10.3. основные этапы развития советской экономики

10.3. основные этапы развития советской экономики

После количественного анализа темпов и пропорций развития советской экономики рассмотрим эту проблему с позиций реальной экономической истории бывшего Советского Союза, чтобы понять, почему, казалось бы, процветающая экономика закончила свой путь так скоро (по историческим меркам) и так бесславно.

Сразу же после октябрьского переворота 1917 г. экономика страны попала в тиски военного коммунизма. По существу, это была безумная попытка методом революционной кавалерийской атаки быстро реализовать на практике теоретические идеи Маркса о ликвидации рынка и товарно-денежных отношений, заменив их прямым продуктообменом. Параллельно решалась задача ликвидации буржуазии как класса с помощью ее якобы естественного могильщика — пролетариата. В целом это была фанатичная попытка искусственно насадить великую социальную утопию.

Период «военного коммунизма» характеризовался насильственным изъятием у крестьян зерна и других продуктов в пользу городских жителей, национализацией, а также введением карточной системы. Идея содружества рабочего класса и крестьянства, серпа и молота была развеяна в пух и прах явно антикрестьянской направленностью политики Ленина.

Многие жесткие государственные административные структуры, созданные во время Первой мировой войны в Германии и России, послужили прообразом управления экономикой страны и ее планирования большевиками в годы «военного коммунизма». Образно выражаясь, можно сказать, что вся управленческая инфраструктура большевиков вышла из пепла Первой мировой войны.

Если быть точным, то борьба с рынком началась не в 1918 г. и не большевиками, а в 1915 г. буржуазно-помещичьим царским правительством.

Военно-административные методы управления, введенные в годы Первой мировой войны в России, проявились особенно ярко в 1915 и 1916 гг. в практике продразверстки, направленной прежде всего на насильственное изъятие овса для нужд кавалерии, хлеба и некоторых других продовольственных продуктов с помощью военизированных отрядов. В 1915 г. были введены твердые цены на казенные сделки по овсу и другим зерновым, а также издан закон, разрешающий вводить запреты на местный вывоз зерновых и даже их реквизицию. Хлебные губернии были опоясаны заставами и запретами, другие же губернии оказались без притока хлеба и иных продуктов питания.

Временное правительство в 1917 г. не только восприняло эту практику, но и значительно расширило ее. В марте 1917 г. им было принято постановление, состоящее из двух частей:

1) об обеспечении снабжения государственных и общественных учреждений, путей сообщения, заводов и предприятий, работающих на нужды обороны, металлами и топливом;

2) об учреждении общегосударственного Продовольственного комитета для выработки общепродовольственного плана под руководством Министерства земледелия.

Позднее, в июне 1917 г., были созданы Экономический совет и Главный экономический комитет (ГЭК) для выработки «общего плана организации народного хозяйства и труда, а также для разрешения законопроектов и общих мер по регулированию хозяйственной жизни». Это были прообразы будущих ВСНХ и Госплана, созданных большевиками после октябрьских событий.

Временное правительство ввело государственную монополию на зерно и уголь, что означало насильственное отчуждение этих товаров по твердым ценам в общегосударственный фонд для дальнейшего распределения. Стоял вопрос не только о расширении продразверстки, но и о введении в стране обязательной трудовой повинности, принудительном синдицировании, государственном установлении цен и заработной платы, об отказе от свободы торговли.

В декабре 1917 г. был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), началась широкомасштабная национализация не только бывших ранее частными заводов, фабрик и мелких мастерских, не говоря уже о торговле, банках, но и земли. Идейный противник большевиков Г. Плеханов предупреждал, что реализация идеи национализации земли приведет к установлению в России «экономического порядка, лежащего в основе всех великих восточных деспотий», что большевизм — это «китайщина», «антиреволюционный», «реакционный» поворот колеса русской истории к азиатскому способу производства.

Друг юности Ленина Ю. Мартов, один из создателей социал-демократической партии России, еще в 1918 г. писал, что «ужас берет при мысли, как надолго в сознании народов будет скомпрометирована социалистическая идея»1. Другой противник большевиков, известный российский экономист Б. Бруцкус, писал в 1922 г.: «Марксистский социализм отрицает рынок и рыночные цены как регуляторы производства, как регуляторы распределения производительных сил... Совершенно очевидно, что экономическая система, которая не располагает механизмом для приведения производства

Цит. по: Российская газета. 1995. 27 дек.

в соответствие с общественными потребностями, несостоятельна. Стремясь преодолеть «анархию капиталистического производства», социализм может повергнуть народное хозяйство в «суперанархию», по сравнению с которой капиталистическое государство являет собой картину величайшей гармонии»1.

В годы «военного коммунизма» в стране было введено жесткое государственное бюрократическое управление всей экономикой, стали разрабатываться планы производства и распределения отдельных продуктов, составляться балансы зерна и топлива. В 1920 г. был утвержден план ГОЭЛРО — план электрификации России. К концу года уже около 2/3 промышленных предприятий в стране было национализировано. Темпы национализации в 1918—1920 гг. были намного быстрее темпов приватизации в 1992—1998 гг., да и сам процесс национализации был более радикальным.

Впервые в мировой истории государство ликвидировало огромную массу частных собственников, частных производителей и возложило на себя целиком и полностью задачу по организации и управлению всей экономикой страны. Всерьез и надолго одним из возможных критериев социально-экономического развития СССР стал показатель доли социалистического (или государственного) сектора в хозяйстве, который стал быстро расти.

Ликвидация денег, отмена рынка и товарно-денежных отношений привели к масштабной натурализации экономики. Социализация и натурализация экономики — важные последствия большевистской революции 1917 г.

Однако в результате Первой мировой войны, Гражданской войны и национализации объем производства и численность рабочей силы в России резко сократились. Национальный доход в 1921 г. составил лишь 44,7\% уровня 1913 г., промышленное производство попросту рухнуло (падение в 7 раз), продукция сельского хозяйства уменьшилась на 1/3, а численность рабочих в промышленности — на 45\%. Война, социализация и натурализация экономики привели к распаду финансовой и денежной систем страны.

1 Бруцкус Б. Социалистическое хозяйство // Экономика и организация промышленного производства. 1991. № 5. С. 68, 75.

Как писал в 1925 г. советский экономист Д. Кузовков, «пролетариат и его идеологи уже исторически выработали в себе отрицательное отношение к деньгам как символу капиталистической эксплуатации; в последние же годы перед революцией это отношение было еще более углублено дезорганизацией денежного обращения. При таких настроениях среди пролетариата легко случилось, что дезорганизация денежной системы, постепенное отмирание денег и появление натуральных отношений стало рассматриваться не как величайшее несчастье, свалившееся на голову поглощенного борьбой пролетариата, а как положительное явление, которое знаменует собой новый шаг вперед в борьбе против капитализма; начавшаяся натурализация хозяйства, созданная разложением финансовой системы и денежного обращения, была принята и приветствовалась как переход к безденежно-плановому хозяйству»1.

