом мире. Каждую минуту она заставляет нас принимать решения. Даже когда в полном отчаянии мы говорим: «Будь, что будет!» — даже и тут мы принимаем решение.

Наша жизнь — это, прежде всего то, чем мы можем стать, т.е. возможная, потенциальная жизнь. В то же время она — выбор между возможностями, т.е. решение в пользу того, что мы выбираем и осуществляем на деле. Итак, неверно, будто в жизни «все решают обстоятельства». Наоборот, обстоятельства — это дилемма, каждый раз новая, которую мы должны решать. И решает ее наш характер.

Обозревая историю обществ, мы видим, что существует часто большое различие между правами, которые закон признает за гражданами, и теми, которыми они действительно пользуются;

между равенством, установленным политическими учреждениями, и фактически существующим. Это различие было одной из главных причин уничтожения свободы в древних республиках, оно вызывало потрясавшие их бури и слабость, которые сделали их добычей иноземных тиранов.

Это различие обусловлено неравенством богатства и неравенством образования.

Реальное неравенство должно беспрестанно уменьшаться, не исчезая, однако, ибо причины его естественны и необходимы. Было бы нелепо и опасно их устранить, невозможно было бы даже попытаться всецело уничтожить их следствия, не открывая в то же время еще более обильных источников неравенства, не нанося правам людей еще более непосредственных и гибельных ударов.

Равенство образования, которого можно надеяться достигнуть, но которое должно быть достаточным, — это то, которое исключает всякую зависимость, принудительную или добровольную.

При современном состоянии знаний существуют средства достижения этой цели даже теми, кто может посвятить науке лишь немногие годы в молодости и в течение своей остальной жизни несколько часов досуга.

Удачным подбором самих знаний и методов преподавания можно научить народную массу всему тому, что необходимо знать каждому человеку для домашнего хозяйства, для ведения своих дел, для свободного развития своего промысла и своих способностей, для познания своих прав, умения их защищать и осуществлять.

Распространяемая среди масс культура должна быть необходимой и достаточной для того, чтобы люди могли:

сознавать свои обязанности и иметь возможность их хорошо исполнять;

уметь судить о своих и чужих поступках на основании своих собственных знаний;

не быть чуждым ни одному из возвышенных и нежных чувств, украшающих человеческую природу;

не быть в слепой зависимости от тех, кому они вынуждены поручать заботу о своих делах или осуществление своих прав;

не быть обманутыми народными заблуждениями, которые волнуют жизнь суеверными страхами и наивными надеждами;

защищаться против предрассудков силами своего разума, чтобы избавляться от ложного престижа и шарлатанства, расставляющего западню их богатству, здоровью, свободе воззрений и совести под предлогом обогатить, излечить и спасти.

Действительное равенство, насколько оно возможно, возникает только благодаря равенству образования. Различие знаний больше не воздвигает барьера между людьми. Их чувства, идеи и язык позволяют понимать друг друга. Одни могут пожелать учиться у других, не считая обязательным во что бы то ни стало руководствоваться их указаниями. Люди могут согласиться поручить наиболее просвещенным заботу управления, не желая быть вынужденными предоставлять им это право со слепым доверием.

Но для достижения этих целей жители одной и той же страны не должны:

различаться употреблением более грубого или более тонкого языка;

ограничиваться механическим усвоением процессов искусства и рутины своей профессии;

зависеть ни в менее важных делах, ни при получении образования от людей, которые управляют страной.

Превалирование в обществе людей, ум которых совершенно не воспитывался, порождает ловкачей и шарлатанов и простаков, людей легко обманываемых.

Если образование распространено более равномерно, оно порождает большее равенство в промышленности и отсюда — в богатстве. В свою очередь равенство богатства неизбежно способствует равенству образования.

Наконец, правильно руководимое образование смягчает естественное неравенство способностей и не допускает его укрепления, подобно тому как хорошие законы ослабляют естественное неравенство в распределении средств существования. В обществах, где учреждения установят это равенство, свобода, хотя подчиненная правильной конституции, будет шире, полнее, чем при отсутствии строгих ограничительных законов. Тогда социальное искусство выполнило свою задачу — обеспечить всем пользование общими правами, осуществлять которые, люди призваны природой.

По мере того как человечество будет осуществлять возможность получения более широкого образования, оно сможет пользоваться более полной свободой, и все более будет приближаться к моменту, когда сможет охватить все то, что подлинно составляет счастье людей. Когда-нибудь просвещение достигнет определенного предела одновременно у значительного числа наций и просветится вся масса людей.

III

Достижению целей мировой истории мешают заблуждения, ошибки, предрассудки. Мы должны понять происхождение, историю общих ошибок, которые более или менее тормозят или приостанавливают поступательное развитие разума и даже нередко вызывают попятное движение человека к первобытному невежественному состоянию.

Операции ума, ведущие нас к заблуждению или задерживающие нас на ошибках мысли, начиная от тонкого паралогизма, способного сбить с толку даже наиболее просвещенного человека, до мечтаний безумца, являются в то же время различными видами метода правильного рассуждения или способа открытия истины. Форма, в которой общие заблуждения проникали, распространялись и увековечивались среди народов, составляет часть исторической картины прогресса человеческого разума. Как и истины, которые его совершенствуют и просветляют, заблуждения являются необходимым следствием его активности, всегда существующей диспропорции между тем, что он знает и желает, и тем, что он считает необходимым знать.

