Глава 11 формирование экономики власти (1928—1940 годы)

Глава 11 формирование экономики власти (1928—1940 годы)

Процесс свертывания нэпа и формирование командно-административной системы

Процесс свертывания нэпа начался постепенно, и вроде бы ничто его не предвещало. Экономическое развитие страны в 1924/1925 хозяйственном году еще не ощущало замедления темпов роста.

Но, как отмечалось в главе 10, к середине 1920-х годов пропорции обмена между промышленным и сельскохозяйственным секторами экономики стали заметно нарушаться. Промышленность не поставляла в деревню нужного количества своей продукции. Сельское хозяйство, в свою очередь, с перебоями снабжало города сырьем и продовольствием, а также сдавало недостаточное количество зерна на экспорт для закупок за границей необходимого промышленного оборудования. Таким образом, осенний кризис хлебопоставок, который произошел в 1925 году, был не случайным, а закономерным явлением.

Крестьянство не стремилось расширять свое производство, так как промышленные товары становились все дороже, и к тому же все явственнее ощущался их дефицит. В 1925/1926 хозяйственном году свыше 400 млн пудов хлеба не было вывезено на рынок и оставлено в крестьянских амбарах. В 1926/1927 хозяйственном году предназначенного на продажу хлеба оказалось еще меньше, чем в предыдущем году, хотя государственные и кооперативные организации, казалось, до предела мобилизовали свои усилия по заготовке хлеба. Но его натуральные запасы в крестьянских хозяйствах все росли и уже приближались к 1 млрд пудов.

Во второй половине 1926 года перед правительством встал вопрос, в каком направлении будет развиваться экономика страны дальше. Еще в конце 1925 года был созван XIV съезд РКП(б), где был утвержден «курс на индустриализацию». На этом съезде со своим мнением выступила «новая оппозиция» во главе с Г. Зиновьевым и Л. Каменевым. Эта группа приводила аргументы в пользу более резкого повышения налогов на зажиточные слои крестьянства. Она настаивала на возвращении к принудительным методам изъятия сельскохозяйственной продукции, заменив известный лозунг «лицом к деревне» на лозунг «кулаком по деревне». Через год их поддержал Л. Троцкий. Он считал, что единственным источником пополнения государственного бюджета служит крестьянство, которое следует облагать повышенными налогами, даже несмотря на то, что это может привести к разрыву «союза рабочего класса с крестьянством».

Другая часть руководства партии, так называемые правые уклонисты (Н. Бухарин, А. Рыков, М. Томский) все еще держались принципов «хозрасчетного социализма». «Программа 1925 года» Бухарина по отношению к крестьянству была сконцентрирована в его лозунге «Обогащайтесь!», что означало мирное, традиционное развитие экономики. «Правые» выступали за сохранение рыночных отношений между городом и деревней, предлагали поддержать индивидуальные хозяйства путем повышения закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию и увеличения налогов на «кулаков», считали, что в первую очередь надо развивать легкую промышленность. Они были против ускоренных темпов индустриализации и принудительного кооперирования крестьян* .

По словам Н. Валентинова, редактировавшего тогда «Торгово-промышленную газету», программа правых уклонистов имела сходные черты с программой П. Столыпина с той лишь разницей, что Столыпин был уверен, что его реформы рассчитаны на вечность, в то время как программа Бухарина подчеркивала временный характер частного хозяйства на земле.

* В сентябре 1928 года Н. Бухарин опубликовал в «Правде» статью «Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года», где выражал беспокойство нарастающим дисбалансом в экономике. В этой статье Бухарин приводил данные о снижении доходов крестьян от продажи пшеницы в три раза за период с 1925 по 1928 год из-за «неправильной политики цен на зерно и другие продукты сельского хозяйства». Этой ценовой политикой он объяснял причины кризиса хлебозаготовок. Полемическая сущность данной статьи была направлена против Троцкого, но поскольку он был уже удален из коридоров власти, в качестве оппонента здесь подразумевался И. Сталин, который позже, конечно же, припомнил Бухарину это выступление.

Со всей очевидностью вопрос о методах проведения хлебозаготовок превращался из чисто хозяйственного в политический. От его решения зависела судьба нэпа, будущее «хозрасчетного социализма». Если бы правительство поддерживало развитие рыночных отношений, то следовало повысить закупочные цены на продукцию сельского хозяйства до равновесных и одновременно повысить налоги на крестьянство. Новые цены смогли бы стимулировать рост государственных закупок хлеба, а налоги — развивать производство. Но на практи 

ке эти экономические стимулы не были использованы. Государство постоянно повышало налоги на крестьянские хозяйства по сравнению с уровнем налогообложения на другие слои общества.

Например, в 1925/1926 хозяйственном году крестьянин платил с 250 руб. такую же сумму налогов, как мелкий коммерсант с 1200 руб., а рабочий — с 3800 руб. А заготовительные цены на основные сельскохозяйственные продукты в течение нескольких лет оставались на уровне середины 1920-х годов. Если в 1913 году за проданный пуд ржи крестьянин мог купить 5,48 м хлопчатобумажных тканей, или 103 фунта соли, или 8,24 фунта сахара, то в 1927 году он мог купить за тот же пуд ржи, проданный государству, соответственно, 2,55 м ткани, или 61,9 фунта соли, или 3,93 фунта сахара.

Между тем с 1928 года наблюдался быстрый рост цен в розничной торговле на все промышленные и продовольственные товары. Кроме того, разрыв в ценах государственных и частных заготовок хлеба достигал 100\%. Крестьяне предпочитали продавать зерно через частные каналы по более высоким ценам, что приводило к снижению объемов заготовок, поскольку государственные цены едва покрывали производственные издержки.

Заготовительный кризис, трудности с продовольствием позволили Сталину разгромить «новую оппозицию», а Зиновьева и Каменева — исключить из членов партии. При этом руководители страны фактически приняли их программу ускоренной индустриализации за счет крестьянства, и дальнейшее развитие страны осуществлялось в полном соответствии с рецептами «новой оппозиции» и троцкистов.

Постепенно государство возрождало чрезвычайные меры времен «военного коммунизма». С этой целью уже в конце 1927 года началась конфискация хлебных излишков, незаконные обыски крестьянских амбаров, установление постов на дорогах, препятствовавших привозу хлеба на городские рынки. К осени 1928 года повсеместно началось применение чрезвычайных мер по отношению к кулакам, а кое-где и к середнякам. Ситуация с хлебозаготовками в 1927 и 1928 годах становилась все более напряженной.

В деревни из городов были направлены тысячи членов партии для принудительного изъятия хлеба. На поиски спрятанного зерна привлекались воинские части, а также деревенские бедняки, которым полагалось при этом до 25\% конфискованного хлеба за низкую плату или бесплатно.

Для активизации процесса хлебозаготовок и оказания давления на «держателей» хлеба во многих районах страны устанавливался так называемый общественный бойкот по отношению не только к кулакам, но и к середнякам. Этот бойкот принимал порой дикие и бесчеловечные формы: с домов срывали крыши, взламывали двери погребов, заливали печи водой, чтобы их нельзя было топить в морозные дни, забивали окна досками, лишая людей света, их не допускали к колодцам за водой, отказывали в приеме молока на молокозаводах, лишали медицинской помощи, исключали из школы детей, чьи родители подвергались бойкоту и т.д.

