Анализ деструктивного повиновения в организационно-психологическом контексте

Анализ деструктивного повиновения в организационно-психологическом контексте

Признание огромного значения экспериментов по изучению деструктивного повиновения не исключает возможности критического отношения к их интерпретации. Ограниченность этой интерпретации видится, прежде всего, в том, что поведение испытуемых в исследованиях Милграма рассматривалось вне контекста той организационной среды, частью которой испытуемые являлись. Фактически исследователи пытались объяснить поведение испытуемых, преимущественно исходя из их психологической, личностной структуры и имплицитно предполагая, что испытуемые обладают значительной свободой в выборе целей своего поведения. И все же эти эксперименты способны значительно расширить представления организационных психологов о власти. Однако для этого их необходимо рассмотреть в широком организационно-психологическом контексте, учитывая в то же время ту роль, которую в организации играет власть.

Попытаемся именно с этой точки зрения взглянуть на эксперименты Милграма. Три участника экспериментов — экспериментатор, «учитель» и «обучаемый» составляли единую микроорганизацию. Несмотря на свои малые размеры, в этой организации были четко определены линии власти и уровни управления. Экспериментатор давал указания «учителю», который, в свою очередь, руководил «обучением» и обладал насильственной властью над «обучаемым». Экспериментатор имел в этой организации широкие властные полномочия. Он обладал должностной властью: по формальному регламенту эксперимента ему непосредственно «подчинялся» испытуемый, выполнявший роль «учителя». Его окружал ореол экспертной и харизматической власти.

В глазах испытуемых Милграм олицетворял не только ученых одного из престижнейших университетов, но и всю науку США в целом. Кроме того, Йельский университет в сознании большинства американцев связан с именами многих выпускников, ставших заметными политическими фигурами. Это добавляло еще больший властный авторитет экспериментатору. И, наконец, Милграм обладал властью поощрения, оплачивая участие испытуемых в эксперименте, и властью насилия — по его указанию «обучаемого» подвергали электрическому шоку. Помимо этого испытуемый оказывался в совершенно непривычной для себя лабораторной ситуации, требовавшей разъяснений и информации, которой владел только экспериментатор. Впрочем, и сам лабораторный интерьер подчеркивал важность и исключительность ученого. Поэтому в глазах испытуемых экспериментатор представал могущественным человеком, наделенным множеством полномочий и достоинств.

Малые размеры организации позволяют нам наглядно увидеть то, что очень нелегко разглядеть в более развитых организационных сообществах.

Общая организационная цель, которая в больших организациях предстает в виде некоего идеального, надорганизационного феномена с размытым общим авторством, в рассматриваемой экспериментальной организации имеет своего строго определенного субъекта — экспериментатора. Иными словами, здесь наглядно видно, что общая организационная цель по своей сути — это индивидуальная цель субъекта организационной власти. И хотя «учитель» и следует этой цели, хотя эта цель и определяет его поведение, он фактически не является ее субъектом и автором.

Кроме того, в рассматриваемой микроорганизации «учитель» связан не только с экспериментатором, приказам которого он повинуется, но и с «обучаемым», с которым его соединяют узы обучающих воздействий и власти насилия. Таким образом, испытуемый оказывался членом жесткой иерархической организации, в структуру которой он прочно интегрирован, как «сверху», так и «снизу». Поэтому для того, чтобы понять поведение «учителя», нельзя исходить из его генетической предрасположенности повиноваться, приобретенного навыка повиновения или его индивидуальной реакции на влияние власти. Не следует рассматривать его поведение, пытаясь связать его с мировоззрением и ценностями индивида. Оценить поведение испытуемого можно, только исходя из общего контекста рассмотренной микроорганизации и ее базового процесса— власти. Объяснить поведение «учителя», исходя из внутренней мотивации, ценностных ориентации и т. п., можно, пожалуй, только в эксперименте №11, когда Милграм предлагал испытуемым самостоятельно определить величину шокового воздействия без каких-либо директив со стороны экспериментатора. Но в этих условиях они все неизменно выбирали самые низкие уровни шоковых воздействий, т. е. никак не демонстрировали деструктивного повиновения.