Люди сохраняют заблуждения своего детства, своей родины, своего века еще долгое время после усвоения всех истин, необходимых для разрушения этих заблуждений. Можно даже заметить, что, согласно общим законам развития наших способностей, некоторые предрассудки не могли не рождаться в каждую эпоху нашего прогресса, для того чтобы распространить свое развращающее влияние, свою власть.

Наконец, во всех странах, во все времена существуют различные предрассудки, соответствующие степени просвещения различных классов людей, так же как и их профессиям. Если предрассудки философов препятствуют новым успехам истины, то предрассудки классов менее просвещенных тормозят распространение истин уже известных. Предрассудки же некоторых, облеченных доверием и влиятельных профессий противодействуют распространению истин. С этими врагами разум вынужден беспрестанно бороться, и он часто может восторжествовать над ними лишь после долгой и тяжелой битвы.

Поскольку предрассудки, заблуждения, некритически принимаемые ошибки разума препятствуют новым успехам истины и распространению уже установленных истин, от образования требуются профилактика узкого профессионализма, профилактика мировоззренческой односторонности. В содержании воспитания особую ценность приобретают широта кругозора, фундаментальность общего образования личности. Общее образование, достояние свободных людей, не может оставаться только одной из ступеней образования. Напротив, общее образование, взаимодействуя со специальным, обязано присутствовать в составе всех видов специализации, всех типов повышения квалификации, дополнительной подготовки и переподготовки.

Трудно переоценить воспитательную ценность истории заблуждений и предрассудков, безумств и преступлений, ошибок и иллюзий, невежества, «сна разума, рождающего чудовищ» (Ф. Гойа). Спасителен разумный страх перед всем, что обходит разум или обходится без него — в себе и в других: перед индоктринацией, некритичностью, изобилием эмоций и т.п. Вот почему в образовании так важно изучать логические ошибки, их типологию и примеры и тренировать учащихся в распознавании и предупреждении их. Бесконечно важно учить анатомии страстей, разрушительных, обманывающих и обманывающихся. Надобно включать в общеобразовательный учебный план логику, психологию и философскую антропологию как совершенно непременные его компоненты.

IV

Условием прогресса человечества является развитие личности. Развитие личности в физическом отношении лишь тогда важно, когда она приобрела некоторый минимум гигиенических и материальных удобств, ниже которого вероятность страдания, болезней, постоянных забот далеко превосходит возможность какого-либо развития.

Развитие личности в умственном отношении лишь тогда прочно, когда личность выработала в себе потребность критического взгляда на всё ей представляющееся, уверенность в неизменности законов, управляющих явлениями, и понимание, что справедливость в своих результатах тождественна со стремлением к личной пользе.

Развитие личности в нравственном отношении состоится лишь когда общественная среда позволяет и поощряет в личностях развитие самостоятельного убеждения. Когда личности имеют возможность отстаивать свои убеждения и тем самым вынуждены уважать свободу чужого убеждения. Когда личность осознала, что ее достоинство лежит в ее убеждении и что уважение достоинства чужой личности есть уважение собственного достоинства.

Воплощение в общественных формах истины и справедливости предполагает, прежде всего, для ученого и мыслителя возможность высказать положения, считаемые им за выражение истины и справедливости. Оно также имеет своей предпосылкой наличие в социуме некоторого минимума общего образования, позволяющего большинству понять эти положения и оценить аргументы, приводимые в их пользу.

Имеем ли мы вообще право говорить в настоящее время о прогрессе человечества? Можно ли сказать, что для большинства, из которого состоит современное человечество, начальные условия прогресса уже осуществлены? Даже некоторые из этих условий осуществлены ли? И для какой доли из этого большинства?

Все вместе названные условия прогресса не осуществлены ни для одного человека и ни одно из них не осуществлено для большинства.

Всего более подвинулось человечество относительно условий физического развития личности. Между тем даже и в этом отношении необходимый минимум гигиенических и материальных удобств осуществлен еще меньшинством человечества. Далеко не все люди пользуется достаточной и здоровой пищей, имеют одежду и жилище, удовлетворяющие основным требованиям гигиены, могут обратиться к медику в случае болезни и к социальному страхованию в случае голода или внезапного несчастья.

При этом нельзя не признать, что увеличение материальных удобств жизни бросается в глаза. Бесспорно, количество личностей, имеющих возможность пользоваться удобствами здоровой пищи, здорового жилища, медицинского пособия в случае болезни и вооруженной общественной охраны от случайностей очень увеличилось в последние века. На этой-то части человечества, сохранившейся от самой тяжкой нужды, лежит в наше время вся цивилизация.

Далеко ниже стоит человечество на пути осуществления условий умственного развития. Нечего и говорить о выработке критического взгляда на вещи, о понимании неизменности законов природы и утилитарного значения справедливости для огромного числа тех, которые должны отстаивать свое существование против ежеминутной опасности. Но и меньшинство, более или менее огражденное от этих тяжелых забот, заключает в себе лишь самую незначительную долю личностей, привыкших мыслить критически, усвоивших смысл явлений и правильно понимающих собственную пользу.

Люди, выработавшие в себе привычку критически мыслить вообще, суть замечательные редкости. Несколько более, хотя и то очень мало, людей, привыкших обобщать явления какой-либо одной, более или менее широкой, сферы явлений. Вне этой сферы они столь же подчинены бессмысленному повторению чужих мнений, как и все остальное большинство человечества.

