Глава 24. причины развития теневых отношений в постсоветской россии

Глава 24. причины развития теневых отношений в постсоветской россии

Стало уже общим местом сетовать, что постсоветскую Россию захлестывает «девятый вал» теневой экономики. В середине 1990-х гг., когда наша страна находилась в «эпицентре бури», масштабы теневого сектора оценивались цифрами порядка 40\% ВВП. В конце 1990-х «буря» начала стихать, однако и в 2000-е гг. оценки теневой экономики остаются довольно высокими — 20—30\% ВВП.

1 См., например: La Porta R., Lopez-de-Silanes L. Law and Finance (адрес статьи в Интернете: http://post.economics. harvard.edu/faculty/laporta/papers/law finance.pdf).

Сторонникам либеральной идеологии хорошо известно понятие «антикапиталистическая ментальность», предложенное Людвигом (Ьон Мизесом в полемике с «левыми» критиками капитализма. Хотя в наши дни книга Мизеса «Антикапиталистическая ментальность», опубликованная в 1956 г., кажется больше похожей на политический памфлет, чем на научное исследование, однако предложенное им понятие кажется очень удачным. Мы попробуем доказать, что чрезмерное развитие теневой экономики в постсоветской России во многом связано именно с «антикапиталистической ментально-стью», являющейся одной из ключевых характеристик российской хозяйственной культуры.

Негативный имидж постсоветского предпринимательства

Среди зарубежных экономистов, занимающихся проблемами переходной экономики, в последнее время широкое распространение получила концепция, согласно которой постсоветскую экономику называют экономикой «грабящей руки»1. Американские транзитологи имеют в виду следующее: предприниматель в России 1990-х гг. де-факто рассматривался государственными чиновниками как объект не заботы и попечения, но надуманных придирок и вымогательства. Поскольку предприниматели не могли в такой атмосфере законопослушно заниматься бизнесом, то они были вынуждены «уходить в тень».

Эта концепция лежит в русле правового подхода к анализу теневой экономики. Но она порождает вопросы, на которые трудно ответить, не обращаясь к культурологическим соображениям.

Главный вопрос будет таков: почему же беды предпринимателя в постсоветской России чиновники не

1 См ., например: Shleifer A., Vishny R. The Grabbing Hand: Government Pathologies and their Cures. Harvard University Press, 1999.

272

Теневая экономика

Часть VII. Особенности теневых отношений в России

273

считали, да и сейчас не считают объектом своих первостепенных забот?

Для «простого» россиянина ответ не составит особого труда. Все дело в том, что в бизнесменах видят не трудолюбивых производителей, а нахрапистых и аморальных хищников, грабить которых — не преступление, а своего рода восстановление социальной справедливости («экспроприация экспроприаторов»).

Негативный имидж бизнесменов в глазах большинства россиян выглядит аксиомой, не требующей доказательств. Та фраза, которая вынесена в эпиграф, отражает типичнейший шаблон современных умонастроений. Поскольку, однако, в науке не принято верить в то, что «всем известно», приведем некоторые данные социологических исследований, подтверждающих наличие у россиян «антикапиталистической ментальности».

Первые опросы по поводу отношения к бизнесменам проводились под руководством В. В. Радаева еще в СССР, когда предпринимательская деятельность маскировалась под деятельность кооперативов. Если в 1989 г. 45\% респондентов по общесоюзной выборке выражали положительное отношение к кооператорам и 30\% отрицательное, то вскоре пропорция зеркально изменилась — в 1990 г. она стала, соответственно, 30 и 42\%'.

В постсоветской России, после полной легализации предпринимательства, на бизнесменов по-прежнему смотрели крайне настороженно.

