5.3. соотношение максимизации общественного благосостояния и устойчивости

5.3. соотношение максимизации общественного благосостояния и устойчивости

Даже если (по меньшей мере) траектория устойчивого развития существует, то это, конечно, еще не означает, что стремящееся к максимизации своего благосостояния общество будет ей следовать. Центральным моментом для понимания соотношения между максимизацией общественного благосостояния и устойчивостью и для установления устойчивого развития как самостоятельного общественно-политического образца является усвоение того факта, что качество оптимума благосостояния ни в коем случае автоматически не подразумевает и качества устойчивости. Собственно, нас это не поражает, ибо цель максимизации общественного благосостояния ориентирована на эф

фективность, а цель устойчивости — на распределение. И тем не менее эта взаимосвязь часто обделяется вниманием в литературе.

Графическое изображение позволит нам прояснить этот вопрос (рис. 5.2).

На рис. 5.2 представлены социальные кривые безразличия W и граница благосостояния W7. На каждой кривой безразличия находятся все возможные варианты рапределения благосостоянии между настоящим и будущими поколениями, при которых настоящая (дисконтированная) сумма благосостоянии поколений одинакова. Граница благосостояния показывает для каждого данного уровня благосостояния настоящего поколения WQ максимально достижимый уровень благосостояния будущего поколения Wy Эта кривая относительно благосостоянии различных поколений соответствует, таким образом, известной из основ микроэкономики кривой трансформации, относительно производственных возможностей. Распределения благосостоянии, лежащие на этой кривой трансформации, эффективны. При распределениях, лежащих ниже этой кривой (неэффективных) человечество теряет те возможности повышения благосостояния, которые оно могло бы реализовать при имеющихся ресурсах (включая уровень знания). Комбинации благосостоянии, расположенные за пределами (выше) кривой трансформации при имеющихся ресурсах недостижимы.

Биссектриса, выходящая из начала координат, разделяет пространство распределения благосостоянии на устойчивое и неустойчивое. Область ниже биссектрисы угла (юго-восток) по определению неустойчива, так как здесь благосостояние будущего поколения будет ниже благосостояния настоящего поколения (SDW). На рис. 5.2 распределение, максимизирующее благосостояние, задается точкой Р", в которой граница благосостояния касается максимально достижимой кривой социального безразличия W**. Очевидно, что подобное максимизирующее благосостояние распределение неустойчиво (в смысле требования по крайней мере не снижающегося с течением времени благосостояния).

Подробное моделирование показывает, что стремящееся к максимизации своего благосостояния общество будет всегда нарушать «заповедь» устойчивости, пока оно применяет положительную (и постоянную) социальную ставку дисконтирования. Р. Солоу (Solow R., 1974), а также П. Дасгупта и Дж. Хил (Dasgupta P. S., Heal G. М., 1974, 1979) указывают на то, что в простой модели (с производственной функцией Кобба-Дугласа и утилитаристской функцией благосостояния) в случае позитивной ставки дисконтирования социально оптимальная траектория развития приводит долгосрочно к уровню потребления, находящемуся около нулевой отметки. Общество, таким образом, рассматривает в качестве социально оптимального «поедание части семян будущего посева». Необходимо подчеркнуть, что этот результат не является следствием отклонений в функционировании определенного механизма распределения (например, из-за внешних воздействий (проблемы экологии) в рыночных системах). Он кроется в природе самого целеполагания максимизации общественного благосостояния, ради которого и предпринимается дисконтировние будущих эффектов. Нетрудно поэтому увидеть моральную несостоятельность традиционной модели (с позитивной ставкой дисконтирования) и драматическое оправдание мысли об устойчивости в качестве самостоятельного образца общественной политики.

Конечно, устойчивое развитие не следует понимать исключительно как альтернативу традиционному подходу максимизации общественного благосостояния. Устойчивость также может и дополнить его. Интересными, например, представляются модификации названного подхода, которые предусматривают максимизацию общественного благосостояния при дополнительных условиях, гарантирующих (по крайней мере) выживание человечества (SDE) (см. также: Pezzey J., 1997). Кроме того, традиционный подход можно комбинировать с концепцией слабой устойчивости. Как было показано выше при объяснении правила Хартвика, при определенных обстоятельствах возможна его связь с «инвестиционным правилом», которое обеспечивает благосостояние будущего поколения, не затрагивая при этом его эффективности.