Итак, посмотрим, как выглядят эксперименты Милграма при анализе в организационном контексте. В эксперименте № 7 Милграм исследовал поведение испытуемого, исходя из непосредственного присутствия или отсутствия экспериментатора. Экспериментатор или находился в лаборатории, или был за ее пределами, давая испытуемому инструкции по телефону. Степень повиновения во втором случае резко уменьшалась и составляла только 21\% (причем многие из испытуемых лгали, что продолжают эксперимент). Таким образом, поведение испытуемого полностью являлось функцией поведения властной фигуры, а сам эксперимент продемонстрировал не столько индивидуальные вариации в поведении испытуемых, сколько выявил конкретные условия осуществления власти в организации: власть реализуется эффективней в непосредственном присутствии и под контролем субъекта власти.

В эксперименте № 12 экспериментатор при напряжении в 150 вольт приказывал прекратить шоковую «терапию». И хотя «обучаемый» настаивал на том, что он вполне может продолжать эксперимент, испытуемый-«учитель» тут же следовал инструкции экспериментатора. Таким образом, несмотря на нарушение формального регламента эксперимента и согласие обучаемого, поведение испытуемого опять оставалось функцией поведения властной фигуры, которое в данном случае состояло в «прекращении насилия». Эксперимент показал, что механизм организационной власти может навязывать объекту власти любую цель, вне зависимости от ее содержания.

В эксперименте № 14 экспериментатор сам играл роль обучаемого. Когда конфедерат, выполнявший роль «обучаемого», выказывал сильное беспокойство, то, чтобы его успокоить, экспериментатору «приходилось» самому выполнять обязанности «обучаемого». Роль экспериментатора в этом случае доставалась обучаемому, который начинал давать «учителю» указания по дальнейшему проведению эксперимента. При напряжении в 150 вольт лже-«обучаемый» (т. е. в действительности — экспериментатор) неожиданно требовал прекратить шоковые наказания и, хотя «лжеэкспериментатор» (конфедерат) требовал все равно строго соблюдать процедуру наказания, все испытуемые мгновенно выполняли указания «обучаемого»-экспериментатора. Это свидетельствует о том, что формальное делегирование власти и ее внешних атрибутов не изменяет реальных линий власти, если не затрагивает ее оснований. Передав роль экспериментатора «обучаемому», Милграм тем не менее сохранил за собой фактически все основания власти. Поэтому «обучаемый», даже выполняя роль экспериментатора, не воспринимался испытуемыми, как властная фигура, и они немедленно прекращали опыты, по требованию экспериментатора, который хотя и играл роль «обучаемого», но по-прежнему обладал всей полнотой власти в лаборатории. Роль в данном случае не была связана с властью и ее ресурсами. Таким образом, поведение испытуемых детерминировано не кратковременными ролевыми изменениями, а реальным линиями организационной власти. В эксперименте №17, посвященном «групповому обучению и наказанию» в качестве учителей выступали сразу трое испытуемых, из которых только один был настоящим испытуемым, а два других были конфедератами экспериментатора. Один из конфедератов отказывался участвовать в эксперименте, когда шоковое воздействие достигало 150 вольт, а второй — при напряжении в 210 вольт. После этого экспериментатор приказывал настоящему испытуемому продолжать эксперимент в одиночку. В этом случае только 10\% испытуемых продолжали следовать инструкциям вплоть до шока в 450 вольт. Милграм рассматривал этот феномен, как «освобождающий» эффект группового конформизма. Однако, если мы посмотрим на результаты этого эксперимента в организационном контексте, то их интерпретация будет несколько иной. Групповые процессы в организации в значительной степени подчинены базовому организационному процессу — власти, и, если группа отвергает власть, то это прежде всего свидетельствует о слабости организационной власти. Видя слабость власти, силу которой ставят под сомнение другие «испытуемые», испытуемый получает значительно большую свободу в следовании своим собственным целям и имеет больше возможностей отказаться от навязываемой ему цели.

В эксперименте № 13 моделировалась ситуация, в которой обстоятельства якобы заставляли экспериментатора неожиданно покинуть лабораторию. Возникала необходимость одному из испытуемых (конфедератов) выполнять его роль. Может ли индивид, не обладающий основаниями власти, осуществлять ее? Как показали результаты, эффективность базового организационного процесса резко снижалась, испытуемые отказывались подчиняться, чувствуя себя вполне свободными определять цели своего поведения самостоятельно.

