Проблемы исследования политического лидерства

Проблемы исследования политического лидерства

С середины XX века практически во всех государствах произошли серьезные социально-экономические перемены, повлиявшие на изменение роли политических лидеров глав исполнительной власти.

В демократических обществах исполнительная власть становится не столько орудием правительства, сколько организующим центром политической системы, как таковой. К примеру, парламентское правление во Франции превратилось в правление Шарля де Голля («принцип исполнительной власти Ш. де Голля»). Политика Западной Германии стабилизировалась благодаря искусному «балансированию» Конрада Аденауэра. Британская политика, по мнению некоторых исследователей, также подверглась изменениям, в частности кабинет министров трансформировался в правительство премьер-министра. В США президент и президентский корпус стали теми силами, которые в действительности «делают» политику.

В странах, где после второй мировой войны демократические формы правления еще только зарождались, широкая политическая власть принадлежала, по определению Л. Селигмана, «драматическим лидерам»296, которые осуществляли ее с помощью призывов и воззваний к народу. Все политические процессы в этих странах проходили на фоне массовой преданности и лояльности по отношению к лидеру. Персонифицируя собою новые национальные ценности и стимулируя социально-экономическое развитие, лидеры исполнительной власти мобилизовали энергию своих обществ.

Многие социологи и политологи в 50-60-е годы нашего столетия особенно подчеркивали тот факт, что сильное политическое лидерство на государственном уровне явилось результатом решения парадоксальной проблемы, а именно: чрезмерной политической власти в одних странах и ее недостаточности в других. Так, идеологи авторитарных движений и режимов предлагали сильное лидерство как заменитель ослабленного влияния на общество в целом со стороны атрофированных традиционных «первичных групп» (община, церковь, семья и т.д.). Крах традиционных групп, утверждали они, оставил общество открытым для конфликтов, которые могут быть устранены или, по крайней мере, нейтрализованы лишь сильными политическими лидерами. Такой взгляд был характерен как для идеологов коммунистических и фашистских движений в постиндустриальных странах Запада, так и для идеологов национальных движений в развивающихся странах.

С другой стороны, приверженцы демократических теорий провозглашали необходимость введения в послевоенных обществах сильного эффективного лидерства для консолидации различных общественных сил, поиска консенсуса в решении социально-экономических и политических проблем, согласия между конкурирующими интересами различных социальных слоев и активизации национальных действий. Эта интегративная функция лидерства осуществлялась политиками двух типов. Первый «национальный герой», то есть глава исполнительной власти как персонифицирующий собою и представляющий «общую волю» или «высшие интересы» нации. Символами этого типа являлись де Голль и лидеры возникших после второй мировой войны национальных государств. Подобно законодателю Руссо, эти популистские типы стоят выше рациональных или каких-либо определенных интересов. Другой тип лидера «посредник» или «объединитель». Таковым был, например, Франклин Д. Рузвельт, который умело управлял интересами различных политических сил и был мастером создания коалиций для конструктивного решения различных социальных и политических проблем. Эти две роли не являются взаимоисключающими. Каждая из них уместна в определенное время в определенной политической системе. Так, лидер выразитель «общей воли» может эффективно осуществлять свою власть там, где национальное согласие весьма проблематично. Лидер-«посредник» приходит к власти, когда существует всеобщее согласие (консенсус), нет поляризации общества и угрозы бескомпромиссных конфликтов, когда возникающие социальные проблемы можно уладить путем диалога, переговоров. В некоторых случаях лидеры могут исполнять обе роли.

Л.Селигман выделяет следующие особенности лидерства в национальном масштабе (эти особенности создают определенные трудности при исследовании данного типа лидерства): во-первых, это лидерство «на расстоянии»; во-вторых, оно всегда имеет многоролевой характер; в-третьих, оно корпоративно; в-четвертых, оно функционирует в институциональных рамках.

Если лидерство это отношения взаимодействия, тогда взаимоотношения между главой исполнительной власти и его официальными сторонниками имеют уникальный характер, будучи лидерством «на расстоянии», когда ни лидер, ни последователи не имеют прямого воздействия друг на друга. Связующим звеном этих взаимоотношений являются средства массовой коммуникации, организованные группы (например, партии) и отдельные люди. Лидер связывается со своими сторонниками через посредников, то есть людей, выполняющих различные роли и функции на разных уровнях политической системы. Таким образом, взаимоотношения между последователями и лидером характеризуются некоторой удаленностью и опосредованностью. Когда, например, Гарри Трумэн отдавал приказ сбросить атомную бомбу на Хиросиму, он не мог видеть последствий своего решения для жертв или прогнозировать эти последствия.

