«нормальная» семья

«нормальная» семья

Семья и брак возникли на довольно позднем этапе развития общества. Наиболее ранней формой брачно-семейных отношений был групповой брак. Формой общежития являлась родовая коммуна. Она состояла из мужской и женской групп и обеспечивала не только биологическое воспроизводство, но также вскармливание и воспитание детей. Помимо мужской и женской групп в коммуне выделялась детская группа, которая была более тесно связана с женской. Пространство психологической близости строилось следующим образом:

Между детством и зрелостью лежал обряд инициации: подросток проходил испытание (душевное и физическое) и переходил в мужскую или женскую группу. Иногда молодому мужчине присваивалось новое имя. В той или иной форме обряд инициации сохранился по сей день: речь идет не только о «прописке» молодого уголовника в тюремной камере или о переводе солдат срочной службы из «молодого» в «котлы». Классической процедурой инициации является, например, защита диссертации: соискатель долго готовится к процедуре, у него есть наставник (опекун) — научный руководитель или консультант, его подвергают серии душевных (к счастью — не физических) испытаний более «взрослые», и, наконец, он зачисляется в старшую группу и получает новое «имя» кандидата или доктора наук со всеми сопутствующими правами и обязанностями.

В примитивном обществе переход юношей в мужскую группу психологически был, наверное, более сложен и проходил болезненней, чем переход девушек в группу взрослых женщин, если учитывать структуру психологической близости мужской, женской и детской групп. Это проявлялось в том,.что человек всю жизнь принадлежал к коллективу, в котором он родился, к которому принадлежала его мать. Это отнюдь не значит, что принадлежность человека к роду определялась по матери. Человек принадлежал к данному роду вовсе не потому, что к нему принадлежала его мать, а потому что он от рождения входил в состав данного коллектива и ни в какой другой входить не мог. Отношения не были еще персонифицированы: существовали отношения не «личность-личность», а «группа-группа».

Судьба человека была производной от динамики межгрупповых отношений. И лишь когда род перестал совпадать с трудовым коллективом, стало определяться родство: по отцу или по матери. Особенности определения родства были связаны с типом культуры.

Существует ли нечто общее в отношениях внутри нормальной семьи, что не зависит от времени, культуры, этнического строя?

И здесь уместно предоставить слово психологу и антропологу Маргарет Мид: «Мы можем столкнуться в некоторых сообществах с очень ленивыми мужчинами или, наоборот, с женщинами, ненормально свободными от каких-либо обязанностей, как в бездетном городском доме в Америке. Но принцип сохраняется повсюду. Мужчина — наследник традиций, должен обеспечивать женщин и детей. У нас нет никаких оснований считать, что мужчина, оставшийся животным и не прошедший школу социального обучения, смог бы сделать что-нибудь подобное». От социального устройства общества зависит, каких женщин и каких детей будет обеспечивать мужчина, хотя главное правило здесь, по-видимому, предполагает, чтобы он обеспечивал женщину, с которой он находится в половой связи. С ее точки зрения не столь важно, чьи дети, является ли мужчина биологическим отцом или нет: дети могут быть усыновлены, выбраны, могут быть сиротами и т. д. Однако во всем мире .существует представление о долге и семье, за которую ответственен мужчина. Муж приносит пищу в дом, жена ее готовит, муж обеспечивает семью, но жена воспитывает детей. М. Мид считает, что требуются особые социальные усилия, чтобы мужчина выполнял обязанность кормить семью и детей, поскольку у этой социальной обязанности нет биологического механизма, между тем как материнская привязанность к ребенку — природная. Российский поэт Михаил Львов (правда, по другому поводу) написал: «Чтоб стать мужчиной — мало им родиться. Чтоб стать железом — мало быть рудой...».

Поэтому каждое поколение молодых мужчин должно учиться родительскому поведению в семье: их биологическая роль дополняется социальной, выученной, родительской ролью. В христианской религии образ отца-кормильца воплощен в Иосифе Обручнике — земном муже Девы Марии. Не случайно и то, что социализации мужчин христианская религия придает огромное значение.

