§ 7. литературная жизнь во второй четверти xix века

§ 7. литературная жизнь во второй четверти xix века

Время, последовавшее за восстанием декабристов, было одним из мрачных периодов в истории русской литературы XIX века. Следствие над декабристами показало, что лучшие писатели или участвовали в антиправительственных организациях, или были близки к ним. Просвещение и литература были официально признаны главными очагами революционной крамолы и потому стали первыми жертвами реакции, подверглись всевозможным ограничениям и запретам. Отношение царя к литературе достаточно четко определено дореволюционным исследователем М. Н. Лемке: «Николай I не признавал литературы как таковой, то есть свободной и независимой. Литература должна быть верной слугой его режима, постоянно точным барометром царской политики».39

Первым в ряду мероприятий, призванных реализовать эту программу, стало принятие в 1826 году нового цензурного устава, скоро получившего выразительное название «чугунного». Он состоял из 230 параграфов, предусматривавших все возможные случаи и запрещения печатного слова. По новому уставу безусловно отвергались произведения, в которых подвергались сомнению религиозные догмы, ослаблялось почтение к правительству, порицалась монархическая форма правления или высказывались предположения о государственных преобразованиях. Как остроумно заметил цензор С. Глинка, «руководствуясь этим уставом, можно было и молитву «Отче наш» истолковать якобинским наречием».40 И действительно, в соответствии с новым уставом цензоры начали настоящий поход против литературы и периодической печати. Действие устава 1826 года усугублялось тем, что общее наблюдение за деятельностью цензурных комитетов было возложено на III отделение. При этом цензоры обязаны были не только отклонять «вольнодумные» сочинения, но и сообщать о них в III отделение. В 1828 году помимо цензурных комитетов право цензуры было предоставлено министерству внутренних дел, министерству иностранных дел, ведомству путей сообщения и многим другим правительственным органам, вплоть до главного управления государственного коневодства. В результате, как справедливо заметил цензор профессор А. В. Никитенко, лиц, ведающих цензурой, стало больше, чем книг, печатавшихся в течение года.

В 1830 году последовало запрещение печатать анонимные произведения. По этому поводу Никитенко записал в своем дневнике 30 декабря 1830 года: «Подарок русским писателям в новом году, в цензуре получено повеление, чтобы ни одно сочинение не допускалось к печати без подписи авторского имени. Истекший год вообще принес мало утешительного для просвещения в России. Над ним тяготел унылый дух притеснения. Многие сочинения в прозе и стихах запрещались по самым ничтожным причинам, можно сказать, без всяких причин, под влиянием овладевшей цензурной паники...».41 Как видим, даже наиболее просвещенные члены цензурных комитетов были возмущены ужесточившимися правительственными нападками, жертвами которых нередко наряду с авторами становились и сами цензоры. Когда, например, в I книге «Московского вестника» за 1830 год была напечатана заметка Аксакова, высмеивающая какого-то министра, дававшего рекомендацию чиновнику, и заметка не понравилась в Петербурге, то цензор С. Н. Глинка был посажен на московскую гауптвахту.42

Главным направлением цензурной политики 30-50-х годов XIX века явилось стремление к ликвидации передовой периодической печати. Именно борьба с прогрессивной журналистикой рассматривалась как первоочередная обязанность цензуры. И результаты этой деятельности не замедлили сказаться. В 1830 году была запрещена «Литературная газета» А. Дельвига, в 1832 году журнал «Европеец» Киреевского, в 1834 году был закрыт один из лучших журналов того времени «Московский телеграф» Полевого, в 1836 году «Телескоп» Надеждина. Наступила, как острили современники, «полная свобода молчания». Реакционному направлению внутренней политики сопутствовала реакция духовная. Создание III отделения и корпуса жандармов, расширение полицейских мер в борьбе с крамолой, ужесточение цензурной политики, преследование прогрессивно мыслящих людей — все это проходило на фоне распространявшейся на все сферы государственной жизни реакционной идеологии, которая нашла свое выражение в теории «официальной народности».