Что касается усвоения понятия о неизменности законов, управляющих явлениями, то его можно искать только в маленькой группе лиц, серьезно занимавшихся наукой. Но и между ними далеко не все, которые его проповедуют на словах, могут считаться усвоившими его в самом деле. Эпидемии новейших магов — магнетизеров, вызывателей духов, спиритистов — дали длинные списки имен лиц, увлеченных этими эпидемиями, и в числе этих имен встречаются, к сожалению, люди науки. Да и вне этих эпидемий, особенно в минуты жизненной опасности, душевных потрясений и т.п., не раз люди науки обращались к амулетам и заклинаниям (конечно, в их общеупотребительной форме), показывая, как некрепко в их умах убеждение в неизменности хода явлений и в невозможности отклонить процессы природы от их неизбежного совершения.

Мудрено ли, что амулеты и заклинания играют свою роль среди блестящей культуры XX века столь же эффектно, как в пустынях Африки у наших современников или за несколько тысячелетий у наших предков. Наука природы отвоевала лишь кое-что у мира чудесного, так что культура нашего времени в мелочах жизни представляет пеструю смесь рациональных и предрассудочных приемов, и вера в чудесное готова пробудиться в большинстве образованного класса при первом удобном к тому поводе.

Что касается понимания утилитарной стороны справедливости, то мы видим беспрестанно людей, действующих справедливо по минутному настроению, по привычке, по внутреннему влечению характера. Зато не менее, если не более, видим и действий несправедливых, иногда совершаемых теми же самыми личностями.

Шаткость в этих случаях происходит несравненно чаще от дурного понимания личной выгоды, чем от злого намерения, и может уменьшиться лишь с пониманием тождества справедливости и эгоистического расчета, взявшего в соображение все обстоятельства.

Но весь этот прогресс еще в будущем, если он когда-либо будет иметь место. В настоящем число единиц, усвоивших себе утилитарное значение справедливости в теории и на практике, совершенно незаметно.

Что сказать об условиях нравственного развития личности? Так как об убеждениях можно говорить только в кругу людей, выработавших в себе способность критически мыслить, то условия нравственного развития существуют для этой маленькой группы. Но едва одна доля ее находится в странах, где закон ограждает личное убеждение, а не карает его. Лишь небольшая доля этой доли живет в общественной среде, которая не смотрит на самостоятельность убеждений как на нравственный порок, не старается искоренить его с детства воспитанием, внушающим покорность общепринятому.

Но если личности, принадлежащие к этой группе человечества, имеющей счастливые условия нравственного развития, вырабатывают убеждения, то только маленькая доля их сохраняет терпимость в отношении чужих убеждений, и еще меньшая к этому присоединяет сознание, что достоинство человека лежит в его убеждении. Судите же по этому, для какой самомалейшей части человечества в каждом поколении возможен нравственный прогресс.

По малочисленности лиц, для которых это усвоение вообще возможно, нет никаких средств определить, существует ли этот прогресс или нет. Можно бы предполагать, что он имеет место вследствие расширения географической территории, где закон ограждает свободу мысли. Зато лучшие средства административного надзора стесняют ее более чем прежде в тех местах, где существует в этом отношении репрессивное законодательство.

Возможность высказать свои научные знания и философские убеждения существует более или менее в довольно заметной части цивилизованного мира, и это действительный прогресс человеческой истории. Но достаточный минимум образованности осуществился лишь для незначительного меньшинства, избавленного от упорной борьбы за существование и привыкшего критически мыслить. Все остальные члены общества или подавлены ежедневными заботами, или привыкли идти за авторитетами.

Всякой цивилизации грозят постоянно две опасности. Если она ограничивается слишком малочисленным и слишком исключительно поставленным меньшинством, то ей грозит опасность исчезнуть. Если она не даст развиться в среде цивилизованного меньшинства критически мыслящим единицам, ее оживляющим, ей грозит застой.

Прежде чем учиться, надо иметь учителей. Большинство может развиваться лишь действием на него более развитого меньшинства. Поэтому цивилизованное меньшинство, которое не желает быть цивилизующим в самом обширном смысле этого слова, несет ответственность за все страдания современников и потомства. Оно могло их ослабить, если бы не ограничивалось ролью представителя и хранителя цивилизации, а взяло на себя и роль ее распространителя.

Если мы с этой точки зрения оценим панораму истории до нашего времени, то, вероятно, должны будем признаться, что почти всегда и везде меньшинство, гордившееся своей цивилизацией, крайне мало делало для ее распространения. Немногие личности заботились о расширении области знаний в человечестве; еще меньшее число — об укреплении и розыске справедливейших форм общества.

Многие блестящие цивилизации заплатили своей гибелью за это неумение связать со своим существованием интерес большого числа личностей. Немало было всегда лиц, которые на каждой ступени цивилизации признавали эту ступень пределом общественного развития, возмущались против всякого критического отношения к ней, против всякой попытки распространить благо цивилизации на большее число лиц. Если этим проповедникам застоя крайне редко удавалось положить преграду общественному прогрессу, то им часто удавалось замедлить его.

Следовательно, как ни мал прогресс человечества, но и то, что есть, лежит исключительно на критически мыслящих личностях. Без их стремления распространить его, он крайне непрочен. Так как эти личности полагают обыкновенно себя вправе считаться развитыми и так как за их-то именно развитие и заплачена страшно дорогая цена, то нравственная обязанность расплачиваться за прогресс лежит на них же. Эта уплата есть посильное распространение умственного и нравственного развития на большинство, внесение научного понимания и справедливости в общественные формы.

