Вопрос 39 концепция хозяйственной демократии. теории б. д. бруцкуса и б. п. вышеславцева

Вопрос 39 концепция хозяйственной демократии. теории б. д. бруцкуса и б. п. вышеславцева

Среди трактовок, сформулированных представителями русского либерализма, обращает на себя внимание концепция хозяйственной свободы, выдвинутая Б. Д. Бруцкусом. Из всех экономистов русского зарубежья Б. Бруцкус был наиболее радикальным сторонником либерализма.

Разумеется, он, так же как и П. Струве, признавал необходимость государственного вмешательства в хозяйственную жизнь общества. Но это вмешательство, по его мнению, должно представлять собой систему частичных мер воздействия на народное хозяйство, «которые не задаются целью устранить в нем решающую роль частного интереса и частной инициативы».

Предпринятый Бруцкусом анализ привел его к выводу о том, что социализм и свобода несовместимы, что, естественно, не встретило понимания у правящего режима, развернувшего именно после публикации Бруцкуса кампанию по изгнанию группы ученых из отечества.

Рассмотрим аргументы Бруцкуса. Автор определяет три компонента хозяйственной свободы:

свободу хозяйственной инициативы;

свободу организации потребления;

свободу труда.

Свобода хозяйственной инициативы является, по мнению ученого, необходимым условием развития личности, творческого проявления всех ее способностей. Еще большим благом оборачивается свобода хозяйственной инициативы для общества в целом. Именно ей прежде всего обязаны производительные силы своим невиданным прежде прогрессом, достигнутым во всех странах с конкурентно-рыночной экономикой.

Условия для проявления свободы хозяйственной инициативы в социалистическом обществе, констатирует Бруцкус, по существу, отсутствуют, тотальная бюрократизация всей жизни парализует значительную часть стимулов, формирующих в капиталистическом хозяйстве атмосферу предприимчивости.

С. 39.

Другой элемент хозяйственной свободы — свобода в сфере потребления. В этой сфере, говорит Бруцкус, социализм в еще меньшей степени способен обеспечить свободу. Столь резкий вывод ученый базирует на вполне взвешенном утверждении, согласно которому планово-централизованная организация экономики неизбежно влечет за собой и авторитарное распределение хозяйственных благ.

Но верховное распределение из Центра противоречит естественному праву человека на свободное удовлетворение потребностей. Оно означает, что «я обязан есть то, пусть прекрасно изготовленное блюдо, которое мне предлагает наша коммунистическая столовая; это значит, что я не вправе выбрать ту мебель, которая мне по душе; это значит, что моло1

Это далее означает, что человек не свободен в удовлетворении и своих высших духовных потребностей, поскольку социализм способен обеспечить свободное удовлетворение лишь самых элементарных духовных нужд.

Третье слагаемое хозяйственной свободы — свобода труда. Тезис о том, что свободный труд производительнее принудительного, авторитарно распределяемого труда, сейчас уже не нуждается в доказательствах. Социализм же вынужден планово-централизованно распределять и использовать не только средства производства, предметы потребле2

Таким образом, говорит Бруцкус, красивые слова о «царстве свободы» на самом деле к истинной свободе индивидуума, личности никакого отношения не имеют. Наоборот, именно при социализме общество лишает человека какой бы то ни было как хозяйственной, так и политической свободы. Именно при социализме государство «является во всемогуществе и политической, и экономической власти», становится тем Левиафаном Гоббса, «который без остатка поглощает личность».3

Бруцкус считает, что счастье человечества заключается в вековечном движении, источником которого является свободная творческая личность. Поэтому принцип свободной личности «есть верховная ценность, это наш последний критерий. Этого нашего первородства мы не продадим за утопию земного рая, ибо в нем святой талисман еврей1 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство. — С. 67.

2 Там же. — С. 68.

3 Там же. — С. 70.

4 Там же. — С. 72.

ской цивилизации».

Точку зрения о свободе как верховной ценности развивал и другой видный русский экономист, философ, юрист Б. П. Вышеславцев. Взгляды Б. Вышеславцева еще совершенно не исследованы. Между тем они заслуживают самого пристального внимания. Рассмотрим его концепцию.

В своем экономическом развитии человечество сделало гигантский скачок. Технический прогресс привел к резкому возрастанию объемов производства промышленной и сельскохозяйственной продукции. Казалось бы, пишет Б. Вышеславцев, «у современного человека есть все, что нужно для благоденствия, досуга, процветания наук и искусств: хлеб, золото, машины, изобретения». Но рядом с огромными богатствами, сконцентрированными в руках одной части населения, соседствует нищета другой его части. По-видимому, говорит автор, одного технического и научного прогресса недостаточно для того, чтобы обеспечить счастливую жизнь всем людям. Для этого необходимо что-то еще, «самое главное». Что же?