В открытых выступлениях 1928 года И.В. Сталин (1879—1953) еще требовал отменить различные нарушения «революционной законности» по отношению к крестьянам, называя их «рецидивами продразверстки», и даже настаивал на некотором повышении заготовительньгх цен на хлеб. Но на закрытых пленумах ЦК Сталин требовал применения к кулакам жестких мер, ускорения процесса коллективизации, резко критиковал «некоторых товарищей», выступавших за развитие нормальных рыночных отношений в деревне. Он считал, что надо без колебаний демонтировать шатающийся механизмрыночной экономики, заменив его командными методами, которые полностью отвечали социалистическим идеалам. Начинать этот демонтаж Сталин предлагал с деревни, не дожидаясь, пока она снова поднимется против советской власти.

В итоге нэп был полностью свернут. «Союз пролетариата и крестьянства», который, по словам Ленина, являлся основным условием строительства социализма, превратился в систему внеэкономической эксплуатации деревни, неэквивалентного обмена, выкачивания ресурсов из сельского хозяйства в пользу гипертрофированного развития промышленности.

* Именно в этот период вновь, как и в годы «военного коммунизма», в общественной жизни появляется военная терминология: «фронтработ», «кампания», «битва», «прорыв» и т.д. Как нечто само собой разумеющееся воспринимается дух армейской дисциплины. Даже одежда руководителей партии и государства тех лет напоминает военную форму: гимнастерки, кожанки, френчи, галифе, фуражки, армейские сапоги и др.

Итак, следует признать, что заготовительные кризисы 1926— 1928 годов означали полное свертывание новой экономической политики, поскольку она вписывалась лишь в обстановку «гражданского мира». Командная же система могла существовать только в условиях чрезвычайного напряжения сил, путем устрашения, террора, всеобщего подчинения приказам* , что противоречило сущности нэпа.

Следует задуматься, насколько командная экономика есть объективный этап исторического развития страны? Или все же это отклонение от нормального хода истории под влиянием чрезвычайных и субъективных обстоятельств?

Широко распространено мнение о том, что свертывание нэпа произошло в ответ на внешнюю опасность со стороны «капиталистического окружения», которая заставила проводить в СССР форсированную индустриализацию за счет других секторов экономики и снижения уровня потребления. Но в конце 1920-х — начале 1930-х годов угроза войны была относительно небольшой, поскольку западным странам в тот период было просто не по силам ввязываться еще в одну войну. Угроза войны была только предлогом для свертывания нэпа. На самом деле существовали более глубокие причины.

Свертывание нэпа было выгодно определенным влиятельным силам внутри страны, а именно бюрократическому аппарату, который имел собственные интересы, отличные от интересов рабочих и крестьян. Сразу же после революции аппарат стал жить в соответствии с этими интересами, стремясь к узурпации власти, подчиняя себе всю экономическую и политическую жизнь страны.

В период «военного коммунизма», когда существовала опасность военного поражения страны, бюрократический аппарат еще как-то сдерживал себя, поступался своими интересами во имя сохранения главного. После окончания Гражданской войны номенклатура была вынуждена согласиться с нэпом, хотя в этот период ее бюрократические полномочия были существенно ограничены. Политика свертывания нэпа продемонстрировала полную победу интересов номенклатуры над экономическими интересами всех других слоев общества, победу политики над экономикой.

Административная система не свалилась с неба, как снег на голову, она не являлась результатом злого умысла «вредителей». Эта система вызревала в недрах нэпа и стала следствием развития бюрократического аппарата без контроля со стороны общества.

Дело в том, что политическая система на протяжении 1920-х годов была шагом назад не только по сравнению с февралем 1917 года, когда российское общество переживало бурный период демократизации, но и по сравнению с дореволюционными годами (начиная с 1905 года). Многопартийность, просуществовавшая в стране более 20 лет, была уничтожена полностью именно в период нэпа, когда была запрещена деятельность всех оппозиционных партий и создана жесткая централизованная система, ядром которой стала Коммунистическая партия. Советы потеряли свою прежнюю роль, а все важнейшие вопросы в центре и на местах решались руководителями единственной партии. А если принять во внимание неразвитость демократических традиций, низкий уровень политической культуры большинства населения страны, то, можно сказать, все это сыграло роковую роль в судьбе нэпа.

Целенаправленное свертывание нэпа в стране шло по всем направлениям. Уже в 1927 году для промышленных предприятий стал устанавливаться государственный производственный план. В конце 1929 года тресты потеряли хозяйственную самостоятельность и постепенно превратились в посредническое звено системы управления. В годы первой пятилетки они и вовсе прекратили свое существование.

Синдикатам, напротив, были переданы дополнительные функции в сфере планового регулирования деятельности предприятий. В том же 1929 году они были преобразованы в промышленные объединения (главки), которые так же, как и во времена «военного коммунизма», составляли жестко централизованную управленческую систему. Синдикаты уже больше не занимались оптовой торговлей, поскольку ее заменили централизованным распределением по фондам и нарядам. К концу 1930 года прямые договорные поставки между производителями и потребителями составляли только 5\% от общего объема реализуемой промышленной продукции, тогда как всего год назад они составляли 85\%. В 1932 году ВСНХ был преобразован в три наркомата: легкой, тяжелой и лесной промышленности.

В начале 1930-х годов происходит почти полное вытеснение частного капитала из различных секторов экономики. Так, если в 1928 году доля частных предприятий в промышленности составляла 18\%, то в 1933 году — всего 0,5\%. В сельском хозяйстве этот процесс имел такую динамику: с 97\% в 1928 году до 20\% в 1933 году, в розничной торговле — с 24\% до нуля. К этому же времени были практически аннулированы все иностранные концессии.

В 1930 году прошла налоговая реформа. Вместо 63 различных налогов и платежей в бюджет, которые регулировали производственную деятельность предприятий, было введено два основных вида: налог с оборота и отчисления от прибыли (для колхозов устанавливался один вид — подоходный налог). Но поскольку предприятия функционировали на основе обязательных плановых заданий, то налоги уже не осуществляли свою регулирующую роль, а всего лишь обеспечивали доходы для государственной казны. Все остальные виды налогов стали ненужными, и их просто ликвидировали.

На протяжении 1930—1932 годов фактически было покончено с рыночными методами и в кредитной системе. Кредит как таковой (т.е. предоставление подлежащих возврату ссуд под определенный процент) был заменен централизованным финансированием. Был запрещен коммерческий кредит между предприятиями, отменялось вексельное обращение. Упразднялся долгосрочный кредит для государственных предприятий, ему на смену пришло безвозвратное финансирование на инвестиционные цели. Долгосрочное кредитование сохранялось только для колхозов, промысловой и потребительской кооперации. Ранее самостоятельные банки стали подчиняться наркомату финансов. Банки по своей сути уже больше не являлись кредитными учреждениями. На их счетах находились лишь собственные финансовые ресурсы государственных предприятий и бюджетные ассигнования, предназначенные для капитальных вложений, к тому же эти ресурсы можно было использовать только в строгом соответствии с планом.

В связи с ликвидацией кооперативных банков все операции по краткосрочному кредиту перешли к Госбанку, который сосредоточил у себя до 97\% всего объема краткосрочного кредитования. Для оставшихся к тому времени немногочисленных частных предприятий стали просто недоступны какие-либо формы кредитов. К концу 1930-х годов в стране осталось всего семь банков: Госбанк, Внешторгбанк и пять банков долгосрочных вложений (в 1959 году эти пять банков влились в Стройбанк и, таким образом, в СССР осталось всего три банка).