Постепенно меняется общественная атмосфера, осторожнее становятся разговоры. В салонах, литературных кружках люди опасаются теперь «неугодных правительству» мыслей и выражений. Меняются взгляды нетвердых в своих убеждениях, недавно еще прогрессивно настроенных современников. Бывший участник «Арзамаса», просвещенный вельможа, литератор и ценитель искусства С. С. Уваров становится не только министром просвещения, но и автором пресловутой «теории официальной народности». Вместе с ним высоко поднимаются по служебной лестнице тоже бывшие «арзамасцы» Блудов и Дашков. Итоговый доклад Следственной комиссии по делу декабристов был написан недавним арзамасцем («Кассандрой») и либералом Д. Н. Блудовым, чья долгая и блистательная карьера как раз и началась с другого документа — «Донесения Следственной комиссии», позднее размноженного и переведенного на французский язык, в котором Северное и Южное общества были названы «скопищем кровожадных цареубийц». Позднее Александр Тургенев, бывший также «арзамасцем» и братом Николая и Сергея Тургеневых, причастных к декабристским организациям, встретив Блудова в доме Карамзиных, не подал ему руки.

Ренегаты были и в литературной среде. После 14 декабря 1825 году крайне реакционную позицию занял журналист Ф. В. Булгарин. Поляк по происхождению, он был офицером русской армии, затем перебежал к Наполеону. В 1819 году он появился в Петербурге, сблизился с передовыми кругами литераторов, особенно с Грибоедовым, Рылеевым и А. Бестужевым. Но после событий 14 декабря 1825 года быстро и настолько успешно «поправел», что сделался любимцем Бенкендорфа, а издаваемая им газета «Северная пчела» стала единственной русской газетой, читаемой в Зимнем дворце, за что в иностранной прессе получила название придворной газеты. В среде литераторов укрепилось мнение, что Булгарин стал просто агентом III отделения. Не случайно Пушкин в своих эпиграммах называл его «Видоком Фигляриным», намекая на сходство с известным французским полицейским сыщиком. В другой широко распространенной эпиграмме автор которой остался неизвестным, Булгарин именуется «восьмым чудом» света:

У него завидный нрав,

Неподкупен, как Иуда,

Храбр и честен, как Фальстаф,

………………………………….

Но страшитесь с ним союза,

Не разладитесь никак:

Он с французом — за француза,

С поляком — он сам поляк...

Он с лакеем важный барин,

С важным барином — лакей.

Кто же он? То сам Булгарин...

Позицию Булгарина разделяли журналисты Греч, Сенковский, поэт и драматург Кукольник.

Русская журналистика 30-40-х годов XIX века, несмотря на все правительственные ограничения, продолжала занимать значительное место в общественной и культурной жизни страны. Журналы и газеты 30-х годов были поставлены на более солидную экономическую основу, были лучше организованы и выходили регулярнее, чем в начале века. Разнообразнее стали отделы, посвященные художественному творчеству, критике, науке. Значительное место стала занимать реклама. Характерной чертой журналистики этого периода было идейное размежевание изданий — на прогрессивные и консервативные. Появляются издания и откровенно проправительственной ориентации. Ими были прежде всего газета Булгарина «Северная пчела» (1826-1864) и журналы «Северный архив». (1822-1828), «Сын Отечества», соиздателем которого он стал в 1825 году, (в 1829 году «Сын Отечества и «Северный архив» слились), а также журнал «Библиотека для чтения» О. И. Сенковского. «Северная пчела», редактировавшаяся Булгариным и Гречем, позиция которого также претерпела изменения, стала одной из наиболее популярных газет вследствие разрешения правительства публиковать политическую информацию, что было запрещено другим частным газетам. Кроме того, ловкий и беспринципный Булгарин ориентировался в основном на легкую занимательность.

