5. табу — первые моральные нормы, средства обуздания зоологического индивидуализма

5. табу — первые моральные нормы, средства обуздания зоологического индивидуализма

Одной из важных категорий этнографии является понятие „табу". Это понятие не поддается краткому и четкому определению, ибо круг явлений, охватываемых им, довольно разнообразен. Термин „табу" прежде всего применяется для обозначения особого рода запретов совершать определенные действия и самих этих запретных действий. Кроме того, этот же термин применяется для обозначения особого рода состояний, в которых, по убеждениям примитивных народов, могут находиться люди и вещи, а также для обозначения людей и вещей, находящихся в таких состояниях. Второе значение термина „табу" неотделимо в большинстве случаев от первого, ибо состояние табу всегда связано с запретом совершения определенных действий по отношению к лицам и вещам, находящимся в состоянии табу, а если речь идет о людях, находящихся в состоянии табу, то и в запрете им совершать определенные действия, в их полной или частичной изоляции от остальных людей. Сущность табу, таким образом, состоит в запрете определенных действий. Поэтому она наиболее ярко проявляется в табу-запретах, являющихся первоначальной, исходной формой табу.

Если всякое табу есть запрет или связано с запретом, то не всякий запрет есть табу. Табу могут быть названы не все запреты, а лишь запреты особого рода. Черты, характеризующие табу, в достаточной мере выявлены в исследованиях целого ряда ученых (Hodson, 1906; Marett, 1909; Frazer, 1922b, 1931; Webster, 1927, I—III; Webster, 1942; Murphy, 1952; Steiner, 1956; Рейнак, 1919, 1926).

Одна из важнейших особенностей табу состоит в том, что этот запрет ничем не мотивируется и ничем не обосновывается. Ясно лишь одно: нарушение табу грозит опасностью, но какова природа этой опасности и почему совершение данного действия необходимо влечет ее за собой, — остается совершенно темным и непонятным. Нарушение табу не предполагает вмешательства с целью наказания нарушителя какой-либо разумной силы: естественной (коллектив) или сверхъестественной (дух, демон, бог и т.п.), установившей и санкционировавшей этот запрет и оскорблении тем, что его нарушили. Акт нарушения табу автоматически освобождает какую-то неведомую опасность, находившуюся до этого акта в скрытом, потенциальном состоянии.

Само существование табу необходимо предполагает наличие какой-то опасности, которая остается скрытой, потенциальной до тех пор, пока табу соблюдается. Как только происходит нарушение табу, опасность из потенциальной автоматически превращается в реальную, проявляется и нередко угрожает гибелью, причем чаще всего не только нарушителю, но и коллективу, членом которого он является. Табу порождено опасностью, поэтому оно всегда связано с чувством страха и ужаса перед его нарушением. Соблюдение табу — единственное средство избежать опасности. Сущность табу состоит, таким образом, в нейтрализации, предотвращении какой-то реально существующей, но неведомой опасности. „Табу,—писал С.Рейнак (1926, с.28),— это запрет, не мотивируемый, не сопровождаемый угрозами вмешательства законодателя и имеющий целью охранить людей от неведомых им опасностей, особенно же смерти".

Отмеченные выше особенности табу говорят о том, что подобного рода запреты не были намеренно введены людьми, осознавшими вред тех или иных действий, что они стихийно и бессознательно возникли в ходе практической деятельности.

У целого ряда народов, стоящих на довольно высокой ступени развития, в частности у полинезийцев, отмечены факты сознательной отмены старых табу и введения новых жрецами и вождями. Однако в данном случае имеет место не что иное, как использование старого института табу в целях укрепления власти имущей верхушки. Сознательно вводимые представителями господствующего слоя запреты являются табу лишь по форме. На атипичность такого рода табу указывали многие исследователи (Briffault, 1927, II, р.353 — 365; Webster, 1942, p.6— 7; Steiner, 1956, p. 141). Все это дает основание не учитывать подобного рода факты при решении вопроса о сущности и происхождении табу.