Вчерашние полуграмотные рабочие и крестьяне заняли кресла директоров заводов и фабрик, руководителей различных организаций, ведомств и министерств. Они управляли примитивным производством и продуктообменом, руководствуясь не знаниями или профессионализмом, а классовым чутьем и «сознанием масс», внутренней убежденностью в своем превосходстве.

В это же время были созданы Госплан, Наркомат труда, другие экономические наркоматы, включая отраслевые, т.е. прототип будущей сталинской политической и экономической иерархии, советской структуры управления и централизованного планирования. Советский экономист И. Рейнгольд писал в 1930 г., что в годы «военного коммунизма» каждая отрасль промышленности «работала на «государственный котел», получая определенное задание, и не должна была заботиться об обеспечении процесса воспроизводства; государство и его регулирующие органы должны были дать все необходимое, передвигая материальные ценности из одной отрасли в другую и отмечая эти передвижки лишь бухгалтерскими записями»2.

1 Кузовков Д. Основные моменты распада и восстановления денежной системы // Финансовое оздоровление экономики: опыт нэпа. М., 1990. С. 25.

2 Рейнгольд И. Финансовая политика нэпа // Финансовое оздоровление экономики: опыт нэпа. М., 1990. С. 46.

Полная натурализация хозяйственных отношений в стране (лишь 7\% хозяйственных связей опосредовались деньгами), плюс огромная денежная эмиссия привели к значительному обесценению рубля, а следовательно, и налогов. Взимание налогов становилось все более бессмысленным. Поэтому специальным декретом решено было их отменить в начале 1921 г., но декрет не успел пройти процедуру утверждения, так как был введен нэп, хотя Наркомат финансов специальным циркуляром уже прекратил взимание всех налогов в денежной форме.

Надо отдать должное Ленину, который признал поражение революции в годы «военного коммунизма» и настоял на переходе к нэпу. В целом же в борьбе против рынка большевики потерпели тяжелое политическое и экономическое поражение.

Как сказал Ленин, «военный коммунизм» в России провалился. В 1921 г. он писал: «Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку»1.

Л. Троцкий видел в «военном коммунизме» нормальное бытие. Выступая на Московской общегородской партконференции в марте 1920 г., он говорил: «Именно на принудительном общественно-обязательном труде и стоит все советское строительство. Социалистическое общество строится на основах коллективного принуждения класса, на труде общеобязательном»2.

1 Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 44. С. 151.

2 Цит по: Известия. 1987. 26 июля.

3 БухаринН. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 140.

Помимо Ленина и Троцкого, известных своим экстремизмом, теоретиком «военного коммунизма» был и Н. Бухарин. В работе «Экономика переходного периода», датированной маем 1920 г., он писал, что «переход от капитализма к социализму совершается через концентрированную мощь пролетариата — рычаг пролетарской диктатуры... на основе коренного изменения в отношениях собственности. Другими словами, экспроприация экспроприаторов и должна быть содержанием социализирующего процесса»3. Но в ходе этой социализации должна быть заплачена огромная цена, включающая «физическое уничтожение элементов производства... Речь идет здесь, с одной стороны, об уничтожении вещественно-материальных элементов производства, с другой — людских его элементов»1.

Как видно, и Бухарин был вполне заражен фанатизмом и экстремизмом.

В 1921 г. в стране была введена новая экономическая политика (нэп), означавшая частичный возврат к рынку, сочетание рынка с планом.

Период нэпа (1921—1928 гг.) начался с замены продразверстки продналогом, с развития товарных отношений между городом и деревней. В результате в стране возник рынок, появилась мотивация к труду, были ликвидированы многие административные излишества, столь характерные для «военного коммунизма».

Возврат к рынку не мог не сказаться на оздоровлении экономики. Индивидуальные крестьянские хозяйства получили право свободно торговать своими продуктами. Был разрешен наемный труд. Торговля не только возродилась, но и стала расцветать. В промышленности образовывались тресты и другие хозрасчетные объединения. Был ослаблен государственный административный контроль над экономикой. Естественно, что экономика страны стала сразу же набирать силу. В результате всего лишь за семь лет — с 1921 по 1928 г. — промышленное производство возросло более чем в 3 раза, сельскохозяйственное — примерно в 2 раза, а национальный доход утроился. За весь советский период эти темпы были рекордными.

Однако партаппарат и государство сохранили в своих руках все созданные ранее рычаги административного управления экономикой. Более того, вся крупная промышленность оставалась государственной собственностью.

1 Бухарин Н. Указ. соч. С. 130.

И тем не менее надо признать, что нэп как целостная или комплексная система не сложилась. Да она и не могла сложиться, так как у Ленина не было и не могло быть четкой концепции социалистического рынка, или товарно-денежных отношений в условиях социализма. Против нэпа выступали и многие его сподвижники. Более того, Ленин считал нэп временным отступлением и вовсе не призывал к ослаблению государственного и партийного контроля над экономикой и обществом. После Х съезда партии он даже призывал сохранять террор. Он писал: «Величайшая ошибка думать, что нэп положит конец террору. Мы еще вернемся к террору, и террору экономическому»1. Жизнь очень скоро подтвердила ленинский прогноз.

Все это приводит к выводу, что на деле было два Ленина: один — неистовый революционный фанат, другой — трезвый прагматик, допустивший нэп. Эта раздвоенность вождя в мыслях, действиях, да и в характере после его смерти найдет отражение во всей советской истории и особенно в работе ЦК партии.

Уже в 1925 г. правительство вновь стало вводить контроль над ценами, а кредиты выдавать в административном порядке. Начиная с 1926 г. командно-административная государственно-распределительная система стала интенсивно укрепляться, плановое начало и авторитарный централизм все более завоевывали плацдарм в экономике и обществе, ослабляя роль товарно-денежных отношений и рынка. Началась реорганизация ВСНХ, усилилось его административное вмешательство в экономику, укреплялись Госплан СССР и ЦК ВКП(б). Рынок вытеснялся на обочину, а его место занимали прямые централизованные указания, что производить и кому распределять. Детальные плановые задания трестам, спускаемые «сверху», практически ликвидировали хозяйственную самостоятельность предприятий, делали ненужными и даже наказуемыми всякую их инициативу и предприимчивость, если она выходила за рамки, определенные «сверху».

Стали оживать (и очень быстро!) «ценности» «военного коммунизма», связанные с резкой заменой рыночных отношений на нерыночные, бестоварные, бартерные. Вновь во весь рост встал вопрос о социализации и натурализации экономики страны. К 1928 г. появились дефицит, очереди, нормированное распределение продукции, карточки, отмененные, было, в период нэпа.

1 Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 44. С. 428.

Все годы нэпа характеризовались важными внутренними противоречиями в экономике, которые также «украшали» экономическую историю страны: между планом и рынком; между централизмом, административным управлением и экономическим регулированием; между консервативным и либеральным крылом в руководстве страны, его партийно-хозяйственном аппарате.

О последнем противоречии следует сказать особо. Речь идет о широкой дискуссии, развернувшейся после смерти Ленина, между троцкистами и бухаринцами, за которой внимательно следил И. Сталин. Главным представителем троцкизма в дискуссии был талантливый экономист Е. Преображенский, который в яркой форме говорил и писал о первоначальном социалистическом накоплении для быстрой индустриализации страны за счет крестьян, превращении социалистической страны в оборонительную крепость против агрессивного капиталистического окружения, о несовместимости социализма с мелким товарным производством, о немедленном прекращении нэпа.