Когда в 1992—1995 гг. под руководством Н. Е. Тихоновой проводилось мониторинговое исследование поведения и сознания россиян, то вновь было обнаружено преобладание негативных оценок тех, кто смог «взлететь» на волне «перестроечных» реформ. Негативное отношение к тем, кто разбогател в последние годы, проявляли 31\%, позитивное — только 22\%, остальные 47\%

1 См.: Radaev V. Practicing and Potential Entrepreneurs in Russia // International Journal of Sociology. 1997. Vol. 27. No. 3.

P. 25.

были нейтральны. Если учесть, что при этом 45\% опрошенных были готовы поддержать принудительное изъятие у современных богачей «неправедно нажитых ими состояний», то преобладание нейтральных оценок надо рассматривать как проявление скорее скрытой неприязни к «новым русским», чем скрытого их одобрения1.

Может быть, с течением времени, когда шок от рыночных реформ начал проходить, «антикапиталистическая ментальность» россиян рассеялась? Увы, негативный имидж «новых русских» стал устойчивой чертой общественных умонастроений в новой России.

В табл. 24-1 показаны результаты исследования, выполненного в 1998 г. в Санкт-Петербурге Центром социологических исследований факультета социологии СПбГУ2. Когда предлагалось ответить на открытый вопрос «Закончите следующее предложение: „ В России, чтобы достичь успеха в бизнесе, нужно..."», то наиболее значительная часть опрошенных (47,4\%) недвусмысленно называла такие качества, нужные, по их мнению, для занятия бизнесом, которые вызывают однозначно негативные ассоциации, — наличие «лапы», готовность нарушать нормы закона и морали, умение изворачиваться. Петербуржцы, для которых занятие предпринимательством ассоциируется с положительными человеческими качествами, составили менее трети респондентов (30,9\%). Более четверти опрошенных называли такие факторы, которые трудно однозначно атрибутировать как позитивные или негативные3.

Рыночная трансформация в Восточной Европе: модели и реальность. Материалы международного коллоквиума 8—9 декабря 1995 г., Москва. М., 1996. С. 89-92.

2 См.: Безгодов А. В. Очерки социологии предпринимательства. СПб., 1999.

3 Например, примерно каждый четырнадцатый (6,7\%) указывал, что для успеха в бизнесе «нужно изменить жизнь в российском обществе». Этот ответ можно рассматривать как бессодержательное клише. Но его можно интерпретировать и так, что коммерческий успех в условиях, когда жизнь не изменилась, — это мнимый успех.

274

Теневая экономика

Часть VII. Особенности теневых отношений в России

275

1 В рубрику «Неопределенные факторы» сведены те ответы, в которых названы качества предпринимателей или иные условия, не определяемые однозначно как позитивные или негативные.

Таким образом, спустя десяток лет после начала интенсивного «воспитания» уважению к предпринимательской деятельности во «второй столице» России примерно половина людей считает бизнесменов скорее «проклятыми буржуями», чем «солью земли русской».

Мнения россиян о том, что необходимо, чтобы стать богатым (по данным социологических обследований 2001—2002 г.)

В «глубинке», где народ живет победнее, чем в «столицах», и где либеральная ментальность укоренилась гораздо слабее, имидж «рыцарей наживы» вряд ли более привлекателен.

Когда в 2001—2002 гг. по программе Центра конфликтологии ИС РАН проводили анкетирование в некоторых «провинциальных» областях (табл. 24-2), то На открытый вопрос «Чтобы стать богатым в России, больше всего необходимо... » указывали, что необходимо «быть безнравственным человеком», не менее часто, чем противоположное — «быть порядочным». Впрочем, большинство нижегородцев и туляков вообще игнорировали дилемму «порядочность — безнравственность»: они, очевидно, считали «богатеньких»

276

Теневая экономика

Часть VII. Особенности теневых отношений в России

277

бизнесменов людьми не откровенно безнравственными, но и явно не порядочными. Среди уфимцев число сторонников безнравственности богатства вдвое превысило число тех, кто считал богатых порядочными людьми. Очень парадоксальны результаты, полученные во время опроса в Тюмени. Здесь тоже примерно одинаковы доли тех, кто считает богатых безнравственными, и тех, кто считает их порядочными, но при этом большинство опрошенных выбирали оба ответа, не замечая их взаимоотрицания. Таким образом, можно констатировать, что для «провинциальных» россиян богатство не имеет четкой ассоциации с благородными чертами характера.

