Глава 4 нина

Глава 4 нина

Что нужно сердцу моему,

чтоб быть счастливым? Так немного...

Люблю зверей, деревья. Бога,

и в полдень луч, и в полночь тьму.

И на краю небытия скажу: где были огорченья?

Я пел, а если плакал я —

так лишь слезами восхищенья...

В. Набоков

Героиня этой главы скоро будет праздновать свое восьмидесятилетие. Она небольшого роста, о себе говорит в шутку, что она та самая маленькая собачка, которая до старости щенок. Не наделенная от природы силой, она обладает удивительным упорством и выносливостью, которые позволяют ей справляться с самыми разными жизненными задачами с той обстоятельной неторопливостью, которая приносит свои долговечные плоды в виде неповторимого качества сделанного, чем бы оно ни было: письмо, рисунок, пирог, выстиранная рубашка мужа, беседа с соседкой...

Конечно, время не щадит никого, но оно и проявляет главное: пристальность умного взгляда, готовность слушать, естественность проявления внимания (да и любого отношения), четкость речи, ясность выражения мысли, которые не нарушаются естественными и плавными движениями. Она говорит хорошим литературным языком, всегда может выразить свои чувства и оценки, не прибегая к разрушающему душу мату или другим формам ругани. Сказала как-то, что на всю жизнь запомнила слова матери о том, что грешно не то, что в рот кладут, а то, что изо рта выходит. В ее семье никто не ругался матом, как не ругались им и в деревне, где она выросла.

Семья была крестьянская, дружная, отец грамотный и умелый человек. Его авторитет среди односельчан был настолько велик, что и после десятилетий, прошедших с его смерти, в разговорах можно было услышать, как люди ссылаются на его возможную оценку: «Вот бы Михаиле встал, да сказал...» Мать не владела грамотой, но ее жизненная сила, расторопность, умение наладить быт так, чтобы в доме все было для жизни, то чувство дома — уверенности и обустроенности — были той практической философией жизни, когда принадлежность к семье становится определяющей на всю жизнь в отношениях с другими людьми. Что скажут мама и папа? Этот вопрос возникал у моей героини и тогда, когда их уже не было рядом, и возможный ответ определял принятие решений. Два старших брата и две сестры. Братьев унесла Великая Отечественная война, младшую сестру — болезнь, старшая сестра долгие годы оставалась единственным членом большой семьи, где беззаботно и счастливо начиналась жизнь Нины.

Психологи часто говорят о социальной ситуации развития человека, пытаясь найти в ней те определяющие факторы, которые влияют на психическое развитие человека. На долю Нины выпали такие факторы, которые только в кратком перечислении представляют собой целый список факторов, вызывающих жизненный стресс человека. Каждый из этих факторов сам по себе способен вызывать сильнейший жизненный стресс, а здесь целый список и все в одной судьбе. Это типично для поколения русских, советских людей, родившихся в первой четверти XX в. Вот эти факторы — социальная ситуация развития:

• гражданская война — отец призван, вернулся контуженным;

• смена социального строя — изменение всего уклада жизни;

• коллективизация — обнищание семьи, потеря экономической самостоятельности; обесценивание труда и усилий по организации жизни;

• уход из семьи — учеба в школе и жизнь у чужих людей;

• Великая Отечественная война — потеря близких, эвакуация из оккупированного города;

• непосильная и неоплачиваемая работа в колхозе, торфозаготовки и лесозаготовки;

• поиски работы по специальности;

• смена места жительства;

• потеря ребенка;

• смена социального строя в стране;

• инфляция, угроза голода, потеря экономической самостоятельности семьи.

За каждым из этих факторов — живые человеческие отношения, переживания сначала маленькой девочки, потом девушки, женщины, жены и матери, бабушки и всегда дочери. Переживания, о которых сегодня не всегда хочется вспоминать, вспоминается только хорошее. Среди этого хорошего — совместная работа семьи на сенокосе, первые и единственные стихи, которые были посвящены любимому брату. Так хотелось быть похожей на него, что долгие годы вся семья вспоминала серьезность, с какой маленькая Нина говорила: «Я, как Паня». Все вопросы выбора (что бы это ни было) решались именно так. Он был всегда рядом — самый, самый, с которым делила все. Нет, не поровну, а по принципам детского братства. Вот здесь у читателя и есть возможность увидеть, что в жизни моей героини были (и будут) люди, которые помогают проявиться данности Я.

Она говорит о себе: «Меня никогда не обижали дома, никогда. У нас вообще детей не обижали словами, не били, с нами разговаривали. Я не помню, чтобы мама и папа ругались между собой, не помню».

Девочка росла умная, училась охотно и очень хотела учиться. Прошу читателя заметить это. Ей было одиннадцать лет, когда ее отдали в школу-десятилетку далеко от дома; девочка могла видеть семью только в выходные и каникулы. Практически с этого времени и началась ее самостоятельная жизнь «в людях», как писал когда-то М. Горький. Помимо учебы на ней лежали все бытовые заботы, и при этом она была всегда ответственная и добросовестная. «Я очень хотела учиться, очень хотела стать учительницей», ~ вспоминает Нина.