Поведение исполнительной власти характеризуется многоаспектностью или многоролевым руководством, удовлетворяющим ожидания различных групп последователей: непосредственного окружения исполнительной власти, политических партий и ассоциаций, разных групп чиновников и, наконец, массы избирателей или общества в целом. Одной из главных задач политического лидера является умелое балансирование между этими разными, часто противоречащими друг другу интересами и ожиданиями. Лидер применяет различные технические приемы: определяет приоритет различных ценностей и соответствующих им ролей; разделяет несовместимые друг с другом роли и ценности; делегирует одни и резервирует другие. Так формируется стиль (или модель ролевого управления) лидера. Современное политическое лидерство это организующий процесс. За понятиями «президентство» или «кабинет министров» скрывается сложная структура и деятельность многих людей. В таком контексте лидерство может, конечно, рассматриваться как атрибут личности, но в действительности оно есть результат коллективных организационных действий. В этом состоит коренное отличие политического лидера от лидера как главного звена взаимоотношений «лидер группа» в ситуациях малых групп.

Лидерство исполнительной власти многолико. Глава исполнительной власти становится сегодня фигурой символической, многие его функции исполняются другими людьми. Так, если президент или премьер-министр готовится сделать программное заявление по какому-то политическому вопросу, то тут же эксперты и составители речей объединяются для совместной работы. Прежде чем глава исполнительной власти примет решение, он проводит консультации с различными специалистами по этой проблеме, советники же помогают ему объективно оценить ситуацию и увидеть варианты возможных ее решений. Многие президентские обязанности осуществляются от его имени, но другими людьми. Исполнительное лидерство, таким образом, становится институциональным. Эта замкнутая лидерская группа вполне может быть названа правящей элитой. Любая исполнительная власть зависит от этого коллективного образования, выражающего свои интересы и решающего свои задачи. В США к элите относятся несколько групп, одни из которых организованы формально, другие неформально. Среди них, например, состав Белого дома. Бюро по бюджету, ФБР, различные консультативные комитеты и множество специалистов. Разные президенты использовали эти структуры по-разному, в зависимости от того, как они понимали свою роль. В Великобритании для координации работы премьер-министра и его кабинета были основаны разного рода правительственные комитеты и агентства.

Наконец, политическое лидерство это процесс, разворачивающийся в институциональных рамках, которые предписывают нормы, ограничивают и определяют компетенцию лидерского авторитета и каналы его осуществления. Эти рамки являются достаточно гибкими. Глава исполнительной власти, в соответствии со стилем своей работы, может расширять или сужать границы своих действий; правда, необходимость этого должна быть подтверждена практикой.

Благодаря своему корпоративному и институциональному характеру, должность, как таковая, не зависит от того, кто ее занимает. Основная линия поведения главы исполнительной власти, как правило, определяется политикой предшественников, что делает многие его действия предсказуемыми. Эта общая институционализа-ция должности обеспечивает преемственность многих направлений деятельности. В случае смерти или неспособности главы исполнительной власти выполнять свои обязанности в течение определенного времени (например, болезнь) отлаженный правительственный механизм продолжает функционировать. В периоды нормального (относительно стабильного) развития общества исполнительная власть, имеющая корпоративную сущность, весьма восприимчива к запросам ситуации, что же касается кризисов или каких-либо экстремальных ситуаций, то определенная степень подготовленности (или «нечувствительности») и установленный порядок обеспечивают ей стабильность и продолжительность действий во времени. Правда, возникает опасность, что при жесткой институционализации будут ограничиваться возможности политического лидера (или главы исполнительной власти) в принятии самостоятельных решений.

Структура исполнительной власти является сложной, потому что она выполняет множество ролей в организационном и институциональном контексте. Эта сложная структура для своей поддержки полагается на разного рода «узаконивания», или легитимность. Обычно, как утверждает Л.Селигман, глава исполнительной власти в демократическом обществе легитимизирован (принимается в качестве законного) при соблюдении нескольких условий.

Во-первых, он соответствует принятым в обществе политическим и неполитическим ценностям, к примеру, является выразителем национального согласия. Так, Аденауэр стал для немцев символом возрождения немецкой республики (ФРГ) в соответствии с донацистс-ким республиканским прошлым. Де Голль частично был легитимизирован тем, что олицетворял собою романтическую победу и восстановление демократической власти во Франции. Сталин считался преемником великих идей Ильича и «отцом всех народов» в СССР. Итак, священные ценности системы должны быть выражены и резюмированы главой исполнительной власти. Политические цели, которые ставит перед собой исполнительная власть, должны соответствовать традиционным политическим ценностям (в западных демократиях к ним, например, относят народное согласие, парламентское представительство, главенство прав и гражданских свобод). Проводя в жизнь что-либо новаторское или даже беспрецедентно-разрушительное, президенты и премьер-министры декларируют свою верность политическим ценностям, принятым в обществе, выражают им всяческий пиетет.