Если же в традиционной модели применить ставку дисконтирования, равную нулю (или стремящуюся к нулю с течением времени), то противоречие между социальной оптимальностью и устойчивостью исчезает. Общество в социальном оптимуме (добровольно) принимает решение следовать императиву правила Хартвика, согласно которому благосостояние поддерживается на одном уровне во всех периодах, для всех поколений (см. также Pezzey J., 1997 и приведенную там литературу).1

Из рис. 5.2 также видно, что принцип устойчивости может конфликтовать не только с целью максимизации общественного благосостояния, но также и с (менее ограничивающим) критерием Парето. Примем для иллюстрации, что некая экономика находится в неэффективном (но одновременно устойчивом) исходном состоянии А. Перераспределение, которое приведет экономику к эффективному (и оптимальному) состоянию Р", было бы недопустимо при условии следования цели устойчивости, хотя оба поколения оказались бы тогда в лучшем положении. Здесь становится очевидной определенная слабость принципа устойчивости, как это и понимается в политическом дискурсе. Этот принцип, как основополагающая общественная идея, должен быть дополнен соображениями эффективности. Безусловно, цель устойчивости не неизбежно находится в противоречии с критерием Парето. Обе идеи, например, вполне гармоничны при движении экономики из неэффективного и устойчивого состояния А в эффективное и устойчивое состояние В.

Возможное противоречие между устойчивостью и критерием Паре-то можно проиллюстрировать с помощью рис. 5.3, который выходит за рамки простой модели двух периодов, представленной на рис. 5.2.

На рис. 5.3 для условия непрерывности времени показаны две альтернативные траектории развития общественного благосостояния УЛ(Л) и W6B Мы видим, что каждое поколение при траектории развития В находится в лучшем положении, чем при траектории развития А. Вариант развития В, таким образом, по критерию Парето-опти-мальности всегда превосходит вариант А. Но вариант развития В приходится отклонить с позиции целей устойчивости, так как благосостояние в этом случае ухудшается с течением времени. Хотя траектория В доминирует над траекторией А, общество, преследующее цели устойчивости, выберет траекторию Л, так как только на ней выполняется условие не снижающегося с течением времени социального благосостояния.

Эти рассуждения подтверждают также и сомнения относительно господствующего в литературе мнения, будто из принципа устойчивости следует теория справедливости Роулса (см. п. 2.2.1). По критерию Роулса, как мы видели, из альтернативных долгосрочных вариантов развития общества следует выбирать тот, при котором уровеньблагосостояния поколения, обеспеченного хуже всего, должен быть как можно выше. Без сомнения, при варианте развития В (рис. 5.3) самое плохо обеспеченное поколение (7) имеет все же лучшие условия существования, чем самое плохо обеспеченное поколение варианта А (1). Таким образом, в соответствии с критерием Роулса следовало бы предпочесть вариант неустойчивого развития В варианту устойчивого развитию Л.

5.4. Политика устойчивости

В этом разделе мы обратимся к возможностям государственной политики по стимулированиу устойчивого развития. При этом особенно интересным представляется вопрос о том, на сколько политика устойчивого развития отличается от экологической и ресурсной политики, ориентированной на максимизацию благосостояния общества. Этот аспект, безусловно, наиболее важен для оценки идей устойчивого развития как самостоятельной, ориентированной на практику парадигмы.

Чтобы выявить политическую значимость идеи устойчивого развития, недостаточно ограничиться только лишь сопоставлением траекторий устойчивого и социально оптимального развития. Необходимо учитывать и тот факт, что действительная ситуация (в терминологии теоретических моделей, — ситуация равновесия) не совпадает с ситуацией социального оптимума. В дальнейшем мы, прежде всего, рассмотрим все возможные (те, которые мы только сможем себе представить) варианты «ресурсной ситуации» по устойчивому, максимизирующему благосостояние, и рыночно равновесному распределению. Мы упростим рассмотрение тем, что под устойчивым развитием будем понимать такой тип экономики, при котором должное место уделяется экологическому «коридору» в смысле сохранения человеческого существования (SDE). Идея экологического коридора представлена минималь-

ным (допустимым) запасом некоторого возобновимого ресурса RSD. Обозначим рыночно равновесный запас ресурса через fi", а оптимальный с позиции максимизации благосостояния — через R". При этом мы исходим из того, что в состоянии рыночного равновесия нет полной интернализации внешних эффектов (экстерналий) и существует проблема ресурсов открытого доступа. Тогда равновесный уровень запаса ресурса будет ниже социально-оптимального. Мы выбираем такое положение вещей, чтобы увидеть различный характер «требований» концепции максимизации благосостояния и концепции устойчивости относительно экономико-политических вмешательств в функционирование рынка. Случай I RSD < R'.