Идеям троцкистов были противопоставлены аргументы Н. Бухарина, который, изменив свою прежнюю позицию, противопоставил троцкистам аргументы о необходимости продолжения нэпа, опоры на крестьянство, постепенной, сбалансированной, а не чрезвычайной сверхиндустриализации страны. При всей своей нерешительности и половинчатости Бухарин в этот период выступал против возрождения политики «военного коммунизма», ведущей в конечном счете к перерождению слоя администраторов-бюрократов в особый класс номенклатуры, в класс социалистических эксплуататоров, владеющих огромной собственностью — всем государством. При этом он не был против индустриализации или планирования. Однако считал, что индустриализацию надо проводить без чрезвычайщины, спокойно, постепенно и сбалансированно за счет внутренних, или собственных, ресурсов, не подрывая союза пролетариата и крестьянства, а, наоборот, укрепляя его. А крестьянство должно развивать свое хозяйство, накапливать ресурсы, обогащаться. Столбовой путь крестьянства в социализм Бухарин видел через добровольную кооперацию. Его модель социализма была моделью смешанной социалистической экономики с наличием разнообразных форм собственности и сочетанием планового регулирования со всемерным развитием товарно-денежных отношений.

Конечно, программа и модель социалистического строительства, предложенные Бухариным, выглядят более обоснованными с экономической точки зрения и привлекательными с политической и социальной точек зрения, чем модель Преображенского — модель и программа троцкистов. Но бухаринская модель не устраивала

Сталина — крайне левого экстремиста и диктатора-революционера. Воспользовавшись аргументацией троцкистов, Сталин добавил ей «революционности», грубости и решительности и выдал за собственную концепцию социалистической индустриализации, отправив нэп, а заодно и заблудившихся «товарищей», говоря его словами, «к черту». Все это находилось к тому же в русле сталинской «теории» обострения классовой борьбы в процессе строительства социализма «в одной отдельно взятой стране».

Дискуссия между «левыми» и «правыми», между троцкистами и бухаринцами вызвала специальную дискуссию по вопросам социалистического планирования. Во второй половине 20-х годов советские экономисты и теоретики планирования разделились на так называемых генетиков и телеологов.

Генетики опирались на макроэкономические реалии, в частности объективно складывающиеся народно-хозяйственные пропорции, и требовали ориентации на них при составлении планов. Главными поборниками этого направления были В. Базаров и В. Громан. К ним примыкали Н. Кондратьев и П. Попов, ратовавшие за восстановление равновесия цен на промышленные и сельскохозяйственные продукты и нормальные темпы экономического роста.

1 Торгово-промышленная газета. 1929. 15 апр.

Генетики, в частности, исходили из темпов роста промышленности СССР, равных 4—5\% в год. По этому поводу В. Куйбышев писал в 1929 г.: «Иными мерками, отличными от капитализма, эти буржуазные экономисты органически не способны мерить. Они до сих пор ничего не поняли в этой системе хозяйства, которую создала Октябрьская революция, они тщательно перечитывают и штудируют учебники, выискивая исторические «прецеденты», ведут ученые споры на тему о том, где, когда и как были обусловлены те или иные темпы промышленного развития той или иной капиталистической страны, и никак не поймут, что ни в одном учебнике, по которым они учились и кроме которых они ничего не знают, не говорится ни одного слова о таком государстве, у власти которого стоит рабочий класс, где в его же руках сосредоточена и вся крупная промышленность, и транспорт, и банки, где осуществляется плановое хозяйство, и т.д.»1.

Телеологи в отличие от генетиков требовали учета в планах субъективного фактора, руководящей воли, задаваемой «сверху», по сознательному ускорению темпов экономического роста, решительной ломке сложившихся пропорций, т.е. превращению планов в орудие сознательного подталкивания экономики страны. Представителями этого направления были Н. Вознесенский, С. Струмилин и А. Боярский. В своих оценках они отличались чрезмерным оптимизмом и всячески критиковали генетиков, порой весьма резко предъявляя политические обвинения в адрес оппонентов.

Телеологов явно поддерживало революционно-экстремистское руководство страны, не отличавшееся профессионализмом. Интересно, что в процессе этих дискуссий представитель генетиков В. Базаров предупреждал о неизбежности замедления темпов роста советской экономики в результате быстрой и поспешной индустриализации, что в конце концов и произошло. Те генетики, кто не согласился с уже принятой к концу 20-х годов «линией партии», были уничтожены.

В целом советская экономическая система была сформирована не после революции 1917 г., а после 1929 г., в период так называемой социалистической индустриализации.

Отход от нэпа начался практически в 1926 г., и в 1928 г. он был завершен. С 1929 г. начался «великий перелом» — период индустриализации, сутью которой стало формирование на основе троцкистских идей сталинской модели социализма, сталинской модели экономики и экономического механизма. Именно индустриализация определила характер хозяйственного развития СССР на последующие десятилетия, взлет и падение «реального социализма» как системы.

На протяжении периода индустриализации (1928—1940 гг.) Сталин практически воссоздал в стране «военный коммунизм», ввел, резко усилил и укрепил командно-административный механизм управления, частью которого стала система всеохватывающего централизованного управления экономикой. Однако в отличие от «военного коммунизма» 1918—1921 гг. «военный коммунизм» периода индустриализации был тщательно подготовлен сознательным и планомерным отходом от нэпа, проведением острых дискуссий политиков и экономистов разных направлений.

Сталин преследовал две цели — славу и власть, и с этим он хотел войти в историю. Для славы ему нужно было построить новое общество, новую социальную систему, «устраивающую» большинство населения страны и превосходящую все то, что человечество создало до него. Эта система — социализм, или «светлое будущее для всего человечества», как тогда говорили большевики. Для власти им была создана командно-административная, или планово-распределительная, система в духе древних восточных цивилизаций в рамках азиатского способа производства с грандиозным партийно-хозяйственным аппаратом, действующим по армейскому принципу единоначалия.

Владение так называемой государственной собственностью давало этому аппарату возможность манипулировать огромными ресурсами и миллионами людей прежде всего в его собственных интересах и в интересах мировой революции. Во главе этого аппарата стоял он, Сталин, — Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, единолично властвовавший над огромной страной и ее народом в таких масштабах, каких ни один русский царь никогда не имел.

В партийно-хозяйственный аппарат специально подбирали людей, вполне надежных с точки зрения идеологической и личной преданности и лояльности. Сверху и донизу, снизу и доверху Сталин хотел иметь прежде всего «своих людей», лично преданные ему кадры. Была создана четкая и предельно ясная система административной субординации, руководства и подчинения, разработаны иезуитские правила продвижения, поощрения, а также «задвижения» и наказания людей, не говоря уже об арестах, расстрелах в ГУЛАГе, что было самой страшной стороной советского бытия.

