4.1. психология интеграции и дезинтеграции в россии

4.1. психология интеграции и дезинтеграции в россии

После распада СССР в 1991 г. угроза распада России возникала неоднократно и до сих пор является одним из вызовов, стоящих перед новой политической системой. От того, сумеет ли российская политическая элита консолидироваться, зависит судьба страны. Попытки выстраивания вертикали власти, предпринятые командой В. Путина, являются реакцией на угрозу распада страны. Представляется, что обсуждение этой проблемы как политиками, так и политологами, психологами, историками, могло бы быть полезным на данном этапе нашего развития. Попытаемся рассмотреть эту проблему с точки зрения политической психологии.

В истории России можно найти немало примеров интеграции отдельных княжеств и территорий, ставших основой формирования единой империи. Но есть и примеры ее дезинтеграции (в частности, в годы гражданской войны). Каждый раз населению приходилось платить высокую цену за эти этнополитические эксперименты.

В случае интеграции «новичкам» приходилось затрачивать немало усилий на адаптацию и результатом интеграции нередко становилось их растворение в новой этнической среде. Все малые народы в ходе их интеграции в большие сообщества испытывают угрозу утраты своей идентичности. Можно рассматривать сепаратистские настроения как психологическую реакцию этнической группы на возможность потери своего национального «Я».

В случае дезинтеграции угроза распада ведет к разрушению не только политической, но и социальной целостности. Один из российских социологов назвал это состояние «социотрясением». В этом случае тоже происходит утрата идентичности — но идентичности большей группы (например, имперской идентичности или идентичности с советским народом). При этом энергией распада, высвобождающейся в таких процессах, трудно управлять, что она чрезвычайно опасна. История знает немного примеров мирных «разводов» народов (чехи и словаки) и их мирного сосуществования в дальнейшем; гораздо чаще мы становимся свидетелями и участниками этнических и религиозных конфликтов и войн, роста ксенофобии и этноцентризма как части более общего процесса — подъема авторитаризма. Говорить о движении к демократии одновременно с процессами дезинтеграции России — это обманывать самих себя. Распад бывшего СССР и Югославии — тому примеры. Эти два процесса несовместимы

Дезинтеграция бывшего СССР имеет свою специфику, объяснить которую можно, лишь обратившись к периоду возникновения как СССР, так и Российской империи. При этом стоит заметить, что линии «разломов» проявлялись в одних и тех же географических пунктах. В годы гражданской и Великой Отечественной войн эти разломы становились более заметными; видимы они и сейчас. После отделения от России бывших союзных республик угрозу ее целостности стали представлять Кавказ, Татарстан, Якутия и другие территории — уже не только на окраинах страны.

Для процессов дезинтеграции России характерно наложение ряда факторов, которое лишь усиливает деструктивные тенденции. Прежде всего стоит отметить воздействие экономических факторов. Катастрофическое снижение производства и отсутствие видимого результата рыночных реформ усиливают тенденции дезинтеграции, особенно в тех регионах, в которых экономический упадок ощущается в наибольшей степени (Дальний Восток, Урал, Сибирь). Сегодня угроза сепаратизма исходит от территорий, стремящихся освободиться от контроля со стороны центра, и выражается в форме «экономического эгоизма». При этом недовольны все: и регионы-доноры, переживающие процессы «кувейтизации», и регионы, получающие помощь. Региональные лидеры хотят по максимуму оставлять максимальную часть собираемых налогов в регионах, так как не ощущают помощи федерального правительства в решении своих местных проблем.

В ряде регионов создаются и своего рода региональные союзы, направленные против Москвы («Сибирское соглашение». Объединение «Большая Волга» и др.) Пожалуй, наибольшее напряжение между центром и регионами проходит именно по территориальным и по собственно этническим линиям и имеет экономическую природу.

Следует отметить, что наряду с дезинтеграционными проявляют себя и интеграционные тенденции: единые транспортные и энергетические системы до сих пор являются своего рода «скрепами», стягивающими России воедино — правда не столь мощными, как прежде. Так называемые естественные монополии, функционирующие как собственно экономические интеграторы, не позволяют распасться и многим социальным связям. Не случайно попытки разрушить естественные монополии приводили к серьезным политическим столкновениям. Однако для управляющих этими гигантами, характерно скорее не государственное, а технократическое мышление — далеко не всегда они размышляют о своих детищах, используя термины политики. Те огромные финансовые потоки, которые контролируют естественные монополисты, уже сыграли и, несомненно, сыграют в будущем значительную роль в интеграции страны.

Политические факторы также играют существенную роль в дезинтеграции страны. Начнем с моментов, не столько наиболее существенных, сколько символических. В начале 1998 г. Дума обсуждала вопрос о государственной символике России, и так и не смогла придти к единому решению. Когда же в 2000 г. этот вопрос был решен Думой, то это вызвало недовольство правых фракций. Политическое противостояние по вопросу о флаге, гимне и гербе России лишало ее граждан наиболее видимого выражения национального единства. С психологической точки зрения это чрезвычайно деструктивно действует на формирование чувства «мы», без которого политическая интеграция невозможна. То, что в конце концов было принято решение, хотя и спорное, есть факт позитивный с точки зрения политической психологии.