Во-вторых, надежную основу легитимности обеспечивает способ, с помощью которого пополняется и избирается исполнительная власть. Согласно идеальной демократический модели, это происходит через выдвижение кандидатов (которые представляют различные социальные слои, а не только правящую элиту), их честную предвыборную борьбу и, наконец, широкие демократические выборы. Необходимым элементом для человека, желающего занять государственную должность, является его соответствие «квалификационному тесту». Главой Советского Союза, например, мог стать выходец из рабочей или крестьянской семьи, до-казавщий свою преданность делу Коммунистической партии, получивший основательную марксистско-ленин-скую подготовку, знакомый с промышленным или сельскохозяйственным производством, прошедший ступени партийной и производственной карьеры. Большинство американских президентов были профессиональными политиками, представителями среднего класса, имеющими опыт работы во властных структурах ведущих штатов. Пост британского премьер-министра открыт для людей, обладающих определенным социальным статусом, уровнем образования и парламентской или министерской карьерой. Путь политического лидера должен подтверждать основной идеал системы. В США, как выражение эгалитаристских297 убеждений, существовала надежда на то, что президент «вырастает» из бедных социальных слоев. Он должен символизировать американский идеал, который выражается притягательным словом «успех», и быть воплощением легенды о «равных возможностях», а отсюда вытекает предпочтение (в массовом сознании) способностей и компетентности перед семейным статусом. Аналогичные критерии существуют для состава команды президента и его кабинета. В СССР бытовало представление о том, что «каждая кухарка будет управлять государством», причем от «кухарки» не требовалось специальной профессиональной подготовки. Формально человек «от станка» мог заседать, например, в Верховном Совете или быть делегатом очередного партийного съезда и там «решать» судьбу страны. Но в действительности и здесь все государственные вопросы решались партийной элитой.

В периоды социального кризиса или возникшей вдруг безвыходной ситуации принятые в обществе модели пополнения исполнительной власти разрушаются. Глава ее может быть кооптирован, минуя заведенный общепринятый порядок, и при этом он может не обладать необходимым политическим опытом, как было в случае с де Голлем. Эти отклонения от установленного порядка легитимизируются условиями кризиса, но со временем, при соответствующих обстоятельствах, могут стать нормой (или традицией).

В-третьих, глава исполнительной власти должен представлять интересы всех избирателей в целом и отдельных слоев общества в частности (или хотя бы делать вид, что представляет их интересы). Впечатление этого достигается несколькими путями. Обычный метод встречи и консультации с представителями различных групп, партий, общественных движений, организаций, этнических слоев и т.д. Другой метод заключает в себе возможность для представителей различных политических, социальных и этнических групп участвовать в работе органов исполнительной власти. Наиболее «видимым» таким участием для избирателей являются публичные выступления, делегирование своих представителей или приветственные телеграммы на различного рода съезды, конференции, собрания и т.д. Разумеется, все эти действия требуется согласовать, они должны вписываться в рамки существующей системы. В создании такого имиджа большую роль могут сыграть средства массовой информации. В результате у публики создается впечатление доступности политического лидера, он становится «символом выразителем общих интересов», а сам глава исполнительной власти обретает доверие и признание со стороны общества298.

Наконец, глава исполнительной власти принимается в качестве законного (легитимизируется) тем, насколько правильными являются принимаемые и утверждаемые им решения. Эффективность деятельности лидера проверяется его способностью осуществлять определенную политику. Успех или неудачи его руководства зависят от того, насколько проводимые им в жизнь политические действия удовлетворяют функциональным требованиям системы. В последние годы многие исследователи уделяли особое внимание аспекту принятия решений в рамках исполнительной власти.

Вместе с тем следует заметить, что существует ряд проблем, которые могут подорвать легитимность власти политического лидера. Довольно щекотливой представляется проблема нравственности в политике. И вот почему. Нормы поведения в европейском обществе связаны с раннехристианской моралью («не убий», «не укради» и т.д.). Однако политическим лидерам приходится нарушать общепринятые нормы морали в интересах собственного же государства. Тем не менее общество ожидает от них целесообразного с точки зрения общепринятой морали поведения при решении любых задач. Так что не вписывающийся в нравственную модель лидер обречен на потерю авторитета, а стало быть, его власть перестает восприниматься массовым сознанием как власть законная.

Другая проблема вырастает из сложных взаимоотношений между правящей элитой и остальными членами общества. Люди, стоящие у власти, должны не только умело применять свои специальные знания и владеть ситуацией, но и чувствовать потребности масс. Очень важно для лидеров искусно координировать свои действия между тем, что они считают необходимым делать, и тем, что от них ожидают, то есть сокращать дистанцию между собой и общественностью. Исполнительная власть должна быть многоликой, демонстрируя себя по-разному на разных стадиях осуществления политического процесса: при формулировании политических задач, при их решении и подведении итогов деятельности. Но все эти действия должны быть понятны и положительно воспринимаемы большей частью общества.

Еще одна проблема вытекает из конфликта между ожиданиями от статуса или позиции лидера и действительными его возможностями соответствовать этим ожиданиям. Часто публичные ожидания от исполнительной власти бывают слишком преувеличенны. Между тем действия современного государственного лидера в демократических странах ограничиваются многими факторами: законом, системой организации управления, противодействием различных политических сил, нравственным и психологичеким климатом, царящим в данное время в данном обществе, ожиданиями избирателей и т.д. Таким образом, статус и влияние не эквивалентны, многие главы исполнительной власти терпят неудачу потому, что их власть не пропорциональна их социальному статусу.