Если личность, говорящая о своей любви к прогрессу, не хочет критически поразмыслить об условиях его осуществления, то она, в сущности, прогресса никогда не желала, да и не была даже никогда в состоянии искренно желать его. Если личность, сознающая условия прогресса, ждет, сложа руки, чтобы он осуществился сам собой, без всяких усилий с ее стороны, то она есть препятствие на пути к нему. Всем жалобщикам о разврате времени, о ничтожестве людей, о застое и ретроградном движении следует поставить вопрос: а вы сами, зрячие среди слепых, здоровые среди больных, что вы сделали, чтобы содействовать прогрессу?

При этом вопросе большинство их ссылается на слабость сил, недостаток таланта, малый круг действия, враждебные обстоятельства, враждебную среду, враждебных людей и т.д.

Положим, ваша деятельность скромна по масштабам. Но из неизмеримо малых частиц состоят все вещества, из бесконечно малых толчков составляются самые громадные силы. Количество пользы, полученной от вашей деятельности, ни вы и никто другой оценить не в состоянии. Оно зависит от тысячи различных обстоятельств, от многочисленных совпадений, предвидеть которые невозможно. Прекраснейшие намерения приводили к отвратительным результатам, а маловажное, с первого взгляда, действие разрасталось в неисчислимые последствия.

Мы можем с некоторой вероятностью ожидать, что, придавая целому ряду действий одно и то же направление, мы получим лишь немногие результаты, противоположные данному направлению. Зато значительнейшая часть этих действий совпадет с удобными условиями для того, чтобы оказались заметные результаты в этом самом направлении. Если каждый человек, критически мыслящий, будет постоянно активно стремиться к лучшему, то как бы ни был ничтожен круг его деятельности, как бы ни была мелка сфера его жизни, он будет влиятельным двигателем прогресса и оплатит свою долю той огромной цены, которую стоило его развитие.

Ни литература, ни искусство, ни наука не спасают от безнравственного индифферентизма. Они не заключают и не обусловливают сами по себе прогресса. Они доставляют лишь для него орудия. Они накапливают для него силы. Лишь тот литератор, художник или ученый действительно служит прогрессу, который сделал все, что мог, для приложения сил, им приобретенных, к распространению и укреплению цивилизации своего времени.

Если из сотен читателей один,, два найдутся поталантливее, повпечатлительнее и применят в жизни те истины, которые они узнали от писателя, то некоторый прогресс состоится. Если жар учителя зажег хотя бы в небольшом числе учеников жажду поразмыслить, поработать самому, жажду знания и труда, то прогресс опять совершится.

Всякий человек, критически мыслящий и решающийся воплотить свою мысль в жизнь, может быть деятелем прогресса.

Задача образования в том, чтобы научить человека способам приобретения гигиенических и материальных предпосылок и условий духовного и душевного развития. Для закаливания личности необходимо не предоставлять ей материальные удобства в готовом виде, а обучить ее саму создавать их за счет полезной не только для себя, но и для других деятельности. Трудно не согласиться с тем, что вне и без духовного развития масс рост материального благосостояния связан с увеличением духовной нищеты. Это не значит, что развитие личности в физическом отношении не желательно, а значит, что его недостаточно для спасения человека и мира.

Поскольку умственное развитие личности заключено в критичности и самокритичности ее мышления, в понимании законов мира, в правильно осознаваемом личном интересе, зависящем от интересов более широкого круга людей, постольку образование для прогресса нацелено на усвоение законосообразности мира в целом и личного интереса — в частности. Это великое благо — помочь растущему человеку критически проверять свои и чужие действия на оселке законов, по которым живут природа, общество и отдельный человек. Надобно вызывать к жизни и поддерживать интерес личности к этим законам, равно как и спасительный страх нарушить их, обойти, обхитрить — себе и другим на погибель. Чтобы поставить закон мира себе на службу, необходимо подчиниться ему, и этому надо учить. Свободомыслие и критичность — вот что важно и нужно, но в соединении с осторожностью и основательностью суждений, в соединении с самокритичностью и здоровой долей недоверия к себе (страха самоуверенности).

Воспитание терпимости к взглядам и убеждениям других людей, воспитание не столько верности принципам и убеждениям, сколько желания верности принципов и убеждений, а также желания достойной жизни себе и уважение такого же желания в других — все это ценнейшие расшифровки содержания развития личности. Но оно возможно только при наличии хорошего общего образования, позволяющего понять истины, добытые разумом, и по достоинству оценить аргументы в их пользу.

Если вся цивилизация лежит на плечах образованного меньшинства человечества, если весь прогресс зависит от немногих, кому посчастливилось получить условия для развития в физическом, умственном и нравственном отношениях, то в равной мере спасению и прогрессу цивилизации служат и воспитание интеллектуальной элиты, и самое широкое распространение образования среди народных масс, пополняющих к тому же и воспроизводящих духовную элиту.

Займемся анализом современной цивилизации с обозначенных позиций.

Массы людей таким ускоренным темпом вливались на сцену истории, что у них не было времени, чтобы в достаточной мере приобщиться к глубокой культуре.

В действительности духовная структура современного среднего европейца гораздо здоровее и сильнее, чем у человека былых столетий. Она только гораздо проще, и потому такой средний европеец иногда производит впечатление примитивного человека, внезапно очутившегося среди старой цивилизации. Школы, которыми прошлое столетие так гордилось, успевали преподать массам лишь внешние формы, технику современной жизни; дать им подлинное воспитание школы эти не могли. Их наспех научили пользоваться современными аппаратами и инструментами, но не дали им понятия о великих исторических задачах и обязанностях; их приучили гордиться мощью современной техники, но им ничего не говорили о духе. Поэтому о духе массы не имеют и понятия. Новые поколения берут в свои руки господство над миром так, как если бы мир был первобытным раем без следов прошлого, без унаследованных сложных традиционных проблем.