Негативные оценки россиян по отношению к предпринимателям можно было бы счесть наследием антикапиталистической пропаганды советских времен, если бы с конца 1980-х гг., последние 15 лет, ей не противодействовала мощная прокапиталистическая пропаганда. Данные опросов, однако, показывают, что убедить россиян в моральности бизнеса так и не удалось.

Если бизнес прочно ассоциируется с аморальностью, то вполне понятно, почему никто (включая тех, кому это положено по долгу службы) не торопится протянуть молодому российскому бизнесу руку помощи. Большинство явно или неявно считает предпринимателей своего рода «легальными преступниками» и уверено, что относиться к ним надо именно в соответствии с криминальными «понятиями», то есть по принципу «права силы».

Этическая оценка предпринимательства в российской экономической культуре Итак, можно констатировать, что для россиян, согласно данным социологических опросов, свойственна «антикапиталистическая ментальность». Они убеждены, что бизнес и честность — «две вещи несовместные».

Вспомним теперь, что писал про «антикапиталистическую ментальность» ее первооткрыватель, Людвиг фон Мизес. «...Многие, особенно люди умственного труда, страстно ненавидят капитализм, — укоризненно замечал он. — По их представлениям, эта отвратительная форма экономической организации общества способна породить только зло и нищету»1. Изображая антикапиталистическую ментальность как предубеждение американских и европейских интеллектуалов, Мизес объяснял ее ненавистью страдающих от неудовлетворенного честолюбия неудачников к более способным согражданам.

Не будем обсуждать, насколько правильно это объяснение по отношению к странам Запада. Очевидно, однако, что для современной России оно категорически не подходит. У нас антикапиталистическую менталь-ность демонстрируют не столько «оторванные от жизни» интеллигенты (в России для них типичны, напротив, либеральные умонастроения), сколько «простые» россияне. Поэтому для понимания причин антикапиталистической ментальности россиян необходимо взглянуть на нее не как на мировоззрение ущербных маргиналов, а как на архетип национальной экономической культуры.

Экономисты определяют бизнес, или предпринимательство, как самостоятельную экономическую деятельность, направленную на получение прибыли. Соответственно, предприниматель — это самостоятельный субъект рыночных отношений, действующий на свой страх и риск ради извлечения прибыли. Таким образом, для предпринимателя типичны индивидуализм (самостоятельность), стремление к обогащению (максимизации прибыли), готовность к риску.

1 МизесЛ. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М., 1993. С. 169.

278

Теневая экономика

Часть VII. Особенности теневых отношений в России

279

Когда ради кал-реформаторы начала 1990-х гг. закладывали на долгие десятилетия вперед фундамент российской модели переходной экономики, то за желаемый образец явно или неявно брали американское хозяйство. Американская либеральная модель рыночного хозяйства есть наиболее чистое выражение идеологии «протестантской этики» с характерными для нее фигурой образцового himselfmademan'a (в буквальном переводе — «человек, который сделал себя сам») и культом «честной наживы». Этот американский идеал практически совпадает с идеальным типом предпринимателя. Но в какой степени подобные этические нормы совместимы с российской культурой?

Существует ли в российской экономической культуре благожелательное отношение к деятельному индивиду, стремящемуся к богатству и обязанному своим успехом только самому себе? Для ответа на этот вопрос необходимо выяснить, насколько велика в российской культуре ценность индивидуализма и склонности к риску.