Замечу для читателей, что желание учиться — одно из важнейших проявлений силы Я, его данности, так оно дает о себе знать — желание учиться свидетельствует о наличии потенциала, ищущего адекватное воплощение. Мне думается, что в этом переживании есть то, что можно назвать чувством собственной бесконечности, тем прикосновением к вечности, которое не выражается высоким стилем, а проявляется в неуемной любознательности. Сегодня моя героиня посещает кружок по плетению из лозы, на свое семидесятилетие купила себе в подарок гармонь и научилась сама играть на ней по нотам.

Учеба в школе была непрерывным ожиданием похода (за семнадцать километров по лесу пешком) домой. В это историческое время коллективизации семья из обычной, зажиточной, работящей превращалась в экономически ослабленную, а позднее и совсем в обессиленную. Ребенку давали с собой (на учебу) все более и более скудную пищу и все реже покупали обновки. Ремесла, которыми владел отец, были практически запрещены и все, что он делал (как и все другие) в колхозе, уносило силы и не приносило в семью достатка.

Когда Нина училась в институте, посылки из дома и вообще стали редкостью, а деньги были посланы только один раз — на последнем курсе. Это были деньги, полученные родителями за убитого брата Паню. Об обновках не было и речи, юбка из его пиджака и блузка из его рубашки — это было гардеробом долгое время. Последний государственный экзамен сдавала, когда в город уже входили фашисты, дипломы студентам выдавали буквально на ходу, соблюдая все необходимые бюрократические правила. Выпускники разъезжались по домам уже из оккупированного города, путь до дома занял два месяца. Это был в основном путь пешком, без денег, без хлеба, под бомбами, иногда подвозили, но чаще — пешком. Домой. Об этом вспоминается редко, помнится студенческое время как светлое, беззаботное, когда вся семья была вместе, все были живы и здоровы — это было счастье. Так оно понимается сейчас.

Начало работы подарило дружбу, которая продолжается и сейчас: письма, редкие телефонные звонки; к счастью, еще существующая, но трудно реализуемая возможность встречи. «Мы даже блузки шили одинаковые». Вот так другой человек встал рядом и шел, идет вместе по жизни, не разрушая ее. Это и есть друг. Быть другом, иметь друга — это естественно для живого человека, так как дружба — тот вид отношений с чужим человеком, когда главным становится сам факт его существования. Не так важны пространство и время реального общения, как возможная и реально существующая значимость этого человека как своего чужого.

За время войны семья понесла утраты, которые так трудно описать и так легко выразить в цифре — два брата не вернулись с фронта. Недолго их пережил и отец. Семья осиротела, но еще больше сблизились те, кто остался. Взаимопомощь — такая естественная в семье — позволила сохранить детей, которые появились у Нины вскоре после войны. Бабушка и тетушки всегда были готовы поделиться последним и принимали на лето всю молодую растущую семью. Позднее эта новая семья и для них — уже очень немолодых людей — будет тем домом, где они проведут свои последние годы.

Читателя прошу обратить внимание на то, что семья всегда стремилась сохранять и поддерживать отношения, несмотря на все обстоятельства места и времени жизни. Письма из дома и домой, поездки домой и приезд родных — важнейшая часть жизни, дающая чувство спокойствия и уверенности. Это называют еще корнями человека, или, на научном языке, идентичностью с группой, но с группой не чужих людей, а близких, которые самим фактом своей жизни избавляют человека от чувства космического одиночества, от той пугающей пустоты автономности, которая делает его беззащитным и зависимым от каждого сильного воздействия. Близкие люди своим охраняющим воздействием создают те необходимые границы Я, которые позволяют осуществлять самообоснование ^-усилий с ориентацией на эти границы. Это — то необходимое условие внутренней свободы, которое связано с возможностью реализации ^-усилий не в пустоте неопределенности, а в системе жизненных координат, которые своим наличием вносят в жизнь ту необходимую степень определенности, которая нужна для реализации качеств данности Я.

Сегодня психологам больше известно о том, что и как происходит в неблагополучных семьях, которые заявляют о своем неблагополучии заказами на разные виды психологической и социальной помощи. Меньше известно о семьях, которые вырастили людей, любящих жизнь. Моя героиня дает возможность рассказать о такой семье — это ее родительская семья. Семья, которая на многие десятилетия стала для окружающих людей тем, что можно назвать нравственным образцом.

Можно восстановить — пусть приблизительно — всю глубину переживаний людей, которые потеряли все нажитое честным трудом, здоровье на непосильной и обесцененной работе, сыновей и даже название страны, но сохранили то, что сильнее всех «факторов» социальной ситуации развития — уважительное отношение друг к другу, те добродетели жизни, которые составляют ее непреходящую нравственную основу. Они известны и сохранены в заповедях, они пропадают в жизни под оправдание ее сложностью. В связи с этим мне хочется сказать, что такие психологические реальности, как концепция жизни, концепция человека, Я-концепция отражают содержание отношений, в которых люди проявляют меру своего воздействия на себя и на других людей. Даже физически мертвый человек может веками определять жизнь живых людей, если он присутствует в их отношениях (воспоминанием, образом, представлением).