Была организована четкая иерархия управленческих инстанций: партийная, планово-хозяйственная и тайная полиция. По партийной линии — Генеральный секретарь Коммунистической партии, Политбюро, Центральный Комитет, республиканские, областные и районные партийные комитеты (все они занимались также управлением экономикой, дублируя органы хозяйственного управления). По хозяйственной линии — Совмин с его нижестоящей структурой — наркоматами (министерствами) и предприятиями, Госплан СССР. По линии тайной полиции — НКВД, позднее — КГБ. Все они беспрекословно выполняли директивы и проводили в жизнь интересы всевластного хозяина страны. Главным орудием строительства нового общества была партия, организованная централистски, с жесткой дисциплиной, по словам Сталина, орден меченосцев.

Комитет госбезопасности (КГБ) имел свои ячейки или своих представителей во всех иных управленческих иерархиях, во всех без исключения субъектах общественной жизни страны, включая студенческие аудитории, с целью тотальной слежки за людьми. Как и в случаях электрификации, коллективизации или химизации «всей страны», для СССР была характерна ее сплошная «кагэбэзация». Такой аппарат сложился не сразу. Сталин задумал его давно и шел к реализации своей идеи постепенно и грамотно. Еще в 1927 г. он уже не скрывал, к какому типу правления готовит страну и какой аппарат ему для этого нужен. Он говорил: «В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3—4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30—40 тысяч средних руководителей. Это наше партийное офицерство. Дальше идут около 100—150 тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство»1.

За время правления Сталина стала сокращаться доля интеллигенции в системе управления и политики, в том числе в области культуры, науки, искусства. Определяющие места занимали люди, чей интеллект и культура были в последнем ряду качеств, необходимых руководителю. Уже в 1925 г. среди членов партии насчитывалось около 30 тыс. полностью неграмотных, которые не могли ни читать, ни писать. Делегаты XVI съезда партии (1930 г.) имели в основном лишь начальное или неполное среднее образование. Партия превращалась в послушное орудие руководящей хунты, личной власти.

Сверхцентрализация исполнительной власти и господство государственной идеологии подавляли представительную и судебную ветви власти, что сделало их марионеточными. Право и правосудие оказались парализованными, демократические институты не получали развития, а само понятие гражданского общества было объявлено буржуазным и враждебным народу домыслом. Отход от принудительной идеологии грозил террором, широкое развитие получила цензура. Но главное — сознание людей с детства отравлялось ложью и пропитывалось идеями верности идеологии, партии и советскому

Цит. по: Огонек. 1989. № 1. С. 14.

строю. Оголтелая массовая пропаганда успешно велась в школе, в семье, в вузах и на производстве.

Когда сейчас мы с горечью говорим о криминализации нашего общества, не следует забывать, что этому предшествовало господство по сути криминальной организации — аппарата партии, хозяйственников и КГБ, чье господство знаменовалось не только политическими репрессиями, но и крайней бесхозяйственностью, своекорыстием. Правда, формально слово «криминальная» в последнем случае можно оспорить. Ведь почти все делалось в соответствии с законами и правилами, актами, призванными легализовать преступный «правопорядок».

Таким образом, по существу, бюрократический аппарат был управленческой структурой одной криминальной организации — «реального социализма», органом одного всемогущего правителя-диктатора, своего рода крестного отца всей страны. Правила игры были суровы: все люди делились на тех, кто руководит («начальник»), и на тех, кто им подчиняется («подчиненные»). При этом подчиненные одному часто были руководителями другого и вели себя в этих двух разных ситуациях принципиально по-разному: подхалимничали и согла-шательствовали в одном случае и диктаторствовали и властвовали в другом. Равные партнерские отношения были скорее исключением, чем правилом.

Управленческая номенклатура получила невиданные привилегии. Это и шикарные квартиры, дачи, машины с шофером, лучшие медицинские учреждения, санатории, поездки за границу, спецпайки и т.д. И все бесплатно, за счет госбюджета, т.е. налогоплательщиков. Ничего подобного на Западе не было и быть не могло.

Партийно-хозяйственный аппарат стал главной опорой политического руководства и правителя-диктатора, общественно-политическим классом. По существу, вся страна оказалась превращенной в один большой ГУЛАГ. Государство вновь стало напрямую и во всех деталях руководить экономикой, централизованное планирование приобретало все большую жесткость и директивность, хозяйственные и властно-политические отношения слились воедино. Вместо служения Отечеству проповедовалось служение вождю и режиму. Первенство вождя и режима над Отечеством постепенно превратило государство, всю огромную страну в вотчину одного человека и его номенклатуры. Безоглядная и фанатичная личная преданность хозяину (большому и малому) ценилась больше всего. А хозяева постепенно превращались в коррумпированных деспотов. Руководство общественных организаций на предприятиях и в учреждениях выполняло функции послушного помощника директора-единоначальника. Все это принципы мафии, преступного социального порядка. Вместо светлого храма строили тюрьмы, бараки, казармы. Характерная черта правящей верхушки состояла в том, что она принимала решения, руководила и управляла, но ни за что не отвечала.

Наука, чтобы выжить, должна была послушно служить руководству страны и даже лично верховному ее правителю, который любил приближать к себе тех или иных ученых. Примером такого приближения являлся биолог академик Т. Лысенко, который по воле Сталина внедрял «марксизм» в биологию, противопоставлял «истинную советскую генетику» буржуазной. Многие советские экономисты с энтузиазмом обосновывали «преимущества» социализма, «мудрость» вождя всех времен и народов, выстраивали искусственную систему доказательств эффективности планового хозяйства и госсобственности в противовес рыночной экономике. Обосновывались «сознательное применение экономических законов социализма», построение нового общества и его хозяйственного механизма «на единственно научной основе» и т.д. Марксизм-ленинизм был объявлен истинной наукой, наукой всех наук, а коммунизм — наивысшим благом для всего человечества.

Без учета мнения вождя, интересов правящей номенклатуры ни один обществовед не мог и рта раскрыть. Ценились и поощрялись лишь такие специалисты, которые придерживались ортодоксальных или официальных взглядов. Номенклатура не была заинтересована в том, чтобы кто-то вскрывал суть нового общества и его экономики, спорил с официальной точкой зрения или выражал критические взгляды и оценки. Задача ставилась примитивно просто и прямо: подтверждать значимость партийных решений, развивать и пропагандировать их, осуждать тех, кто думал иначе.

Честных ученых либо арестовывали и ссылали в ГУЛАГ (Н. Кондратьев, А. Чаянов, А. Вайнштейн, М. Кубанин, Я. Кваша, В. Красов-ский и др.), либо они вынуждены были сменить темы исследований и заняться чем-то менее острым и современным, например старой историей. А ведущие «партийные» экономисты и официальные чиновники из правительственных ведомств радостно провозглашали, что переход к социализму — первой фазе коммунизма — уже вскоре будет успешно завершен, деньги будут благополучно ликвидированы, торговля окончательно перейдет на бартерный обмен, а главные страны капитализма вот-вот останутся позади по всем социально-экономическим параметрам.

Многие советские экономисты с энтузиазмом провозглашали, что мы самые лучшие, передовые и прогрессивные, что социализм — самый передовой общественный строй, а советская экономика — самая эффективная в мире. Однако становилось все более очевидным, что в зависимости от текущих партийных решений одни и те же люди вчера утверждали одно, сегодня — другое, а на завтра говорили что-то третье.