Семья рушится тогда, когда мужчина либо не приобретает, либо теряет ответственность за семью как целое, либо не может в силу обстоятельств выполнять свои обязанности. При рабстве, при крепостном праве, при пролетаризации, во время революций, эпидемий, войн разрывается «связь времен» — тонкая нить, связывающая поколения. Связывающий — всегда мужчина. «В такие времена, когда первичной ячейкой в заботе о детях вновь становится биологическая данность — мать и дитя, мужчина теряет ясность ориентации, а те, особые условия, благодаря которым человек поддерживал преемственность своих социальных традиций, нарушаются и искажаются».

Мужчина может доминировать в семье, может занимать подчиненное положение, он может быть психологически близок к жене или ребенку, может быть эмоционально отдален от них, может любить или не любить жену и, соответственно, быть любимым или нелюбимым. Но он всегда должен нести ответственность за семью. Если мужчина несет ответственность за себя и за семью, ее настоящее и будущее, семью можно считать «нормальной». Если мужчина добровольно, либо по внешним обстоятельствам теряет груз ответственности, возникают различные варианты аномальной семьи.

М. Мид — оптимист. И ее светлый взгляд на прошлое и будущее человечества позволяет ей сказать: «До сих пор все известные человеческие общества всегда восстанавливали временно утраченные ими формы. Негр-раб в Соединенных Штатах содержался как племенной жеребец, а его дети продавались на сторону, потому недостаток отцовской ответственности еще чувствуется среди черных американцев, принадлежащих к рабочему классу. В этой среде первичной ячейкой заботы о детях оказывается мать и бабушка, мать матери, к этой ячейке присоединяется и мужчина, даже не внося в нее никакого экономического вклада.

Но с приобретением образования и экономической обеспеченности этот дезорганизованный образ жизни отбрасывается и американский негр-отец среднего класса, пожалуй почти чрезмерно чадолюбив и ответственен».

История, однако, кишит отрицательными примерами последствий крушения семьи. Э. Эриксон считал, что главной причиной прихода Гитлера к власти в Германии являлась потеря авторитета отцов в глазах сыновей. Гитлер выступал в качестве «идеального» заменителя отца.

На мой взгляд, доминирование отца в немецкой семье заменило ответственность — заботу.

Эриксон описывает немецкую семью конца XIX — начала XX века как предельно конфликтную группу. Отрицание отцовского авторитета в 10-е годы вылилось в юношеские экстремистские движения, банды, приверженность мистико-романтическим культам Гения, Расы, Природы, Культуры и пр. Юноши считали, что мать открыто или тайно стоит на их детской стороне, а отца рассматривали как врага. Еще более худший вариант — тип «властной матери», которая заимствовала идеал «я» от отца или деда и стремится к абсолютной власти над детьми. Следствием этого является потеря авторитета у детей. Их дети уходят из семьи, бродяжничают и т. д.

Но наиболее ярким проявлением краха нормальной семьи является «семья» в СССР. Советскую семью можно назвать постправославной атеистической (к ее характеристике мы еще вернемся). Лишение мужчин социальных и экономических возможностей обеспечивать семью и нести за нее ответственность, а также воспитывать детей, привело к краху семьи как социального института. Тоталитарное государство взяло на себя весь груз ответственности и заменило отца собой.

Вот какова роль отца в воспитании советских детей по данным социологических исследований: отцы в 1,5 раза реже, чем матери, контролируют учебу детей в школе, в 1,5-4 раза реже, чем матери, обсуждают с детьми учебные дела, книги, взаимоотношения с товарищами, моду, телепередачи, планы на будущее, выбор профессии, особенности характера детей и пр. Соответственно на вопрос: «кто для тебя является наибольшим авторитетом?» —лишь 5-9\% школьников 8-10 классов Вильнюса, Москвы и Баку ответили, что — отец, и 17-19\% — назвали мать. С матерью более откровенны, чем с отцом, как мальчики, так и девочки. Она чаще становится образцом для подражания. На нее хотят быть похожими 28\% вильнюсских, 26,5\% московских и 19,4\% бакинских школьников, а на отца, соответственно, 10,6\%, 8,8\%, и 8,9\%.

Следствия такого положения дел весьма плачевны.