Отношения, основанные на нравственных добродетелях, приносят человеку переживание глубины и бесконечности жизни; они вырастают из обоснования его жизни в родительском доме, который становится домом души. «Дом» — это психологическое понятие, не только образ или символ, а реальное (часто предельно точно фиксируемое географически) место, где у человека возникает то переживание своей идентичности с миром, с бытием, в котором нравственные и религиозные чувства дополняют и создают друг друга в виде экзистенциальной наполненное™ человека, которую можно назвать его сущностью. Дом содержит в себе необходимую для обоснования Я-усилий ограниченность и определенность и одновременно ту потенциальную полноту идентичности, которая доступна экзистенциальным переживаниям.

Моя героиня говорила об этом просто: «Дома побудешь совсем недолго, поговоришь со своими, просто на них посмотришь, и сил прибавляется и дальше живешь и снова ждешь, когда домой придешь». Родительский дом (в прямом географическом смысле) остался тем местом, которое в семье всегда и называли домом, где бы кто бы из ее членов ни жил реально. О тяге домой известно всем, моя героиня говорила о том, что долго (очень долго) пришлось жить по общежитиям, снимать квартиры у чужих людей, это всегда было неудобно, неуютно своей временностью, невозможностью сделать то, что хотелось. А хотелось простого — цветов у дома, в доме, лужайки, чтобы дети могли играть. «Мечты, как в кино, правда?» Осуществить позднее, когда уже был свой настоящий дом, оказалось не так-то просто. «Они — чужие люди — все испортят, вытопчут или вырвут. Мы много раз сажали цветы, но так и не видели их по-настоящему». Чужие безжалостны к труду — они не столько украдут из сада, сколько испортят, вытопчут, разбросают на дороге разбитые овощи и вырванные цветы. «Это варварство так больно видеть, я не могу это переживать, словно меня саму топчут. Лучше не сажать». Это я слышала много раз в разных вариантах — слова о том, что лучше не делать то, что легко и бездумно уничтожат другие. Ведь убили щенка, котят, украли все, что можно было украсть за день отсутствия в доме. Кто? Те чужие, которых знаешь в лицо, с которыми живешь рядом не один десяток лет, которые знают твою беспомощность и беззащитность, но не знают, что ты, моя героиня, сильнее их всех тем, что не питаешь ненависти и не говоришь о них их языком, а уповаешь на тот суд и то наказание, которые неизбежны для каждого живущего.

Очень горько слышать слова о том, что в войну было лучше, чем сейчас: люди были добрее и участливее, такого воровства бессмысленного не было — крали от голода, а не для того, чтобы испортить. Но это чужие, и их место в концепции человека, которую Нина, сама того не подозревая, воплощает в жизнь каждым своим действием, каждым своим чувством.

В этой концепции отражаются относительно устойчивые представления о том, как строятся человеческие отношения. Выделю те из них, которые любой, кому приходилось общаться с Ниной, переживал как проявление ее доброты, терпимости и участия. Думаю, одним из важных компонентов ее концепции человека является открытость к людям — та готовность к общению, которая отличает любознательность от любопытства. В этой открытости сосредоточено умение установить с другим человеком ту психологическую дистанцию в общении, которая выявляет его качества: умение слушать другого без назойливости расспросов и рассказов о себе; умение услышать другого человека и проявить участие в той форме, которая не связывает человека необходимостью следовать заботе, а создает условия для собственного осмысления ситуации жизни. В психологии это называют умением вести диалог, психотерапевты говорят в таких случаях о разных видах соответствия клиенту. Суть подобных отношений в том, что оба участника взаимодействия получают новые переживания, которые не разрушают их психическую реальность, а проявляют ее новые свойства. Умение соответствовать другому человеку без разрушения собственного Я, без растворения его в другом человеке, чувство границы психической реальности другого человека и своей собственной — это проявление в общении концепции человека моей героини. За этой концепцией стоят и те жизненные правила, которые не формулируются и не декларируются, а присутствуют естественно как живая ткань отношений. Я попробую их сформулировать для читателя, понимая, что все мои формулировки не смогут передать теплоту и свет, которые рождаются от присутствия среди людей Нины. Есть в этом человеке то, что нельзя выразить словом. Однако я пишу словесный текст и поэтому пробую формулировать: человек понимается как существо, потенциально обладающее разумом, который ему надо обрести. Предполагается, что дорога к собственному разуму у каждого человека своя и за него никто ее не пройдет. Считается, что есть хорошие и плохие люди, это существует как данность, и с плохими людьми надо жить, стремясь держаться от них подальше. Людей надо изучать, постоянно стремиться к новому общению, чтобы больше знать. Чтение — один из путей познания людей. Существует убежденность в том, что руганью и критикой человека не направишь на путь к разуму, а только озлобишь. Подробности чужой частной жизни не представляют самостоятельного интереса, они обсуждаются только тогда, когда другой человек сам заинтересован в этом. Считается, что самостоятельность человека — главное проявление его Я. Есть мнение, что у человека есть типичные для его фамилии черты, которые обязательно проявятся в его жизни. Типичные индивидуальные качества человека можно увидеть уже у ребенка. Долгая жизнь среди людей показала, что люди со временем меняются: «Одно поколение учеников не похоже на другое. Это можно видеть даже по успеваемости класса. Нельзя сказать, чтобы лучше или хуже, — они другие по интересам, по поведению». Изменение характера людей связано с общественной жизнью, с тем «насколько человек чувствует себя связанным с другими людьми, со своей семьей».