Безнравственность и карьеризм стали обычным делом не только в партийно-хозяйственной, но и в научной среде, где расширялись и закреплялись слепой догматизм и консерватизм мышления, лояльность к режиму.

Советская экономическая наука оказалась бессильной понять подлинную природу экономики и общества СССР, реальные механизмы их развития, чрезмерную заидеологизированность экономической политики и общественного сознания, она во многом утратила способность к критике, не отличала ложь от правды, вступила на путь конформизма и раболепного одобрения и «обоснования» любых решений, спускаемых «сверху». Экономическая наука, пришедшая из прошлого в наши перестроечные и трансформационные дни, оказалась неспособной понять суть нынешнего перехода к рынку, считая его не революционным шагом вперед, а чуть ли не дорогой в никуда, и призывала к частичному возврату в прошлое, к восстановлению элементов старой, советской экономической модели.

Многие считали, что новое общество, которое создавалось в СССР, должно быть идеальным с точки зрения как эффективности производства, так и уровня народного благосостояния. Темпы роста производства искусственно форсировались для доказательства «преимуществ» нового общественного строя. Выступая на январском (1933 г.) Пленуме ЦК ВКП(б), И. Сталин говорил: «Осуществляя пятилетку и организуя победу в области промышленного строительства, партия проводила политику наиболее ускоренных темпов развития промышленности. Партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед»1.

Другой партийный «вождь», М. Калинин, обратился к своим слушателям со словами: «Вы должны толкать и возбуждать промышленность, как дрожжи, как микроб-возбудитель»2.

Темпы роста производства, основанные на официальных данных, казались тогда очень высокими, свидетельствовавшими о явном успехе нового общественного строя. (Так они и воспринимались в мире, особенно на фоне глубокого экономического кризиса 1929—1933 гг. на Западе.) По этим данным, например, национальный доход страны с 1928 по 1940 г. возрос почти в 4,5 раза; капитальные вложения — в 6,7; промышленное производство — в 5,8 раза. Однако в действительности темпы были намного ниже.

Более того, первый пятилетний план, о котором говорилось, что он был выполнен за 4 года и 3 месяца и в котором содержались совершенно волюнтаристские задания, на деле вообще не был выполнен. По свидетельству О. Лациса, ни один натуральный показатель в заданный срок не был достигнут. В 1932 г. вместо намеченной выплавки чугуна 17 млн т на деле было выплавлено 6,2 млн т, а запланированный уровень был достигнут лишь в 1950 г.

Запланированный на 1932 г. уровень производства угля и тракторов был достигнут лишь в 1933 г., нефти и железной руды — в 1934 г., электроэнергии, стали, проката и автомобилей — в 1935 г., бумаги и картона — в 1936 г., хлопчатобумажных тканей и сахарного песка — в 1951 г., шерстяных тканей — в 1956 г. В целом по тяжелой промышленности задания первой пятилетки на 1932 г. были достигнуты в середине второй, а по товарам народного потребления — лишь в пятой и шестой пятилетках.

Такими были плановый напор и энтузиазм лжи в годы сталинской индустриализации. Страна продолжала играть роль исторического испытательного полигона для коммунистической практики тоталитаристскими методами.

1 Сталин И. Вопросы ленинизма. М., 1952. С. 411.

2 Цит. по: Иоффе Я. Об основной экономической задаче СССР. М., 1941. С. 21.

Другой характерной чертой рассматриваемого периода является метод террора, прямого насилия, сохранявшийся потом многие десятилетия. Впервые такой подход был широко применен в годы «военного коммунизма», затем отменен, а в период индустриализации он стал имманентно присущим созданному командному экономическому механизму. Миллионы людей, движимые не нормальной экономической мотивацией, а идеологическим и партийным давлением, планом и страхом перед нарушением строгих дисциплинарных норм и правил, вершили чудеса в строительстве новых заводов и целых городов.

Вот как об этом пишет известный английский историк и писатель Р. Конквест: «С одной сторонь, личные побуждения Сталина были основной пружиной террора; с другой — его способность скрывать свою истинную природу была той скалой, о которую разбилось сопротивление террору в партии и вне ее... Вопреки всем идеям Маркса в Советском Союзе сталинской эпохи создалось положение, при котором экономические и общественные силы не определяли метода правления. Наоборот, центральным фактором были личные соображения правителя, которые выливались в действия, часто противоречившие естественным тенденциям этих сил. Идеалистическая концепция истории в этом смысле оказывалась неожиданно справедливой. Ибо Сталин создал механизм, способный справляться с общественными силами и побеждать их. Общество было перестроено по его формулам. Оно не сумело перестроить самого вождя»1.

Индустриализация, проведенная Сталиным, была направлена на всемерное развитие тяжелой промышленности, строительство гигантских заводов, которые не поддаются перестройке, переориентации на меняющиеся спросовые или рыночные мотивы, а способны лишь «клепать» из года в год одну и ту же продукцию в соответствии с плановыми заданиями. Основным законом такого производства, как уже отмечалось, была максимизация темпов роста на базе максимизации потребления всех видов ресурсов: труда, капитала, сырья, основных фондов, земли. Марксисты были уверены, что все крупное лучше и эффективнее малого. Да и для плановых и управленческих ведомств крупные объекты было легче и удобнее контролировать.

1 КонквестР. Большой террор // Нева. 1989. № 10. С. 115.

В довоенный период создавался так называемый экономический динозавр невероятных размеров, который все расширялся и тяжелел.

Одновременно происходило интенсивное наращивание всеохватывающей власти партии и государства как самодовлеющего монстра, возвышающегося над всем обществом и над каждым отдельным человеком. Осуществилась давняя идея Ленина о превращении экономики в единую фабрику, в которой отдельные ее цехи и участки — это целые отрасли народного хозяйства и предприятия, работающие по единому плану. А людей здесь нет, зато есть массы трудящихся. Человек окончательно превратился в послушный винтик гигантской экономической и политической машины. Народ на практике реализовывал главные принципы азиатского способа производства, послушно одобряя все, что от него требовали его вожди. Тоталитарная система, казалось бы, прочно встала на ноги. Но отход от демократии со временем привел ее к развалу. Не имея внутренней мотивацион-ной системы, динозавр в конечном счете рухнул под собственной тяжестью и неэффективностью.

В 1928—1932 гг. в процессе индустриализации страны главный упор делался на машиностроение и производство электроэнергии; в 1933—1937 гг. — на техническую реконструкцию производственного аппарата и создание ВПК. Именно в этот период резко увеличилось число планируемых показателей в натуральном выражении. В 1938— 1941 гг. особая забота проявлялась опять-таки о ВПК. Но к этому была добавлена задача «догнать и перегнать» развитые капиталистические страны по производству продукции на душу населения, получившая название основной экономической задачи СССР.