Усилия по решению этих проблем предпринимаются в двух направлениях. С одной стороны, появляются новые роли для членов правящих элит, а именно «люди-символы», носители высоких нравственных принципов, с другой усиливается контроль над общественным мнением и ожиданиями. Для этого главы исполнительной власти осуществляют прямую связь с общественностью через прессу, радио, телевидение.

Принцип разделения властей, провозглашенный Монтескье и Локком как основное препятствие для неограниченного использования власти, на самом деле не отвечал действительности. Исполнительная и законодательная деятельность тесно переплелись. Современное государство более нуждалось в тесной интеграции этих функций, нежели в их разделении.

Чтобы описать процесс принятия решений, недостаточно, по мнению Г.Шуберта299, таких категорий, как «политика» и «администрирование (или управление)», которые прежде считались дихотомичными. Исследователи пришли к выводу, что административное поведение не изолировано от политического, а, напротив, является частью продолжающегося политического действия в крупномасштабном организационном окружении.

Возникли новые концепции и модели, которые пытались описать процесс принятия решений. Одна из таких моделей была создана Г.Саймоном, Р.Снайдером и другими. Эта модель включала в себя анализ личностного, организационного и ситуативного компонентов, их каузальное (причинное) единство. Центр исследований сместился с политики, как таковой, на комплексность процесса осуществления политики. Вопрос, как приходят решения, стал важным ключом к разгадке организационного процесса в современных правительственных структурах, в отличие от метафизического, что решили.

Многие попытки проанализировать поведение исполнительной власти носили эпизодический характер. Эти случайные исследования часто были повествовательными и описательными, опирались на воспоминания, слухи и другие спорные доказательства и, следовательно, могли быть приняты во внимание только в качестве иллюстративных. Их критиковали также за нескромную претензию на уникальность, за хрупкую основу своих построений. Несмотря на определенную ограниченность, данные исследования готовили почву для возникновения более систематизированных теорий.

Другой подход в анализе поведения исполнительной власти исходил из институциональных ее ограничений и демонстрировал возможность выхода за эти рамки. К такого рода исследованиям относятся, например, работы Р.Ньюстада и Д.Прайса300. Этот тип анализа много дал для понимания взаимодействия между различными формальными факторами, которые обусловливают и влияют на полномочия исполнительной власти.

Еще одно направление исследований делало упор на факторах, которые определялись ситуацией. Оно исходило из многоролевого поведения исполнительной власти в ее организационном контексте при различных обстоятельствах. Иллюстрацией этого может послужить типология ситуаций, сделанная Лестером Селигманом на основе изучения деятельности американского правительства301.

Поведение исполнительной власти он делит на три ситуативных типа: 1) кризисные ситуации; 2) программные ситуации; 3) предупреждающие ситуации. В каждой из этих ситуаций группы по интересам, исполнительная власть и президентская элита играют различные роли.

В условиях кризиса общество наиболее ясно осознает ситуацию. Но законодатели и группы по интересам вовлечены в процесс разрешения ее меньше, чем в условиях программной или предупреждающей ситуации. В стрессовой ситуации свобода действий исполнительной власти черезвычайно велика. Кризисные ситуации можно подразделить на такие виды: социально-экономический кризис, торговый кризис, кризис законодательства, кризис норм, кризис национальной обороны и международный кризис. Во всех эти случаях исполнительная власть получает исключительный контроль в определении ситуации и проведении подходящих мер. Институциональная работа по принятию решений проводится небольшой группой людей «исполнительной дирекцией». Общественность насторожена, обеспокоена, но бездействует в условиях отсутствия необходимой информации и отсутствия организующего фактора в лице законодательных корпораций и групп по интересам. В результате кризисные ситуации вносят структурные изменения в политическую систему так, что исполнительной власти делегируются широкие полномочия. Программные ситуации нуждаются в долгосрочной и широкомасштабной политике, стратегической определенности. Здесь усиливается власть законодателей и бюрократического аппарата, свобода же исполнительной власти несколько ограничивается. Примером такого рода ситуаций для европейских правительств явился план Маршалла.

Предупреждающие ситуации имеют отношение к возможным случаям, а не к непосредственным ситуациям. Вероятность их возникновения невелика, но если ситуация произойдет, то ход действий уже предрешен. Эти ситуации пробуждают большое законотворчество, активность со стороны заинтересованных групп, но меньше осознаются обществом. Свобода действий исполнительной власти в этих условиях строго ограничена. Предупреждающие ситуации являются результатом предшествующего кризиса. Так, депрессия 1930-х годов в США стимулировала законодательную и административную политику, в результате были разработаны меры по предотвращению повторения подобного кризиса. Именно в то время правительство обратило внимание на планирование и регулирование экономики, социальной сферы и науки, стали действовать федеральные программы страхования депозитов в сберегательных банках, были разработаны программы по регулированию безработицы.