В газете им был введен постоянный большой раздел «Нравы», где помещались заметки бытового характера, нравоучительные сочинения и фельетоны, которые большей частью писались самим издателем. Тематика их была разнообразна — от порицания излишней приверженности к лечению и пороков «модного воспитания» до вопросов литературных или философских. Это потрафляло интересам невзыскательной публики — мелкого и среднего чиновничества, малокультурного провинциального дворянства, богатого купечества. Кроме того, стремясь возможно больше увеличить доходность издания, Булгарин, обходя запреты властей, стал затем помещать на страницах своей газеты коммерческую рекламу, восхваляя владельцев магазинов, фабрик или трактиров и их продукцию. Одновременно значительное место в газете уделялось театральной жизни Петербурга, помещались рецензии на спектакли. В литературном отделе публиковались небольшие повести, стихи, критические статьи.

Являясь по существу неофициальным органом министерства внутренних дел и III отделения, «Северная пчела» не только руководствовалась указаниями Бенкендорфа, но и публиковала статьи, написанные по его заказам. Например, во время польского восстания 1830—1831 годов Булгариным была напечатана официальная «реляция» о бунте в Варшаве. Так же по указаниям Бенкендорфа «Северная пчела» осуществляла травлю передовых писателей и журналистов. Причем полемику Булгарин вел с присущим ему цинизмом и мелочностью. Выступая на страницах своей газеты с пропагандой официальной морали, Булгарин с этих позиций подходил к оценке литературных произведений. Так, он рьяно осуждал произведения французских писателей первой половины XIX века — В. Гюго, О. Бальзака и особенно Ж. Санд, романы которой называл «жалкими исчадиями уродливого воображения и безнравственности», порожденных французской революцией. Подходя с этими же мерками к разбору отечественных литературных произведений и неумеренно восхваляя творения Кукольника или Сенковского, Булгарин помещал резкие отзывы об «Евгении Онегине» Пушкина, повестях Гоголя, а позднее о стихотворениях Некрасова.

Ранее благосклонное отношение «Северной пчелы» к Пушкину меняется с 1830 года, когда последний стал принимать участие в «Литературной газете» А. Дельвига, выступавшей против булгаринских органов. Тогда в «Северной пчеле» начали появляться пасквили, в которых прозрачными намеками изображался некий стихотворец, служащий больше Бахусу и Плутусу, нежели поэзии, «подражатель Байрона», ведущий свой род от негра, купленного каким-то шкипером «за бутылку рома». Помимо личных выпадов против поэта, Булгарин дал ряд отрицательных отзывов на его произведения, в частности на VII главу «Евгения Онегина».

Нападкам Булгарина подверглись помимо Пушкина, по существу, все прогрессивные писатели первой половины XIX века — Чаадаев, Герцен, Некрасов, Гончаров, Тургенев и даже цензор Никитенко. Особую ярость Булгарина возбуждала так называемая «натуральная школа», поход против которой он возглавил в середине 40-х годов.

Близким по духу булгаринской прессе был журнал Сенковского «Библиотека для чтения».

Одним из наиболее прогрессивных журналов в эти годы стал «Московский телеграф» (1825-1834) Н. А. Полевого, который, по словам Белинского, был «явлением замечательным». В связи с этим заслуживает внимания фигура его издателя, бывшего первым представителем разночинцев в русской литературе. Н. А. Полевой происходил из старинного, богатого и просвещенного купеческого рода. Однако торговые дела отца расстроились, и в начале XIX века семья оказалась совершенно без средств. Н. А. Полевой, с детства увлекавшийся чтением, страстно стремившийся к знаниям, не получил никакого систематического образования. Читая книги, несмотря на родительский запрет, по ночам, самоучкой изучил грамматику и арифметику, уроки латинского языка брал у знакомого дьячка. Позднее, будучи уже взрослым человеком, неустанно пополнял свое образование. С 1817 года он начал выступать в печати, постепенно приобретая литературные навыки и признание. В 1825 году Н. А. Полевой стал издателем журнала «Московский телеграф». На страницах своего журнала Полевой выступал как буржуазный просветитель в защиту интересов и прав «среднего сословия», высмеивая в то же время отсутствие здравого смысла у дворян. Развивая эту тему на страницах «Московского телеграфа», Полевой изображал, например, тщетные попытки помещиков приспособить свое хозяйство к развивающимся капиталистическим отношениям. Так, герой одного из юмористических рассказов помещик Глуподумов пытался добывать сахар из арбузов, а ветряную мельницу поставил «крыльями горизонтально».