Большое внимание уделялось территориальному аспекту развития советской экономики и дальнейшему усилению жесткости и директивности в планировании. В невиданных масштабах развернулось строительство промышленных объектов на востоке страны, таких, как Урало-Кузнецкий угольно-металлургический комбинат, Карагандинский и Черемховский угольные бассейны, «второе Баку» между Волгой и Уралом, и многих других. Советская индустриализация носила чрезвычайный и мобилизационный характер, темпы роста промышленности, конечно, были высокими. Государство всемерно стимулировало эти темпы, создавая благоприятные условия для ускоренной индустриализации бесплатным финансированием капвложений и поддержанием цен на средства производства на чрезвычайно низком уровне.

Большинство населения страны ничего не знало о ГУЛАГе и массовых арестах, а если и знало, то было убеждено, что речь шла об отдельных врагах народа, которые мешали строить «светлое будущее». В городах царила обстановка трудового энтузиазма. Уровень жизни с середины 30-х годов стал заметно повышаться, и карточная система наконец была отменена.

Определенную роль в экономике страны в период 30-х годов стал играть научно-технический прогресс. Он поощрялся как изнутри — методами планирования, так и извне — при помощи импорта современной техники и технологии. В годы первой пятилетки для стимулирования нововведений в промышленности создавались отраслевые НИИ. Их число увеличилось с 30 в 1928 г. до 205 в 1931 г., а расходы на промышленные исследования только за 1930 —1932 гг. утроились. Впоследствии число НИИ по отраслям то увеличивалось, то уменьшалось, но во второй половине 30-х годов явно был сделан крен на создание военных НИИ и КБ.

В 30-х годах часто высказывалось мнение, что СССР все может сделать сам, что все свое и лучше, и дешевле, чем привозное. Однако на деле импорт играл большую роль, это особенно относилось к западной технике, технологии и техническому опыту. Так, в 1932 г. за счет импорта на заводах страны было установлено 80\% новых машин и оборудования. На импортную технику пришлось почти 15\% капвложений за все годы первой пятилетки. Число концессий за период с 1927 по 1932 г. сократилось с 68 до 24, однако число контрактов о технической помощи возросло с 30 в 1928 г. до 124 в 1931 г. Численность иностранных специалистов, работающих в промышленности и строительстве, увеличилась с 1 тыс. в 1930 г. до 9 тыс. в 1932 г. Поездки за границу советских специалистов за приобретением технического, производственного и управленческого опыта стали обычным явлением. Достаточно масштабно закупалась иностранная техническая литература.

На 30-е годы приходится и становление важнейших отраслей советской тяжелой промышленности, в частности черной металлургии, самолетостроения, тракторной промышленности и др. Параллельно развивался процесс образования населения. Были созданы многие вузы, в том числе крупнейшие университеты и политехникумы. Ведь совершенно очевидно, что развитие промышленности без адекватно подготовленной рабочей силы невозможно.

В январе 1930 г. в СССР была проведена кредитная реформа. Создан мощный государственный монобанк — единый расчетный, кредитный и эмиссионный центр, а также подчиненные ему отраслевые банки. Все хозяйственные связи между предприятиями стали осуществляться по безналичному расчету. Коммерческое кредитование предприятий заменили прямым банковским кредитованием всего народного хозяйства. Был введен налог с оборота, ставший вскоре основным источником дохода государственного бюджета. Появились принудительные займы, стала расти коррупция среди советских чиновников постоянно разбухающего управленческого аппарата.

Особый случай в этом социалистическом угаре представляло сельское хозяйство. Отрасль, насчитывающая 25 млн крестьянских хозяйств, никак не вписывалась в иерархию командно-распределительной модели, в концепцию единой фабрики, поэтому подверглась насильственной трансформации в колхозно-совхозную систему, точнее, в систему аграрных фабрик, которыми уже можно было управлять и которые в соответствии с плановым заданием должны были гарантированно отдавать значительную часть своей продукции государству. По существу, речь шла о возрождении продразверстки. В этом и состояла суть насильственной сталинской коллективизации.

О характере возникших экономических отношений вокруг созданных аграрных фабрик много лет спустя хорошо напишет российский экономист Г. Лисичкин: «Такие категории товарного производства, как деньги, цена, торговля, кредит, спрос и предложение, на экономику совхозов не оказывают сейчас существенного влияния, хотя внешне, формально все это сохранено... Совхоз ничего не покупает и не продает... В совхозах не принято говорить: «продал зерно, мясо». «Сдал» — вот слово, которое точно отражает характер отчуждения совхозной продукции. Даже цены здесь называются не «продажными» или «закупочными», а «сдаточными»1.

1 Лисичкин Г. Тернистый путь к изобилию. М., 1994. С. 27.

Все, что говорится в этой цитате о совхозах, в полной мере относится и к колхозам, которые в скором времени, так же как и совхозы, почти сплошь стали убыточными, а социалистическое сельское хозяйство стало жить за счет промышленности.

Коллективизация была неразрывно связана с политикой раскулачивания, уничтожения зажиточной, наиболее производительной и эффективной части крестьянства — кулачества. Были изгнаны со своей земли и отправлены в ГУЛАГ и на поселение миллионы людей.

Крестьянство дало отпор насильственной коллективизации, ведущей к его уничтожению, стало резать скот, возникли волнения и беспорядки. В ответ на это Сталин организовал в 1932—1933 гг. голод, приказав насильственно отобрать продукты питания. Эта акция, имевшая целью уничтожение крестьянства как класса и принуждение к вступлению в колхозы, привела к голодной смерти почти 10 млн человек. Советская историография долго скрывала эти факты, хотя западные советологи знали о них довольно давно. Голод затронул в первую очередь Украину, но не только ее, он прошелся по Северному Кавказу и Поволжью тоже.

Урожаи 1931 и 1932 гг. были немногим ниже многолетних средних урожаев, и угрозы голода не было. Голод пришел в результате принудительных изъятий «под метелку» у крестьян зерна (даже семенного фонда!) во имя выполнения волюнтаристских планов индустриализации. При этом нарастал экспорт зерна. В 1930 г. было собрано 83,5 млн т зерна, а экспорт составил почти 5 млн т. В 1931 г. сбор зерновых сократился до 70 млн т, а на экспорт пошло 5,2 млн т. В 1932 г. урожай составил те же 70 млн т, в 1933 и 1934 гг. — примерно по 68 млн т. При этом экспорт зерна не прекращался.

К 1937 г. коллективизация была завершена. В стране появилось 243,7 тыс. колхозов, объединивших 93\% крестьянских хозяйств. И если до коллективизации заготавливалось в среднем ежегодно 10 млн т зерна, то в годы коллективизации — по 22—25 млн т при спаде сбора зерновых.

Сталинская пропаганда вещала на весь мир, что в СССР создано самое передовое в мире, механизированное сельское хозяйство. По указанию Сталина в Москве была построена грандиозная Выставка достижений сельского хозяйства. На деле же сельское хозяйство страны погрузилось в пучину полной разрухи и стало самой неэффективной отраслью в экономике страны.

В нарушение ранее признанного принципа «землю — крестьянам» большевики согнали крестьян со своей земли, разрушили веками наработанные механизмы и институты, перечеркнули естественное многообразие крестьянской жизни, подвергли ликвидации былую многоукладность в экономике. Перестройка шла по известному ленинскому принципу: одна контора, одна фабрика с равенством труда и его оплаты; все работают по найму у государства без гарантии личных свобод, независимых источников существования, без владельческих прав.