Постепенно стало происходить расстройство денежной системы,

созданной при наркомфине Г. Сокольникове в 1922—1924 годах. Если сначала государство еще поддерживало эту систему, то уже в 1925 году началась заметная инфляция. Денежная масса в обращении с февраля по октябрь 1925 года увеличилась на 52\%, что привело к резкому росту цен на свободном рынке, которые государство не могло регулировать.

Госбанк начал широкомасштабную денежную эмиссию. Денежная масса, которая в 1926/1927 хозяйственном году составляла 1,3—1,4 млрд руб., в 1933 году достигла 8,4 млрд руб., а в 1937 году — 11,2 млрд руб. Цены свободного рынка тут же отреагировали на эмиссию: в 1932 году по сравнению с 1927/1928 хозяйственным годом они выросли почти в восемь раз, в том числе на промышленные товары — более чем в пять раз, а на продукцию сельского хозяйства — почти в 13 раз.

Государство пыталось удержать цены в оптовой и розничной торговле на стабильном уровне, но это привело к острому товарному дефициту, вследствие чего со второй половины 1928 года вводится карточная система распределения* . Первоначально карточки были введены в некоторых, а потом и во всех городах страны, сначала на хлеб, затем — на основные продовольственные товары и далее — на промышленные товары широкого потребления.

В 1929 году, который был относительно благополучным, по карточкам каждый рабочий получал примерно 600 г хлеба в день, член семьи — 300 г; жиров — от 200 г до 1л растительного масла в месяц, 1 кг сахара в месяц и т.д. К 1934 году карточное распределение из централизованных фондов распространялось на 40 млн человек, еще 10 млн человек снабжались из местных фондов. Но поскольку карточки отоваривались с большим трудом, в 1931 году стали распространяться еще и ордера, которые распределялись между работниками в зависимости от их производственных показателей. По ордерам можно было купить дополнительно некоторые дефицитные товары.

* В конце 1920-х годов в печати снова появились статьи, где всерьез обсуждался вопрос об отмирании денег, о переходе к безденежному распределению продуктов. Поэтому восстановление карточной системы рассматривалось не как вынужденная, временная мера, а как непременное условие для дальнейшего продвижения к социализму. Так же положительно оценивалось решение правительства о переходе от свободной оптовой торговли к централизованному распределению инвестиционных товаров. И хотя позже эти взгляды были названы «левым загибом», они отражали общее негативное отношение к рыночным методам в экономике.

В стране существовала значительная разница в ценах на одни и те же товары. Можно назвать по меньшей мере шесть различных видов цен: 1) государственные, «нормированные» цены на товары, отпускаемые по карточкам; 2) цены так называемого коммерческого фонда на товары, которые отпускались в городах сверх карточной нормы; 3) «среднеповышенные цены» устанавливались на товары, продаваемые в рабочих районах; они занимали промежуточный уровень между государственными и коммерческими ценами; 4) цены на товары в «образцовых» магазинах были гораздо выше коммерческих. Этими магазинами пользовались различные категории руководящих работников; 5) цены в торгсинах*; 6) рыночные цены.

Самые высокие цены, естественно, были на рынках, причем рыночные цены росли гораздо быстрее, чем цены в государственной торговле. Так, если разрыв между ними в 1927/1928 хозяйственном году составлял 1,3 раза, то к 1932 году — 5,9 раза.

Что касается сельского населения, то здесь не было карточного распределения. Существовавшая на селе сеть магазинов снабжалась плохо, а цены в них устанавливались на уровне городского коммерческого фонда и даже на уровне рыночных цен.

В конце 1934 года было принято решение об отмене с 1 января 1935 года карточек на хлеб, муку и крупу. В октябре 1935 года была отменена карточная система на все продовольственные товары, а с 1 января 1936 года — на все прочие товары. Это мероприятие проходило под лозунгом повышения жизненного уровня населения в результате выполнения заданий первой пятилетки. Но в действительности все оказалось далеко не так. Одновременно с отменой карточек были ликвидированы «нормированные» и коммерческие цены, а введены «единые цены» на промышленные и продовольственные товары. Единые цены были значительно выше прежних нормированных, по которым люди платили за продукты по карточкам. Так, если в 1933 году нормированная цена за 1 кг хлеба была 60 коп., а коммерческая — 3 руб., то единая цена стала 1 руб. Цена сахара соответственно была 2 и 10 руб., а стала 4 руб. и т.д.

Средняя заработная плата рабочего в середине 1930-х годов равнялась 150—200 руб., пенсия — 25—50 руб., причем пенсии по старости получали далеко не все категории населения. К тому же рабочие и служащие ежегодно были обязаны подписываться на государственные займы в размере двух-четырехнедельного заработка.

* Торгсин — специальная торговая организация, продававшая внутри страны товары на золото и иностранную валюту. Выдаваемые взамен золота и валюты боны являлись особым покупательным средством наряду с рублем.

Экономисты подсчитали, что среднемесячная заработная плата рабочего в 1913 году позволяла купить 333 кг черного хлеба, или 21 кг масла, или 53 кг мяса, или 83 кг сахара. В 1936 году рабочий мог купить на свою среднемесячную заработную плату гораздо меньше продуктов, а именно: 241 кг хлеба, или 13 кг масла, или 19 кг мяса, или 56 кг сахара. В годы нэпа рабочие тратили на питание примерно 50\% своей заработной платы, а в 1935 году — 67,3\%*.

Квартирная плата составляла незначительную часть совокупных расходов семьи, поскольку основные затраты по содержанию жилищного фонда несли сами предприятия или городские коммунальные службы. В 1929—1932 годах население городов увеличилось почти на 43\% — с 28 до 40 млн человек. В эти же годы жилищный фонд увеличился на 22 млн кв. м, т.е. на душу городского населения прибавилось менее двух кв. м, к тому же в основном рабочие жили в коммунальных квартирах с минимальными удобствами или совсем без удобств.

Итак, начиная с 1929 года в экономике утвердилась административная система управления, которая фактически вернула страну к политике «военного коммунизма», но уже в новых условиях. Директивное плановое распределение ресурсов и продукции окончательно вытеснило рыночные отношения. К концу первой пятилетки полностью сформировалась сверхцентрализованная экономика, которая с незначительными модификациями просуществовала в СССР до конца 1980-х годов.

Коллективизация сельского хозяйства

На XV съезде партии (1927) был утвержден курс на коллективизацию сельского хозяйства. При этом решительно заявлялось, что создание коллективных хозяйств должно быть сугубо добровольным делом самих крестьян. Но уже летом 1929 года начавшаяся коллективизация приняла далеко не добровольный характер. С июля по декабрь 1929 года было объединено около 3,4 млн крестьянских дворов, или 14\% от их общего числа. К концу февраля 1930 года уже насчитывалось 14 млн объединившихся крестьянских хозяйств, или 60\% их общего числа.

* В конце 1936 года цены на некоторые продовольственные и промышленные товары составляли: белый хлеб — 1,2 руб., мясо — от 5 до 9 руб./кг, картофель — 0,4 руб./кг, сало — 18 руб./кг, мужские туфли — 290 руб., дамские туфли — 280 руб., мужское пальто — 350 руб., мужская рубашка — от 39 до 60 руб.