В эксперименте № 9 власть экспериментатора ограничивалась контрактными соглашениями. Обучаемый (конфедерат) соглашался участвовать в эксперименте только в том случае, если в качестве особого условия, заранее будет оговорено его право «выйти» из эксперимента по первому его требованию. Однако, когда позже обучаемый просил его «освободить», экспериментатор игнорировал ранние договоренности и требовал от испытуемого все равно продолжать «обучение». Степень повиновения снизилась до 40\%, обнаружив достаточно большой процент людей, руководствующихся не сколько формальными, сколько реальными линиями власти. Таким образом, реальный процесс организационной власти в значительной степени детерминирует исполнение формальных аспектов организационной жизни.

Несмотря на весь драматизм смоделированной Милграмом лабораторной ситуации, поведение испытуемых, хотя и сопровождалось сомнениями, внутренним сопротивлением и даже протестами с их стороны, в подавляющем большинстве случаев выступало функцией поведения властной фигуры экспериментатора, т. е. функцией власти. Цель поведения испытуемого как закону подчинялась цели субъекта власти (экспериментатора). Эта индивидуальная цель в организационном контексте выступала общей целью, а повиновение испытуемых было следствием принятия цели и следования ей. Консолидация цели испытуемого (объекта власти) с общей целью организации ни только не предполагала, а фактически полностью исключала какую-либо активность испытуемого вне рамок этой цели. Вопреки своему нежеланию следовать поведению, заданному общей целью, испытуемый не имел никакой возможности изменить эту цель или как-то повлиять на нее. Процесс организационной власти, обеспечивающий приоритетность цели субъекта власти над индивидуальными целями членов организации, полностью исключает возможность корректировки общей цели, исходя из личностного отношения к ней со стороны исполнителей. Следуя общей цели, испытуемый не являлся ее субъектом, так как эта цель отчуждена от него и принадлежит субъекту власти.

Таким образом, роль личностного, ценностного, морального или иного оценочного отношения в этом организационном взаимодействии не предусмотрена в принципе, т. е. организационная власть как согласование индивидуальных целей сотрудников с общей организационной целью является процессом, лишенным механизма критической оценки со стороны объекта власти. Поведение испытуемых Милграма поэтому не может быть объяснено ни их личностными характеристиками, ни их мировоззрением, ни их способностью или неспособностью противостоять власти. Они с одинаковой готовностью повиновались приказам продолжать шоковые наказания или их прекратить, демонстрируя как деструктивное, так и конструктивное повиновение.

Истоки этого поведения находятся внутри организации, в ее организационном контексте, который является мощным модификатором поведения и мировоззрения индивида. При этом подчинение власти — норма жизни большинства современных организаций, и необходимость стоического повиновения подчиненных является необходимым условием плавного и эффективного функционирования организационной системы . Мотивацией или компенсацией за такое повиновение может быть сохранение рабочего места, повышение зарплаты, продвижение по службе и т. д. Даже на уровне руководства корпорации повиновение приказам является нормой и лишь от части зависит от финансовых соображений. Исследование X. Хорнштейна показывает, что менеджеры, имеющие большие семьи, практически никогда не ставят под сомнения приказы своего руководства.

Разумеется, в современной организационной жизни процесс функционирования власти редко принимает столь острые формы, как в экспериментах Милграма. «Повиновение, как правило, не принимает формы драматической конфронтации противоположных желаний или философий, — пишет Милграм, — но оно включено в более широкую атмосферу, в которой социальные взаимоотношения, надежды на продвижение и карьеру, а также административная рутина играют главную роль. Обычно мы не встретим ни героической фигуры, ведущей сознательную борьбу, ни патологически агрессивного индивида, жестоко использующего власть своего положения, а увидим простого функционера, которому поручено выполнение конкретной работы и который пытается создать впечатление своей компетентности в выполняемой работе».

Но как же быть с моральной стороной поведения испытуемых? Несомненно проблема слепого выполнения преступных приказов, т. е. деструктивного повиновения, существует и требует своего исследования и решения. Однако поиск таких решений должен опираться не на абстрактно-философские представления о моральной ответственности каждого человека за содеянное, а на объективные научные, в том числе организационно-психологические знания. Подход, при котором повиновение рассматривается как самостоятельный процесс, генерируемый индивидом в организационном вакууме, игнорирует объективные процессы, которые детерминируют индивидуальное поведение. Разумеется, человек должен нести ответственность за свое поведение, если он сам определяет его цели. Но, как уже неоднократно указывалось, организация не может существовать без механизма консолидации и трансформации множества индивидуальных целей членов организации в направлении общей цели, т. е. без власти. И поэтому поведение индивида необходимо рассматривать как следствие механизма властного принуждения, встроенного в организацию.