Неверно, будто будущее культуры нельзя предвидеть. Бессчетное число раз оно было предсказано. Если бы будущее не открывалось пророкам, его не могли бы понять ни в момент его осуществления, ни позже, когда оно уже стало прошлым. Конечно, можно предвосхитить только общую схему будущего, но ведь, по существу, мы не больше того воспринимаем и в настоящем, и в прошлом. Чтобы видеть целую эпоху, надо смотреть издалека.

Никогда еще за всю историю простой человек не жил в условиях, которые хотя бы отдаленно походили на нынешние условия его жизни. Мы действительно стоим перед радикальным изменением человеческой судьбы, произведенным XIX веком. Создан совершенно новый фон, новое поприще для современного человека — и физически, и социально. Три фактора сделали возможным создание этот нового мира: либеральная демократия, экспериментальная наука и индустриализация. Второй и третий можно объединить под именем «техники». Ни один из этих факторов не был созданием века, они появились на два столетия раньше. XIX век провел их в жизнь. Это всеми признано. Но признать факт недостаточно, нужно учесть его неизбежные последствия.

XIX век был по существу революционным, не потому, что он строил баррикады, — это деталь, а потому, что он поставил заурядного человека, т.е. огромные социальные массы, в совершенно новые жизненные условия, радикально противоположные прежним.

Для «простых людей» всех прежних веков «жизнь» означала прежде всего ограничения, обязанности, зависимость, одним словом — гнет. Можно сказать и «угнетение», понимая под этим не только правовое и социальное, но и «космическое». Его всегда хватало до последнего века, когда начался безграничный расцвет «научной техники» как в физике, так и в управлении. По сравнению с сегодняшним днем старый мир даже богатым и сильным предлагал лишь скудость, затруднения и опасности. Как бы ни был богат и силен отдельный человек в сравнении с окружающими, мир был беден и убог, богатство и сила мало использовались. В наши дни средний обыватель живет богаче и привольнее, чем жили владыки прошлых веков. Что за беда, если он не богаче других. Мир стал богаче и дает ему все: великолепные дороги, поезда, телеграф, отели, личную безопасность и аспирин.

Сегодня (несмотря на некоторые трещины в оптимизме) почти никто не сомневается, что через пять лет автомобили будут еще лучше и дешевле. В это верят, как в то, что завтра снова взойдет солнце. Заурядный человек, видя вокруг себя технически и социально совершенный мир, верит, что его произвела таким сама природа. Ему никогда не приходит в голову, что все это создано личными усилиями гениальных людей. Еще меньше он подозревает о том, что без дальнейших усилий этих людей великолепное здание рассыплется в самое короткое время.

Духовная и интеллектуальная косность человека проявляется в том, что он довольствуется запасом готовых идей. Он решает, что с умом у него все в порядке.

Мы стоим здесь перед тем самым различием, которое испокон веку отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как легко сделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глупый не сомневается в себе; он считает себя хитрейшим из людей, отсюда завидное спокойствие, с каким он пребывает в глупости. Глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны со взглядами других людей. Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупец гораздо хуже мерзавца. Мерзавец иногда отдыхает, глупец — никогда.

Человек массы совсем неглуп. Наоборот, сегодня он гораздо умнее, гораздо способнее, чем все его предки. Но эти способности ему не впрок: сознавая, что он обладает ими, он еще больше замкнулся в себе и не пользуется ими. Он раз и навсегда усвоил набор общих мест, предрассудков, обрывков мыслей и пустых слов, случайно нагроможденных в памяти, и с развязностью, которую можно оправдать только наивностью, пользуется этим мусором всегда и везде. Не в том беда, что заурядный человек считает себя незаурядным и даже выше других, а в том, что он провозглашает и утверждает право на заурядность и самое заурядность возводит в право.

«Но, — скажут нам, — что тут плохого? Разве это не свидетельствует об огромном прогрессе? Ведь это значит, что массы стали культурными?»

Ничего подобного! Идеи заурядного человека — не настоящие идеи, они не свидетельствуют о культуре. Кто хочет иметь идеи, должен, прежде всего, стремиться к истине и усвоить правила игры, ею предписываемые. Не может быть речи об идеях и мнениях там, где нет общепризнанной высшей инстанции, которая бы ими ведала, нет системы норм, к которым можно было бы в споре апеллировать. Эти нормы — основа культуры.

Где нет норм, там нет и культуры. Нет культуры там, где нет начал гражданской законности и не к кому апеллировать. Нет культуры там, где в решении споров игнорируются основные принципы разума. Кто в споре не старается держаться истины, не стремится быть правдивым, тот умственный варвар. Именно таков человек массы, когда ему приходится вести дискуссию, устную или письменную. Нет культуры там, где экономические отношения не подчинены регулирующему аппарату, к которому можно обратиться. Нет культуры там, где в эстетических диспутах всякое оправдание для произведения искусства объявляется излишним.

Когда все эти нормы, принципы и инстанции исчезают, исчезает и сама культура и настает варварство в точном значении этого слова. Не будем себя обманывать — новое варварство появляется сейчас в мире. Путешественник, прибывающий в варварскую страну, знает, что там уже не действуют правила и принципы, на которые он привык полагаться дома. У варвара нет норм в культурном смысле.