Традиционным для современной западной социологии и политологии стало описание правительственной бюрократии в терминах иерархии. С этой точки зрения президент или премьер-министр стоят на вершине исполнительной власти, под ним находятся администраторы, выстраивающиеся в нисходящем по субординации порядке. Увеличение сферы действия исполнительной власти происходит с центробежными тенденциями. Многочисленные правительственные чиновники, которые должны распространять юрисдикцию исполнительной власти, в действительности, имея собственные пристрастия, под ценности и интересы, распространяют свое влияние, при этом часто демонстрируют независимость и расхождение с действительной политикой исполнительной власти. В результате бюрократия получает значительную независимость от влияния этой власти. Проблема взаимоотношения между президентом и его кабинетом была раскрыта в работах Э.Корвина, З.Фен-но, Э.Гоббса и ряда других авторов302.

Следует подчеркнуть, что исполнительное лидерство выполняет интеграционные и инновационные функции во всех политических системах. Эти функции тесно связаны с ожиданиями от программы, которую реализует исполнительная власть, политических целей, которые она перед собой ставит, специальных законодательных и административных мер, необходимых для ее осуществления. На главу исполнительной власти возлагается решение сложных задач, таких, как проведение в жизнь широкой и последовательной национальной программы стабильного экономического роста, выработка стратегии внешней политики, защита позиций и целей, которые являются нравственными моделями для общества. В этом смысле исполнительная власть определяет ситуацию для всех действующих в политической сфере лиц.

Реализация этих программ требует сначала достижения компромисса между различными политическими группами, споры между которыми, как правило, идут не по принципиальным вопросам, а по частностям. Достижение компромисса это серьезная проблема для исполнительной власти, ибо требуется каким-то образом объединить свой основной интерес с частными интересами различных групп. В результате процесс принятия решений исполнительной властью происходит не по одной модели, а в нескольких ситуативных моделях, где чиновники, заинтересованные группы, законодатели исполняют разные роли. Кроме того, способы принятия решений зависят еще и от наличия или отсутствия внутреннего или внешнего кризиса. В эпоху, настолько склонную к кризисам, как наша, важность принятия правильного решения в критических ситуациях заслуживает большего внимания со стороны исследователей, чем это наблюдается сейчас. В периоды кризиса изменяется не только модель принятия решений, но изменяется структура системы в целом. Изучения требуют не только эти структурные изменения, но и вызванные ими второстепенные эффекты: изменения в пополнении элит; реакция на различные, не соответствующие генеральной линии действия чиновников; способность исполнительной власти подсказывать принятие правильных решений для низовых структур и т.д.

Требует своего изучения еще одна очень важная, на наш взгляд, проблема. Буквально все масштабные решения, касающиеся вопросов политики, экономики, правовой и социальной сферы, принимают лидеры-мужчины. Естественно, эти решения являются мужскими. Но касаются они и женщин, и детей, и стариков, то есть всех слоев населения. Таким образом, общество само себя обрекает на несоответствие решений своему реальному составу, потребностям, желаниям, интересам. Получается, что мы все живем в «мужской цивилизации». А нормально ли это? Не является ли это деформацией объективной реальности? Опыт самых «благополучных» стран (прежде всего скандинавских) доказывает: там, где женщины работают на уровне подготовки и принятия ответственных решений (в том числе и государственных), решения получаются более гуманными, более соответствуют ситуации303.

К оценке роли политических лидеров исследователи подходят по-разному. Если для А.Шлезингера «в наше время сама концепция лидерства исходит из того, что личность оказывает влияние на ход истории»304, то, по мнению К.Уолтца, в причинном анализе надгосударственного уровня наиболее значимыми являются соотношение результатов внутренней и внешней политики, а также характеристика международных отношений. Значительно меньший интерес представляют действия отдельных лидеров. Так, в «системных» теориях международной политики основными, если не единственными, действующими лицами являются не личности, но государства, а все происходящее между ними берется для отражения более или менее длительных межнациональных факторов (экономических, военных, геополитических), а не кратковременных эпизодов лидерства тех или иных политиков308.

При переходе от межгосударственного к внутригосударственному уровню индивидуальным лидерством тоже иногда можно пренебречь, особенно если политические события, происходящие в стране рассматриваются в контексте исторического развития, экономической ситуации или других долговременных условий. Одни исследователи, работающие в этом направлении, делают упор на более или менее длительно существующие социоэко-номические структуры и отношения и, в меньшей степени, на их отражение в общем характере доминантных групп и правящих институтов309.

Другие авторы уделяют особое внимание более очевидным внутренним факторам, таким, как изменяемость или неизменность природы отдельных социально-политических систем, режимов, политических классов или элит307.

В большинстве случаев, будь то анализ международного или национального политического уровня, лидерство исследуется не как основная причина событий, а скорее как последнее, необязательно сущностное их звено. Но в ряде случаев такой подход к роли политического лидерства затрудняет объективную оценку исторического процесса. К примеру, на обоих уровнях анализа исследователи пришли к выводу о том, что вторая мировая война в силу ряда причин была неизбежна, то есть она произошла бы в любом случае. Но можно ли игнорировать роль Гитлера как политического лидера при анализе кровавой бойни, развязанной нацистской Германией, и ее далеко идущих международных последствий? Можно ли дать объективную оценку конфликту между Ираном и Ираком без учета лидерства аятоллы Хомейни и Хусейна?