Происходившее в СССР в 30-х годах, когда государство в приказном порядке проводило индустриализацию и коллективизацию и создавало социалистическую нетоварную модель экономики с присущим ей плановым механизмом, не имеет аналогов в истории.

Партия и государство, используя созданную управленческую иерархию, просто предписывали отраслям, предприятиям и организациям выполнять все их политические решения и плановые задания. Система централизованного планирования и партийной дисциплины усиливалась из года в год. Новые большевики, пришедшие на смену старым большевикам-ленинцам, и построенный ими «реальный социализм» действительно встряхнули и пробудили огромную страну с ее традиционным укладом. Партия всегда требовала как полного напряжения волевых усилий, так и ресурсного обеспечения производства. И хотя до сих пор такие методы работы кому-то представляются великим свершением, на самом деле то был период становления тоталитарного общества, преступной, казарменной, неправовой, недемократической политической системы, неэффективной экономической модели. Строительство нерыночного и недемократического общественного строя в корне подорвало доверие к социалистической идее вообще.

В этот период вожди партии и государства убеждали и себя и народ в том, что в стране уже созданы идеальная экономика и общество. В одном из выступлений М. Калинин говорил: «Мне представляется, что в истории человечества не было более бережливого общества, чем коммунистическое. Да это и естественно: ведь распоряжение средствами, их расходование находится в руках производителей. Я думаю, нет особой нужды доказывать, что производитель более экономен в расходовании, чем эксплуататор или захватчик чужого добра»1.

Партийная демагогия и так называемый классовый подход шли рука об руку по пути укрепления новых хозяев страны.

В 30-х годах особенно явственно обозначился процесс социализации советской экономики, искусственного вымывания всех традиционных, несоциалистических форм хозяйствования и собственности. Проводилась сознательная атака не только на капитализм, на мелкое предпринимательство и остатки нэпа, но и на товарно-денежные, рыночные отношения в обществе и экономике.

Критерием успеха в экономическом строительстве считался рост доли рабочих и колхозников в общей численности населения и занятых в хозяйстве, рост государственной собственности в экономике.

Если в 1913 г. индивидуальные крестьяне, некооперированные кустари, торговцы, буржуазия и помещики составляли 83\% населения страны, то через 26 лет — менее 3\%2. Зато доля рабочих выросла с 15 до 34\% и появился новый класс — колхозники, на который стало приходиться в 1939 г. более 1/3 населения.

1 КалининМ. Избранные произведения. М., 1975. С. 291.

2 Н. Вознесенский писал в 1931 г.: «Сплошная коллективизация вырывает корни капитализма, вырастающего из мелкособственнического товарного хозяйства» (Вознесенский Н. Избранные произведения. М.: Госполитиздат,

1979. С. 52).

В результате индустриализации и коллективизации частный сектор в экономике страны практически был доведен максимум до 1\%. Абсолютно господствующее положение занял экономически неэффективный, находящийся под полным партийным и государственным контролем социалистический сектор. Вместе с тем, несмотря на якобы сплошную социализацию и построение социализма «окончательно и навсегда», в стране частично действовал и рыночный механизм в виде колхозных рынков, а также теневой, т.е. нелегальной, экономики. Его действие было либо ограничено четкими рамками, либо осуществлялось подпольно. Но именно эти элементы рыночного механизма в будущем оказались в числе факторов крушения советской казарменной экономики.

Все отмеченные «успехи» в социалистическом строительстве не предотвратили войну с фашистской Германией, уверенной в слабости Советского Союза. Следующий период в развитии советской экономики связан с Великой Отечественной войной, вновь потрясшей весь народ.

Война была драматическим испытанием для страны. Народ выдержал его, но какой ценой? Реальная цена победы оказалась невероятно огромной. Скорее всего, за всю историю человечества ни одна страна мира не знала подобной цены.

Накануне войны Сталин, поддавшись провокации немецкой стороны, подверг жестоким репрессиям высший командный состав Красной Армии. Жертвами стали такие крупные военачальники, как М. Тухачевский, И. Якир, В. Блюхер, И. Уборевич, А. Егоров.

В начале войны СССР понес особенно крупные потери. На временно оккупированной фашистской Германией территории СССР до войны проживало 45\% населения страны, производилось 63\% угля, 58\% стали, 60\% алюминия, 84\% сахара, выращивалось 38\% зерна. Враг захватил территорию площадью 4,8 млн км2, где производилось 33\% промышленной продукции, находилось 47\% посевных площадей. В результате военных действий полностью или частично было разрушено 1710 городов и поселков и более 70 тыс. сел и деревень, в которых было сожжено и разрушено свыше 6 млн строений. Крова лишились почти 25 млн человек. Помимо этого было разрушено 31,8 тыс. промышленных предприятий, 65 тыс. км железнодорожных путей, 4,1 тыс. железнодорожных станций. Разорены и разграблены десятки тысяч колхозов и совхозов. Немцы зарезали или угнали в Германию 7 млн лошадей, 17 млн голов крупного рогатого скота, 20 млн свиней, 27 млн овец и коз.

На СССР пришлось более 40\% всего материального ущерба, нанесенного человечеству Второй мировой войной. Страна потеряла в войне 30\% своего национального богатства. Общие же потери, включая прямые военные расходы, издержки по эвакуации промышленных предприятий, потери в доходах населения и предприятий в результате прекращения производства, составили 2569 млрд руб. в довоенных ценах (1941 г.). Но особенно тяжелыми были людские потери. Прямые потери населения в годы войны составили 26—27 млн человек, косвенные (из-за падения рождаемости) — 22—23 млн, всего — 48—50 млн человек. На восток, на расстояние от 3 до 5 тыс. км, было эвакуировано 1360 крупных предприятий, в восточных районах страны построено 2250 крупных предприятий. Все это происходило в условиях смертельного военного противоборства, битвы под Москвой и Ленинградом, приближения фашистских войск к Сталинграду и Кавказу. Ни одна другая воюющая держава не испытывала ничего подобного. Страна постепенно переходила на жесточайший режим военного времени. Летом и осенью 1941 г. железные дороги доставили на фронт 291 дивизию, 94 бригады и свыше 2 млн человек маршевых пополнений. В обратном направлении, на восток, было эвакуировано свыше 18 млн человек. В результате промышленное производство в восточных районах страны за военные годы удвоилось, в том числе на Урале оно возросло в 3,6 раза, в Сибири — в 2,8 раза.

Цена победы была невероятно велика. Так же как и в годы индустриализации, потери во время войны в значительной мере были обусловлены некомпетентностью, самодурством и самовластьем партийного и военного начальства. Не только разгром командного состава Красной Армии перед войной, но и непростительные просчеты до и во время войны также сыграли свою трагическую роль.