По мнению Вышеславцева, таким «самым главным» звеном общественно-экономического устройства является правильный принцип распределения. Но его нет.

Правильная постановка и решение проблемы распределения состоит, по Вышеславцеву, в ответе на вопрос: кто и на что имеет право? Коммунизм в России провозгласил «плановость» в распределении, но соответствующего нового права, которого так жаждал русский народ и за которое он боролся с капитализмом, не создал. «Военный коммунизм» захлебнулся в своей системе «пайкового» распределения. Переход к свободной торговле, рыночным принципам распределения спас умиравший социальный организм. «С тех пор, — проницательно замечает Вышеславцев, — происходит непрерывное колебание между диктатурой распределения в формах военного коммунизма и периодическими возвращениями к некоторым формам свободной торговли... Такая "диалектика" означает полную неспособность установить какой-либо новый принцип распределения, который и составляет на2

2 Вышеславцев Б. П. Социальный вопрос и ценность демократии // Новый град.

1932. № 2. С. 39-40.

Каким же видится Вышеславцеву эффективный и справедливый принцип распределения? Хозяйственная практика, говорит автор, знает лишь две формы распределения.

град. 1932. 2 Там же. -

< Б. П. Социальный вопрос и ценность демократии // Новый № 2. С. 39-40. С. 43.

есть, говорит он, и третья система, еще не испытанная в больших размерах. Именно ей, по глубокому убеждению автора, принадлежит будущее.

Третья система Б. Вышеславцева называется социальной хозяйственной демократией. Ознакомление с трактовкой социальной и хозяйственной демократии Вышеславцева позволяет утверждать, что она вполне укладывается в русло неолиберализма. В самом деле, хозяйственная демократия, по автору, означает, во-первых, сохранение частного предпринимательства (в его терминологии «патроната») в весьма широких масштабах и допущение лишь в крайних случаях частичной национализации; во-вторых, сохранение свободной конкуренции; в-третьих, разъяснение рабочим смысла и назначения тех «винтиков», на массовое производство которых уходит их время, создание таких условий, в которых они стали бы чувствовать себя предметом заботы и внимания.

Свою систему хозяйственной демократии Вышеславцев противопоставляет хозяйственной диктатуре, она есть система самораспределения, соответствующая государственному принципу самоуправления. Вышеславцев вдохновлен успехами производственной и потребительской кооперации, в ее принципе он усматривает будущее «универсально организованного хозяйственного самоуправления». И такая форма распределения, по автору, «есть расширение до последних пределов принципов демократии и принципов правового государства».

Демократия же, продолжает Вышеславцев, есть высшая ценность, которую люди, живущие в условиях демократии, подчас не замечают, как не замечают ценности воздуха и воды. Последние становятся ценностями и драгоценностями лишь тогда, когда люди их лишаются.

4 Там же. — С. 46.

Принцип демократии, говорит Вышеславцев, вовсе не есть власть народа и власть большинства. Это прежде всего правовое государство и автономия личности. Он есть отрицание простого приказа, пассивного повиновения, какой бы то ни было диктатуры. Ценность свободы бесспорна и с христианской точки зрения, ибо она прямо выросла из христианства. Она, свобода личности, есть ценность, лежащая в основе духовного единства, а следовательно, в основе соборности и любви.

Сам принцип демократии, по мнению ученого, — это некий идеал, который, разумеется, не воплощен и даже не может быть воплощен до конца. Его полное осуществление есть задача бесконечного творчества, стремящегося асимптотически приблизить фактическую демократию к идеалу. Так, например, принцип демократии утверждает, что индивидуальная личность и коллектив равноценны. Ни личность не может быть принесена в жертву коллективу, ни коллектив — в жертву личности. И тот, кто говорит о том, что этот принцип в жизни нарушается, лишь критикует, в сущности, фактическую демократию с точки зрения идеала. Тот лишь требует выполнения задач, которые демократией поставлены, но еще не решены.

Оценивая концепцию Б. П. Вышеславцева, следует сказать, что далеко не все ее положения могут быть приняты безоговорочно. В частности, говоря о любви и справедливости в вопросах распределения, автор не вполне реалистичен, поскольку он явно недооценивает силу эгоистических мотивов, которыми, как мы помним, по Бруцкусу, человек руководствуется в своей экономической деятельности. Далее, он непомерно гипертрофирует, даже идеализирует принцип кооперации, смыкаясь в своем восхищении с представителями течения так называемого «кооперативного социализма», и пр.

Однако несомненная заслуга автора состоит в другом, а именно в том, что он, объявив свободу и хозяйственную демократию верховными ценностями, носящими общечеловеческий характер, попытался истолковать их в русле российских традиций соборности, жертвенности и любви, критикуя не только социализм, но и капитализм.