Другие люди в течение всей жизни вызывают чувство удивления тогда, если отказываются от естественных нравственных добродетелей и считают нечеловеческое истинным. Именно удивление, связанное с появлением в жизни неожиданно нового и не соответствующего ожиданиям. Такое чувство вызывает, например, сообщение о продаже еще не родившихся детей, объявление о покупке мужа для дочери, информация о драках девочек из-за мальчиков на городской дискотеке. Все это принимается с тем отношением («Чуден мир!»), в котором собственная способность понять и принять происходящее не является абсолютной. Но эти сообщения не пугают своей бесчеловечностью, они лишь обостряют интерес к жизни, к людям, к себе. Обобщения от встреч с одними людьми не переносятся на других, каждого человека «надо понимать как человека». Пережитое не породило предубеждения к людям, не создало того, что психологи называют социальными стереотипами: встреча с немцами, детьми тех фашистов, которые убили братьев и долгие годы морили голодом всю семью, породила только глубокую взаимную симпатию и дружбу на долгие годы. Когда молодой немец пытался объяснить, что они — его поколение — не виноваты, что они — другие, ему просто сказали, что война кончилась, а живым надо жить по совести. Это так очевидно и просто. К ним, немцам, не было никаких претензий, не было желания унизить или проявить свою непреходящую боль от потери. Нет. Были вопросы о жизни, об устройстве их государства, о родителях и работе — то общение людей, когда люди интересны друг другу как разные. Рождественской открытке от «наших немцев» в семье рады, как и весточкам от детей.

Запрет на религию, официальная ориентация на атеизм не мешали моей героине крестить детей и читать молитвы перед сном, обращаясь к Всевышнему за поддержкой и помощью. Слова молитвы, упование на милость и милосердие Бога не суесловие, а та необходимая основа отношений с миром, которая дает силы и поддержку во всех испытаниях. Это осознается как главное правило жизни, как сама ее суть. Религиозные праздники всегда отмечались и отмечаются так, как это было принято в родительской семье.

Профессиональная работа с людьми — педагогическая деятельность — была тем жизненным призванием, где складывалась концепция человека; проявлялась она в ежедневных отношениях с учениками, «каждого из которых хотелось научить мыслить самостоятельно». Предмет — математика — давал для этого возможности, силы и время. Усилия не пропадали бесследно — ее ученики знали предмет и могли сдавать вступительные экзамены в главные вузы страны. Как говорят сегодня, они были конкурентоспособны. Она учила их добросовестно, потому что не могла иначе, — это была ее жизнь, их жизнь, где ложь в отношениях — главный порок. Учить плохо — значит лгать себе и им, ученикам. Это было недопустимо, это было то, что обосновывало ее отношение к ученикам, которое они чувствовали и принимали с детской признательностью. Будучи детьми, они делились с ней сладостями, а став взрослыми — выпускниками, — говорили слова благодарности и через десятилетия узнавали при встрече, не избегая взглядом и не скупясь на приветствие. Ее работа в школе не ограничивалась предметом. Школьные стенгазеты размером в несколько квадратных метров, конкурсы стихов и шахматные олимпиады, карнавалы, лыжные соревнования — это неполный перечень того, что она могла и хотела делать с чужими детьми — своими учениками. Зачем надо было тратить на это силы? «Это была моя жизнь, я любила школу, детей, свою работу, я и сейчас все это люблю», — простые слова о главном, о соответствии человека своему сознанию, своему делу, своему Я. Философский язык позволяет сказать, что это слова человека, преодолевшего отчуждение от собственной жизни. Я бы добавила: и не имевшего этого отчуждения, и не имеющего его сейчас. Одна из причин отсутствия отчуждения состоит в том, что концепция человека, которая реализуется в отношениях с другими людьми, задает высокую степень свободы для осуществления жизни как собственного Я, так и жизни других людей. В ней нет примитивного стремления отождествлять других с собой, нет стремления упростить многообразие жизни до одного варианта, нет страха перед многообразием проявлений человеческой сущности и неизбежным риском в условиях высокой неопределенности человеческой природы. Всего этого нет, потому что есть обоснование своего бытия Создателем, своей сущности как его дара, своей семьи как основания своей сущности, своего Я как осуществления Я-усилий по его проявлению.