Подобного рода вопросы привели Л.Эдингера к идее создания предположительных моделей, которые противоречат действительным фактам (counterfactual test). «Давайте представим, пишет Эдингер, что Ленин не смог бы повести большевиков за собой в 1917 году или что Сталин проиграл бы в политической борьбе за руководство. Предположим, что Мао Цзэдун не смог бы начать культурную революцию или Муссолини недооценил бы диктаторскую власть в Италии. Как бы развивались политические события в таком случае?»308

В создании предположительных моделей Эдингер опирается на работы М.Вебера309 и исходит из индивидуального уровня анализа. Однако следует заметить, что этому методу, по признанию самого же автора, вполне «хватает воображаемых спекуляций о том, что произойдет или могло бы произойти при определенных политических действиях или без них, и не хватает научной четкости», что является поводом для критического отношения к предлагаемому методу.

Так же как в социальной психологии и политологии, при анализе феномена политического лидерства существуют три основных подхода. Первый заостряет внимание на исследовании среды как фактора, наиболее сильно влияющего на процесс лидерства. Упор в таких работах делается на изучении внутренних социально-экономических процессов, организационных структур, культурно-исторического контекста, стабильных и нестабильных ситуаций, национальных и межгосударственных условий.

Другой подход, по аналогии с некоторыми социально-психологическими исследованиями, акцентирует внимание на индивидуальных свойствах личности, облеченной политической властью, которая контролирует поведение других. При этом одни исследователи придают большое значение чертам характера личности и особенностям поведения самого руководителя, другие же считают особенно важными формальные факторы обладания должностью.

Третий подход пытается объяснить лидерство через описание качеств, присущих последователям или оппонентам лидера. Наиболее значимыми явлениями здесь считаются: склонности и готовность признать роль других, их социоэкономические и политические ожидания, групповые интересы и фракционные споры.

Эти различные подходы явно прослеживаются и в изучении президентства в Соединенных Штатах. Так, одна из школ, представленная именами Э.Харгрова и М.Нелсона, считает наиболее важными для законодателей и чиновников, в плане их влияния на массы, навыки личного лидерства310.

Представители другой школы, например Ричард Пиу, утверждают, что «ключ к пониманию президентской власти заключается в ее конституционности» и в таких политических факторах, как выборы, парламентские блоки, общественное мнение311.

Третья точка зрения, представленная Б.Пейджем и М. Петраккой, практически включает в себя обе предыдущие, убеждая, что «президентская власть может быть, в частности, понята только в контексте всей политической системы и ее окружения»312.

Различные попытки исследований политического лидерства можно было бы, на наш взгляд, объединить в три основные группы.

Первая группа исследований фокусирует внимание на формально-законной власти индивидов, находящихся на ключевых политических постах, прежде всего президентов и премьер-министров. В этом случае основным вопросом является институционализация эффективной исполнительной власти как в государстве, так и в других формах политической организации. В государствах, где такая власть крепка, согласно выводам Л.Селигма-на, Р.Роуза, Э.Сулейман и других авторов, верховное личное лидерство покоится на легитимности высших правительственных постов313.

Президентское лидерство в США, таким образом, анализируется как формально-законная исполнительная власть, а в международных отношениях наиболее примечательны его конституционные прерогативы в «интересах общей безопасности.

В британской системе, где общественные институты имеют большее значение, использование королевских прерогатив премьер-министрами может быть проиллюстрировано такими примерами, как единоличное решение Антони Идена вторгнуться в Египет в 1956 г. или отправка воинского контингента на Фолкленды в 1982 г. по указу Маргарет Тэтчер.

Проведенные различными авторами исследования свидетельствуют о том, что «личное правление» доминирует в тех странах, где законная власть высшего руководителя недостаточно закреплена конституцией и законами. Так, Х.Джексон и К.Росберг нашли много общего в формах правления и огромной личной власти лидера в европейских государствах эпохи Ренессанса и в некоторых современных африканских государствах. Ранее Х.Риггинс обнаружил некоторое сходство во внешней политике глав азиатских и африканских государств, заметив, что они, исходя из личных представлений, действуют значительно свободнее по сравнению с президентами и премьерами развитых стран, которые отягощены концепциями «национальных интересов». В качестве примера он приводит Г.Насера, проводившего сильную центристскую политику в Египте ради преобразования всего арабского мира314. В этом же смысле Джексон и Росберг рассматривают личность А.Садата, замечая, что его «примечательная перемена средневес-точной политики Египта» в "конце 1970-х годов продемонстрировала свободу личного правления для инициирования «непредсказуемых изменений и перемен во внешней политике»315.

Вторая группа исследований в своих обобщениях исходит из модели «рационального деятеля» или «рационального выбора» в межличностных отношениях316.