Как на конкретный пример укажем на такие политические движения, как синдикализм и фашизм. Под маркой синдикализма и фашизма впервые появляется тип человека, который не считает нужным оправдывать свои претензии и поступки ни перед другими, ни даже перед самим собой. Он просто показывает, что решил любой ценой добиться цели. Вот это и есть то новое, небывалое: право действовать безо всяких на то прав.

Причина же в том, что массы решили захватить руководство обществом в свои руки, хотя руководить им они и неспособны. В

этом политическом поведении масс раскрылась грубо и откровенно вся структура их новой души. Ключ ко всему этому в духовной ограниченности. Человек массы не имеет даже понятия о легком, чистом воздухе мира идей. Он желает иметь собственные «мнения», но не желает принять условия и предпосылки, необходимые для этого. Поэтому все его «идеи» — не что иное как вожделения, облеченные в словесную форму.

Чтобы иметь или создать идею, надо, прежде всего, верить, что есть основания или условия ее существования, т.е. верить в мир отвлеченных истин. Имея идеи, составляя мнения, люди обращаются к высшей инстанции, подчиняются ей, признают ее кодекс, и ее решения Они верят в то, что наивысшая форма общения — диалог, в котором обсуждаются основы наших идей.

Но для недостаточно образованного человека принять дискуссию значит идти на верный провал, и он инстинктивно отказывается признавать эту высшую объективную инстанцию. Отсюда лозунг: «Хватит дискуссий!» — и отказ от всяких форм духовного общения, предполагающих признание объективных норм, начиная с простого разговора и кончая парламентом и научными обществами. Это равносильно отказу от культурной общественной жизни, построенной на системе норм, и возврату к варварскому образу жизни. Это означает ликвидацию всех естественных жизненных процессов и переход к принудительному введению новых намеченных «порядков».

Все наши материальные достижения могут исчезнуть, ибо надвигается грозная проблема, от решения которой зависит судьба мира. Нынешний «хозяин мира» — примитив, первобытный человек, внезапно объявившийся в цивилизованном мире. Цивилизован мир, но не его обитатель. Он даже не замечает цивилизации, хотя и пользуется ее плодами, как и дарами природы.

Новый человек хочет иметь автомобиль и пользуется им, но так, словно он сам собой вырос на райском древе. В глубине души он не подозревает об искусственном, почти невероятном характере цивилизации. Он восхищен аппаратами, машинами и абсолютно безразличен к принципам и законам, на которых они основаны.

Сейчас постоянно говорят о фантастическом прогрессе техники, но не слышно — даже среди избранных, — чтобы касались ее достаточно печального будущего.

Техника и наука — одной природы. Наука угасает, когда люди перестают интересоваться ею бескорыстно, ради нее самой, ради основных принципов культуры. Когда этот интерес отмирает, — что, по-видимому, происходит сейчас, — техника может протянуть еще короткое время, по инерции, пока не выдохнется импульс, сообщенный ей чистой наукой. Жизнь идет с помощью техники, но не от техники. Техника сама по себе не может ни питаться, ни дышать, она — лишь полезный практический осадок бесполезных и непрактичных занятий наукой.

Когда говорят о технике, легко забывают, что ее животворный источник — чистая наука, и продление техники зависит, в конце концов, от тех же условий, что и существование чистой науки. Кто думает сейчас о тех нематериальных, но живых ценностях, таящихся в сердцах и умах людей науки и необходимых миру для продления их работы? Может быть, сейчас серьезно верят, что развитие науки можно обеспечить одними долларами? Эта иллюзия, которая многих успокаивает, — еще одно доказательство недостаточной культуры наших времен.

Вспомним бесчисленное множество элементов, самых различных по своей природе, из которых сложным путем составляются физико-химические науки. Даже при самом поверхностном знакомстве с этой темой нам бросается в глаза, что на всем протяжении пространства и времени изучение физики и химии было сосредоточено на небольшом четырехугольнике: Лондон—Берлин—Вена—Париж, а во времени — только в XIX веке. Это доказывает, что экспериментальная наука — одно из самых невероятных чудес истории. Пастухов, воинов, жрецов и колдунов было достаточно всегда и везде. Но экспериментальные науки требуют, по-видимому, совершенно исключительной конъюнктуры. Уже один этот простой факт должен был бы навести нас на мысль о непрочности, летучести научного вдохновения.

Стоило бы рассмотреть этот вопрос подробнее и уточнить в деталях исторические предпосылки, необходимые для развития экспериментальной науки и техники. Но человеку массы это не поможет — он не слушает доводов разума и учится только на собственном опыте.

Разве не симптоматично, что в наше время простой, заурядный человек не преклоняется сам, без внушений со стороны, перед физикой, химией, биологией?

Посмотрите на положение науки: в то время, как прочие отрасли культуры — политика, искусство, социальные нормы, даже мораль — явно стали сомнительными, одна область все больше, все убедительней для массы проявляет изумительную, бесспорную силу — науки эмпирические. Каждый день они дают что-то новое, и рядовой человек может этим пользоваться. Каждый день появляются медикаменты, прививки, приборы и т.д. Каждому ясно, что если научная энергия и вдохновение не ослабеют, если число фабрик и лабораторий увеличится, то и жизнь автоматически улучшится, богатство, удобства, благополучие удвоятся или утроятся.

