§ 18. табу и эвфемизмы

§ 18. табу и эвфемизмы

Табу этнографическое понятие, касающееся и языка Табу означает запрет, возникающий в сфере общественной жизни на разных ступенях развития общества. Исходя из различных предпосылок, такой запрет может распространяться и на факты языка.

Так, у народов, находящихся на ранней стадии общественного развития (полинезийцы, австралийцы, зулусы, эскимосы и др.), табу слов возникает на почве мифологических верований.

В случае смерти вождя нельзя дотрагиваться до его тела трогать его вещи, входить в его дом, говорить с его женой и произносить его имя, так как факт смерти это проявление деятельности духов и вступать с ними в противоречие нельзя, иначе вызовешь их гнев.

Подлежат запрету (табуированию) обозначение смерти, название болезней, имена богов и духов; часто табуируется название того животного, которое служит основным объектом охоты данного племени. Все это основано на наивном отожествлении этих “вещей” и слов, их называющих, что часто ведет к табуированию других созвучных слов или тех же слов в других значениях.

Для замены табу слов нужны другие слова эвфемизмы. Эвфемизмы это заменные, разрешенные слова, которые употребляют вместо запрещенных (табуированных).

Такими эвфемизмами были у многих индоевропейских народов, в том числе и у славян, названия змей, медведя. Русское слово змея того же корня, что и земля, и змий буквально значило “земной”; в латинском языке наряду с исконным названием змеи anguis появился эвфемизм serpens буквально “пресмыкающийся”, в древнегерманском slango “ползучий”, в сербском “украшающий” эвфемизм краса; русское медведь искусственно составленное сложное слово со значением “тот, кто ест мед” (как и в других славянских языках), в германских Bär “бурый”, в литовском lokys “лизун”, в вымершем прусском clokis “ворчун”; тогда как исконное наименование этого животного, сохранившееся в латинском ursus, во французском ours, в итальянском orso, в испанском oso, в греческом árktos, в древнеиндийском ŗkşah, в древнеперсидском аršа, в авестийском arəšo, в армянском аrǰ, в албанском ari, в ирландском art (но и meth “добряк”), утрачено славянскими, балтийскими и германскими народами.

На более высокой ступени развития, например в эпоху формирования народностей в крестьянской среде, источником табуирования служат суеверие и предрассудки. Отсюда потребность в эвфемизмах для наименования смерти: вместо умер говорят отправился к праотцам, отдал богу душу, приказал долго жить, преставился, лег на стол, протянул ноги, скончался (последний эвфемизм употребляется и в городской среде более поздней эпохи). В отношении членов “царствующего дома” и высших церковников существо-кал эвфемизм в Базе почил (т. е. “в боге”); в “низовых” жаргонах для этого же Употребляются такие “эвфемизмы”, как дал дуба, загнулся, сыграл в ящик.

То же и в отношении названий болезней, например в украинских диалектах лихорадка заменяется словом mimka (“тетка”), в сербском осnа словом богине (множественное число).

У промысловых охотников на медведя слово медведь (бывший эвфемизм) подвергается из суеверий вторичному табуированию: звиръ (“зверь”, севернорусские говоры), хозяин, ломака, мохнач, лесник, потапыч или даже просто он.

В жеманной мещанской среде возникают особые эвфемизмы, о которых так метко писал Н. С. Лесков в “Воительнице”: “К тому же обращение у Домны Платоновны было тонкое. Ни за что, бывало, она в гостиной не скажет, что “была, дескать, я во всенародной бане”, а выразится, что “имела я, сударь, счастие вчера быть в бестелесном маскараде”, о беременной женщине ни за что не брякнет, как другие, что “она, дескать, беременна”, а скажет “она в своем марьяжном интересе” и тому подобное” (ср. выражение “в интересном положении”).

В цивилизованном обществе причиной табуирования может служить цензурный запрет (военная или дипломатическая тайна), поэтому собственные имена стран, городов, предприятий, военных частей и лиц заменяются буквами или их названиями: N (эн), NN (эн-эн), N-ский (энский), г. X, Y, Z (r. Икс, Игрек, Зет); или описательным выражением: одна соседняя держава; один дипломатический представитель, завод, где директором (имярек) и т. п.

Когда в 1916г. был убит Григорий Распутин и цензура запретила упоминать его имя и фамилию и даже прозвище (“Старец”), то журналисты стали употреблять эвфемизм: одно значительное лицо, и все понимали, что это Распутин.

Другим источником табуирования слов в цивилизованной среде служит этикет, боязнь грубых или неприличных выражений; так, вместо вы врете говорят вы ошибаетесь, вы не вполне правы; вместо его вырвало говорят он поехал в Ригу (по каламбурному созвучию) или с ним случился Фридрих-хераус (по одному анекдоту о русском и немецком солдатах, пивших за императоров); вместо вошь говорят насекомое, инсект; врачи часто прибегают к латинским названиям болезней (заменяют русские слова латинскими синонимами) или употребляют особые медицинские термины (“Нет, у вас не рак, а cancer” (т. е. “рак”), “Это не чахотка, a tbc” (т. е. “туберкулез”, “чахотка”), “Здесь необходимо хирургическое вмешательство” (т. е. “операция”), “Конечно, возможен летальный исход” (т. е. “смерть”) и т. п.

В некоторых жаргонах, например в воровском, наряду с “украшающими” эвфемизмами типа пришить (вместо убить), купить (вместо украсть) и т. п. встречаются еще и “обратные” эвфемизмы, когда приличные наименования заменяются неприличными; в этих жаргонах эвфемистика служит целям тайноречия (криптологии).