Думаю, что моя героиня это сформулировала короче и точнее: «Мне всегда хотелось жить, даже когда было невыносимо тяжело». Жажда жизни — это еще одно из переживаний, которое характеризует данность Я, его силы как потенциал нереализованных возможностей. Они открываются человеку в осознании того, что его жизнь зависит от него самого, его усилий, его чувств, как зависит от него решение о выборе спутника жизни, об организации семьи и ее сохранении в изменчивых социальных обстоятельствах. Более чем пятидесятилетний опыт семейной жизни моей героини — еще одно свидетельство того, что у нее нет отчуждения от собственной жизни, она живет в каждом ее дне, не повторяясь в привычках и шаблонах, «учась всю жизнь у самой жизни».

Тяжесть усилий, затраченных на осуществление жизни, отсутствие бытового благополучия не воспринимаются как жизненное наказание или поражение. «Мне папа всегда говорил, что завидовать — большой грех, надо уметь радоваться тому, что люди могут сделать хорошее и самому стремиться делать лучше». Это тоже из вечных ценностей, из заповедей. Это то, что делает ценными собственные усилия, те Я-усилия, которые осуществляются с помощью собственных же обоснований — тех самообоснований, которые проявляет Я.

В концепции человека, которую осуществляет в жизни Нина, ее собственное Я проявляется в тех ситуациях, когда на нее пытаются оказать воздействие: она не принимает решения об изменении своей жизни, если считает это недопустимым с точки зрения тех нравственных обоснований жизни, которым следует. «Я знаю, что я упрямая: если считаю, что так нельзя, то меня почти невозможно заставить...» Это упрямство, я бы сказала, устойчивость структуры Я, сочетается с его пластичностью и динамичностью, которые позволяют быть открытой собственным чувствам, быть захваченной потоком изменений, которые они привносят в психическую реальность. Бабушка, она так заигралась с внуком, что они вместе забыли о режиме дня для младшего школьника. Мне думается, что это одно из проявлений Я как данности, тех его свойств, которые не могут воплотиться в осознанных формулировках, отражающих отношения к людям, к себе. Эти свойства — больше, чем структура сознания: они раскрывают сущность данности Я, его самодостаточность как природного образования.

Редкое умение играть с детской увлеченностью, любовь к проявлениям детского восприятия мира, сама возможность такого восприятия как готовность к удивлению и восхищению говорят, по-моему, о наличии у моей героини того качества Я, которое больше всего соотносится с эпитетом «живой». Живое восприятие, живой ум, живое воображение, живые чувства, свежесть впечатлений и переживаний — это все о ней. За ними — ранимость, повышенная сензитивность, позволяющая чувствовать то, что мало доступно другим людям, поражая их порой той восприимчивостью к событиям жизни близких людей, которой нет объяснения в рациональном мире.

Сама она неохотно рассказывает о своей нетипичной сензитивности, считая ее естественным проявлением связи с близкими, родными людьми.

Эта чувствительность сочетается с постоянным стремлением сохранить красивое, чем бы оно ни было, — рисунком ребенка, репродукцией, открыткой к празднику. Эти вещи остаются перед глазами — для радости. Она и сама любит рисовать или раскрашивать черно-белые рисунки, превращать их в цветные, нарядные. Делает это красиво, аккуратно, доводя каждый свой рисунок до полноты узнавания. Так рисуют дети и люди, которые не могут не рисовать. Все рисунки для этой книги сделаны ею. Рисование для людей, которые не делают это предметом профессиональной деятельности, является формой экстериоризации того чувства полноты жизни, которое связано с существованием невербального корня бытия. Рисунки делаются не для кого-то и не для чего-то, они самоценны, и в самом процессе рисования важнее всего то, что может быть внесено в него другими людьми, даже самыми близкими и родными.

Отношения с другими строятся как проявления безусловной любви и заботы, которые позволяют любимым чувствовать себя в полной безопасности рядом с любящим. Эти любовные отношения лишены и тени манипулирования или потребительства, стремления использовать силы и время другого человека в собственных интересах. В них есть все, чтобы проявить свою силу и обрести ее в самостоятельной активности. Эти отношения прекрасны тем, что вопрос о долге и ответственности друг перед другом близких людей никогда не был предметом спекуляции. Ответственность и долг — это нравственные категории сознания человека, т. е. те целостные (гештальт) образования, которые придают сознанию определенность, обозначают и проявляют Я для человека и для других людей. Если в сознании человека присутствуют нравственные категории, то их наличие естественно сказывается на всех проявлениях психической реальности. Любовные отношения нравственного человека пронизаны ими так же естественно, как и другие проявления его Я. Эти отношения дают другому человеку и себе ту необходимую свободу для проявления данности Я, и ту защищенность от разрушающих воздействий, которые могут гарантировать только нравственные обоснования самой жизни. В современной психологической литературе чаще всего представлены конфликты и коллизии несостоявшейся жизни. Поэтому, может быть, читателю мое описание покажется лишенным динамики и сюжетного напряжения, но динамики в осуществлении нравственной ответственности и долга значительно больше, чем в уходе от ответственности или игнорировании долга. Это та динамика переживаний, которая с возрастом просветляет лицо человека, оберегая его от обреченности застывшей маски. Я бы назвала динамику этих переживаний абсолютной человеческой ценностью и пыталась описывать ее как качество живого, проявляющееся в способности к изменению при соблюдении тождественности с данностью Я. Это — одна из задач бытия живого — постоянное обновление при сохранении жизни как целостности.