Точка зрения М. Мид находит подтверждение в клинических исследованиях. Причем отец имеет важнейшее значение для развития с самого момента рождения ребенка: он является первым внешним объектом для ребенка и играет роль модели при ранней идентификации. Отцы поощряют процесс отделения ребенка от матери, ускоряя тем самым процесс социализации, отсутствие отца в семье или невыполнение им своих обязанностей приводит к развитию у ребенка психопатологии.

Отец в процессе отцовства также подвержен психологическим кризисам, и в том случае, если у самого отца не решены проблемы детской привязанности к своему отцу и матери, у него возрастает риск психопатологических нарушений.

Если отец недееспособен (не может нести ответственность за семью и выполнять роль лидера), то он оказывается в весьма тяжелом положении. Ведь для того, чтобы обеспечить материальное благополучие семьи, авторитет и независимость на работе, получить общественное признание и статус, он должен прилагать свои усилия вне семьи. И, если он потерпел неудачу во внешнем мире, он начинает бороться за власть в семье.

Если общество препятствует мужчине, мешает его активности в обеспечении семьи, это неизбежно приводит к развалу ее как социального института.

Проблема отцовства — наиболее острая для постсоветского общества. Наше государство декларировало равноправие обоих родителей по отношению к ребенку (Кодекс Законов о браке и семье РФ). В реальности нынешнее законодательство и практика отчуждают отца от семьи.

Мало того, что общественное воспитание считалось основным, а ответственность за судьбу детей передавалась «государству» и педагогам. Но система льгот в связи с рождением ребенка, уходом за детьми, их воспитанием предоставляется только матерям, а отцам — лишь в связи со смертью матери, ее длительным отъездом или болезнью. В случае развода ребенок остается с матерью.

Следовательно, мужчина знает, что от его забот и личных качеств судьба его как отца никак не зависит, а ребенок — это прежде всего проблема женская.

Вообще, отношения в семье при тоталитарном обществе становятся психобиологическими, а не социально-психологическими: роль отца как главного агента социализации сводится на нет, повышается значение природной психобиологической связи между ребенком и матерью. Потому крушение этой последней опоры семьи по вине матери является катастрофой. Это явление вновь вынуждает власти и общество обратиться к проблемам матерей и материнства и порождает порочный круг мнимых причин и реальных следствий.

Если в чем-то и нашли реализацию идеи ранних и поздних коммунистов-утопистов, так это в судьбе семьи. Для всех утопий и антиутопий (утопий-предупреждений) характерно, что государство берет на себя все функции нормальной семьи от социальных до биологических (искусственное разведение детей). В конце концов, человек как социальное, психологическое, биологическое существо совершенно не нужен для «прогресса». Во всех утопиях и антиутопиях ребенок вообще не рассматривается как самостоятельный член семьи. Внимание авторов проектов «светлого коммунистического будущего» сосредоточивается на отношениях сексуальных: «муж-жена», «муж-другие женщины», «жена-другие мужчины». Взгляды утопистов на семью отрицают семью как субъект воспитания детей. Для них ребенок является объектом государственного воспитания или же искусственного выведения породы (как у Т. Кампанеллы).

У М. Замятина в романе «Мы» нет даже понятия семья». Государство берет на себя все заботы о продлении человеческого рода. У О. Хаксли в романе «Прекрасный новый мир» слова «отец» и «мать» в тоталитарном обществе становятся бранными. Государство берет на себя и процесс продолжения рода: оплодотворяет яйцеклетку и влияет на процесс созревания плода. Тем самым тоталитарное государство становится отцом, матерью и педагогом-воспитателем в одном лице. Аналогично у А. Платонова: дети отчуждены от семьи. Но власти до детей дела нет, они растут без всякой заботы и умирают в раннем возрасте.

Предельным решением семейных, брачных и сексуальных проблем является «Москва 2042» В. Войновича: разделение различных предприятий на мужские и женские еще существует только в кольцах враждебных, а здесь полное равенство, и разница между мужчиной и женщиной практически стерта.

Нельзя сказать, что «советская» семья не является семьей как таковой, скорее это аномальная семья, в которой ответственность несет мать, она же зачастую доминирует.

Возврат к цивилизации для нее начнется с возрождения «нормальной семьи» (в научном значении этого термина) и никак не раньше.

Ни демократия, ни частная собственность, ни общая христианизация населения России сами по себе ничего не решат: они являются лишь внешними предпосылками духовной работы.