Можно ли представить себе более могучую и убедительную пропаганду науки? Почему же массы не выказывают никакого интереса и симпатии, не хотят давать деньги на поощрение и развитие наук?

Наоборот, наше время поставило ученого в положение парии — не философов, а именно физиков, химиков, биологов. Философия не нуждается в покровительстве, внимании и симпатиях масс. Но экспериментальные науки нуждаются в массе так же, как и масса нуждается в них, — иначе грозит гибель. Наша планета уже не может прокормить сегодняшнее население без помощи физики и химии.

Какими доводами можно убедить людей, если их не убеждает автомобиль, в котором они разъезжают, или инъекции, которые утишают их боль? Тут огромное несоответствие между очевидными благами, которые наука каждый день дарит массам, и полным отсутствием внимания, какое массы проявляют к науке.

Больше нельзя обманывать себя надеждами: от тех, кто так себя ведет, можно ожидать лишь одного — варварства. В особенности, если — как мы увидим далее — невнимание к науке как таковой проявляется ярче всего среди самих практиков науки — врачей, инженеров и т.д., которые большей частью относятся к своей профессии как к автомобилю или аспирину, не ощущая никакой внутренней связи с судьбой науки и цивилизации.

Есть и другие симптомы надвигающегося варварства — уже активные, действенные, а не только пассивные — очень явные и весьма тяжелые. Несоответствие между благами, которые рядовой человек получает от науки, и невниманием, которым он ей отвечает, есть грозный симптом. В Центральной Африке тоже ездят в автомобилях и глотают аспирин. В то время как все остальные стороны жизни — политика, закон, искусство, мораль, религия — переживают кризисы, временные банкротства, одна лишь наука не стала банкротом. Наоборот, она каждый день дает нам больше, чем мы от нее ожидали. В этом у нее нет конкурентов. Для среднего человека непростительно этого не замечать.

По отношению к той сложной цивилизации, в которой рожден современный человек, входящий сейчас в силу, он — просто дикарь, варвар, поднимающийся из недр современного человечества. Вот оно, «вертикальное вторжение варварства».

 

VI

Цивилизация по мере своего развития становится все сложнее и напряженнее. Проблемы, которые она ставит перед нами, невероятно запутаны. Людей, способных разрешать .эти проблемы, становится все меньше.

Жутко слышать, как сравнительно образованные люди рассуждают на повседневные темы. Словно крестьяне, которые заскорузлыми пальцами пытаются взять со стола иголку, они подходят к политическим и социальным вопросам сегодняшнего дня с тем самым запасом идей и методов, какие применялись двести лет назад для решения вопросов, в двести раз более простых.

Развитая цивилизация всегда полна тяжелых проблем. Чем выше ступень прогресса, тем больше опасность крушения. Жизнь все улучшается, но и усложняется. Конечно, по мере усложнения проблем средства к разрешению их совершенствуются. Но каждое новое поколение должно научиться владеть этими средствами.

Среди них — чтобы быть конкретным — есть одно, особенно полезное именно для сложившейся, зрелой цивилизации: хорошее знание прошлого, накопление опыта, одним словом — история. Историческая наука совершенно необходима для сохранения и продления зрелой цивилизации не для того, чтобы она давала готовые решения для новых конфликтов, — жизнь никогда не повторяется и требует всегда новых решений, — но потому, что она предохраняет нас от повторения ошибок прошлого. Если же человек или страна, проделав долгий путь, и очутившись в трудном положении, вдобавок теряет память и не может использовать опыта прошлого, тогда дело плохо.

Даже самые культурные правители в наши дни невероятно невежественны в истории. Они знают историю гораздо хуже, чем их предшественники в XVIII и даже XVII столетиях. Исторические познания правящей элиты тех веков сделали возможным изумительный прогресс XIX века. Политика XVIII века вся была продиктована стремлением избежать ошибок прошлого, и располагала огромным запасом опытных данных.

Но уже в XIX веке «историческая культура» начала убывать, хотя отдельные специалисты значительно продвинули историю как науку. Этот упадок исторической культуры повлек за собой ряд специфических ошибок, последствия которых мы сейчас испытываем. В последней трети XIX века начался — сперва невидимый, подземный — поворот вспять, возврат к варварству, т.е. простоте человека, у которого прошлого нет или он свое прошлое забыл.

Большевизм и фашизм представляют собою два ярких примера существенного регресса — не столько по содержанию их теорий, которые сами по себе, конечно, содержат часть истины (где на свете нет крупицы истины?), сколько по антиисторизму, анахронизму, с которыми они к этой истине относятся. Эти движения, типичные для человека массы, управляются, как всегда, людьми без исторического чутья, которые с самого начала ведут себя так, словно уже стали прошлым, влились в первобытную фауну.

Поэтому коммунист 1917 года производит революцию, тождественную тем, какие уже бывали, ни в малой мере не улучшая их, не исправляя ошибок. Поэтому все происшедшее в России есть монотонное повторение прошлого, трафарет, и до такой степени, что нет ни одного шаблонного изречения о революциях, которое не нашло бы печального подтверждения: «Революция пожирает собственных детей», «Революцию начинают умеренные, продолжают крайние, завершает реставрация» и т.д.

Почти то же самое, только с обратным знаком, можно сказать о фашизме. Ни большевизм, ни фашизм не стоят «на высоте эпохи», не несут в себе прошлого в сжатой форме, а это необходимо, чтобы его улучшить. С прошлым нельзя бороться врукопашную. Прошлое побеждают, поглощая. Все, что не останется вовне, погибнет.