В любви отношения долга и ответственности, которые я назвала естественными для Нины, проявляются как способность к изменению при сохранении данности Я. Это присутствует в принятии семейных решений, где возможности членов семьи не оцениваются как слабость, а принимаются как проявление существующей силы.

Она сама никогда не жалуется на недомогание и пытается преодолеть неизбежные для пожилого возраста проблемы с тем мужеством и терпением, которые не требуют признания других. Только в предельных ситуациях она готова побеспокоить других своей слабостью, и всегда это только просьба, которую может понять и услышать только любящий и хорошо знающий ее человек. Забота о собственном здоровье не возводится в специальную задачу— посильные физические нагрузки не отвергаются. Возможность выполнения работы основывается на умении распределять силы — сочетать нагрузку и отдых. Бесстрашие перед физической работой и желание учиться как проявление интеллектуального бесстрашия говорят о наличии тех качеств Я, которые определяют единство тела и души. У Нины звонкий ясный голос, с той глубиной интонаций, которая заставляет людей прислушиваться к нему. Нина никогда не пользовалась им для крика, ворчания и раздражения. В этом тоже проявление цельности натуры, не вибрирующей от каждого прикосновения, а обладающей той необходимой для целостности прочностью, которая делает ее узнаваемой во всех проявлениях или, как говорят в психологии, во всех продуктах деятельности. Голос дан человеку как дано ему его Я. Голос можно потерять, как человек теряет Я, можно испортить, если использовать его без учета его качеств (это относится и к Я). Голос можно развить, если воздействовать на него в соответствии с его природой (это относится и к Я). Голос — только одно из свидетельств той цельности, которая существует как структура тела и данность Я, и сама эта цельность есть проявление индивидуальности человека как живого, имеющего собственное назначение.

В семье Нины нет культа болезней. На предложение врача скорой помощи принять какое-нибудь знакомое лекарство «от давления» к немалому удивлению юного доктора было сказано, что в семье не знают таких лекарств. Думаю, что читатель догадался о реакции доктора: «В вашем возрасте пора бы и знать и иметь эти лекарства...» Мне думается, что это только один из эпизодов, который позволяет обсуждать вопрос о нравственной силе не только в ее метафорическом смысле, но и как психосоматическую проблему. Нравственное, психическое и физическое здоровье как понятия разных наук в современных исследованиях все чаще встречаются в работах, где показана взаимообусловленность этих качеств человека. Мне думается, что моя героиня — еще одно яркое жизненное доказательство этой связи. Да, у нее есть и были свои болезни, да, она тяжело перенесла потерю ребенка, но болезни не стали определяющим содержанием ее сознания. Внутренняя психическая реальность ориентирована на внутреннюю картину здоровья — такую же непреходящую ценность, как и нравственные добродетели. Возраст со всеми неизбежными потерями не воспринимается как фантомный фактор, определяющий жизнь. Возможно, в этом одна из причин неприязни к платкам и темненькой одежде. Милая шапочка на седых волосах так к лицу и так уместна, что пусть ни одна пожилая женщина на сто километров вокруг не носит шапочек, а только платки, это не тот случай, когда надо равняться на других. Нет ни кокетства, ни спекуляции возрастом, и когда ей первый раз уступили место в общественном транспорте, она подвинулась и предложила молодому человеку сесть рядом на краешек сиденья. Для нее это поведение, в котором, как в капле, видна вся ее концепция другого человека, где есть свое место и чужим людям, и близким, родным, и самой себе, своему Я.

Эта концепция реализует нравственные отношения с другими людьми, когда другой человек, другие люди не являются ни предметом страха, ни объектом поклонения. Нравственный императив в отношении их реализуется в полной мере. Его формула — не делай другим того, чего бы ты не хотел, чтобы делали тебе, —позволяет не бояться проявления своих интересов среди людей. Не страшно устраивать карнавал для трехсот школьников, не страшно отпускать дочку в большой город, не страшно быть депутатом и выступать публично со своим мнением, не страшно... Долгие годы было не страшно жить среди людей, не страшно это и сейчас. Последнее время, когда в стране сменился социальный строй, отношение к людям не изменилось, но изменилось восприятие жизни. Об этом чуть позже.

Нина долгие годы работала в школе, преподавала математику, чаще всего в старших, выпускных классах. Это, естественно, связано с большой социальной ответственностью, так как общественное лицо школы определяли успехи ее учеников. Выражались эти успехи и в безличных процентах школьных отметок на экзаменах, и в мнении людей, которое складывалось из их собственных переживаний. Ученики — чужие люди, которые становились «моим классом», когда преподавание сочеталось с классным руководством, а значит, с еще большей ответственностью, занятостью на работе.