Предполагается, что лидерство, как и «последователь-ство», всегда является продуктом рационального вычисления, сделанного на основе объективных и субъективных ожиданий и интересов. Взаимодействие «лидер -последователь» может быть представлено в качестве взаимовыгодного обмена покупателей и продавцов на политическом рынке, как это происходит, к примеру, во время выборов, когда кандидаты предлагают себя, а избиратели выбирают лучшее. Соответственно, результат попыток захватить лидерство над другими будет зависеть со стороны кандидата от назначаемой им разумной «цены» или точности расчетов, а со стороны избирателей от правильно выбранного решения: как бы не ошибиться, выбрать хороший «товар» и избежать плохого.

Создатели такой макрополитической «формальной» теории подчеркивают ее универсальную пригодность для микрополитического уровня. Однако следует заметить, что модель «рационального деятеля» была разработана и применена к анализу политических процессов в демократических обществах, особенно в США. Например, Роберт Сиклз использует модель «рационального выбора» для установления и объяснения повторяющихся случаев взаимодействия главы исполнительной власти Америки и высшего чиновничества, законодателей и других руководителей317. В рамках этого подхода одни исследователи рассматривают лидера как инструмент в руках последователей; для других лидерство это средство контроля над ситуацией, задачами и деятельностью последователей; третьи считают лидеров простыми «антрепренерами» , ищущими политическую выгоду. Авторы одной из таких теорий объясняют действия лидера логическими обобщениями из математической модели рационального взаимовыгодного обмена318.

В международных отношениях «общая теория утилитарной максимализации» объясняет, например, начало, ход и конец войн (или их отсутствие) субъективными действиями тех, кто принимает решения. В этом смысле, например, решение Гитлера начать войну ни позже ни раньше, а именно в 1939 г., как утверждают авторы теории, было «принято сообразно с убеждением об ожидаемой утилитарной максимализации»319. По мнению Б. де Мескуита, такие люди являются «рациональными утилитаристами, заинтересованными в улучшении своего собственного благосостояния», они «ведомы желанием получить определенные преимущества от своих решений в области внешней политики»320.

Третья, основная группа исследований для изучения политического лидерства использует психологическую модель. Авторы этих теорий объясняют политическое поведение субъективными отношениями. При этом одни исследователи делают упор на ярких фигурах лидеров, другие рассматривают политическую психологию более широко.

Важной предпосылкой исследования политического лидерства в данном контексте является положение о том, что лидеры поступают именно так, а не иначе, благодаря своим личным качествам. На некоторых авторов такого подхода значительное влияние оказали индивидуалистические теории Зигмунда Фрейда, Абрахама Маслоу и их сторонников321. Хотя именно эти психоаналитические модели, несмотря на оптимистические прогнозы, не получили широкого распространения в западной литературе. Другие же теории социальной психологии, рассматривающие отношения «лидер последователи», активно используются в современной поли-тологии.

В то время как подход «рационального деятеля» представляет модели «руководимого последователя», где лидерство реактивно, как, например, у Б.Джоунза322, в социально-психологических теориях последователи рассматриваются чутко реагирующими на действия, призывы и аффективные реакции со стороны лидера. В русле этого подхода анализу подвергаются различные психологические сделки между так называемыми вдохновителями, подстрекателями к политическому действию, с одной стороны, и их предполагаемыми посвященными, доверенными лицами, сторонниками с другой. Вероятно, можно говорить об этих исследованиях как о современных вариантах психологической «теории толпы» Тарда и Лебона, а также и веберовской концепции ха-ризматического лидера323.

Хотя когнитивный подход в социальной психологии явно превалирует в американских исследованиях проблемы лидерства, но он, по-видимому, не внес чего-либо принципиально нового в изучение индивидуального политического лидерства.

Часто используются для объяснения взаимоотношений «лидер последователи» на государственном уровне понятия «национальный характер» и «политическая культура». Первое из них (то есть «национальный характер») одновременно берется для суммирования коллективного «психо», души, духа народа и для типовой характеристики всего населения. Последнее («политическая культура») часто ассоциируется с национальным характером, а иногда входит в него. Иногда термин «политическая культура» включает в себя политическое поведение и позиции. Имеющиеся обобщения свидетельствуют, что культурные модели усилили личное лидерство в политике стран Африки324, что они препятствовали этому в Британии и Японии325, что передовое президентство в США сдерживается антиавторитарными течениями американской политической культуры326.

По определению Дж.Алмонда и его сторонников, там, «где культурная среда имеет сдерживающий эффект... возможности индивида пойти в ином направлении явно ограничены»327.

Итак, институциональные, рационально-поведенческие и психологические подходы к обобщениям являются относительно прямыми путями определения особо важных факторов для объяснения политического лидерства. Но большинство этих исследований предшествуют более сложным и многообразным теоретическим заключениям и объяснениям.