Другой отличительной чертой журнала Полевого было разнообразие материалов: здесь наряду с литературными произведениями помещались статьи по истории, археологии, экономике. При этом и сам Полевой смело писал «о юриспруденции и музыке, медицине и санскритском языке». Таким образом, в лице «Московского телеграфа» на смену журналу литературному пришел журнал энциклопедический. Полевой чутко уловил новые запросы русского общества и стремился их серьезно удовлетворить. Этим объяснялась и большая популярность издания. Большое значение придавалось Полевым и литературной критике, которая стала постоянной частью его журнала. Как критик и писатель. Полевой стоял на позициях романтизма, который особенно ценил за утверждение принципов самобытности и народности. Как истый романтик, он высоко оценивал поэзию и поэтов, признавая в них людей необыкновенных, стоящих над обычной жизнью. По мысли Полевого, поэт, оберегая свое призвание, не должен опускаться до недостойных поступков и суждений, не должен пресмыкаться перед сильными и знатными мира сего. Так романтическое понимание роли поэта обретало общественно-политическое значение. Ратуя за самобытный и национальный характер русской литературы, Полевой критиковал всех русских писателей XVIII века, за исключением Державина, и некоторых поэтов начала XIX века — например, Жуковского, за отсутствие национального духа в их творчестве. Подлинным национальным русским писателем Полевой считал только Пушкина. В своей критике русской литературы Полевой, исходя из собственных, часто пристрастных суждений, допускал ошибки. Так, не заметил он «народного направления» в творчестве Н. В. Гоголя, считая его простым юмористом. Не прав был, конечно, Полевой и в своих оценках русских писателей XVIII века. Тем не менее он способствовал, по словам Герцена, «демократизации литературы», «заставил ее сойти с аристократических высот и сделал ее более народной или более буржуазной».43 В действительности, Полевой, будучи буржуазным просветителем, несмотря на известный демократизм, в своих социально-политических упованиях не шел дальше буржуазной конституционной монархии. Отсюда и его отстаивание буржуазного развития России, и борьба против феодально-крепостнических сторон жизни страны. Однако консервативные журналисты, нашедшие в Полевом активного оппонента, склонны были считать его крайним радикалом. Агенты III отделения именовали его в своих донесениях «атаманом московской либеральной шайки», подразумевая под термином «либеральная» крайне революционную позицию.

Естественно, что власти искали лишь повод для того, чтобы расправиться с журналистом. Таким поводом стала опубликованная в «Московском телеграфе» резкая критическая рецензия на драму Кукольника «Рука Всевышнего Отечество спасла», ее оказалось достаточно для закрытия журнала. После его закрытия появилась эпиграмма, высмеивающая поведение властей:

Рука Всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла,

Поэту ход дала

И Полевого удушила.

Дальнейшая драматическая судьба Полевого показательна как пример эволюции буржуазного просветительства в условиях самодержавия. После долгих и безуспешных поисков журнала, который бы решился его печатать, оставшийся без средств к жизни. Полевой был вынужден согласиться на предложение Булгарина и стать сотрудником его верноподданнической «Северной пчелы». При этом общественно-политическая ориентация Полевого закономерно изменилась. В последующие годы он выступал уже как вполне благонамеренный автор статей, пьес и романов, написанных в духе официального романтизма.

