§ 85. изменения в фонетике и фонетические законы

§ 85. изменения в фонетике и фонетические законы

Как и все в языке, фонетика подчинена действию особых законов, которые отличаются от законов природы тем, что они действуют не повсеместно, а в пределах данного диалекта, определенного языка или группы родственных языков и действуют в пределах определенного времени. Так, в общеславянскую эпоху сочетание гласных [о] и [е] с [п] и [т] в конце слова или перед согласными давало носовые гласные (о — @ и ё — #), например *penfi > ï#òü, *beronfi > áåð@òü и т. п., но в период, когда русский язык заимствовал из греческого такие слова, как лента, Геллеспонт, этот закон уже не действовал (иначе получились бы: ле̃та, геллеспõт). Или такие сочетания, как *tj, *dj, давали в общеславянскую эпоху по разным диалектам шипящие или свистящие согласные (откуда русские свеча, межа, см. выше — гл. VI, § 77), позднее и этот закон перестает действовать, и тогда становятся опять возможны сочетания [tj], [dj], например статья, дьяк и т. п.

Фонетические законы — это чисто языковые, внутренние законы, и их нельзя свести к каким-либо иным законам физико-биологического порядка.

Фонетические законы специфичны для групп родственных языков и для отдельных языков.

Так, фонетические законы тюркских (а также в разной степени монгольских, тунгусо-маньчжурских и финно-угорских) языков знают законы “сингармонизма”, по которым в пределах данного слова все звуки подчинены “гармонии”: в одних языках только в отношении твердости и мягкости, это “нёбный сингармонизм”, например в казахском языке кёлдер — “озёра”, но ķолдар — “руки”; в других же языках — и по лабиализации — это “губной сингармонизм”, например в киргизском языке кθлдθр — “озёра”, но колдор — “руки”. Подобная закономерность абсолютно чужда, например, языкам семитским, где благодаря трансфиксации, т. е. перемене гласных a, i, и, и при сохранении тех же согласных (что является грамматическим внутренним законом семитских языков, см. гл. II, § 45) фонетически слова оказываются антисингармоничными, например, может быть та же огласовка с разными согласными: qatala — “он убил” с кафом (“к глубоким”) и kataba — “он написал” с кяфом (“к задненёбным”), или “ломаный передне-задний вокализм” в пределах форм того же слова: himdr — “осел” и hamir — “ослы”, или kutiba — “был написан” и kataba — “написал” (где наличие огласовки на а во всех слогах не результат действия сингармонизма, а проявление той же трансфиксации, ср. kutiba, kdtibu, kitdbu, uktub и другие формы от того же корня).

Среди фонетических законов следует различать:

1) Законы функционирования языка в данный период времени: это живые фонетические процессы, определяющиеся позициями, когда изменение сосуществует с тем, что изменялось, вступая в фонетическое чередование; это ось синхронии'.

В современном русском языке сюда относятся, например, комбинаторные закономерности прогрессивной аккомодации, когда предшествующие гласные [э], [а], [о], [у] аккомодируют последующим мягким согласным или [и] — предшествующим твердым согласным, откуда возникают такие фонетические чередования основного вида фонем и их вариаций, как разные [а] в пяло и пяль, разные [э] в пел и петь или [и] и [ы] в игры и сыгран; регрессивные ассимиляции глухих и звонких согласных, откуда возникают фонетические чередования: водочка [д] и водка [т], отпить [т] и отбить [д], а также позиционные закономерности варьирования безударных гласных, например воды [о], вода. [л], водовоз [э], или оглушения звонких согласных в конце слова, например дуба [б] и дуб [п] и т. п.

2) Законы развития, или исторические законы, которые формируют последовательные этапы звуковых изменений и обусловливающих их причин (когда это возможно объяснить), при этом последующий этап приходит на смену предыдущему и его отменяет, так что сосуществование бывшего и ставшего быть не может, это ось диахронии.

Так, в восточнославянских языках носовые гласные [о̃]@ и [ё]# дали соответственно [у] и ['а] — а с мягкостью предшествующей согласной: ä@áú > дуб, ï#òü > пять, еще в общеславянскую эпоху заднеязычные согласные к, г, х подверглись в некоторых позициях двум изменениям: в более раннюю эпоху в определенной позиции [к] дало [ч], [г] — [ж] и [х] — [ш]: ïåê@ — ïå÷åøè; ëúãàòè — ëú@ü; ñîóõú —ñîóøèòè, а в более позднюю и в иной позиции [к] дало [ц], [г] — [s(дз)] (позднее [дз] дало [з]) и [х] — [с]: ðóêà — ðóöå, íîãà —íî¾å, áëúõà —áëúñh и т. п.