В этом случае установление цели устойчивого развития не означает никакого обязательного ограничения для экономического процесса. Минимальный запас ресурса, необходимый для поддержания устойчивости, будет сохранен также и в не откорректированном (или только лишь немного скорректированном) рыночном равновесии. В этом случае, таким образом, не нужно никакой особенной «политики устойчивости». То, что требование максимизации благосостояния предполагает регулирование рыночно равновесного распределения посредством интернализации внешних эффектов, с позиции устойчивости не имеет значения. Случай II

R' < RSD < R".

В этом случае условие устойчивости — непременное сохранение запаса ресурса в течение времени хотя бы на уровне RSD — при рыночно равновесном развитии экономики не выполняется. Правда, расхождение между рыночно равновесным и социально оптимальным развитием (относительно запаса ресурса R) еще больше. Требование политики максимизации общественного благосостояния в экономическом процессе, таким образом, еще радикальнее, чем требование устойчивости развития. Требование устойчивости в этой ситуации «устраняется»более ограничительной (стремящейся к максимизации общественного благосостояния) политикой. Если рассматривать максимизацию общественного благосостояния как устаревшую, а сохранение устойчивости как новую цель, то стремление к этой новой цели не имеет никаких политических последствий. Случай III ft < rsd.

Вышеописанная ситуация изменяется при переходе к третьему случаю. Здесь принцип устойчивости требует поддержания запаса естественного ресурса на более высоком уровне, чем это предусматривается целью максимизации общественного благосостояния. Устойчивость выставляет более жесткие требования к экономическому процессу. Это означает, что в данной ситуации необходима политика устойчивости, которая являлась бы более решительной и радикальной, чем политика максимизации социального благосостояния при том, что последняя подразумевает интернализацию всех внешних эффектов. Только в этом случае требование устойчивого развития становится действенным элементом общественного развития.

Из этих рассуждений должно стать ясным, что здесь принцип устойчивости приводит к ограничениям экономического процесса, которые не могут быть выведены из предпочтений современного поколения. Эти предпочтения, включая временную компоненту, уже содержатся в функции общественного благосостояния. Очевидно, что ограничительная политика в этом плане должна натолкнуться на сильнейшее сопротивление при попытке ее реализации. В демократических обществах проведение политики вопреки предпочтениям граждан государства сопровождается особыми трудностями, но и диктатуры, разумеется, вовсе не являются гарантами устойчивости.

К несчастью, получается, что шансы на проведение самостоятельной политики устойчивого развития именно тогда слабее всего, когда она особенно насущна для поддержания жизненных основ человечества.

Однако сами предпочтения (а также служащие реализации принципа устойчивости технологии) не являются постоянными. Предпочтениямогут изменяться в ходе общественной дискуссии и при выдвижении различных конкурирующих идей, а технологии (хотя и не бесконечно) способны следовать в русле технического прогресса. Нельзя, таким образом, исключить, что этическое качество современного поколения (в плане осознания большей ответственности перед последующими поколениями) может измениться в лучшую сторону в ходе общественной дискуссии и что благодаря совершенствованию ресурсосберегающих технологий могут быть снижены издержки проведения политики устойчивого развития. Если это удастся, то функция общественного благосостояния и кривая трансформации (показывающая распределение ресурсов между различными поколениями) изменятся таким образом, что конфликт целей максимизации общественного благосостояния, с одной стороны, и устойчивости, с другой стороны, потеряет свою остроту. Говоря техническим языком, изменение в сознании людей и развитие ресурсосберегающих технологий переведут состояние экономики из области случая III в область случая II.