Мнение, что русские, в отличие от западноевропейцев и тем более американцев, ставят коллективистские ценности намного выше индивидуалистических, встречается настолько часто, что его можно считать тривиальной банальностью. Сравнительные этнокультуроло-гические исследования подтверждают эту точку зрения. Англо-саксонские страны (США, Великобритания, Австралия), где доминирует протестантская этика, характеризуются самыми высокими индексами индивидуализма, в странах Западной Европы с преобладанием католицизма индивидуализм развит слабее, еще слабее — в конфуцианских и мусульманских странах Азии и в православной Восточной Европе1. При слабости индивидуалистических ценностей himselfmademan восприни1 См.: Латова Н. В., Латов Ю. В. Российская экономическая ментальность на мировом фоне // Общественные науки и современность. 2001. N° 4. С. 31—43.

мается большинством окружающих как выскочка, который делает свою карьеру, «идя по головам». Естественно, что в таких условиях бизнесмен классического типа — бизнесмен как единоличный лидер — выглядит аномалией, антиобщественным элементом. Аналогично, избегание неопределенности в России более высокое, чем в англо-саксонских странах, — оно примерно такое же, как в западноевропейских странах с «социальным рыночным хозяйством» (например, Германии).

Благодаря исследованиям Макса Вебера давно осознано, что для успешного развития предпринимательства оно должно иметь моральную санкцию. Иначе говоря, люди должны научиться различать «честный бизнес» («игру по правилам») и «нечестный бизнес» («наживу любой ценой»).

Существует ли в российской экономической культуре качественное разграничение «честного» и «нечестного» бизнеса? И на этот вопрос также придется дать отрицательный ответ. Дело отнюдь не сводится к тому, что в советскую эпоху жажда богатства клеймилась как моральное извращение.

Характерная деталь: в классической русской литературе XIX в. нет буквально ни одного вполне положительного образа предпринимателя, зато отрицательных — сколько угодно. Дореволюционные русские писатели, от А. С. Грибоедова до А. П. Чехова, считали людей, отдавших свои силы презренной материальной наживе, «мертвыми душами», рядом с которыми даже лентяй Обломов выглядит положительным персонажем. Ничего похожего на поэтизацию предпринимательства в духе О. Бальзака, Дж. Лондона и Т. Драйзера в отечественной литературе нет и в помине. Единственный популярный литературный персонаж с предпринимательской «жилкой», который вызывает у читателя хоть какую-то симпатию, — это Остап Бендер.

Схожую картину рисует знакомство с русским фольклором. Среди народных пословиц многие осужда-

280

Теневая экономика

Часть VII. Особенности теневых отношений в России

281

ют погоню за богатством (сошлемся лишь на общеизвестное «От трудов праведных не наживешь палат каменных»), но трудно найти ее одобряющие. В фундаменте американской культуры лежат знаменитые «Поучения Простака Ричарда» Бенджамина Франклина, проповедующие культ «честной наживы». В России о чем-либо похожем не может быть и речи. Действительно, можно ли представить кого-либо из русских мыслителей, кто начал бы прославлять «умеренность и аккуратность»?

Этнологический подход к анализу русского языкового сознания, развиваемый Н. В. Уфимцевой, также подтверждает глубокую укорененность «антикапиталистической ментальности». По ее наблюдениям, в российской культуре краеугольное для рыночного хозяйства понятие «деньги» ассоциируется главным образом с эпитетами «бешеные», «шальные» и «грязные», но крайне слабо — с эпитетами «заработанные» и «трудовые»1.

Можно, видимо, утверждать, что традиционная российская экономическая ментальность в принципе не знает понятия «честная нажива» и склонна осуждать индивидуалистическое обогащение как таковое. Конечно, в советский период это осуждение индивидуалистического стремления к богатству не могло не усилиться, но семена падали на хорошо подготовленную почву2.

1 См.: Уфимцева И. В. Русские: опыт еще одного самопознания // Этнокультурная специфика языкового сознания.