Более последовательную и радикальную оппозицию реакционному лагерю печати, чем «Московский телеграф», представила «Литературная газета», выходившая в 1830 году и редактировавшаяся А. А. Дельвигом. «Литературная газета» стала не только органом «пушкинского круга» литераторов, но в условиях николаевской реакции продолжательницей декабристской литературной традиции. Не случайно в ней помещались (конечно, без подписи) стихи ссыльных поэтов-декабристов А. Бестужева и А. Одоевского. Кроме их произведений стихотворный отдел украсил ряд стихотворений Пушкина, среди них такие широко известные, как «Брожу ли я средь улиц шумных», «Что в имени тебе моем» и другие, а также Ф. Глинки, Н. Языкова, начинающего поэта А. Кольцова.

Наиболее серьезным был отдел прозы, в котором значительное место занимали разного рода очерки, путешествия, например, отрывок из «Путешествия в Арзрум» Пушкина, статьи научно-популярного характера. Здесь же стали публиковаться и ранние рассказы Гоголя. Однако при всем обилии и значительности литературного материала, появлявшегося на страницах «Литературной газеты», она не осталась чисто литературным изданием. По настоянию Пушкина ее сотрудники пытаются превратить «Литературную газету» в общественно-политический орган. Первым шагом в определении политического лица издания стала полемика, начатая в «Литературной газете» с Булгариным и Гречем по поводу так называемой «литературной аристократии», которая нередко необоснованно приобретая положение законодателей литературной моды, диктовала свои вкусы издателям и публике. По существу это были выпады против знаменитого «триумвирата» реакционных публицистов и их приспешников. Так, «Литературная газета» возглавила кампанию против моральной нечистоплотности, развязного невежества и самонадеянной бездарности Булгарина и его единомышленников. В ходе этой полемики «Газете» пришлось столкнуться с III отделением и его главой генералом Бенкендорфом, настроенным против нее Булгариным. Придравшись к цитированию в «Литературной газете» куплета революционной французской песни, Бенкендорф сделал Дельвигу строгий выговор. После второго замечания выпуск «Газеты» был запрещен. Вскоре Дельвиг умер. По поводу его смерти хорошо осведомленный А. В. Никитенко, цензор и профессор литературы, записал в своем дневнике: «Публика в ранней кончине барона Дельвига обвиняет Бенкендорфа, который за помещение в „Литературной газете» четверостишия Казимира Делавиня назвал Дельвига в глаза почти якобинцем и дал ему почувствовать, что правительство следит за ним.

3а сим и „Литературную газету” запрещено ему было издавать. Это поразило человека благоразумного и чувствительного».44 С прекращением «Литературной газеты» прогрессивная часть литераторов, группировавшаяся вокруг Пушкина, оказалась без своего органа. Поэтому сразу же с 1831 года Пушкин начинает хлопоты о разрешении на издание журнала или газеты, однако решение этого вопроса затянулось. Только в 1835 году разрешение на издание журнала было получено. 11 апреля S 1836 года первый том журнала, названного «Современник» (1836-1866), увидел свет. Хотя в подзаголовке он был обозначен как литературный, диапазон публикуемых материалов был значительно шире и разнообразнее. Помимо беллетристических и поэтических произведений и литературной критики здесь предполагалось опубликовать исторические и научные статьи, воспоминания, краткую информацию о научных исследованиях и новинках культурной жизни.