При обсуждении силы технического прогресса с точки зрения потенциала перемещения кривой трансформации благосостояния экономическая наука может исходить из определенных традиций. При трансформации предпочтений, напротив, аналитический (и политико-консультативный) арсенал экономической теории значительно слабее. Экономическая наука объясняет, как правило, изменения в решениях индивидуумов как последствия изменений в тех ограничениях, при которых действуют носители решений при условии неизменных предпочтений. Но сами изменения предпочтений всегда рассматривались «на обочине» научной мысли (см. также: PelegB., Yaari М., 1973).

Здесь речь не идет о попытке представить еще один вариант формирования нового социалистического человека (в данном случае нового экологического человека). Мы вовсе не хотим завершить наши рассуждения высказыванием американских моралистов: «Do the right, thingsh («Все делайте правильно!» — Прим. науч. ред.). Мы хотим лишь привлечь внимание экономистов к исследованию изменений в предпочтениях (первый шаг) и, далее, к развитию экономических подходов для объяснения этих изменений в предпочтениях людей (второй шаг). При этом особенно эффективной представляется совместная работа экономистов и психологов (подробнее об этом см.: Frey В. S., 1990). Чрезвычайная общественно-политическая актуальность конфликта между максимизацией общественного благосостояния и устойчивостью представленного нами случаем III должна быть достаточным основанием для движения научной мысли в этом направлении.

После поставленного нами выше вопроса, насколько вообще политика устойчивости или экологическая и ресурсная политика, ориентированная на достижение благосостояния, могут изменить не откорректированное рыночное равновесное распределение ресурсов, мы теперь обратимся к рассмотрению тех средств, которые могут быть использованы в обеих этих конкурирующих концепциях для достижения соответствующих целей.

Последствия, вытекающие из обеих рассмотренные выше концепций, отличаются друг от друга несущественно. Доминирующее в ресурсной экономике стремление к эффективности не столь уж противоречит парадигме устойчивого развития. Напротив, при применении неэффективных инструментов ресурсной политики ресурсы истощаются, и они уже навсегда утрачиваются для будущих поколений. По крайней мере, в долгосрочной перспективе верно высказывание, что более притязательные цели охраны окружающей среды и сбережения ресурсов могут быть с общественно-политической точки зрения осуществлены только тогда, когда эти цели достигаются с меньшими жертвами. Так, для многих авторов, усиленное и более последовательноеприменение инструментов, предложенных традиционной экологической и ресурсной экономикой, представляется особенно хорошим средством реализации новой концепции (устойчивого развития) (см. также: Kirschgassner G., 1997, S. 25; NutzingerH. G., 1997).

Этим можно объяснить тот факт, что авторы, верные принципу устойчивости, отдают предпочтение инструментам, ориентированным на стимулирование (например экологической налоговой реформе) (см.: Kirschgassner G., 1997) по тем же причинам, как это постоянно имеет место в экологической и ресурсной экономике, ориентированной на благосостояние.

В любом случае можно легко установить особенное «родство» определенных концепций устойчивости с отдельными элементами инструментария, предлагаемого экологической и ресурсной экономикой, ориентированной на максимизацию благосостояния. Так, стратегии интернализации внешних эффектов (см.: Endres А., 2000) особенно хорошо «уживается» с концепцией слабой устойчивости. Оба подхода требуют экономической оценки потерь в области естественных ресурсов. С критическим пониманием устойчивости концепция интернализации внешних эффектов как единственная политическая стратегия совместима только тогда, когда соблюдены те ограничения физических величин, которые определяются экологическим коридором. Там, где это не соблюдено, интернализация должна быть дополнена соответствующими «качественными» ограничениями. Хуже всего концепция интернализации сочетается с идеей строгой устойчивости. Присущая интернализации монетаризация природного капитала по сути своей чужда идее строгой устойчивости.

Со строгим пониманием устойчивости корреспондируют «ориентированные на стандарты» инструменты экологической и ресурснойэкономики (цель которой состоит в повышении благосостояния), особенно сертификаты и метод «цена-стандарт» (см. также: EndresA., 2000). Из строгой ориентированности на сохранение запаса ресурса в концепции критической устойчивости внутри категории эффективных, ориентированных на стандарты подходов предпочтение, вероятно, будет отдаваться подходам, регулирующим объемы, а не цены. Так, например, сертификаты на выбросы демонстрируют гораздо большую экологическую эффективность, чем налоги на эмиссию (см. также: Endres А., 2000). Это наблюдение можно, пожалуй, обобщить и перенести на осуществляемый ресурсным менеджментом выбор между подходами, ориентированными на объемы и на цены. Однако, методы, регулирующие объемы, должны быть оформлены таким образом, чтобы их общеизвестные слабые стороны, например недостаточную способность индуцировать новые ресурсосберегающие технологии, можно было бы по возможности нейтрализовать (см. также: Endres А., 2000).