Настоящими табу могут быть признаны лишь запреты, которые возникли стихийно, бессознательно, были навязаны людям условиями их жизни, ходом их практической деятельности. Все эти табу могут быть разделены на две группы. Первую из них составляют табу, регулирующие отношения людей друг к другу, их поведение в коллективе, т. е. являющиеся нормами поведения, моральными нормами. Вторую составляют табу, не являющиеся нормами поведения человека в коллективе. Табу, относящиеся к первой группе, могут быть названы моральными или этическими табу.

Некоторые исследователи, в частности Г.Вебстер (Webster, 1942, р.369), понимают под табу лишь такие запреты, которые имеют значение регулятора человеческого поведения, т. е. лишь моральные табу. Согласиться с подобной точкой зрения трудно. Однако нельзя в то же время не видеть качественного различия, существующего между моральными табу и всеми остальными. Моральные табу образуют особую группу, отличную по своему происхождению от всех остальных.

Источником моральных табу, как и вообще всех нравственных норм, являются существующие в коллективе отношения, социальные потребности. Социальный характер моральных табу очень ярко проявляется в твердом убеждении, что нарушение такого табу влечет за собой опасность не только и не столько для нарушителя, сколько для коллектива, членом которого последний является, в убеждении, что человек, нарушивший табу, и сам находится в опасности, и представляет опасность для всего коллектива (Hodson, 1906, р.103; 1911; Webster, 1942, p. 373; Murphy, 1952, p.20; Steiner, 1956,p.20 —21, 147; Briffault, 1927,p.251).

Страх перед опасностью, которую может навлечь на коллектив нарушение табу его членом, стремление уберечь себя от этой опасности заставляет коллектив принимать все меры для того, чтобы добиться от всех членов коллектива строжайшего соблюдения табу, в частности, наказывать нарушителей табу как людей, социально опасных. Однако вмешательство коллектива в случае нарушения табу не изменяет существа последнего. Основным мотивом, удерживающим от нарушения табу, является не боязнь кары со стороны коллектива, а страх перед неведомой опасностью, которую навлекает на нарушителя и коллектив акт нарушения табу.

Представляя собой разновидность моральных правил, этические табу, как видно из сказанного выше, в то же время существенно отличаются от остальных норм нравственности, причем не только от позитивных, но и негативных. Обычные моральные запреты качественно отличаются от этических табу.

В случае нарушения обычного морального запрета (как и других нравственных норм) негодование коллектива вызывает сам по себе акт совершения действия, рассматриваемого коллективом по тем или иным причинам непозволительным, и реальный более или менее зримый вредный результат этого акта. Вмешиваясь, коллектив наказывает виновника и принуждает его соблюдать требования общественной воли. Существование обычного морального запрета не предполагает наличие какой-либо другой санкции, кроме наказания со стороны коллектива, не предполагает существование чего-либо другого, кроме коллектива и составляющих его индивидов. Обычные моральные нормы возникают в результате более или менее ясного сознания коллективом своих потребностей и интересов и представляют собой более или менее прямое отражение существующих в нем отношений.

Иной характер носят этические табу. Их существование необходимо предполагает, кроме существования коллектива и составляющих его членов, наличие какой-то неведомой, но грозной опасности, которая автоматически обрушивается на коллектив и его членов в случае нарушения одним из них табу. Этические табу являются нормами поведения, во многом как бы извне, насильственно навязанными коллективу и всем его членам. Все это говорит о том, что этические табу представляют собой более древнюю форму нравственных норм, чем обычные запреты, являются самыми древними из них. Именно такой характер и должны были носить первые моральные нормы, возникшие в первобытном стаде.