М., 1996. С. 196.

2 Кстати, схожие черты антикапиталистической менталь-ности как национального культурного стереотипа отмечают и для некоторых стран Западной Европы. «Богатство рассматривается как проклятие, деньги — как порождение и даже воплощение дьявола, богатый — как дурной, нечестный человек... » Как вы думаете о ком это — о россиянах, «испорченных» православием и коммунизмом? Нет, о французах! (см.: Островская Е. Политическая жизнь Франции в свете выборов 2002 г. // Мировая экономика и международные отношения. 2003. № 3. С. 40). Видимо, католическая хозяйственная культура тоже генерирует «антикапиталистическую ментальность», хотя и менее мощно, чем православная.

Культурные стереотипы как фактор экономических реформ

Говорят, будто с падением коммунистического режима исчезли и «советские» предрассудки о «греховности» личного обогащения. На самом деле российская традиция этического осуждения погони за богатством не исчезла, а лишь приобрела иную форму.

« Прорабы реформ» были революционерами, стремясь сделать индивидуалистический бизнес вместо третируемой аномалии одобряемой нормой. Но, как это часто бывает у революционеров, они, сами того не замечая, находились в плену у тех культурных норм, с которыми боролись. Изначально, в полном соответствии с российской традицией, либеральные радикал-реформаторы не видели принципиальной разницы между «честным» и «бесчестным» бизнесом, равно приветствуя любое частное предпринимательство. При отсутствии этики бизнеса и господстве представлений о заведомой аморальности бизнеса это было воспринято (не могло не быть воспринято) как разрешение «делать деньги» любыми средствами.

Предпринимательство стало с 1992 г. вполне легальным и официально одобряемым, однако культурный стереотип, рассматривающий занятие бизнесом как этическую аномалию, продолжал действовать. Человек, решившийся стать предпринимателем, сразу попадал в ситуацию морального вакуума: для подавляющего большинства россиян бизнес (любой бизнес!) однозначно ассоциируется не столько с «трудолюбием» и «инициативностью», сколько с «нечестностью» и «обманом». Начинающий предприниматель априори подвергнут со стороны общества моральному осуждению, и сам на себя он не может не смотреть как на лицо, стоящее во многом за чертой общепринятых норм. Поскольку бизнесмен обречен (независимо от своего личного поведения) олицетворять для сограждан вора и жулика, то у него отсутствуют этические «тормоза». Заранее «осужденный», он с легкостью совершает противоправные

282

Теневая экономика

283

действия: его уже подвергли моральному остракизму, и потому действительно совершаемые правонарушения мало вредят его репутации. Бизнесмен не стесняется действовать против общества, но общество (в лице правительства или отдельных индивидов) также не стесняется действовать против любого предпринимателя, не разбирая правых и виноватых.

В результате «новорожденный» российский предприниматель оказался отторгнут от легальных систем защиты прав собственности, и едва ли не главным его защитником стали «частные силовые структуры» — рэкетиры, близкие к ним частные охранные агентства или, в лучшем случае, «милицейские крыши». Что касается чиновников, то их «потребительское» отношение к бизнесменам лишь отражало в несколько утрированной форме общенародные представления о том, какого отношения заслуживают «легальные жулики».

Таким образом, главную причину криминальности российского бизнеса и, соответственно, слабости легальной защиты прав бизнесменов мы видим не столько в ошибках политической элиты, сколько в принципиальной рассогласованности ценностей классического либерализма и российских культурных традиций. Попытка механически привить к российской «почве» западную модель индивидуалистического бизнеса ведет к тотальной криминализации экономики. Российская экономическая этика неизбежно провоцирует развитие в процессе рыночных реформ криминального капитализма, который, в свою очередь, закрепляет стереотип аморальности предпринимательства. Образуются порочные круги отчуждения (см. рис. 24-1), обрекающие отечественного предпринимателя на незавидную роль «чужого среди своих», к которому испытывают сложную смесь чувств зависти и брезгливости и к которому ни официальные лица, ни рядовые граждане не торопятся прийти на помощь.