Административное повиновение

Милграм поставил своих испытуемых в экстремальную ситуацию, когда им приходилось выполнять по сути дела аморальные приказы исследователя. И даже в отсутствии жесткого давления или каких-либо угроз своей жизни или благополучию большинство испытуемых послушно выполняли указания экспериментатора. В реальной жизни подобные драматические ситуации встречаются чрезвычайно редко, и, по-видимому, степень административного повиновения (т. е. повиновения работников своему руководству) должна быть намного меньшей, чем в экспериментах Милграма.

Нанимаясь на работу и становясь членом организации, служащий подписывает трудовой контракт. При решении принять или отвергнуть предложение о трудоустройстве он может опираться на свои личные взгляды и ценности, но, поставив свою подпись под контрактом, его личные пристрастия уже будут мало влиять на содержание его организационного поведения. Его поведение будет определяться набором тех поведенческих альтернатив, которые будут выбраны для него руководителем. Став членом организации, индивид, по мнению Г. Саймона, должен «отключить» свою собственную критическую способность выбора альтернатив и использовать формальный критерий приема команды или сигнала как основания для своего выбора. Следуя правилу «ожидаемых реакций», подчиненный как бы постоянно спрашивает себя: «Как хочет мой руководитель, чтобы я действовал в этих условиях?». При этом осуществление власти не требует обязательного получения команды или инструкции, приказ может быть имплицитным.

Схема эксперимента В. Мееуса и К. Рааймакерса, изучавших административное повиновение, была во многом аналогичной экспериментам Милграма и также включала трех индивидов, взаимодействующих между собой. Исследованная психологами микроорганизация включала экспериментатора, испытуемого и аппликанта, т.е. человека, рассчитывающего получить рабочее место. В действительности аппликант был конфедератом экспериментатора и старательно разыгрывал свою роль.

Экспериментатор и испытуемый находились в одной комнате, а аппликант в соседней комнате выполнял тесты, успешное прохождение которых было решающим для получения им работы. Испытуемый и аппликант общались через микрофон. Задача испытуемого состояла в создании помех аппликату во время выполнения последним тестовых заданий. Испытуемый должен был делать негативные замечания по поводу выполнения аппликантом тестов и оскорбительно высказываться в его адрес. Испытуемому сообщалось, что данная процедура связана исключительно с исследовательскими целями экспериментатора, изучающего влияние стресса на результаты тестирования. Так как устойчивость к стрессу не входила в число важных профессиональных качеств, руководство фирмы, нуждавшейся в кадрах, согласилось на то, чтобы психологи

провели свое исследование в процессе проводимого фирмой отбора кандидатов. Причем испытуемые могли мешать аппликантам даже в тех случаях, когда последние выказывали протест. Протесты аппликантов, как и в экспериментах Милграма, усиливались по ходу проведения эксперимента В арсенале воздействий со стороны испытуемого были 15 негативных высказываний в адрес аппликанта. Эти замечания в конечном счете не позволяли аппликанту пройти через тестовое испытание успешно и соответственно лишали его возможности получить рабочее место.

Если испытуемый отказывался продолжать свое «черное дело», экспериментатор побуждал его продолжать свое занятия с помощью четырех команд, аналогичных тем, что были использованы Милграмом. Таким образом, испытуемый оказывался перед моральной дилеммой: могут ли задачи научного исследования ставиться выше, чем желание и возможность аппликанта получить работу?

Многим посторонним лицам, которых знакомили с условиями эксперимента, задавали вопрос о том, стали бы они выполнять подобное неблаговидное задание до конца. Только 9\% из них предположили, что им можно в полной мере навязать чужую волю и они будут ей беспрекословно повиноваться.

Каковы же были результаты? 91\% испытуемых повиновался экспериментатору до конца и мешал аппликанту выполнять тесты вплоть до окончательного срыва тестирования. В качестве контрольной группы выступали испытуемые, на которых экспериментатора не оказывал никакого давления. Ни один из них не довел эксперимент до срыва, использовав весь набор помех. Таким образом, несмотря на свой опосредованный характер, административное насилие является чрезвычайно эффективным средством изменения поведения индивида и позволяет достигать едва ли не стопроцентного повиновения руководству даже в ситуациях, когда цели последнего имеют спорный или аморальный характер.