Реальной опасностью, угрожавшей первобытному стаду и всем его членам, был зоологический индивидуализм. Зоологический индивидуализм, прорываясь, мог привести стадо к гибели и во всяком случае всегда ослаблял стадо, делал его менее способным к производственной и иной хозяйственной деятельности и тем самым к борьбе за существование. Настоятельной экономической необходимостью было обуздание зоологического индивидуализма, возникновение норм, ограничивающих проявление животных инстинктов. Вполне понятно, что природа опасности, угрожавшей первобытному стаду, не могла быть адекватно осознана формирующимися людьми, не могла быть прямо осознана и потребность ограничения зоологического индивидуализма.

Самые первые моральные нормы были насильственно навязаны формирующимся людям слепой, непознанной ими и поэтому противостоящей им как стихийная внешняя сила производственной необходимостью в подавлении животного индивидуализма. Эта необходимость, проявляясь во всей практической деятельности формирующихся людей, вбивала им (первоначально через посредство биосоциального отбора, а в дальнейшем развитии все в большей степени и прямо) непоколебимое убеждение, что совершение определенных действий гибельно для них и для стада и что единственным средством избежания опасности является воздержание от этих действий. В результате у формирующихся людей вырабатывался страх перед совершением определенных действий как ими, так и другими членами стада и ненависть по отношению к тем, кто совершением подобных действий навлекал опасность на коллектив.

Таким образом, этические табу возникли как средство нейтрализации реальной опасности, которую представлял для первобытного стада и формирующихся людей зоологический индивидуализм. Как и в обычных моральных нормах, в этических табу нашли свое выражение социальные, производственные потребности, потребности коллектива, но в отличие от первых потребности коллектива, нашедшие свое выражение в табу, не были осознаны коллективом и его членами как их собственные. Коллектив требует от своих членов соблюдения табу не потому, что он осознает нашедшие выражение в табу потребности как свои собственные, а из страха перед последствиями, которые грозят коллективу в случае нарушения табу одним из его членов. Как свою собственную потребность коллектив осознает не ту, которая нашла свое выражение в табу, а необходимость соблюдения самого табу, природа которого остается совершенно неясной.

Понимание моральных табу как средства подавления животных инстинктов, как средства предотвращения опасности, угрожающей коллективу со стороны животного эгоизма его членов, проявляется в трудах целого ряда исследователей. Очень ярко оно выступает у Р.Бриффо (Briffault, 1927, II, р.352—365; III, p.251 —253). „Наиболее характерной чертой человеческого ума и поведения, — пишет он, — является дуализм накопленных социальных традиций, с одной стороны, и унаследованных естественных инстинктов — с другой, и постоянный контроль первых над вторыми". В подавлении и регулировании естественных инстинктов и заключается, по его мнению, сущность морали. Запреты, налагаемые на естественные инстинкты, должны были впервые появиться в очень прямой и категорической форме. Они должны были быть навязаны человеку как неотвратимая необходимость. Табу и являются этими первыми навязанными человеку как неотвратимая необходимость запретами.

Такого же мнения придерживался С.Рейнак. „Табу,— писал он, — это преграда, возведенная против разрушительных и кровавых стремлений, являющихся наследством человека, полученным от животных" (1926, с. 16). На табу как на важнейшую социологизирующую силу указывал Г.Вебстер (Webster, 1942, р.373). Известную ценность представляет ряд замечаний о табу, высказанных З.Фрейдом (1922), хотя в целом его взгляды по этому вопросу являются совершенно для нас неприемлемыми. „Табу,—писал он,— представляют собой очень древние запреты, когда-то извне наложенные на поколение примитивных людей, т.е. насильственно навязанные этому поколению предыдущим. Эти запреты касались деятельности, к которой имелась большая склонность" (с.45; см. также с.48).

В табу З.Фрейдом была отмечена одна важная особенность, мимо которой прошли многие другие исследователи.

„Если мы не ошибаемся,—писал он,—то понимание табу проливает свет на природу и понимание совести. Не расширяя понятия, можно говорить о совести табу и сознании вины табу после нарушения его. Совесть табу представляет собой, вероятно, самую древнюю форму, в которой мы встречаемся с феноменом табу" (с.79; см, также с.42 — 43).