Экономические воззрения М. В. Вишняка

Среди российских обществоведов, оказавшихся на чужбине после Октябрьского переворота, заметно выделялся Марк Вениаминович Вишняк (1883-1977). Широта и глубина его кругозора способны поразить даже самое искушенное воображение. Правовед, философ, политолог, историк, социолог, экономист, в каждой из указанных отраслей научного знания он мог состязаться с самыми выдающимися специалистами своего времени.

Бежав от большевиков в 1918 г., Вишняк был вынужден впоследствии бежать и от фашистов, оккупировавших Францию. Обосновавшись в США, он продолжал свою кипучую литературную и общественно-политическую деятельность, быстро выдвинулся в число самых известных советологов и публицистов США. Умер он в 1977 г., не дожив до 100-летнего юбилея всего шесть лет.

Все огромное наследие М. В. Вишняка красной нитью пронизывает идея демократии как высшего достижения человеческой цивилизации.

Вишняк — противник любых форм диктатуры. Он считает базовым началом всех диктаторских систем насилие. Правда, ни один тиран не провозглашал насилие как самоцель, он всегда защищал свое насилие, либо оправдывая его как временную и печальную необходимость («другого выхода нет»), либо выдавая (не без помощи «диалектики») насилие за ненасилие, доказывая и убеждая, что творимое зло носит относительный характер и в конечном счете на самом деле оно есть добро.

Меняться может многое: содержание идей и целей борьбы за власть, например, или состав претендентов на узурпацию власти. Константой остается лишь само насилие — главная опорная конструкция любого диктаторского режима.

Одним из таких наиболее сущностных признаков диктаторских режимов (независимо от того, идет ли речь о Цезаре, Наполеоне или их позднейших подражателях) является их непреодолимое влечение к сосредоточению всего объема власти в одних руках.

И еще одна тенденция в эволюции диктатуры была зорко подмечена Вишняком. Если в прошлом диктатура всегда стремилась преодолеть революцию, ликвидировать ее, т. е. всегда носила характер ответной реакции, то со второй половины XIX в. ее стали облекать в красные цвета революции, и эта мимикрия, осуществленная не без помощи диалектики Маркса, оправдала идею диктатуры перед широкими кругами передовой общественности. И именно марксисты сделали попытку «привести в гармонию» идею всевластия пролетариата с идеей демократии, однако обреченность такой попытки для Вишняка совершенно очевидна, ибо «проблема диктатуры имеет с проблемой демократии не больше общего, чем операция мозга с проблемой логики».

Таким образом, единственная разумная альтернатива диктатуре — демократия. В этом, собственно, и заключается лейтмотив всего творчества М. В. Вишняка.

Понимание Вишняка-экономиста и политолога более других привлекает на его глазах сложившийся в России режим большевистской диктатуры.

По многим высказываниям Вишняка мы видим в нем одновременно и в одинаковой степени и антифашиста, и антикоммуниста. Но естественно, что российского эмигранта больше всего волнуют события и процессы, происходящие на родине. Поэтому подавляющая часть его публикаций посвящена все же анализу не фашизма, а большевизма, его экономической, политической, правовой и национальной платформам, его ожиданиям, мечтаниям и реальным перспективам. В ходе этого анализа он формирует ряд прогнозов, которые, подобно прогнозам Б. Д. Бруцкуса, оказались пророческими и сегодня полностью подтвердились.

В своих утверждениях все утопии, как бы они ни разнились по содержанию, одинаково враждебны истории, культуре, человечеству, и прежде всего — той стране и народу, где производится несчастная попытка воплотить утопию в жизнь.

Уже в 1920 г., когда, казалось бы, большевизм праздновал свои главные военно-политические и идеологические победы, Вишняк предсказал неизбежную гибель нового, насильственного утвержденного строя. Он неминуемо должен был погибнуть, рано или поздно, потому прежде всего, что стихийно враждебен всем, кто дорожит принципом личности, достоинством человека и его первейшим правом — правом на жизнь. Этот строй обречен потому что попрал главный принцип человеческого общежития, провозглашенный еще Н. Г. Чернышевским: «Выше человеческой личности мы не принимаем на земном шаре ничего», и Вишняк верит, что Россия будет свободной, она «сойдет с креста и войдет, свободная, в творчество жизни!!!».

Уверенность Вишняка в подобном исходе большевистского эксперимента была настолько несокрушимой, что даже нэповский маневр кремлевских лидеров ни на минуту не ввел его в заблуждение в отличие от очень многих других представителей русского зарубежья, включая даже Бруцкуса, который в самом начале поверил в нэп как в исходный пункт деградации социализма.

