Эпидемия продаж

Эпидемия продаж

Увы, кризис 2008 года был больше похож на кризис сберегательных ассоциаций 1980-х, чем на азиатский кризис 1997-го. Основными активами ассоциаций, как и у нынешних проблемных фондов, были долгосрочные закладные на дома. Когда ФРС повысила процентные ставки, борясь с инфляцией, даже у тех фондов, где не было прямого воровства, возникли сложности: слишком неликвидными оказались активы по сравнению с обязательствами. В начале XXI века светлые финансовые головы, казалось, нашли решение этой проблемы: хедж-фонды составляли пакеты закладных, комбинируя займы разной степени рискованности и обеспеченности. Присутствие более надежных обязательств должно было снизить риск, вызванный наличием более рискованных. Новые ценные бумаги, которые можно было и дальше комбинировать, еще сильнее распределяя риск, казались совершенно надежными. Недаром агентства Moody's и Standard & Poor's присваивали им высшие рейтинги. В итоге риск распределился по рынку так, что стало совсем непонятно, кто рискует и чем.

Неудивительно, что после того, как кризис начался, никто не знал, что защищено от кризиса, а что нет. И это было главным источником тревоги. С самого начала было очевидно, что страдали не только те фонды, которые держали в активах закладные «второго сорта» (subprime mortgages), и банки, которые их финансировали. Проблемы появились у всех фондов, которые опирались в своих операциях на значительное плечо (leverage), то есть инвестировали заемные средства. Причина в том, что, когда у какого-то фонда возникают трудности с упавшими в цене рискованными активами, ему приходится срочно продавать надежные ценные бумаги, чтобы расплатиться по тем долгам, которые возникают из-за падения активов в цене. Продажа даже совершенно надежных ценных бумаг вызывает снижение их котировок. Из-за этого возникают проблемы у другого фонда, который и не думал вкладываться в мусорные бумаги: он тоже работал с плечом, и ему тоже срочно нужны свободные деньги.

Еще в начале августа 2008 года — а рецессия, как потом выяснилось, длилась уже девять месяцев — взгляд ФРС, американского Центрального банка, был совершенно безмятежным. Резкий поворот произошел в середине месяца: ФРС не только снизила учетную ставку, но и предупредила о возможных значительных негативных последствиях. Может быть, научная статья, написанная принстонским профессором Беном Бернанке четверть века назад, была важным фактором при выборе курса. В статье 1983 года нынешний председатель ФРС, в отличие от своего предшественника Гринспена, действительно крупный ученый подчеркивал, что основным аргументом в поддержку вмешательства с целью спасения финансовой системы является то, что финансовые посредники не просто источник ликвидности для фирм, а держатели драгоценной информации. Помните разговор о роли финансовых рынков? С крахом системы информация будет утеряна. Бернанке своих взглядов не изменил. ФРС продолжала активно «спасать» банки на всем протяжении финансового кризиса, хотя дополнительная ликвидность, предоставляемая через окно дисконтирования, — это помощь в равной степени и хорошим, и плохим финансовым институтам.

ЗАБЫТЫЙ ГЕРОЙ

Нобелевский урок. Заслуженной награды нужно дождаться

Эдмунду Фелпсу повезло. Он получил Нобелевскую премию по экономике за то, что знает каждый студент-первокурсник. Комитет, присуждавший премию, не побоялся, что одни экономисты, услышав о выборе, воскликнут: «Фелпс?! Разве он еще жив?», а другие протянут: «Межвременной баланс в макроэкономических моделях… И что тут нового и интересного?» Так случается с учеными, которые не столько строят красивые теоретические модели, сколько ищут и находят ответы на злободневные вопросы: как ускорить темпы роста экономики, как поднять занятость, как снизить инфляцию.

В спорах об экономической политике Фелпсу приходилось сражаться на два фронта. Сначала против кейнсианцев, веривших в то, что активная денежная или бюджетная политика может решить любые проблемы занятости без особых издержек. Потом против сторонников минимального вмешательства государства в экономику, для которых любое регулирование рынка — отклонение от эффективности, а, например, субсидирование заработной платы — и вовсе ересь. Но при всей разнице во взглядах у интеллектуальных противников

Фелпса было два общих свойства. Во-первых, твердая вера в то, что существует «панацея» экономики, универсальное средство — у одних увеличение государственного потребления, у других — снижение налогов. А во-вторых, нежелание отказываться от своей теории даже тогда, когда реальные данные никак с ней не согласуются.

Фелпс никогда не пренебрегал статистическими данными. Уже будучи в том возрасте, когда многие ученые ограничиваются заседаниями в почетных президиумах, он с соавторами искал долгосрочные зависимости в показателях европейской занятости. В 2005 году им удалось продемонстрировать, что снижение налогов на труд приводит к увеличению занятости только в краткосрочной перспективе, а в долгосрочной — никак не сказывается на уровне безработицы. Точно так же, со статистическими данными в руках, Фелпс победил своих оппонентов сорок лет назад. Причем победил настолько убедительно, что имя победителя стало быстро забываться. Его теории занятости и инфляции стали настолько общепринятыми, что никому не приходит в голову называть их «моделью Фелпса» или «теорией Фелпса».