Конечно, есть и гораздо более существенные факторы политической дезинтеграции. Кажется, в нашей стране не осталось ни одного региона, местное законодательство которого не противоречило бы общероссийскому. Когда в 1991 г. Б. Ельцин пришел к власти, первое, что он предложил регионам — брать власти (суверенитета) столько, сколько смогут. В этом смысле именно центр стал инициатором дезинтеграционных процессов. Но и провинции тоже приложили руку к расшатыванию Федерации — сепаратистские настроения можно было наблюдать практически во всех субъектах Федерации. Так, Дальний Восток, чувствуя себя брошенным Москвой, ощущает сегодня большую близость к Японии, Китаю или Корее и напоминает о существовании Дальневосточной республики, возникшей после революции. Не случайно, что лидеры сибирских регионов, не надеясь больше на Москву, объединились, чтобы решать свои проблемы. Всем памятен эпизод, когда губернатор Екатеринбурга решил, что пора выпускать собственную валюту. Видимо, поэтому первая задача, поставленная Президентом своим полпредам, заключалась в приведении местных законодательств в соответствие с федеральным.

Перекосы во властных отношениях, однако, имеют место не только между центром и отдаленными территориями. Конфликт между центром и регионом можно наблюдать на примере Москвы. На протяжении этих лет такие конфликты возникали неоднократно. Достаточно напомнить о конфликте между Ю. Лужковым и А. Чубайсом по вопросу о приватизации, который накануне выборов 1999 — 2000 гг. приобрел явно политическую окраску. Не прекращается это противоборство и сейчас.

Причина всех конфликтов такого рода — неудовлетворенность региональных элит своим положением в политической структуре, что выражается в требованиях перераспределить полномочия в пользу регионов. Тот факт, что уже более 15 субъектов Федерации сформировали собственные Советы Безопасности, явно не объясняется лишь амбициями политических элит в регионах, а свидетельствует о неспособности Центра поддерживать военных.

Еще один политический источник дезинтеграции — система выборов в стране. Практически по всей стране сейчас ход выборов (и результаты) контролируют региональные лидеры. Они используют широкий набор инструментов контроля — от административных ресурсов до запугивания избирателей, от отбора кандидатов по этническому признаку до поддержки харизматичных лидеров. При определенных условиях (а сейчас такие условия явно складываются) контроль центра над выборами весьма проблематичен, и у региональных руководителей возникает соблазн, используя демократические механизмы, привести страну к распаду.

Наряду с негативными тенденциями следует отметить и некоторые интегративные процессы, обусловленные общностью интересов различных территорий. Те же губернаторы, которые отстаивают свои местные интересы, в Госсовете, как до этого и в Совете Федерации, вынуждены искать выход из кризиса совместными усилиями. Совет Федерации до последнего времени играл существенную роль в российской политике именно как фактор интеграции.

Третий фактор дезинтеграции России — это сложнейший этнический состав ее населения. На территории страны живут 152 народа и народности, при этом этнические русские составляют более 80\%. Эта рассыпающаяся мозаика веками скреплялась наднациональной идеей — вначале имперской, затем советской. Сейчас такой идеи нет. Попытки Администрации Президента вырастить национальную идею в пробирке оказались нерезультативными. Налицо явный рост этноцентризма и замена национальной идеи поисками «малой Родины» — как ее эрзаца. Трудно себе представить, что в такой стране, как Россия, где большая часть населения была воспитана на «великих идеях», можно всерьез увлечь кого-то плоскими идеями рыночного рая.

Четвертый фактор дезинтеграции России — демографические процессы. Каждый год население страны убывает на 700 000 человек. Этот процесс происходит неравномерно: больше всего потерь именно среди русского населения. Это приводит к росту миграции и метисизации населения. Как это ни парадоксально, но именно метисизация может оказать интегрирующее воздействие: смешанность населения подрывает позиции этноцентризма и национализма.

Следует подчеркнуть, что психологически процесс этнической идентификации легче происходит в малых группах, чем в больших. В России это осложняется еще и тем, что на этническую идентификацию накладывается территориальный компонент. Территория России не только охватывает два континента, но и имеет сложные евроазиатские культурные традиции — не удивительно, что российский менталитет имеет столь мозаичную структуру.

Может быть, именно в силу этой особенности, несмотря на обвинения в «имперском» сознании и психологии «угнетателей» по-настоящему национализм в России за это десятилетие не получил развития, хотя его бытовые проявления весьма заметны.

Религиозный, а точнее, этноконфессиональный, фактор приобретает значимость в анализе процессов интеграции-дезинтеграции, и хотя в России представлены все мировые религии, большинство населения исповедует православие. Наряду с этим, согласно данным ряда экспертов, от 12 до 15 млн россиян являются мусульманами. Москва — самая крупная в Европе мусульманская столица. Мусульмане живут не только компактными общинами (в Татарстане, Башкортостане, Дагестане), но и рассеяны по всей стране. Модель столкновения цивилизаций, предложенная С. Хантингтоном, для России означала бы гражданскую войну на всей территории. Это стало особенно очевидным после террористических актов в США и обострения страхов перед исламским радикализмом.

В нашей истории России до сих пор не было серьезных этноконфессиональных конфликтов. Как правило, и сейчас религиозные причины конфликтов на деле скрывают их чисто политические истоки. Психологически две конфессии — православие и ислам в России достаточно близки в таких вопросах, как отрицание крайнего индивидуализма, культа материальных благ и приоритет общинных интересов над личными. Ряд экспертов по вопросам исламской психологии придерживается мнения, что исламский мир не приемлет западных ценностей не столько по собственно религиозным причинам, сколько из-за неприятия западного «цивилизационного мессианизма». То же относится и к Православной церкви. Такая общность позиций может послужить на благо интеграции страны — вопреки прогнозам С. Хантингтона.