Повсеместная коллективизация, необходимость которой обосновал И. Сталин в статье «Год великого перелома» (ноябрь 1929 года), пришла на смену чрезвычайным мерам по хлебозаготовкам. В этой статье утверждалось, что широкие слои крестьянства готовы к вступлению в коллективные хозяйства, подчеркивалась также необходимость решительного наступления на кулачество. В декабре 1929 года Сталин объявил о конце нэпа и переходе от политики ограничения кулачества к политике ликвидации кулачества как класса.

В декабре 1929 года руководство партии и государства предложило провести сплошную коллективизацию с установлением жестких сроков. Так, в Нижнем Поволжье, на Дону и на Северном Кавказе ее следовало завершить к осени 1930 года, в Центрально-Черноземньгх областях и районах степной Украины — к осени 1931 года, в Левобережной Украине — к весне 1932 года, в остальных районах страны — к 1933 году.

Для проведения коллективизации из городов в деревни направили 25 тыс. рабочих-коммунистов, которым были даны большие полномочия по насильственному объединению крестьян. Тех, кто не хотел идти в общественное хозяйство, могли объявить врагами советской власти.

Еще в 1928 году был принят закон «Об общих началах землепользования и землеустройства», по которому новым совместным хозяйствам устанавливались определенные льготы при получении кредитов, уплате налогов и др. Им была обещана техническая помощь: к весне 1930 года планировалось поставить на село 60 тыс. тракторов, а через год — 100 тыс. Это была огромная цифра, если учесть, что в 1928 году в стране имелось всего 26,7 тыс. тракторов, из которых около 3тыс. — отечественного производства. Но поставка техники шла очень медленно, поскольку основные мощности тракторных заводов вошли в строй только в годы второй пятилетки.

* Созданный в это время Колхозцентр требовал в районах сплошной коллективизации осуществить обобществление 100\% тяглового скота и коров, 80\% — свиней, 60\% — овец и птиц.

На первом этапе коллективизации еще не совсем было ясно, какую форму примут новые хозяйства. В некоторых регионах они становились коммунами с полным обобществлением материальных условий производства и быта. В других местах принимали форму товариществ по совместной обработке земли (ТОЗ), где обобществление проходило не полностью, а с сохранением индивидуальных крестьянских наделов. Но постепенно основной формой объединения крестьян стали сельскохозяйственные артели с обобществлением основных материальных ресурсов (земли, тяглового и крупного рогатого скота, техники) и с сохранением личного подсобного хозяйства крестьян*. Позже сельскохозяйственные артели (коллективные хозяйства) повсеместно получили название колхоз, под которым они и вошли в историю СССР.

Наряду с колхозами в этот период получили развитие и советские хозяйства — совхозы, т.е. сельскохозяйственные предприятия, принадлежавшие государству. Но их количество было невелико. Если в 1925 году в стране насчитывалось 3382 совхоза, то в 1932 году — 4337. В их распоряжении было примерно 10\% всей посевной площади страны.

В начале 1930 года руководству страны стало очевидно, что невероятно высокие темпы коллективизации и связанные с ними потери наносят вред самой идее объединения крестьян. К тому же весенняя посевная кампания находилась под угрозой срыва. 2 марта 1930 года в газете «Правда» была опубликована статья И. Сталина «Головокружение от успехов», в которой он возложил всю вину за нарушения и искажения генеральной линии партии на местных руководителей и исполнителей.

После публикации статьи было позволено выходить из колхозов тем, кого заставили войти туда насильно. Колхозы стали разваливаться, как карточные домики, так как крестьяне массово покидали их. В Центрально-Черноземных областях, например, где к марту 1930 года было охвачено коллективизацией 82\% хозяйств, к маю осталось лишь 18\% крестьянских дворов, входящих в колхозы.

Но осенью, после уборки урожая, кампания по обобществлению крестьянских хозяйств началась с новой силой. В сентябре 1931 года было снова объединено около 60\%, в 1934 году — 75\%, а к лету 1936 года — 90\% хозяйств.

Одновременно с объединением крестьянских дворов в колхозы шел процесс раскулачивания, в ходе которого у зажиточных крестьян изымали имущество, землю, а их самих с семьями, детьми и стариками высылали в отдаленные необжитые районы, направляли на лесозаготовки и в концлагеря, лишая всех политических и гражданских прав. С конца 1929 до середины 1930 года было раскулачено свыше 320 тыс. кулацких хозяйств, а их имущество стоимостью более 115 млн руб. передано в неделимые фонды колхозов, что составило более 34\% всей стоимости колхозного имущества.

Раскулачивание привело к тому, что деревня лишилась наиболее крепких, предприимчивых хозяев, которые могли держаться твердо и независимо. Кроме того, судьба раскулаченных и выселяемых на Север и в Сибирь крестьян должна была служить примером того, как советская власть расправляется с теми, кто не идет в колхозы.

Раскулачиванию подлежали не только кулаки. Основную долю среди них составляли крепкие середняцкие хозяйства, которые и отдаленно не подходили под категорию кулаков. Следует отметить, что четкого определения «кулак» не было. Кулаками считали и тех, кто нанимает батраков, и тех, у кого в хозяйстве есть две лошади или две коровы, или просто крепкий большой дом. Поскольку не было точных критериев, то для разных регионов устанавливалась своя норма раскулачивания. И если норма коллективизации была везде единой — 100\%, то норма раскулачивания — разной, в среднем 5—7\% от общего количества крестьянских дворов.

Если же для выполнения разнарядки по раскулачиванию не хватало кулацких хозяйств, сюда присоединяли так называемых подкулачников, т.е. крестьян из числа середняков и даже бедняков, которых подвергали репрессиям вместе с кулаками как «сочувствующих». В отдельных районах на каждого выселенного кулака приходилось по три-четыре высланных «подкулачника».

Имеются свидетельства того, что крестьяне Украины, Кубани, Дона, Средней Азии, Сибири с оружием в руках выступали против коллективизации. На Северном Кавказе и в ряде районов Украины против крестьян были направлены регулярные части Красной армии. Крестьяне, пока хватало сил, отказывались идти в колхозы, старались не поддаваться агитации и угрозам. Они не желали передавать свое имущество в общественную собственность, предпочитая оказывать пассивное сопротивление всеобщей коллективизации, сжигать постройки, уничтожать скот, поскольку переданный в колхоз скот все равно чаще всего погибал из-за отсутствия подготовленных помещений, кормов и ухода.

О размерах катастрофического сокращения поголовья свидетельствуют такие цифры: если в 1928 году в стране было 33,5 млн голов лошадей, то в 1932 году их осталось 19,6 млн; коров — соответственно 70,5 и 40,7; свиней — 26,0 и 11,6; овец и коз — 146,0 и 52,1 млн голов. В общей сложности за 1929—1934 годы погибло почти 150 млн голов скота, а их ценность намного превышает ценность выстроенных в это время огромных заводов и фабрик. На протяжении последующих десятилетий страна так и не смогла полностью преодолеть последствия этого бедствия, испытывая постоянную нехватку продовольствия. Это огромное сокращение поголовья происходило несмотря на то, что в начале 1930 года были приняты специальные постановления правительства, запрещавшие убой скота под угрозой штрафов, конфискации имущества и уголовного наказания.