В исследовании лидерства как процесса мы чаще сталкиваемся с анализом управляющих действий, нежели с оценками реального содержания. Действия имеют большое значение для исследований политических стратегий и тактик, стиля и умений, индивидуальных поисков в исследовании власти на внутреннем и международном уровнях, политики. Макиавелли в своем «Государе» определил точную модель многих этих исследований, заметив, что «нет ничего более трудного для выполнения, ничего более сомнительного для достижения успеха, ничего более опасного для управления, чем установление нового порядка вещей». Инновационное лидерство, как правило, использует ограниченный набор средств для преодоления контекстуальных препятствий. Часто успех его будет зависеть от угроз, обмана, манипуляций, спекуляций. В этой схеме современные ма-киавеллиевские правители, являясь разрушителями власти, вместе с тем умеют создавать и сохранять альянсы как дома, так и за рубежом.

Если говорить о ролевом анализе, то следует заметить, что понятие «роль» используется практически во всех исследованиях. По существу, этот концепт является социологической формулой, затрагивающей различные формы межличностного поведения людей в особых ситуациях. В этом смысле личность, стоящая на вершине политической лестницы, может играть множество ролей, выполняя самые разные свои обязанности. Изучение лидерства на этом примере зависит более или менее от понимания исполняемых индивидом ролей. С этим созвучен вывод о том, что успешное лидерство является продуктом гармоничного понимания роли. Другими словами, важным является достижение согласия между потенциальными лидерами и потенциальными последователями в том, кто чем должен, будет и может заниматься, исполняя свои роли.

В связи с этими рассуждениями по проблеме политического лидерства все внимание, вероятно, должно быть сфокусировано на том, насколько гармонично определены роли и как широко они будут распространены между участниками. В некоторых африканских и азиатских странах традиционные стандарты взаимоотношений «лидер последователь» существуют издавна и могут поддерживать видимость могочисленных ролей родовых лидеров. В роли племенного властителя они могут требовать бесспорной поддержки от своих соплеменников; в других обстоятельствах они строят свое руководство на основе ролей «патрон клиент»; затем, получив неожиданно политическую власть, могут выступить в высочайшей роли религиозного лидера, шамана или пророка.

Лидерство президентов и премьеров в современных государствах требует гораздо более сложного, мульти-ролевого поведения. Должностное положение вовлекает их во множество связей, требующих большого разнообразия обоюдных ролевых координации. Для поддержки легитимности своих претензий на лидерство люди, занимающие руководящие посты, в разных контекстах вынуждены играть различные роли. В зависимости от конкретной ситуации президентская власть в США может рассматриваться как роль главного исполнительного лица в отношениях с Конгрессом, его партией, федеральным чиновничеством, электоратом или как роль главного политического лица во внешней политике и главнокомандующего вооруженными силами. В Великобритании наипервейшая обязанность премьер-министра отвечать ожиданиям людей из Вестминстера, Уайт-холла и других учреждений политики, связанных с этой должностью328. Здесь, как и в других современных государствах с устоявшимися подобными отношениями, одной из основных задач лица, находящегося на вершине политической власти, является балансирование между различными ролями и выбор соответствующего типа лидерства, наиболее приемлемого в различных си-туациях329.

У некоторых лидеров время от времени появляется возможность изменить некоторые стратегически важные роли, например в своих интересах. Этому способствуют различного рода кризисы (как случилось в США, когда Ф.Рузвельт расширил президентские полномочия в свою пользу). Чаще всего наиболее благоприятны для этого ситуации до и после смены одного режима другим, когда создаются новые государства или происходит политическая реорганизация уже существующих. Для таких ситуаций необходим особенно сильный политический деятель с экстраординарными возможностями, способный создать подходящие условия для других, установить новые ролевые отношения, соответствующие новым обстоятельствам. Такой человек может, подобно Б.Муссолини, вызвать ощущение кризиса в правящей элите, стоящей на его пути. Для других случаев подойдет роль «драматурга», как у Ататюрка, Кастро, Тито и де Голля. Как замечено в одном из сравнительных анализов политических кризисов и перемен, довольно часто «драматические индивидуальные представления... объясняют политические нововведения»330.

Итак, мы обнаружили, что современные подходы к анализу политического лидерства идут как от частного к общему, так и от общего к частному. Дедуктивный и индуктивный подходы, идиографические исследования отдельных личностей предоставляют материал для общих или предварительных предположений о различных по результативности формах.

Важность индивидуального лидерства в анализе политического развития зависит от его перспективы. По сути, вопрос заключается не в том, есть ли оно, а в том, насколько оно изменчиво. С одной точки зрения, политическое развитие лишь в последнюю очередь чем-то обязано лидерству какого-либо индивида. Это последний по порядку да и по значению фактор, влияющий на события, которые не могут быть объяснены другими факторами при анализе причин. Противоположная точка зрения превращает личное лидерство в явление, имеющее первостепенное значение, важнейший причинный фактор, первый в исторических исследованиях и последний в политических прогнозах. Так или иначе, этот анализ начинается с того, что лидерство отдельного человека надо изучать в свете прошлого и будущего политического развития, то есть исторически.