Обуздание зоологического индивидуализма, как указывалось, немыслимо без самообуздания. Табу, являясь средством обуздания животного эгоизма, должно было обязательно быть и средством обуздания индивидом своих собственных зоологических инстинктов. Не сознавая прямо потребность, нашедшую свое выражение в табу, как свою собственную, коллектив осознает ее как таковую косвенно, опосредствованно — путем осознания как своей собственной потребности соблюдения табу. Осознание коллективом потребности соблюдения табу как своей собственной предполагает превращение ее в потребность каждого из членов коллектива. Возникновение первых табу означает появление у членов коллектива, кроме биологических потребностей, новых, социальных, появление первых зачатков чувства долга и совести. Человек воздерживается от нарушения табу не только потому, что боится навлечь на себя опасность, по и потому, что этого требует от него коллектив, потому, что он ощущает это как свой долг перед коллективом. К соблюдению табу формирующегося человека принуждал не только страх, но и зачатки долга и совести.

Моральные табу прежде всего были средствами обуздания и самообуздания животного индивидуализма. Отсюда следует, что основная масса моральных табу возникла в период обуздания зоологического эгоизма, в период первобытного стада. С завершением процесса обуздания зоологического индивидуализма вновь возникающие моральные запреты постепенно перестали носить характер табу, стали обычными нормами нравственности. Начали терять всякое значение и постепенно исчезать возникшие в период первобытного стада этические табу. Однако этот процесс затянулся на многие тысячи лет. Возникшие в первобытном стаде и в течение десятков и даже сотен тысяч лет существовавшие в нем моральные табу не могли не оказаться необычайно живучими. Многие из них в преобразованной форме, в виде различного рода пережитков сохранились вплоть до наших дней и были зафиксированы этнографами. Это обстоятельство делает попытку восстановить отношения, существовавшие в первобытном стаде, не таким уж безнадежным делом, как это может показаться.

К этому следует добавить, что производственная необходимость в обуздании зоологического индивидуализма, проявляясь в практической деятельности людей, отражалась и закреплялась в форме не только этических табу, но и различного рода обычаев, обрядов, убеждений, верований. Эти сформировавшиеся в первобытном стаде и существовавшие в нем на протяжении сотен тысяч лет сравнительно немногочисленные обряды, обычаи и верования оказались в большинстве случаев столь прочными и живучими, что, как и этические табу, не смогли исчезнуть в течение того сравнительно короткого периода времени, который прошел с момента смены человеческого стада родовой коммуной, и сохранились в виде различного рода пережитков кое-где до наших дней, причем иногда даже у народов, достигших высоких ступеней развития.

Огромный фактический материал, накопленный этнографической наукой, представляет собой важнейший источник, дающий возможность восстановить историю первобытного человеческого стада. Однако к этому материалу нужно относиться с осторожностью. Не следует забывать, что ни одно этическое табу, ни один обряд, обычай, верование, возникшие в первобытном стаде, не могли дойти и не дошли до нас в своем первоначальном виде. Важнейшей задачей является поэтому восстановление по сохранившимся до нашего времени пережиткам этих явлений их исходной формы, очищение их от позднейших наслоений, реставрация утраченных моментов, выявление их первоначального смысла.

Но все это невозможно сделать, если не привлечь данных, прямо относящихся к эпохе первобытного стада, а такими могут быть лишь данные археологии и палеоантропологии. Археология и антропология располагают материалом, позволяющим сделать определенные выводы не только о том, как шел процесс формирования производительных сил, но и дающим возможность составить представление об основных моментах процесса становления общественных отношений. Превратить эту возможность в действительность можно лишь при условии дополнения археологических и палеоантропологических данных этнографическими. Только этнография, археология и антропология вместе взятые могут помочь восстановить историю первобытного человеческого стада, воссоздать процесс становления общественных отношений, процесс формирования общественного бытия и общественного сознания.