В психологии говорят о разных типах пространств, в которых протекает жизнь человека. Среди них пространство его Я, пространство сознания, бессознательного, социальное пространство, географическое и т. п. Профессиональная жизнь человека протекает в социальном пространстве, которое организовано по своим законам, отличающих его от других видов пространств, куда человек может переходить из данного пространства. Объединяет все виды пространств, так же как и все типы времени человеческой жизни, самообоснованность активности Я, которую можно назвать универсальной, или нравственной. Она будет проявляться в тех же нравственных переживаниях ответственности и долга, которые есть и в любви человека к другими людям, и в отношении к самому себе.

Можно привести множество различных суждений о том, как и почему человек начинает подменять нравственные переживания долга и ответственности переживаниями вины и зависимости, ограничивающими его жизнь до погружения в пограничные, болезненные состояния, связанные с чувством утраты Я и потерей любви к жизни. Долг и ответственность как формы индивидуального, личностного сознания предполагают мотивированную активность человека, которую он сам осознает как предел: иначе невозможно, иначе просто не может быть, потому что быть не должно на основе понимания жизни как целостного предмета и своего Я" как данности, т.е. тоже целостности.

Профессиональное пространство, как и любое другое, позволяет осознавать личностное содержание нравственных категорий через воплощение их в профессиональные действия. Ответственность и долг для моей героини — это горы проверенных ученических тетрадей, сотни (возможно, тысячи) задач, которые были дополнительно решены с теми, кто соображал легко и быстро или, наоборот, не успевал за классом, это сотни планов уроков и подготовок к ним, даже если тема будет преподаваться десятый раз, она будет преподаваться иначе, по новому плану и с новыми задачами. Четким, аккуратным, разборчивым почерком были расписаны по минутам все проведенные уроки. Что заставляло делать свою работу хорошо, очень хорошо, может быть, лучше многих?

В самом моем вопросе есть и ответ. Это была своя — моя — работа. С детства хотелось быть учительницей, желание упрямой девочки, жившей и учившейся далеко от мамы и папы, от любящих людей, было сильнее других возможных мотивов. Работа всегда была любимой, и превращение общественных требований в личное побуждение никогда не требовало специальных Я-усилий. Долг (перед кем?) был тем долгом перед жизнью, за которым стоит предельное переживание стыда, если этот долг не выполняется.

По сути дела, для многих людей их профессиональное, социальное пространство оказывается тем местом приложения Я-усилий, которые не приносят радости, потому что человек отчужден от правил и норм, организующих это пространство, ему нужны дополнительные усилия, чтобы организовывать свою активность. Тогда работа превращается в пытку или человек создает защитные механизмы, способствующие фантомизации его сознания, порождающие то отчуждение, о котором говорилось выше. Профессиональное пространство, как и любое другое, дает человеку ту необходимую для проявления его Я-усилий свободу, которую называют профессиональным творчеством и которая по-настоящему возможна только при овладении профессиональным предметом как целостностью (это одно из условий любого творчества). Сложность и неоднозначность предмета профессиональной деятельности учителя могла бы быть содержанием отдельной большой книги. В моем рассказе о Нине важно то, что ее профессиональное мышление естественно предполагало выполнение долга перед людьми, включенными в профессиональные отношения.

Известно, что на уровне бытовой морали категория долга сопоставима с представлением о призвании человека, о его возможности соответствовать тому месту, которое он занимает среди людей. (Таковым чаще всего оказывается его профессиональное место, та социальная роль, которую он выполняет.)

В жизни Нины можно проследить реализацию призвания как реализацию жизненной перспективы: хотела стать учительницей — стала ею — работала творчески — работать было интересно. Может быть, это и есть критерий реализованного призвания, в котором совпадает мечта как желание, труд, учеба, как Я-усилия по осуществлению мечты и следование мечте — творческая работа, которая принесла удовлетворение сделанным.

Призвание учить — это особое проявление живой жизни, которое у немолодой уже женщины сегодня воплощается в неистребимую жажду чтения, в поиск нужной членам семьи информации и сбор ее в виде вырезок и выписок, в виде библиографий по тем темам, которые могут быть интересны близким. Это и стремление поделиться вызвавшим удивление, и сама возможность радости и Удивления от содеянного и узнанного другими людьми. Я думаю, что призвание учить связано с силой Я, его цельностью. Именно она дает человеку то необходимое чувство меры своего присутствия в жизни другого человека, которое обычно завуалировано в формуле «мы все зависим друг от друга». Именно она обеспечивает проявление данности своего Я в жизни других людей и данности ^других как необходимого условия взаимодействия. Иными словами, призвание учить позволяет человеку самому быть живым и способствовать проявлению этого качества в других людях. Быть живым, жить, соответствовать данности своего Я, найти и реализовать призвание — думаю, что это об одном и том же, о полноте чувства причастности к собственной жизни, которое и есть сама жизнь.