Истребление скота, полная дезорганизация работы в колхозах, репрессии по отношению к кулакам, резкий рост объема вывезенного из деревни продовольствия привели в 1932—1933 годах к страшному голоду, по своим масштабам далеко оставившему за собой голод 1921—1922 годов. Но если в 1921 году советское правительство обращалось к западным странам за помощью, то теперь власти старательно замалчивали факт продовольственной катастрофы, о которой долгое время запрещалось сообщать в печати под страхом наказания.

Особенно тяжелой была весна 1933 года на Украине, хотя в 1932 году было собрано хлеба не меньше, чем в предыдущем году. На Украине, которая всегда славилась своими урожаями, вымирали от голода целые семьи и села. Крестьяне направлялись в город, надеясь там получить продукты питания. Они шли пешком, так как купить билет на поезд можно было только по справкам, заменявшим паспорта, но эти справки имели немногие крестьяне. В городах обстановка была тоже очень напряженной, продовольствия не хватало даже по карточкам. Люди стояли в очередях за хлебом по несколько суток, умирая прямо на улицах, не получив ничего.

Политическое руководство страны не стремилось спасать голодающих от смерти не потому, что в стране не было хлеба, а потому, что оно пыталось таким образом ослабить крестьянство как независимую политическую силу, заставить крестьян согласиться с коллективизацией.

Демографические итоги коллективизации были катастрофическими. Если во время Гражданской войны в ходе «расказачивания» (1918—1919) было уничтожено около 1 млн казаков на юге России, и это было огромной бедой для страны, то гибель в мирное время населения с ведома собственного правительства можно рассматривать как трагедию. Число жертв периода коллективизации точно подсчитать не представляется возможным, поскольку данные о рождаемости, смертности, общей численности населения после 1932 года в СССР перестали публиковать*.

* И. Сталин, беседуя с У. Черчиллем в 1942 году в Москве, сказал, что в годы коллективизации «бедняки» расправились с десятью миллионами «кулаков», причем «громадное большинство» было «уничтожено», а остальные отправлены в Сибирь. Сопоставляя различные источники, можно сказать, что страна потеряла от коллективизации и голода 1930-х годов до 15 млн человек.

В эти же годы деревня пережила и огромные социальные потери, когда фактически произошел разгром векового хозяйственного уклада. Коллективизация привела к раскрестьяниванию деревни, в результате чего аграрный сектор лишился миллионов самостоятельных работников, «старательных» крестьян, превратившихся в колхозников, которые, потеряв собственность, нажитую предыдущими поколениями, утратили интерес к эффективному труду на земле.

Следует еще раз подчеркнуть, что основной целью коллективизации было решение зерновой проблемы, поскольку изымать сельскохозяйственную продукцию у колхозов было гораздо удобнее, чем у миллионов разрозненных крестьянских хозяйств. Но форма изъятия продукции у колхозов в пользу государства была найдена не сразу. Первоначально только что созданные колхозы включили в систему контрактации, т.е. в систему договоров об обязательной поставке сельскохозяйственной продукции государству в обмен на товары промышленного производства. В 1933 году она была заменена системой обязательной сдачи продукции (так называемая первая заповедь колхозника) по твердым нормам с каждого гектара посевных площадей и твердым государственным ценам. Таким образом, колхозы постепенно потеряли свой исходный кооперативный характер и превратились в государственные предприятия, включенные в государственные планы по производству и сдаче сельскохозяйственной продукции. Более того, те немногочисленные крестьяне, которые не входили в колхозы, также были обязаны сдавать государству свою продукцию: мясо, молоко, шерсть, зерно, картофель и др.

Следует особо подчеркнуть, что четверть века (с 1929 по 1953 год) закупочные цены на основную сельскохозяйственную продукцию оставались почти неизменными, в то время как розничные цены постоянно росли. Если взять индекс цен в государственной и кооперативной торговле 1928 года за 1, то в 1932 году он составил 2,6, а в 1940 году — 6,4. Это объясняется тем, что практически весь объем заготовок продовольствия на селе производило Всесоюзное объединение «Заготзерно». В 1935 году, например, этот монопольный скупщик закупал у колхозов и совхозов пшеницу в основных зерносеющих районах страны по 80 коп. за центнер (в ценах 1961—1991 годов), а продавал ее по 10,4 руб., из которых 1,5 руб. шло на покрытие расходов самого «Заготзерна», а 8,9 руб. изымалось в государственный бюджет в качестве налога с оборота, и таким образом происходило финансирование индустриализации за счет сельского хозяйства.

В это же время происходило постоянное отставание темпов роста закупочных цен от розничных цен на продовольственные

товары. Если общий индекс государственных розничных цен с конца 1920-х до начала 1950-х годов вырос более чем в десять раз, то заготовительные цены на картофель в эти же годы выросли в 1,5 раза, на крупный рогатый скот — в 2,1 раза, свиней — в 1,7 раза, молоко — в 4 раза.

И хотя расходы на оплату труда, на закупку техники, семян, удобрений были весьма небольшими, колхозы, как правило, имели очень невысокие доходы. Большинство колхозов были убыточными, а их убытки погашались за счет государственных кредитов, которые обычно не возвращались, а списывались. Совхозам, как известно, являвшимся государственными предприятиями, просто предоставлялись дотации из государственного бюджета. Так, в 1940 году себестоимость центнера зерна в совхозах составляла примерно 3 руб., а заготовительная цена в среднем равнялась 86 коп. И подобная практика была распространенным явлением долгие годы.

С 1930 года в колхозах началось широкое распространение трудодней, которые служили условной единицей соизмерения затрат труда отдельных членов колхоза и определения их доли в конечных результатах деятельности хозяйства. Нормы выработки и расценки за выполнение определенных работ утверждались в каждом отдельном хозяйстве. Трудодень соответствовал единице простого неквалифицированного труда, затраченного человеком в течение рабочего дня, и на его основе соизмерялись затраты сложного труда (например, за работу колхозного сторожа начислялся один трудодень, а доярки — два трудодня). Еженедельно в трудовую книжку колхозника записывалось количество выработанных им трудодней. В конце года после обязательных поставок продукции и расчетов с государством весь оставшийся фонд оплаты труда делился на общее количество трудодней всех членов колхоза (определялся «вес» одного трудодня), а потом происходило начисление продукции на трудодни отдельных колхозников. Распределение происходило главным образом в натуральной форме, поскольку в 1930 году правительство и Колхозцентр запретили использовать денежную форму оплаты труда в колхозах.

Как показывала практика многих лет, за работу в общественном хозяйстве колхозники получали по трудодням буквально копейки, а порой и вовсе ничего, так как оказывалось, что после расчетов с государством и банком у хозяйств не оставалось средств для оплаты трудодней. Так, в относительно благополучном 1939 году из 240 тыс. колхозов страны в 15,7 тысячи хозяйствах люди не получили на трудодни вообще ничего.

Был установлен минимум трудодней, который необходимо было выполнить колхозникам, работая в общественном хозяйстве. К нарушителям трудовой дисциплины применялись меры строгого наказания вплоть до уголовного. Позже одной из распространенных форм наказания стало изъятие у этих колхозников приусадебных участков, что фактически означало для них нищету и голод, ведь других источников продовольствия у крестьян не было*.