В целом из того, что в картине устойчивого развития центральное значение придается аспектам долгосрочное™ должен следовать тот факт, что и способностям инструментов экологической политики индуцировать технический прогресс в сфере ресурсосберегающих технологий также отводится ключевая роль (о центральной роли технического прогресса в концепции устойчивого развитая в практическом аспекте см. также: Minsch J., u. а., 1996).

Для экономиста по «природе» своей близка идея использовать экономические подходы для достижения любой заданной цели, будь это и цель устойчивости. Так, перечень руководящих принципов для перехода к устойчивой экономике, приведенный Т. Титенбергом (Tietenberg Т., 1998, р. 435), лишь в некоторых позициях (например, п. 4) отличается от перечня принципов традиционной экономики благосостояния.

Full cost principle — принцип интернализации. Все потребители ресурсов окружающей среды должны в полной мере нести вызванные этим потреблением издержки.

Cost effectiveness principle — принцип эффективности издержек. Любая экологическая политика должна проводиться по принципуэффективных затрат так, чтобы с заданными издержками достигалось максимальное качество окружающей среды.

Property rights principle — принцип имущественных прав. Права собственности на естественные ресурсы должны установливать-ся таким образом, чтобы создавались предпосылки для ответственных действий.

Sustainability principle — принцип устойчивости. Современное потребление ресурсов должно осуществляться способом, согласующимся с потребностями будущих поколений. Максимизация дисконтированной стоимости потоков полезности должна приниматься как руководящий принцип только до тех пор, пока она служит выбору различных вариантов аллокации ресурсов, удовлетворяющих критерию устойчивости.

Informational principle — принцип открытости информации для потребителя: Все члены общества должны располагать как можно более полной информацией об экологических последствиях современных решений, для того чтобы они с максимальной эффективностью могли бы способствовать переходу общества к устойчивому развитию.

И в заключение хотелось бы еще раз указать на «родственность» обеих конкурирующих парадигм сбережения ресурсов в отношении вытекающих из них экологической и ресурсной политик.

Как политика, ориентированная на максимизацию общественного благосостояния, так и политика, ориентированная на устойчивость, все больше сталкивается с ограниченностью возможностей решения проблем на национальном уровне. О каких бы проблемах окружающей среды или использования ресурсов мы ни говорили — будь то неэффективная аллокация ресурсов вследствие наличия внешних эффектов и ресурсов открытого доступа или же угроза для устойчивого развития, — они не могут быть решены отдельными государствами в одиночку. К сожалению, найти путь к международной кооперациигосударств в этом направлении совсем не просто. Это верно даже при том благоприятном условии, что все правительства заинтересованы в корректировке «неправильных» аллокаций ресурсов или же в достижении устойчивости развития. Оптимальный менеджмент естественных ресурсов на мировом уровне или же глобальное устойчивое развитие являются, по сути, общественными благами, при децентрализованном предложении которых возникают проблемы обеспечения, вызванные наличием «безбилетных пассажиров». А для централизованного распределения этих благ не хватает межнационального института, обладающего необходимыми полномочиями и компетенцией. Эти непростые проблемы по оформлению интернационального облика подобных организаций встают не только перед политикой, ориентированной на устойчивое развитие, но также и перед политикой, имеющей целью улучшение распределения ресурсов с точки зрения экономики благосостояния. Также и с позиции инструментальной перспективы здесь можно согласиться с X. Г. Нутцингером (см.: Nutzinger Н. G., 1998), который пишет, что «прежнее разграничение между «ортодоксальной» экономикой окружающей среды и «гетеродоксаль-ной» (т. е. отклоняющейся от ортодоксальной, устоявшейся позиции — Прим. науч. ред.) экологической экономикой потеряло свое значение. Это является важным шагом вперед на пути движения практической экономической политики к устойчивому развитию».