Насилие и власть

Насилие и власть

Эпизодическое, случайное насилие само по себе не может создать условий для образования устойчивых связей между субъектом и объектом насилия. Такое насилие всегда разъединяет людей, так как неизбежно порождает ответную реакцию — встречное насилие, открытое или скрытое сопротивление, ненависть или, по крайней мере, избегание. При этом какая-либо возможность согласования целей и мотивов субъекта и объекта насилия полностью исключается.

Психологическая возможность надобщинного образования появилась лишь после того, как в групповом поведении общины сформировалось новое психологическое образование — актуальная, гипертрофированная потребность в безопасности, которая смогла отодвинуть на второй план базовые потребности и подчинить ей весь контур общинной жизнедеятельности. Насилие должно было трансформироваться в потребность. которая была бы более актуальной, чем все остальные потребности.

Именно эта новая, искусственно созданная потребность в безопасности, основанная на неизбежном и жестоком насилии в случае неповиновения, стала психологическим основанием формирования неизвестного ранее человечеству феномена — феномена власти, который прочно связал дружину с подчиненными ей общинами, образовав первую организационную форму — насильственно-реквизиционную организацию.

Можно ли сказать, что власть — это насилие? В обыденной речи часто не проводится разграничительной линии между этими понятиями. Так, рассказывая о преступнике, напавшем в темном переулке на одинокого прохожего, можно сказать, что в тот момент бандит обладал властью над своей жертвой. Язык вполне позволяет людям использовать даже самые неожиданные образные средства, но это безусловно метафорическое использование понятия «власти».

В строго научном применении отождествление понятий «насилие» и «власть» вряд ли обоснованно. Между ними существуют принципиальные различия. Насилие, действительно, исторически было исходным основанием власти и до сих пор является одним из ее оснований. Но само по себе насилие не может быть властью. Власть, хотя и связана с насилием и восходит к нему своими генетическими корнями, выступает как процесс, соединяющий людей, часто против их желания, но все же в конечном счете согласовывая их потребности, мотивы и цели.

Насилие превращается во власть только в организационном контексте, который, обеспечивая неизбежность насилия в случае нарушения организационных требований, делает в конечном счете применение самого насилия излишним. Более того, задавая рамки поведения, власть способна формировать искусственные потребности и мотивы, способные создать в психологической структуре человека побуждение к следованию цели, непосредственно не связанной с его потребностями и внутренней мотивацией.

Насильственно-реквизиционная организация оказалась чрезвычайно устойчивым образованием, которое с незначительными изменениями было доминирующей формой организованного поведения людей вплоть до конца XIX века, т. е. до появления и господства современной организации. Более того, многие принципы и механизмы, определяющие деятельность организации в настоящее время, своими корнями уходят в насильственно-реквизиционную организацию. Именно поэтому в книге столь подробное внимание уделялось организационно-психологическому анализу становления первой организационной формы.

Формирование насильственно-мотивационной организации

Здесь не ставится задача проследить в мельчайших подробностях развитие всех групповых и организационных форм, которые предшествовали формированию современной промышленной организации. Цель, скорее, состоит в выявлении базовых организационно-психологических принципов и механизмов, которые лежат в основе организованного поведения людей.

Основная слабость насильственно-реквизиционной организации заключается в том, что власть как базовый организационный процесс не принимала непосредственного участия в воспроизводстве ресурсов, а главным образом выступала их потребителем. Действительно, с помощью насилия можно отобрать у других людей все ресурсы, но только в том случае, если они имеются в наличии. Власть всегда зависит от ресурсов. В насильственно-реквизиционной организации власть в конечном счете зависела от труда земледельца или ремесленника: чем больше продуктов труда они производили, тем больше ресурсов могла забрать власть и тем больше становилась ее мощь.

Однако власть фактически не участвовала в самом процессе производства и поэтому не могла никаким образом влиять на этот процесс. Если власти требовалось больше ресурсов, то она не могла заставить людей труда производить больше, чем они привыкли. Власть могла лишь больше отбирать. Но если земледелец или ремесленник лишался все большей и большей части продукта своего труда, то его желание трудиться уменьшалось соответственным образом.

Иными словами, возникал порочный круг: чем больше была потребность насильственно-реквизиционной организации в ресурсах, тем острее вставала проблема их воспроизводства. Хронический недостаток ресурсов, характерный для подобной организационной формы и был в недавнем историческом прошлом неиссякаемым источником широкомасштабных захватнических войн и колониальной экспансии, организатором которых выступало само государство.

К концу XIX века в результате развития мануфактурного, а затем и машинного производств, индустриальную базу большинства европейских стран стали составлять промышленные организации. Несмотря на некоторый скачок в развитии производительных сил, обусловленный использованием машин, с организационно-психологической точки зрения, даже крупное (по тем временам) машинное производство первоначально мало отличалось от мануфактурного. Работавшие там люди, в отличии от земледельцев, были лишены каких-либо средств труда, и, соответственно, даже при активном желании работать были не в состоянии самостоятельно обеспечить удовлетворение своих насущных потребностей. Данные средства труда им могла предоставить только организация, что коренным образом изменило характер организационной власти.

В отличии от насильственно-реквизиционной организации эта организация формально не отбирала у индивида результаты его труда, но она, как правило (особенно на крупных государственных предприятиях), принуждала его работать, используя прямое насилие. Вместе с тем появились и новые средства для согласования индивидуальных целей работников с общей целью организации. Прямое насилие и потребность в безопасности перестали быть единственными психологическими «составляющими» контура организационной власти. Тем не менее форма насильственного принуждения по-прежнему была ярко выражена.

У индивида, лишенного средств труда, т. е. возможности прокормить себя самостоятельно, помимо внешнего принуждения появлялась новая прочная связь с организацией, которая обеспечивала его хоть какими-то средствами к существованию. Выполняя все требования хозяина-собственника и следуя задаваемой ему цели, индивид мог рассчитывать хотя бы на минимальное удовлетворение своих базовых потребностей. В терминах современной психологии можно сказать, что организация стала делать первые шаги в формировании мотивационной сферы своих работников. Правда, мотивационный «пакет» организации был предельно скуден. Низкая эффективность мануфактурно-фабричного труда, с одной стороны, и стремление к прибыли — с другой, заставляли хозяев-собственников сводить удовлетворение базовых потребностей работников к минимальному уровню. Это приводило не только к ослаблению мотива поведения, но и к открытому проявлению недовольства работников, которое приходилось подавлять опять же насилием. Поэтому эту организацию я именую насильственно-мотивационной. Психологический «контур» власти и воспроизводства ресурсов в такой организации представлен на рис. 4.4.

Следует отметить, что базовой трудовой единицей в насильственно-мотивационной организации по-прежнему выступала рабочая группа. В рамках общей задачи группа, по сути дела, самостоятельно определяла не только трудовой, но и весь производственный процесс. Имея общую задачу, члены группы сами определяли: кто, что и как будет делать. Во многом рабочие сами выбирали и темп работы, ориентируясь на привычный, традиционный темп труда. Обучение также проходило стихийно: рабочие перенимали друг у друга отдельные приемы и навыки, требовавшиеся в их трудовой деятельности. Таким образом, владея средствами труда, власть в насильственно-мотивационной организации непосредственно участвовала в воспроизводстве ресурсов, однако поведение работников на рабочих местах было вне контроля власти и во многом определялось самоорганизацией рабочей группы.

Рис.4.4. Психологический «контур» власти и воспроизводства ресурсов в насильственно-мотивационной организации