Тем не менее во время войны Советский Союз сумел организовать выпуск военной продукции в огромных количествах, как правило, превысивших соответствующее производство не только в фашистской Германии, но и в ряде случаев в США. СССР превосходил США по производству танков, гаубиц и автоматов. Столь важные успехи в развитии военной экономики в годы войны были связаны не только с силовым командным перераспределением ресурсов в интересах фронта и победы (всем нам памятен лозунг: «Все для фронта, все для победы!»), но и с предоставлением многим военным заводам определенной самостоятельности в силу резкой перегрузки Центра обязанностями по руководству военными действиями, перестройке и развитию экономики страны в военное время.

В годы войны в стране действовал жесткий Указ «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время», по которому все отпуска отменялись, вводились обязательные сверхурочные дни при 11-часовом рабочем дне и шестидневной рабочей неделе. Народ принимал все эти чрезвычайные меры как неизбежные. Нападение на Советский Союз стало роковой ошибкой Гитлера. Советская тоталитарная система оказалась более мощной, чем фашистская в Германии, и поражение Гитлера было предопределено.

После войны начался восстановительный период. Производство быстро росло, его основной целью в то время было восстановление тяжелой промышленности и железнодорожного транспорта. Как и прежде, о потреблении населения думали в последнюю очередь. Но главное заключалось в том, что восстанавливались не только прежние народно-хозяйственные пропорции и приоритеты в экономической политике, но и прежние подходы к методам и режимам функционирования экономики страны. Таков был естественный в каком-то смысле результат менталитета, сложившегося у победителей. Нечто подобное имело место и в США, испытавших радость победы над врагом. Лишь потом стало ясно, что страны, потерпевшие поражение в войне (Германия и Япония), думали о более глубоких преобразованиях в экономике и обществе: война заставила их многое пересмотреть.

Централизованное планирование и государственное управление в СССР после войны были усилены, число планируемых показателей, например в строительстве, увеличилось в 3 раза по сравнению

с 1940 г.

По мере роста производства повышался и жизненный уровень населения, который во время войны был доведен до крайних пределов (ни одна воюющая страна не довела долю потребления в своем национальном доходе до такого низкого уровня, как это сделал СССР). Была ликвидирована карточная система, введенная во время войны. Сталинский режим, несмотря на робкие надежды многих советских людей, не только укрепился, но и приобрел ауру победителя, спасителя и освободителя Европы и т.д., в связи с чем на конференции в Ялте весной 1945 г. Запад пошел на серьезные уступки Советскому Союзу, отдав ему, по существу, всю Центральную и Восточную Европу.

За все годы советской власти вхождение в орбиту СССР так называемых стран народной демократии, или создание «мировой социалистической системы», стало главным завоеванием социализма, и прежде всего сталинского режима. Геополитически СССР приобрел огромные козыри, его международный авторитет был велик, как никогда. Однако внутренние потенции командно-распределительной экономики и тоталитарного общества оказались весьма ограниченными. Пока властвовал диктатор, все склонялись перед ним, даже Запад. Но после смерти Сталина обнаружились первые признаки либерализации. Политические права союзных республик и местных органов власти стали расширяться. Некоторые обязательные плановые показатели были переданы из Центра на республиканский уровень. Но по-прежнему главной целью планирования и экономической политики оставалась тяжелая промышленность, особенно машиностроение, ВПК. Этот акцент в развитии экономики явственно прослеживается на протяжении всего советского послевоенного периода, включая и годы горбачевской перестройки.

Развитие НТП потребовало изменения отношения к машиностроительной продукции и машиностроению вообще, которое все более усложнялось, становилось все более зависимым от науки. Однако сталинский экономический механизм, по существу, отвергал, не воспринимал нововведения. Он хорошо работал лишь в условиях простой спланированной программы, понятного патриотического и идеологического прессинга, т.е. не был способен на органический НТП. Известный советский экономист П. Бунич писал в 1987 г.: «В противовес известной апатии к научно-техническому прогрессу со стороны предприятий государство устанавливает или специальные показатели по выпуску и применению новой техники, или вводит целевые премии за выполнение научно-технических заданий и программ. Под таким «нажимом» технический прогресс внедряется в основном «сверху», что отражается в самом термине «внедрение», означающем преодоление сопротивления среды»1. Новаторам, изобретателям, рационализаторам всегда было неуютно в Советском Союзе.

1 Ускорение. М., 1987. С. 129.

В послевоенный период стали разрабатываться планы внедрения новой техники, был создан Государственный комитет по науке и технике, призванный разрабатывать научно-техническую политику. Послесталинское руководство пыталось административным путем решить в стране также проблему соединения производства с постоянным научно-техническим прогрессом, но добивалось лишь весьма слабых результатов, если не считать особого сектора советской экономики — военно-промышленного комплекса (ВПК). Нерыночная экономика без механизма конкуренции производителей за потребителя и потребителей за производителя не могла конкурировать с развитой рыночной экономикой стран Запада. Поэтому к концу 60-х годов вместо традиционного лозунга «догнать и перегнать» США в экономическом отношении стали появляться призывы к экономическим реформам.

В новых условиях (1965—1985 гг.), когда жесткий сталинский режим ослаб, ГУЛАГ прекратил свое существование, а военная дисциплина на предприятиях явно расшаталась, стали проявляться и все более давать о себе знать старые и новые черные дыры советской экономики, требующие новых огромных ресурсов.

К старым «черным дырам» советской экономики традиционно относились сельское хозяйство, мировая социалистическая система и добывающая промышленность.

Неэффективность советского сельского хозяйства, не способного прокормить собственную страну, давно уже стала притчей во языцех. В эту отрасль направлялись огромные финансовые, материальные и людские ресурсы. Однако отдача от них была крайне низкой, положение дел в отрасли явно сдерживало экономический рост СССР. Страны мировой социалистической системы для поддержки своих коммунистических режимов и неэффективной экономики требовали постоянно помощи со стороны СССР. Помощь предоставлялась в виде заниженных цен на сырье, импортируемое из СССР, прямой безвозмездной передачи научно-технических проектов, строительства новых предприятий и т.д. По мере ухудшения экономической и политической ситуации в этих странах их аппетиты на помощь со стороны «старшего брата» все нарастали. По оценке западных советологов, в 1954—1987 гг. помощь СССР другим социалистическим странам составила почти 144 млрд долл. Самый высокий ее уровень пришелся на 1981 г. (свыше 20 млрд долл.), самый низкий — на 1985 г. (свыше 8 млрд долл.).

Советский Союз имел большую и постоянно растущую долю добывающей промышленности в структуре своего промышленного производства. По мере истощения природных ресурсов, ухудшения условий добычи полезных ископаемых и перехода к более труднодоступным районам их залегания требовалось все больше капитальных вложений в эту отрасль, падала ее эффективность. В конце концов на долю добывающей промышленности стало приходиться около третьей части всех инвестиций, направляемых в промышленность. К тому же Советский Союз все больше превращался в сырьевую базу для всей «социалистической системы мирового хозяйства».

Перед лицом начавшегося в 70-х годах перехода промышленности стран Запада на энергои ресурсосберегающие технологии Советский Союз оказался банкротом. Он не смог разработать собственные технологии и, как обычно, компенсировал снижающуюся эффективность в производстве и потреблении сырья наращиванием объемов производства и экспорта. Особенно показателен в этом отношении экспорт в капиталистические страны нефти и газа. Один ли