Особо сложные времена для колхозников наступили с введением в 1932 году паспортной системы в СССР. Паспорта могли получить только жители городов, рабочих поселков, новостроек. Колхозники паспортов не получали. Чтобы сменить место жительства (уехать в город, на стройку), крестьяне должны были получить справку из сельсовета, но это было ограничено многими обстоятельствами. Таким образом, долгие годы (до середины 1960-х годов) колхозники были принудительно прикреплены к земле, работали, как на барщине, получая при этом за свой труд скудную плату

В июне 1929 года в стране были созданы государственные машинно-тракторные станции (МТС), где сосредоточивалась сельскохозяйственная техника для обработки полей и уборки урожая, поскольку техники не хватало для того, чтобы обеспечить ею каждый колхоз, да и квалифицированные кадры механизаторов еще не были подготовлены в нужном количестве. Каждая МТС обслуживала несколько колхозов в округе. За свою работу МТС брали плату натурой — примерно 20\% урожая у тех хозяйств, чьи поля они обрабатывали. В 1932 году в стране было 2446 таких станций, которые имели 74 тыс. тракторов. Они обрабатывали около половины всех посевных площадей колхозов.

* Трудодень как основная форма учета и оплаты труда в колхозах просуществовал в СССР до середины 1950-х годов, когда повсеместно стали переходить к гарантированной денежной оплате труда на основе государственных норм, распространенных в совхозах.

** ГПУ — государственное политическое управление при Наркомате внутренних дел РСФСР было создано в 1922—1923 годах как орган по охране государственной безопасности.

На практике МТС осуществляли еще и политический контроль за хозяйствами, для чего при МТС были созданы политотделы под руководством ГПУ**, которые выявляли разного рода «вредителей». Так, в 1933 году были арестованы по обвинению во вредительстве 34,4\% всех колхозных кладовщиков, 25\% бухгалтеров, потому что Сталин в одном из выступлений указал, что врагами советской власти в деревне после кулаков являются счетоводы, кладовщики, завхозы.

Каковы же были итоги первых лет коллективного ведения сельского хозяйства? Предполагалось, в частности, что валовой сбор зерна сразу же после объединения крестьян увеличится примерно вдвое, но в действительности он снизился в 1928—1934 годах почти на 8\%. Средняя урожайность зерна в 1932 году составила 5,7 ц с гектара против 8,2ц в 1913 году. Но зато заметно выросли объемы государственных заготовок зерна (см. таблицу 11-1).

Насильственная коллективизация привела к снижению эффективности сельскохозяйственного производства, поскольку принудительный труд оказался менее производительным, нежели он был в частных хозяйствах. Снижение уровня эффективности аграрного сектора можно проследить и на примере экспорта хлеба. Так, за годы первой пятилетки было вывезено всего 12 млн т зерна, т.е. в среднем по 2— 3 млн т ежегодно, тогда как в 1913 году Россия экспортировала более 9 млн т при производстве 86 млн т.

Увеличение государственных закупок в 1928—1935 годах можно было обеспечить без чрезвычайного напряжения и потерь, связанных с коллективизацией, так как темпы ежегодного прироста во второй половине 1920-х годов составляли стабильно не менее 2\%. Если бы страна продолжала развиваться такими же умеренными темпами и дальше, то к 1940 году среднегодовой сбор зерна составил бы примерно 95 млн т. При этом крестьянство не только не стало бы жить хуже, чем в 1920-е годы, но и смогло бы дать средства на индустриализацию и прокормить городское население. Это произошло бы только в том случае, если бы в деревне сохранились крепкие крестьянские хозяйства, охваченные кооперацией.

На II съезде колхозников-ударников в 1935 году был принят «Устав сельскохозяйственной артели», в соответствии с которым колхозники получали право иметь небольшие приусадебные участки, держать корову, свиней, овец, птицу. Излишки продукции с приусадебного участка можно было реализовывать на городских рынках, на которых горожане покупали значительную часть продовольствия.

Об уровне эффективности сельскохозяйственного производства в конце 1930-х годов можно судить по такому показателю, как доля единоличных и подсобных хозяйств в производстве основных видов продукции. И хотя на долю этих хозяйств приходилось лишь 13\% посевных площадей страны, в них производилось 65\% общего объема картофеля, 48\% овощей, основная масса фруктов и ягод, 12\% зерна. Кроме того, эти хозяйства, имевшие 57\% крупного рогатого скота (в том числе 75\% коров), 58\% свиней, 42\% овец и 75\% коз, произвели 72\% всего мяса в стране, 77\% молока, 94\% яиц. И это при том, что в этих хозяйствах не было никакой техники по сравнению с колхозами. Таким образом, коллективные хозяйства играли ведущую роль лишь в производстве зерна, сахарной свеклы, подсолнечника и других технических культур, а основная часть продовольствия, как и до коллективизации, поступала от единоличных хозяйств и приусадебных участков крестьян.

Первые пятилетние планы и ход их выполнения

Сразу же после Октябрьской революции руководители страны стали воплощать в жизнь идею о высокоиндустриальном обществе с плановой экономикой. В 1921 году в нашей стране был создан совершенно новый государственный орган — Государственный плановый комитет (Госплан), который должен был вырабатывать единый генеральный государственный план развития народного хозяйства. К 1925 году Госплан начал ежегодно публиковать контрольные цифры, фактически являющиеся годовым планом страны.

В 1926 году к Госплану начали переходить основные регулирующие функции в народном хозяйстве, которые ранее принадлежали наркомату финансов. Особенно заметно это проявлялось в том, что жесткая денежно-кредитная политика потеряла свою самостоятельную силу, а на первые роли вышел процесс разработки перспективных планов. Тем

более что к этому времени во всех партийных документах понятие «социализм», «светлое будущее» и «перспективное планирование» начали выступать как синонимы.

Именно в это время появляется тезис о сочетании годового, пятилетнего и генерального планов (так называемая цепочка Кржижановского). Будучи председателем Госплана, Г. Кржижановский утверждал, что «годовой план — это больше всего план эксплуатационный... Генеральный план, охватывающий 10—15-летний период, прежде всего имеет строительную концепцию, план пятилетний представляет и часть эксплуатационного плана, и часть плана строительства».

Генеральный (перспективный) план объявлялся главным, приоритетным, и все силы направлялись на его разработку, выдвигались новые научные подходы, включая идеи экономико-математического моделирования. Но на практике все это было сопряжено с большими трудностями. Не хватало специалистов, средств и времени, руководители страны постоянно требовали быстрых решений. Если плановые разработки не предоставлялись в срок или в них недостаточно отражалась «генеральная линия партии», специалисты оказывались жертвами репрессий.

Истины ради следует сказать, что генеральный план было сложно разрабатывать не только по этим причинам. Очень скоро выяснилось, что он просто не нужен, поскольку не мог принести практической пользы командной системе. Ведь вся экономическая жизнь страны строилась по логике «железного» плана-расписания, в центре которого находился годовой (и даже квартальный) план. В начале 1930-х годов конкретные работы над генеральным планом прекратились. Чаще всего о нем вспоминали лишь в целях пропаганды преимуществ социализма, его устремленности в будущее.