Ближайшим помощником и консультантом по научным вопросам при подготовке материала для журнала стал друг Пушкина В. Ф. Одоевский, широко образованный литератор, изучавший философию, химию, математику, физику, биологию и медицину. К участию в журнале были привлечены и другие писатели «пушкинского круга» — Жуковский, Вяземский, Д. Давыдов. Активно сотрудничал в «Современнике» и Гоголь. К участию в издании Пушкин надеялся привлечь и других видных литераторов — Погодина, Языкова, даже ссыльного Кюхельбекера. Наряду с известными писателями,

Пушкин хотел предоставить возможность печататься в журнале молодым, начинающим поэтам — Тютчеву, Кольцову. Журнал мыслился им не только как сборник занимательного чтения, но и средство просвещения широких читательских масс. Этим объясняется обилие научных статей. Из 54 опубликованных при жизни Пушкина статей, 10 посвящены научным вопросам. Примечательно, что в научно-популярной деятельности «Современник» стоял на позициях передовой науки, информируя читателей о самых современных ее достижениях. Так, в первом томе журнала была помещена статья П. Б. Козловского «Разбор математического ежегодника за 1836 год». Князь Козловский, русский дипломат, тридцать лет проживший за границей, знаток античной культуры, прекрасный рассказчик, которого любили слушать в великосветских салонах, был в то же время серьезным ученым, занимавшимся чистой и прикладной математикой. Пушкин предполагал воспользоваться его способностью просто и интересно писать о сложных научных вопросах, чтобы начать популяризацию научных знаний.

Большой интерес Пушкина вызывали и географические открытия первой трети XIX века. Наряду с географическими открытиями происходило активное освоение ранее захваченных территорий государствами-метрополиями, например. Соединенными Штатами Америки — земель, занятых индейцами. Политический, социальный характер этого процесса привлекал внимание поэта, возбуждал его сочувствие.

Особое внимание Пушкина было обращено к публикации исторических сочинений, среди которых прежде всего выделяются воспоминания о недавней Отечественной войне. «Современник» в этом плане как бы продолжает дело, начатое «Сыном Отечества» — сбор материалов об этой героической странице русской истории. В журнале были напечатаны отрывки из «Записок» девицы-кавалериста Н. Дуровой и очерк Д. Давыдова о партизанской войне. Далее Пушкин намеревался опубликовать «Записки» участника ополчения С. Глинки.

Общее направление «Современника», являясь в основном продолжением принципов «Литературной газеты», характеризовалось не только прогрессивно-просветительными тенденциями, но и борьбой за передовую высокоидейную литературу. Начало ей было положено статьей Гоголя «О движении журнальной литературы в -1834 и 1835 годах», в которой автор выступает против так называемого «торгового направления» в литературе. Основной удар статьи был направлен против «Библиотеки для чтения», с которой Гоголь объединял и «Северную пчелу», и «Сына Отечества», упрекая их в отсутствии собственного вкуса и мнения. Отрицательно оценивая современную русскую журналистику, Гоголь ставит ей в вину пренебрежение к наследию конца XVIII — начала XIX века, творчеству Державина и Карамзина, отсутствие свежих и высоких идей, литературное невежество.

После смерти Пушкина в 1837 году журнал стал выходить под редакцией П. А. Плетнева и утратил многие из своих положительных качеств. Он стал вялым и неинтересным. В 1847 году его редакторами-издателями стали Н. А. Некрасов и И. И. Панаев. Некрасов сумел сделать «Современник» самым значительным и интересным журналом своего времени.

Начало 40-х годов XIX века стало следующим этапом оживления журнальной дискуссии, разгоревшейся в связи с появлением и развитием так называемой «натуральной школы» среди петербургских литераторов. Передовой лагерь столичной журналистики возглавлялся в этот период «Отечественными записками». Журнал, выходивший с 1818 года под редакцией Свиньина, к 30-м годам почти прекратил свое существование. В 1838 году Свиньин передал издание журнала А. А. Краевскому. С 1839 года критико-библиографический отдел его стал возглавляться Белинским.

В журнал были привлечены лучшие литературные силы, в нем сотрудничали Герцен, Кольцов, Огарев, Лермонтов, Некрасов, Тургенев, Салтыков (Щедрин), Панаев и др. «Отечественные записки» превратились в журнал прогрессивного демократического направления, принимавший активное участие в борьбе за реалистическое, большого идейного и общественного значения искусство.