В истории русского языка в большинстве диалектов [э] под ударением после мягкой и перед твердой согласной изменилось в ['о] “о с предшествующей мягкой согласной”: тек [т'эк] дало тёк [т'ок], мед [м'эт] — мёд [м'от] и т. п.

В то время, когда подобные изменения возникли, это были фонетические законы функционирования языка, порождавшие описанные выше фонетические чередования; например, изменение [э] в [о] происходило перед твердыми согласными, а перед мягкими не происходило, откуда такие чередования, как: сёла ['о] —сельский ['э], отдалённый ['о] — отдаление ['э], пчёлы ['о] — пчельник ['э], мешок ['о] — мешечек ['э], берёза ['о] — березник, Березин ['э], Алёха ['о] — Алехин ['э] и т. п. Когда же этот закон перестал действовать и появились сочетания ['э] с последующей твердой согласной: плен, крест, валет и т. п., то фонетическое чередование перешло в традиционное (морфологическое).

При выяснении причин таких звуковых изменений нельзя сопоставлять конечный результат с первоначальным звуковым видом, а следует установить постепенные изменения по этапам, так *êðhïúêhèøè не сразу изменилось в крепчайший (ср. грубейший, милейший, нежнейший, где не происходило изменения, так как основа не оканчивалась заднеязычной согласной), а первоначально по указанному выше закону *êðhïúêhèøè изменилось в *êðhïú÷hèøè ([к] > [ч] в позиции перед (h) — регрессивная аккомодация согласной), и позднее изменилось в *êðhïú÷hèøè крепчайший ([h] после [ч] изменилось в [а] — прогрессивная аккомодация гласной; и еще позднее выпал “слабый” [ъ], a [h] > [э])'.

В изменении фонетического строя языка разные явления проходят неравномерно. В диалектах, не прошедших нормализацию словарями, грамматиками и иными сводами правил, фонетические изменения происходят постепенно и зачастую противоречиво, но, поскольку диалекты не связаны с нормами языка, эти новшества быстрее укрепляются и входят в жизнь. В языках нормализованных (литературных) фонетические изменения зачастую долго не признаются благодаря нормализации в словарях и грамматиках, поэтому в литературных языках часто возникают противоречия между реальными случаями произношения и предписанными нормами, по которым обучают артистов, чтецов, певцов, дикторов и вообще всех тех, кто выступает с публичным словом.

Надо указать, что не все явления фонетики равномерно изменяются, независимо от того, что это — сложившийся литературный язык или диалект. Наиболее изменчивы вариации отдельных фонем, меняющие свой “оттенок” и по диалектам, и в историческом развитии любого диалекта и языка.

Менее изменчиво появление или исчезновение вариантов, что связано с общей фонетической системой языка. И, наконец, фонематическая модель языков, т. е. состав фонем в языке и их соотношений, изменяется медленнее всего. При этом надо заметить, что изменения в фонетике касаются не только того, что реально изменилось (например, славянские палатализации, где, действительно, вместо к, г, х в определенных условиях то возникали шипящие ч, ж, ш, то в иную эпоху и при других условиях — свистящие ц, з (из дз), с или что “сильные” ъ и ь последовательно изменились воиеит.п.),нои того, что “физически” никак не изменилось, но функционально (т. е. как члены фонетической системы) претерпело перестройку. Такова, например, судьба и и ы в истории русского языка, где как бы “всё” осталось на месте, но отношение этих явлений стало совершенно иным в связи с общим изменением фонетической системы языка и ролью этих единиц в данной системе.

Общая тенденция исторических изменений в фонетике может изменять фонетическую систему в двух направлениях: либо в сторону сокращения количества фонем (основных фонетических единиц языка), либо в сторону их увеличения. Эти две тенденции опираются на два разных явления в наличной фонетической системе: на явления вариантов и вариаций.

И в том и в другом случае важно то, что “причина”, вызывавшая варьирование фонем, отпала.

Но в случае отпадения причины возникновения вариантов совпавшие в одном звуке разные фонемы теряют связь со своим основным видом, и результат их совпадения становится одной отдельной фонемой. Этот процесс называется конвергенцией (конвергенция — от лат. convergere — “сходиться”) (бывшие разные фонемы в силу совпадения стали одной фонемой).