* Выбору пятилетия в качестве основы перспективного планирования следовало дать объяснение. Вот какие аргументы высказывал Г. Кржижановский по этому поводу: «Во-первых, потому, что пятилетний срок является достаточно охватывающим для строительства крупных хозяйственных сооружений... Во-вторых, потому, что в нашем сельском хозяйстве наблюдается известная цикличность, позволяющая именно для периода в пять лет положить в основу перспективного учета среднюю урожайность... И наконец, в-третьих, что разбивка генерального плана на пятилетние циклы имеет свои удобства в подразделении общих хозяйственных заданий на крупные строительные этапы, позволяющие сконцентрировать мысль проектирующих на основных, важнейших моментах хозяйственного строительства».

Такая же судьба ожидала и пятилетний план, несмотря на то, что все силы специалистов были брошены на составление этих планов и слово «пятилетка» стала символом строящегося социализма*. Как показала практика, пятилетний план так и не стал основным звеном в системе планирования, поскольку объективная логика развития народного хозяйства оказывалась в противоречии с установками партии в каждый конкретный период.

Экономика страны продолжала развиваться по объективно существующим циклам и колебаниям. А это не соответствовало стремлению руководителей страны заложить в пятилетние планы принцип постоянного и неуклонного роста производства, якобы присущего только социалистической экономике, что приводило к неизбежному волюнтаризму при решении хозяйственных задач. И несмотря на то, что колебания в экономике все же происходили, советская статистика не должна была показывать имеющиеся факты падения производства в тех или иных сферах, а наука о планировании должна была соответствовать задачам «генеральной линии партии».

Итак, в марте 1926 года Советом Труда и Обороны было принято решение о разработке перспективных планов по отдельным отраслям, как правило, на пятилетний период, а в 1927 году экономисты приступили к разработке первого пятилетнего плана, в котором намечалось развитие всех регионов страны и максимальное использование всех ресурсов в целях прежде всего индустриализации экономики. Первоначально выполнение этого плана должно было начаться осенью 1928 года, но к этому времени он еще не был готов.

Разработкой детального плана занимались две группы специалистов, первая из которых представляла Госплан. Эта группа предлагала составить план с учетом развития различных секторов экономики, их взаимоувязки и равновесия. Вторая группа экономистов, представлявшая ВСНХ, основное внимание уделяла развитию тяжелой промышленности, а остальные отрасли должны были развиваться в зависимости от этого решающего, по их мнению, сектора экономики. В конце концов верх взяла вторая группа, поддержанная высшим руководством страны. Ставилась задача: за 10 лет преодолеть путь, на который другие страны потратили 50—100 лет, догнать и перегнать эти страны в техническом отношении, иначе, по выражению Сталина, «нас сомнут». Целенаправленную политику на установление небывало высоких темпов роста тяжелой промышленности (1928—1940) в ущерб другим секторам экономики принято называть политикой Большого скачка*.

* Подобную политику в 1950—1960 годах воплотили на практике руководители Китая.

В декабре 1927 года на XV съезде партии были приняты директивы по составлению первого пятилетнего плана развития народного хозяйства. В целом эти директивы можно было выполнить: первоначально в них были заложены среднегодовые темпы прироста промышленной продукции 16\%. Но в апреле 1929 года на XVII партийной конференции был утвержден отправной, или исходный, вариант пятилетнего плана, где ежегодные темпы прироста составляли уже 18\%. Затем и эти цифры были пересмотрены, а отправной вариант стал называться минимальным, оппортунистическим, враждебным. Вскоре был составлен оптимальный вариант, в котором уже стояли цифры 20—22\%. Но едва были приняты эти оптимальные цифры, Сталин поднял их на более высокий уровень (так называемый исправленный вариант). И если еще совсем недавно, в 1926 году, он критиковал Троцкого за его идею о «сверхиндустриальном» развитии*, то в начале 1930 года цифры Троцкого уже казались Сталину «плюгавыми».

* Например, Троцкий выдвигал идею о строительстве электростанции на Днепре. Сталин отвечал на это, что Днепрострой потребует несколько сотен млн руб. и что строительство в настоящее время такой станции сравнимо с тем, как если бы «мужик, скопивший несколько копеек, вместо того чтобы починить плуг, купил себе граммофон». Но буквально через несколько лет строительство Днепрогэса началось.

Те экономисты, которые сомневались в реалистичности выполнения нового, исправленного варианта, «вычищались» из экономических и статистических институтов, из плановых органов как вредители, стремящиеся затормозить индустриальное развитие СССР. Ко всем рассуждениям о необходимости сбалансированного развития народного хозяйства стали относиться с подозрением. На смену изгнанным экономистам пришли новые, согласные подтвердить расчетами требуемые от них явно невыполнимые цифры. Ниже приводится таблица, по которой можно сравнить различные варианты пятилетнего плана.

То же самое было запланировано и по другим отраслями экономики* . Но руководству страны и этого было мало. Был выдвинут лозунг: «Темпы решают все!» В декабре 1929 года на съезде ударников было предложено выполнить пятилетку за четыре года. В феврале 1931 года Сталин говорил уже о возможности и необходимости выполнения плана в основных отраслях за три года. Цифры опьяняли всех — и руководителей, и рядовых граждан страны, все жили в мире фантазий. Цифры уже ничего не означали, они становились лишь символами близкого всеобщего счастья.

На выполнение этих фантастических планов привлекалось все больше рабочих. Темпы прироста занятых в промышленности и на стройках были очень высоки. Так, если в 1928 году количество рабочих составляло 4,6 млн человек, то в 1932 году их насчитывалось 10 млн человек, а к 1940 году — 12,6 млн человек, т.е. за годы первых пятилеток численность рабочих увеличилась почти в три раза.

В 1931 году была закрыта биржа труда и было торжественно провозглашено отсутствие в СССР безработицы раз и навсегда. Основная часть занятых в промышленности пополнялась за счет миллионов крестьян, зачастую неграмотных, не умевших обращаться с инструментами, не имевших понятия о производственной дисциплине. Повсеместно не соблюдались требования техники безопасности. Люди получали отравления в помещениях без вентиляции, серьезные увечья на стройках, погибали от электрического тока и т.д.

Бурный рост городского населения вел к катастрофическому ухудшению жилищных условий. Повсеместно сколачивались деревянные бараки с нарами, на многих стройках люди жили в палатках, глиняных мазанках, землянках. В старых промышленных городах семейные люди жили в перенаселенных общежитиях с коридорной системой (в так называемых казармах, построенных еще до революции), в подвалах больших домов.

* Подробное изложение заданий на первую пятилетку составило три обширных тома, которые были изданы Госпланом дважды. Позже таких подробных, детально обоснованных пятилетних планов не было. Программа второй пятилетки (1933—1937) была изложена всего в одном томе (кстати сказать, ее утвердили лишь осенью 1934 года.). Третий пятилетний план (1938—1942) был утвержден в 1939 году и в развернутом виде не был опубликован вовсе. Была издана только небольшая книга тиражом в 3тыс. экземпляров, которая содержала «изложение проекта».

Летом 1931 года была объявлена война существовавшей еще со времен «военного коммунизма» уравниловке в заработной плате. Переход к неравенству становился определенной политической акцией, неравенство в оплате провозглашалось теперь нормальным социалистическим явлением. Была установлена новая тарифная система с ее обязательными атрибутами: тарифной сеткой, ставками, разрядами, нормами выработки для рабочих, окладами для инженерно-технических работников. Заметно выросла разница в оплате труда. Квалифицированные рабочие стали получать в четыре-восемь раз больше, чем неквалифицированные рабочие. Еще большая разница устанавливалась между рабочими и аппаратом управления, администрацией предприятий, которые получали в восемь-тринадцать раз больше, чем рабочие, не считая привилегий при распределении дефицитных товаров и услуг.