И большевизм, и фашизм — ложные зори; они предвещают не новый день, а возврат к архаическому, давно пережитому, они первобытны. И та же судьба ожидает все движения, которые простодушно вступят в открытый бой с той или иной частью прошлого, вместо того чтобы переварить ее.

Все было бы очень просто, если бы коротким «нет» мы могли похоронить прошлое. Но прошлое по своей природе возвращается. Если его отгонят, оно вернется. Единственный способ справиться с ним — не выгонять его, считаться с ним. Иными словами: жить на уровне эпохи, тонко ощущая историческую конъюнктуру.

У прошлого своя правда. Если ее не признают, оно возвращается и требует признания, подчас даже там, где и не надо.

Упоминаем о фашизме и большевизме только вскользь, отмечая лишь одну их общую черту — анахронизм. Но эта черта органически присуща всему тому, что сейчас, видимо, торжествует. Сейчас повсюду торжествует человек массы, и только те течения могут иметь видимый успех, которые проникнуты его духом, выдержаны в его примитивном стиле.

Характерные черты нашего времени — его странная уверенность в том, что оно выше всех предыдущих эпох; его полное пренебрежение ко всему прошлому, непризнание классических и нормативных эпох, ощущение начала новой жизни, превосходящей все прежнее и независимой от прошлого.

У мира нет перспектив, если только его судьба не попадет в руки людей подлинно современных, проникнутых ощущением истории, сознанием уровня и задач нашей эпохи и отвергающих всякое подобие архаизма и примитивизма. Нам нужно знать подлинную, целостную Историю, чтобы не провалиться в прошлое, а найти выход из него.

Сегодняшний ученый — тоже прототип человека массы.

Растет специализация в работе исследователя. Поле его духовной деятельности все суживается. Ученые от поколения к поколению все более теряют связь с остальными областями науки, не могут охватить мир как целое, т.е. утрачивают то, что единственно заслуживает имени науки, культуры, цивилизации. Мы видим новый тип ученого, беспримерный в истории. Это — человек, который из всего, что необходимо знать, знаком лишь с одной из наук, да и из той он знает лишь малую часть, в которой непосредственно работает. Он даже считает достоинством отсутствие интереса ко всему, что лежит за пределами его узкой специальности, и называет «дилетантством» всякий интерес к широкому знанию.

Этому типу ученого действительно удалось на своем узком секторе сделать новые открытия и продвинуть свою науку, — которую он сам едва знает, — а попутно послужить и всей совокупности знаний, которую он сознательно игнорирует.

Мы стоим здесь перед парадоксальным, невероятным и в то же время неоспоримым фактом: экспериментальные науки развились главным образом благодаря работе людей посредственных, даже более чем посредственных. Иначе говоря, современная наука, корень и символ нашей цивилизации, впустила в свои недра человека заурядного и позволила ему работать с видимым успехом. Причина этого — в том факте, который является одновременно и огромным достижением, и грозной опасностью для новой науки и для всей цивилизации, направляемой и представляемой наукой; а именно — в механизации.

Для производства бесчисленных исследований наука подразделена на мелкие участки, и исследователь может спокойно сосредоточиться на одном из них, оставив без внимания остальные. Серьезность и точность методов исследования позволяют применять это временное, но вполне реальное расчленение науки для. практических целей. Работа, ведущаяся этими методами, идет механически, как машина, и, для того чтобы получить результаты, научному работнику вовсе не нужно обладать обширными знаниями общего характера. Таким образом, большинство ученых способствуют общему прогрессу науки, не выходя из узких рамок своей лаборатории, замурованные в ней, как пчелы в сотах.

Но это создает крайне странную касту. Исследователь, открывший новое явление, невольно проникается сознанием своей мощи и уверенностью в себе. Его открытие дает ему основание считать себя «знатоком». В действительности он обладает лишь крохой знания, которая в совокупности с другими крохами, которыми он не обладает, составляет подлинное знание.

Специалист очень хорошо «знает» лишь свой крохотный уголок вселенной, но ровно ничего не знает обо всем остальном.

Раньше людей можно было разделить на образованных и необразованных, на более или менее образованных и более или менее необразованных. Но «специалиста» нельзя подвести ни под одну из этих категорий. Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность. Он и не невежда, так как он все-таки «человек науки» и знает свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его «ученым невеждой».

И это очень серьезно. Это значит, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту.

И действительно, поведение «специалиста» этим отличается. В политике, в социальной жизни, в остальных науках он держится примитивных взглядов полного невежды, но излагает их и отстаивает с авторитетом и самоуверенностью, не принимая возражений компетентных специалистов. Цивилизация, дав ему специальность, сделала его самодовольным и потому очень опасным вне наглухо замкнутых его пределов.

Это приходится понимать буквально. Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня в политике, в искусстве, в религии «люди науки», а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя. Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было — типичные черты человека массы — достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство — непосредственная причина деморализации общества. С другой стороны, эти люди — наиболее яркое и убедительное доказательство того, что цивилизация допустила возрождение примитивизма и варварства.

 248

Педагогическая антропология

Педагогическая антропология

Обсуждение Педагогическая антропология

Комментарии, рецензии и отзывы

История культуры: Педагогическая антропология, Бим-Бад Борис Михайлович, 1998 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Настоящее учебное пособие вводит в научную и общекультурную дискуссию о человеке как воспитателе и воспитуемом, о путях его самосовершенствования.