Провал попыток убедить россиян, что бизнесмен может быть «хорошим», заставляет задуматься о более общих проблемах трансплантации (заимствования) ино-культурных институтов1.

По мере нарастания процессов слияния национальных экономик в единое глобальное хозяйство усиливается унификация национальных институтов — правил тех «игр, в которые играют люди». Стало уже тривиальным наблюдение, что по всей планете пьют кока-колу, курят Мальборо, смотрят на южнокорейских видеокассетах голливудские фильмы, ездят в японских малолитражках и носят китайские рубашки. Менее заметно, что происходит и некоторое сближение правил «игры» в бизнесе — принципов государственного регулирования, правил взаимоотношений менеджеров и акционеров или работников и предпринимателей, норм бухгалтерской отчетности и т. д.

Однако если на мировом товарном рынке роль стран Востока довольно велика и имеет ярко выраженную тенденцию к росту, то на мировом «рынке» институтов они

1 В отечественной научной литературе осмысление этой проблемы началось только в последние годы. См., например: Фомичев О. В. Процесс экономических реформ в России и импорт (трансплантация) институтов // Модернизация экономики России: Итоги и перспективы. Кн. 1. М., 2003. С. 246—262.

284

Теневая экономика

Часть VII. Особенности теневых отношений в России

285

почти не заметны. Всем, например, известно стремление Америки «поделиться» своим антитрестовским законодательством или опытом «рабочего капитализма». Но кто слышал о японской пропаганде опыта пожизненной занятости, либо о южнокорейской пропаганде «чёболизации»? Вслед за Иммануилом Валлерстайном можно констатировать, что в современной мир-системе наблюдается не многополярность, а сохранение гегемонии стран Запада — по крайней мере, на идеологическом уровне. Иначе говоря, в экспорте институтов (в отличие от экспорта товаров) наблюдается не глобализм, а «западнизм» (вестеринизация).

Этот экономико-культурный европоцентризм уже осознан и уже стал получать отпор со стороны тех некогда периферийных стран, которые учатся изменяться, не изменяя своей национальной культуре (наиболее яркий пример — опыт Японии). Однако если Запад экст-равертен и целенаправленно стремится переделать всех вокруг под «свой аршин», то Восток интравертен, для него подобный прозелитизм не типичен. Поскольку в институциональной трансплантации восточные страны-«экспортеры» не проявляют инициативы, ее должны проявлять страны-«импортеры».

Для того чтобы избавить российских бизнесменов от вредного имиджа «легального преступника» и тем самым завершить легитимизацию бизнеса, россиянам надо ориентироваться, очевидно, именно на опыт стран Востока, чьи ценности нам не менее близки, чем западные. Необходимо, прежде всего, продолжить целенаправленную пропаганду предпринимательства, начатую было в СМИ во второй половине 1980-х гг., но быстро захлебнувшуюся. Конструирование привлекательного для россиян образа бизнесмена должно стать объектом специальных исследований. Чтобы оно дало эффективные результаты, нужно, видимо, переключить внимание с американских «звезд бизнеса» на предпринимателей восточного типа — японских, южнокорейских, китайских... В самом первом приближении можно предположить, что следует пропагандировать лидерство во главе команды единомышленников вместо индивидуального успеха, стремление к личному обогащению надо заменить повышением благосостояния работников фирмы, а на место конфронтации с государством поставить союз бизнеса и власти во имя национального успеха.

При коренной смене форм организации бизнеса и его имиджа российский предприниматель перестанет быть обреченным на конфликт со своим социальным окружением и начнет, наконец, восприниматься согражданами как истинный представитель национальной элиты. Только в этом случае можно ожидать коренного перелома в борьбе с «теневизацией» экономики.