Помимо материального поощрения, была разработана и внедрена достаточно сложная система нематериальных стимулов — присуждение почетных званий (Герой Социалистического Труда, заслуженный строитель и т.п.), орденов и медалей. Кстати, их вручение всегда сопровождалось значительными материальными поощрениями: премиями, дополнительными льготами в приобретении различных товаров, особыми продовольственными пайками, получением благоустроенных квартир, продвижением по службе. Были учреждены специальные магазины и столовые для различных категорий «знатныхлюдей», орденоносцев. В эти же годы устанавливается иерархия среди артистов, вводится звание народный артист СССР с соответствующими привилегиями.

К тем, кто выражал недовольство, применялась целая система наказаний. Их могли не только уволить с работы, но и лишить продовольственных карточек, выселить с заводской жилплощади и даже арестовать. Рабочим объясняли, что все трудности — временные, что очень скоро наступит счастливая жизнь. Но этому мешают вредители, которые пробираются во все сферы народного хозяйства.

Начиная с 1930 года в стране было проведено несколько громких процессов против тех, кто якобы умышленно мешал строительству нового общества. В августе 1930 года состоялся суд над группой ученых-бактериологов во главе с профессором Каратыгиным. Они обвинялись в организации массового падежа лошадей в деревнях. В сентябре 1930 года была расстреляна группа из 48 руководителей пищевой промышленности, которая, по мнению обвинителей, организовала в стране продовольственные трудности. В ноябре—декабре 1930 года проходил суд над Промышленной партией, которой предъявлялось обвинение в злостном вредительстве в различных промышленных центрах. Вскоре было объявлено о ликвидации общесоюзных «вредительских центров», куда кроме Промышленной партии входили Союзное бюро ЦК меньшевиков и Трудовая крестьянская партия. При подготовке к судебным процессам в стране были арестованы известные ученые-аграрники, экономисты, управленцы из числа старых специалистов, в том числе Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, В.Г. Громан, В.А. Ларичев, Л.К. Рамзин, Н.Н. Суханов, Л.Н. Юровский и многие другие. Начинались судебные процессы, для проведения которых явно не хватало свидетелей и вещественных доказательств. Все это было грандиозной судебной фальсификацией, а признания подсудимых вырывались под моральным и физическим давлением. Позже почти все обвиняемые погибли в тюрьмах и лагерях, и лишь в 1950— 1960 годах они были реабилитированы.

Из-за тяжелых условий труда на промышленных предприятиях и стройках возросла миграция рабочих по стране в поисках лучших условий жизни. На новом месте устроиться на работу было нетрудно, поскольку повсеместно требовались рабочие руки. В связи с этим государство провело ряд мероприятий, которые были направлены на прекращение постоянного передвижения людей. Как отмечалось выше, в конце 1932 года в стране была введена система внутренних паспортов и прописки. Еще совсем недавно паспорта осуждались, их называли важнейшим орудием полицейского надзора в странах капитала, теперь их стали называть важнейшим достижением на пути к социализму. Паспорта и прописка ограничивали свободу передвижения людей, помогали осуществлять контроль за ними.

Было объявлено о запрете на увольнение рабочих по собственному желанию. Наркомтруд получил право переводить квалифицированных рабочих и специалистов на работу в любое место страны и любую отрасль экономики, не спрашивая на то согласие самого работника. Таким образом государство стало полностью контролировать место работы и место жительства советских граждан.

* В 1933 году были полностью ликвидированы профсоюзы как самостоятельная общественная организация. Они были слиты с наркоматом труда «по просьбе самих профсоюзов», как было записано в постановлении правительства.

В эти же годы был принят ряд законов, направленных на укрепление трудовой дисциплины. Прежде всего директора предприятий получили большие полномочия по управлению всеми сторонами производственной деятельности. Они могли единолично уволить рабочих, не согласовывая это, как раньше, с профсоюзными комитетами*. За прогулы, т.е. самовольный невыход на работу, рабочего могли уволить или отдать под суд (по закону 1932 года прогулом считалось отсутствие на работе в течение дня без уважительной причины). Правда, и сами директора находились под постоянным контролем: если предприятие не выполняло план или выпускало некачественную продукцию, директор мог попасть под суд.

* По этому закону рассматривались дела о хищении производственного имущества и оборудования заводов, фабрик, колхозов, совхозов, государственных торговых организаций и т.д. С 7 августа 1932 года по 1 января 1933 года только в РСФСР по этому закону было осуждено 76 961 человек, из них к высшей мере — 2588, к 10-летнему заключению — 49 360; с 1 января 1933 года по 1 мая 1933 года всего было осуждено 81 253 человека, из них к высшей мере — 4183, к 10-летнему сроку — 68 329 человек; с 1 мая по 1 июля 1933 года соответственно — 49 689, 1392 и 41 219 человек.

** Кстати, именно в 1940 году были отменены два общегосударственных нерабочих дня: День свержения самодержавия и День Парижской коммуны. В середине 1930-х годов был установлен 12-дневный ежегодный отпуск для рабочих и служащих. Его продолжительность была неизменной до середины 1960-х годов.

августа 1932 года был принят самый жестокий закон того времени «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности» (в народе его называли «закон о колосках»). В соответствии с этим законом в качестве судебной репрессии применялась высшая мера наказания — расстрел с конфискацией всего имущества. При смягчающих обстоятельствах расстрел мог заменяться лишением свободы сроком не менее 10 лет также с конфискацией имущества. Действие закона распространялось на обширный круг преступлений, в том числе хищение, спекуляцию, мошенничество и пр. Этот закон также очень сурово карал людей за совершение весьма незначительных преступлений: за кражу буханки хлеба, пары обуви или белья, за подобранные в поле после уборки колоски или картошку*.

качестве еще одного примера государственного регулирования всех сторон жизни граждан страны можно привести установление с августа 1929 года «непрерывки». Семидневная неделя упразднялась, вместо нее устанавливалась пятидневка — четыре дня рабочих, а пятый — выходной, который приходился на любой день недели. Известный писатель Л. Кассиль восторженно писал, что это было сделано для уничтожения сонного провала воскресного дня, чтобы страна находилась в постоянном бодрствовании. Эта система породила массу неудобств, но отменена была лишь в 1940 году, когда трудящимся снова предоставили право отдыхать в воскресенье**.

В 1932—1933 годах при подведении итогов первого пятилетнего плана

началось откровенное жонглирование цифрами*. Зачастую итоги пятилетки оценивались в несопоставимых показателях. Там, где налицо было явное невыполнение плана, сравнение проводилось с 1913 годом и т.д. Утверждалось, что план «по основным показателям» выполнен. В 1933 году было объявлено, что первая пятилетка выполнена досрочно: за 4 года и 3 месяца. В действительности это было совсем не так. Даже по официальным данным национальный доход за 1929—1933 годы вырос только на 59\% вместо 103\% по плану, продукция промышленности — на 102\% вместо 130\%, а продукция сельского хозяйства сократилась на 14\% вместо запланированного роста на 55\%.

Почти в два раза меньше, чем планировалось, было произведено электроэнергии, стали, проката, чугуна, нефти, бумаги, хлопчатобумажных тканей и др. А такой продукции, как минеральные удобрения, тракторы, а