Иной процесс связан с устранением позиционных причин для вариаций. Вариации выступают как разновидности одной и той же фонемы только при наличии этих позиционных условий, видоизменяющих единую фонему в разные “оттенки”. В случае устранения этой причины оставшиеся необусловленными позицией различные звуки становятся разными фонемами. Этот процесс называется дивергенцией (дивергенция — от лат. divergere — “расходиться”), при этом число фонем в данной фонетической системе увеличивается.

Основные изменения в фонетике происходят прежде всего в связи с тем, что меняются позиции для фонем: слабые становятся сильными (что чаще бывает), а сильные — слабыми (что бывает реже).

Примером того и другого фонетического процесса может служить судьба соотношения гласных и согласных в истории русского языка. Когда в XI—XII вв. на почве “падения редуцированных (ъ и ь)” перестроилась вся модель вокализма и консонантизма, гласные конвергировали, оформившись в пять единиц, а согласные выделили 12 пар, коррелятивных по твердости и мягкости, причем слабые позиции согласных перед гласными стали сильными, а сильные позиции гласных после согласных стали слабыми'.

Обычное деление исторических звуковых законов на комбинаторные и спонтанные (спонтанный — от лат. spontaneous — “самопроизвольный”) имело в виду разграничить комбинаторно обусловленные явления в фонетике (где причина ясна, например случаи палатализации согласных, редукции и даже исчезновения безударных гласных, случаи ассимилятивного оглушения и озвончения согласных и т. п.) и “самопроизвольные” (где причина не ясна, хотя и должна быть).

Под категорию спонтанных законов подводили, например, такие звуковые изменения, как утрата носового качества у восточнославянских [о̃]@ и [е̃]# и замена их соответственно гласными [у] и ['а], или передвижение германских согласных (Lautver-schiebung), когда по первому передвижению индоевропейские *р, *t, *k дали общегерманские [f, þ̄, h], индоевропейские *b, *d, *g дали общегерманские [p, t, k] и индоевропейские придыхательные *bh, *dh, *gh дали общегерманские [b, d, g], рефлексы (рефлекс — от лат. reflexus — “отражение) общеславянских же сочетаний *tj, *dj, давшие в русском [ч, ж] (свеча, межа), а в старославянском [шт, жд] ( ñâhøòà, междд), или две палатализации к, г, х в славянских языках (см. выше) относили к комбинаторным.

Следует отметить, что некоторые изменения, считавшиеся ранее “спонтанными”, признавались обусловленными с установлением каких-либо новых закономерностей, которые раньше не замечались.

Бывают и такие “звуковые изменения”, которые к фонетике отношения не имеют; например, вместо древнерусского склонения роука — роуцгъ устанавливается склонение рука — руке; на первый взгляд кажется, что здесь [ц] изменилось в [к], но никакого фонетического процесса в таких случаях нет, а по аналогии с коса — косе, жена — жене, дыра — дыре и т. п. форма роуцгъ подменяется формой руке; то же самое наблюдается в наши дни, когда вместо прежнего [шар — шыры́] шар — шары по аналогии с [пар — пʌры́] пар — пары стали произносить [шар — шʌры́): процесс унификации по аналогии относится к грамматике (см. выше — гл. IV, § 48).

Бывает, что многие частные фонетические законы можно объединить каким-нибудь одним общим законом, который как общая тенденция предопределяет и отдельные закономерности; так, образование восточнославянского полногласия и его соответствий в других славянских языках (русские борода, голова; старославянские áðàäà, ãëàâà, польские broda, glowa), рефлексы сочетаний ър, ъл, ьр, ьл, упрощение групп согласных, распределение редуцированных гласных ъ и ь и тому подобные древнесла-вянские фонетические явления объясняются теперь в науке как следствия действия закона открытых слогов.

В течение двух последних веков выдвигалось много различных теорий для объяснения “первопричин” звуковых изменений, фигурировали и влияние климата, и влияние ландшафта, и искажение речи от поколения к поколению, и убыстрение темпа речи, и влияние субстрата, и стремление к удобству и даже к благозвучию, наконец, подражание и мода... Однако все эти объяснения несостоятельны, за исключением реальных, но не всегда обязательных случаев влияния субстрата.

Не следует, например, искать субстратных источников для передвижения германских и немецких согласных (Lautverschie-bung), или тем более судьбы сочетаний *tort, *tolt и т. д. в славянских языках, или же так называемого “падения редуцированных” в тех или иных славянских языках; здесь следует опираться на строго описанные закономерности данных языков, исходя из изучения древнеписьменных памятников и показаний живых, описанных в науке диалектов.