Последние заявления Вишняка мы склонны признать несколько упрощенными и поспешными, ибо разбуженная нэпом частнохозяйственная инициатива все же «не только легализовала существующее под спудом», она позволила достигнуть заметных результатов на экономическом поприще. Но в главном Вишняк был прав: под большевистской властью «новый курс» не имел шансов на очень высокий КПД. Почему? Блестящий ответ на этот вопрос дает сам Вишняк. Да потому, писал он, что общественно-экономический строй России в эпоху нэпа являл собой «помесь двух систем: пережитков военного коммунизма и предкапиталистических реформ капитализма, сочетание лже-коммунизма с лже-капитализмом (курсив наш. — Авт.). В нем наличествуют все отрицательные стороны капитализма и отсутствуют все положительные стороны не то что коммунизма, но того же капитализма. Он допускает товарно-рыночные отношения, частнохозяйственную прибыль и эксплуатацию, он поощряет личное стяжание и накопление, но делает это почти тайком, из-под полы, на всех площадках проклиная те самые силы и институты, которые сам же вынужден узаконить. В этой внутренней фальши причина, почему советскому "госкапитализму" никак не удается стать высшей формой капитализма — "переходом" к социализму, а суждено оставаться более низкой докапиталистической формой — переходом к капитализму нормального, среднеевропейского типа».1

Вывод Вишняка относительно взлелеянной большевиками надежды с помощью нэпа предотвратить крах нового общественного строя был безутешен для кремлевских лидеров: «Как капиталистическими руками не создать коммунизма, так коммунистическими руками не

2

Но самым главным обстоятельством, лишавшим идеологов «нового курса» каких бы то ни было шансов на долговременный успех нэповского марша, являлось, по мнению Вишняка, полное отсутствие правового обеспечения.

Правовому фактору в проведении нэповской реформы Вишняк придает даже большую значимость, нежели собственно экономическому, хотя это совсем не согласуется с исходными методологическими установками марксизма-ленинизма, столь хорошо нам всем знакомыми со школьной скамьи. Он считает, что не только, да и не столько в пробуждении личного интереса и хозяйственной энергии, в признании за индивидом права собственности заключается основная предпосылка успешного восстановления народного хозяйства. Без гарантий права любым реформам, в том числе современным, всегда грозит опасность. Наконец оно, это отсутствие правовых гарантий, сдерживает инвестиционные процессы, особенно в сфере производства, не только отпугивая иностранный капитал, устремляющийся и циркулирующий в основном в сфере обращения, но и вынуждая эмигрировать свой, отечественный капитал, оседающий на счетах зарубежных банков.

Таким образом, научная заслуга М. В. Вишняка состоит прежде всего в доказательстве положения, согласно которому искусственно конструируемое по кабинетным чертежам и схемам общество неизбежно отринет все свойства, которыми оно априорно наделялось создателями «научного социализма» и, наоборот, в реальности обретет черты, подчас прямо противоположные. И это следствие не только и не столько ошибок и отклонений от предначертаний марксизма-ленинизма, допущенных большевиками в ходе «великого эксперимента», сколько изначальной утопичности самой «всесильной теории».

Отвергая, как было показано, учиненный большевиками строй, М. В. Вишняк до конца своих дней оставался сторонником социалистической идеи. Но нарисованный им альтернативный образ социализма, его государственно-политического, экономического и национального устройства отличен и от марксистского идеала, и тем более от ленинско-сталинского варианта его воплощения в России. Его размышления о социализме всегда были густо окрашены в народнические тона, причем речь идет, разумеется, не о революционном, а об интенсивно-либеральном народничестве, по большинству вопросов полностью совпадающих с либерализмом.

Резюмируя рассуждения Вишняка, можно сделать следующий вывод: на смену традиционному капитализму и рухнувшему марксистско-ленинско-сталинскому социализму приходит новая общественная система смешанного, полиформического типа, исключающая господство одной социальной формы, одного социального уклада, вытесняющего или подчиняющего себе все другие, и базирующаяся на многообразии социально-хозяйственных форм, поставленных в равные экономические условия и конкурентно взаимодействующих друг с другом.

Вот эти-то тенденции капиталистических стран, зорко подмеченные Вишняком, в сочетании с укрепляющейся демократией и экономической и духовной свободой личности, он воспринял как движение к подлинному, немарксистскому, ненаучному социализму. Таковым, по его мнению, является «скандинавский социализм», «социализм Англии» и др.1 Оставляя в стороне вопрос об адекватности названия «скандинавский социализм» реальному полиформическому строю, сложившемуся в скандинавских странах, еще раз отдадим должное великолепному историческому глазомеру российского мыслителя и общественного деятеля М. В. Вишняка, нарисовавшего образ нового грядущего общества («социализма»), который в большой степени совпал с основными направлениями эволюции развитых капиталистических стран, а сегодня — и бывших социалистических.

Вишняк М. О социализме, советском и ином. — С. 392.