Эксперимент был также повторен на специфической группе работников отделов персонала, от которых, по мнению исследователей, можно было ожидать следования определенной профессиональной этике, в частности, этике поведения по отношению к аппликантам. Эти ожидания не оправдались; процент повиновавшихся был примерно на том же уровне. Таким образом, высокий уровень повиновения не мог быть объяснен недостаточной ориентацией испытуемых в ситуации: специалисты по кадровым вопросам не могли не понимать важности тестирования для аппликантов.

Организационная власть всегда навязывает индивиду некую общую организационную цель, ради которой он должен частично или полностью отказаться от своих собственных целей. Но если власть лишает индивида его собственной цели, лишает свободы в выборе того или иного поведения, то она лишает его и свободы моральной! Другими словами, в контексте иерархических отношений власти повиновение как сущность этих отношений отодвигает на периферию сознания и поведения законность и моральный аспект выполняемых действий. Положение подчиненного изначально предполагает повиновение любым указаниям и следование любым целями начальника.

Фактически к такому же выводу приводят и исследования административного поведения. Когда члены организации получают указания использовать расовые признаки как критерий отбора, они делают это, несмотря на то, что сами никоим образом не разделяют расистских или националистических взглядов. Таким образом, утверждают исследователи, потенциальная расовая дискриминация имеет институциональные или организационные корни, а не связана с характеристиками или взглядами отдельного сотрудника.

Но если субъект власти задает объекту власти свою цель и вынуждает последнего повиноваться и следовать этой цели, то именно субъект и должен нести полную ответственность, в том числе моральную, за поведение, инициированное его целью. Такой подход позволяет совершенно по-новому взглянуть на проблему деструктивного повиновения. Ни в какой мере не снимая ответственности индивида за свое поведение, необходимо, с одной стороны, более трезво учитывать его ограниченные возможности самому определять свое поведение в организации, а, с другой — объективно оценивать ту гигантскую роль, которую в организации играет субъект власти. Поэтому, если мы требуем ответственности от исполнителя, то должны возложить многократно большую ответственность на субъекта власти, ибо его идеи, его цель как закон определяют поведение исполнителей.

Если в организацию встроен механизм, обеспечивающий выбор наиболее оптимальных целей и с точки зрения разумности, и с точки зрения морали, и со всех иных точек зрения, то проблемы деструктивного повиновения вообще не может возникнуть! Говоря о наличии проблемы деструктивного повиновения, мы говорим о проблеме деструктивного целеполагания на уровне общей цели, которая определяется субъектом организационной власти.

Однако психологи очень редко имеют возможность решать эту проблему на уровне субъекта организационной власти и, как правило, вынуждены ограничиваться анализом деструктивных действий конкретных исполнителей даже в тех случаях, когда они беспрекословно выполняли заданные им цели. Разумеется, любому человеку не может не импонировать образ благородного работника, смело выступающего против аморальных или преступных целей организации. Однако в реальной действительности возможность изменить организацию и ее цель предоставлена только субъекту организационной власти.

Проблему деструктивного повиновения можно решить только на уровне организационной власти, т. е. там, где формируется общая цель. А для этого необходимо, чтобы в организации существовали надежные механизмы, обеспечивающие властью только тех индивидов, чьи идеи, ценности и взгляды позволяют им формировать цели, не противоречащие общечеловеческим представлениям о добре и справедливости. И если такие механизмы сформированы и эффективно функционируют, то тогда можно говорить только о конструктивности повиновения, позволяющего консолидировать индивидуальные планы в направлении достойных общих целей.

Фактически многое из того, что делается организационными психологами в области профессионального отбора, изучения мотивации, ценностей, лидерства и т. п., во многом связано с задачами формирования таких механизмов. Однако до сих пор эти механизмы преимущественно исследовались на исполнительском, а также нижнем и среднем уровнях управления организации, не затрагивая субъекта (субъектов) организационной власти. Совершенствование и расширение действия данных механизмов на всю организацию является могучим резервом в улучшении организационной деятельности в целом.

Зная власть, мы ответим на вопрос: «Кто мы?»

М. Фуко

...Война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого. ...Небрежение этим искусством является главной причиной утраты власти, как владение им является главной причиной обретения власти.

...Ибо вооруженный несопоставим с безоружным и никогда вооруженный не подчинится безоружному по доброй воле, а безоружный никогда не почувствует себя в безопасности среди вооруженных... Если ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты. И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой..., ибо, расточая чужое, ты прибавляешь себе славы...

Н.Макиавелли