В области фонетики даже явно “чужое” может и не быть следствием субстрата (см. указанные выше примеры из явлений субстрата дороманских языков в позднейшей судьбе романских языков и т. п.), а, например, как факт особого произношения “иностранных слов”, таково употребление особых, несвойственных русской фонетике гласных ü [ʏ] и ö[ø] в таких случаях, как собственные имена Hütte [hʏtə], Гете [gøtə] или заимствованные термины: жюри, брошюра, амбушюр, пшют и т. п.

Надо признаться, что “первопричину” таких явлений пока наука открыть не сумела, но умение частные закономерности исторических изменений тех или иных сторон языка обобщить в единое целое составляет обязанность науки.

Такова, например, формулировка закона открытых слогов, объединяющая целый ряд частных закономерностей в исторической фонетике славянских языков.

Гораздо важнее обратить внимание на фонологическую сторону вопроса и с этой точки зрения пересмотреть всё накопленное наукой по вопросу о фонетических законах. Действительно, фонетические изменения бывают разного порядка. Прежде всего нельзя смешивать живые процессы звукового варьирования фонем в разных позициях, т. е. функционирования данного языка в данный период, и бывших живых процессов, застывших и перешедших в разряд чередований фонем. То, что в один период представляет собой варьирование одной фонемы, в последующий период может стать нефонетическим чередованием разных фонем (если данная позиция, вызывавшая варьирование, из слабой делается сильной). Так, был период в восточнославянских языках, когда не было фонемы [ч], а звук [ч] был вариантом сочетаний [tj] и [kj] или [k] перед гласными переднего ряда, но с тех пор, как появляется новая возможность сочетаний [tj], [kj] и [k'] перед гласными переднего ряда, [ч] выделяется в особую фонему.

Такое изменение, как первая (“шипящая”) палатализация в славянских языках, касалось различительного признака задне-язычности и поэтому охватывало все заднеязычные (т. е. [к, г, х]). Наиболее существенными изменениями для фонетического строя языка являются те, когда в результате изменения меняется количество фонем, ибо тогда может перестроиться вся фонетическая система; однако это зависит от широты охвата данного процесса. Когда в белорусском языке отвердело мягкое р и [р] и [р'] перестали различаться (т. е. рада и ряда стали одинаково произноситься как [рада]), то вся система не перестроилась — только количество корреляций согласных по твердости и мягкости убавилось на одну пару; когда же в результате падения редуцированных гласных [ъ] и [ь] в древнерусском языке появились конечные закрытые слоги с твердыми согласными перед отпавшим а и с мягкими перед отпавшим ь (и то и другое в слабой позиции), то бывшие вариации согласных по твердости (перед задними гласными) и мягкости (перед передними гласными) превратились в корреляцию разных фонем по твердости и мягкости и таких пар оказалось 12, т. е. состав согласных фонем увеличился на 12 единиц, но одновременно задние и передние гласные перестали существовать как разные фонемы и объединились в одну фонему с передними и задними вариациями, зависящими от аккомодации предшествующим мягким и твердым согласным.

В результате дивергенции и конвергенции изменяется и перестраивается вся фонетическая система языка, появляются или исчезают противопоставления фонем, и фонемы как члены новой системы наполняются новым качеством, хотя бы материально они и не изменились (например, в русском языке [и] и [ы] в XI в. и в XX в.).

Но бывают и такие фонетические изменения, которые касаются не всей системы, а лишь перераспределения фонем внутри данной системы в тех или иных словах и морфемах; так, прежним сочетаниям верьх, четверъг, зерькало, перъвый, верьба и т. п. с мягким р теперь соответствуют сочетания с твердым p: верх, четверг, зеркало, первый, верба и т. п.

Некоторые звуковые изменения охватывают все слова языка независимо от позиции для данной фонемы, но сами изменения не касаются различительных признаков, и тогда система фонем не испытывает изменений; таково, например, в истории русского языка отвердение непарных по твердости и мягкости согласных ш, ж и позднее ц.

Бывают и такие звуковые изменения, которые касаются лишь звучания данной фонемы или группы фонем, имеющих общий вариант в какой-нибудь одной слабой позиции, например укрепление более “и-образного” произношения безударных гласных [и, э, а, о] после мягких согласных, “иканье”, например произношение [м'ила́] для прилагательного мила, существительного мела (“сорта́ мела́”) и глагола мела (по фонемам <м'ола>, ср. мёл <м'ол>) и т. п.