У Нины это проявляется в каждом ее действии как тщательность, точность и аккуратность. Идет ли речь о планах проведения уроков, о выполотой грядке или уборке квартиры. Она аккуратна и опрятна в любую минуту дня, ее невозможно представить в грязной одежде или неумытой. Пространство собственного тела — это тоже ее пространство, где реализуются те же нравственные категории, что и во всех других.

Жизнь в России в XX и начале XXI века для любого человека, живущего по нравственным законам, именно живущего, а не проповедующего их на словах, — не простое испытание. Осознание того, что в социальном пространстве не все благополучно, приходило из наблюдений за жизнью. Потоки лживой информации о других формах социальной жизни, невозможность лично узнать о них вызывали тяжелые переживания, связанные с желанием понять многие социальные явления, такие как: коллективизация, жизнь в колхозах, культ личности одного вождя и стремление создавать культ вождя другого, нарастающее бытовое пьянство, выраженное нежелание людей работать, ажиотаж вокруг кукурузы, практический запрет на поступление в вузы выпускникам сельских школ и многое другое. Все это обсуждалось в семье, это были вопросы, на которые трудно было найти рациональный ответ. Нравственное чувство говорило, что так нельзя делать и говорить. Многое просто невозможно, но то, другое, возможное было недоступно. Железный занавес проходил не только по территориальной границе. Пришлось пережить вместе с мужем его исключение из партии, когда он попробовал сказать, что выпускники сельской школы могут и должны свободно конкурировать с городскими ребятами при поступлении в вуз, что им вовсе не обязательно идти на ферму. Они могут стать квалифицированными специалистами, если получат необходимое для сельского хозяйства образование. Потеря любимой работы в связи с этим и необходимость жить врозь во время поисков другой работы не только сплотили семью, но и обострили внимание к социальной действительности, где слова вождей все больше расходились с делом, а жизнь становилась все труднее. Потом была оттепель и восстановление в партии, новый социальный мир, расширившийся до размеров планеты, позволил не только задавать вопросы, но и пробовал отвечать на них.

Теперь Нина живет не в СССР, а в России. Ее дети оказались «иностранцами» — живут в других странах бывшего СССР, и письма от них идут дольше, чем от «наших немцев» из Германии. Возникло чувство, о котором она говорит с болью и горечью: «Ощущение, что это не по-настоящему живем, а это — пустая игра». Вызвано оно тем обвальным обесцениванием всего, что составляло социальную жизнь, отсутствием конструктивных идей и попыток найти их, отказом от нравственных основ жизни как от несущественных. Они с мужем (о нем подробно пойдет речь в следующей главе) поняли, что одной критикой жизнь не поправишь и в их «пенсионерской организации» решили «вдохновлять людей на жизнь». В этой организации две тысячи пенсионеров. Это очень много пожилых людей, которые сегодня зачастую являются опорой своей семьи, так как получают пенсию. О размерах ее нет смысла говорить, напомню только, что сегодня в переходах московского метро не редкость пожилые люди, которые просят подать милостыню бывшему учителю.

Идеи о том, как вдохновлять, подает Нина, а осуществлением их занимается ее муж: он долгое время руководил этой организацией. Назову только несколько идей, которые воплотились в жизнь:

• еженедельная телефонная перекличка всех;

• посильная помощь друг другу при болезни;

• поздравления со всеми праздниками и днями рождения (аккуратный список составлен и не забывается за ежедневными делами);

• собираться всем вместе почаще и обязательно петь, читать стихи, приглашать людей, которые могут рассказать что-то полезное о новых законах, или о здоровье, или о науке;

• рассказывать о новых книгах;

• организовывать совместные поездки в театр и на концерт. Это все было и не один раз, это все «наша Нина придумала и люди рады и довольны».

Так и хочется прибегнуть к метафоре — поставить рядом огромного телевизионного монстра, который захлебывается в поисках хлестких критических образов, и маленькую, очень маленькую и слабую физически женщину, которая сопротивляется этому чудовищу с его миллионными затратами, вооруженная только толстой тетрадью с выписанными замечательными словами, которые люди должны знать, потому что это слова о главном в жизни — о любви к ней. Мне хочется, чтобы она одержала победу и чудовище, устыдившись собственного невежества, захотело бы прочитать вслух для всех то, что написано в толстой тетради... Это пока мечты, но они не беспочвенны. В другом поселке России живет другая, тоже немолодая женщина, которая сумела сделать то, что позволило ей сказать, обращаясь к большому собранию людей: «Народ России — это мы, мы можем все сами». Пока они в меньшинстве, но они не одиноки, они пишут стихи и прозу, идут к людям со словами любви к ним и к жизни, живут сами. Они часть того настоящего, подлинного, что сохраняет жизнь живой, они — проявление силы духа народа. Без них трудно родиться новому слову России — слову, которое будет воплощением ее истинной, нравственной силы, ее открытости жизни и бесстрашию чувств.

А пока моя героиня выбирает стихи, которые обязательно надо прочитать людям, потому что «стихи вдохновляют и очень правдивые». Она не пишет сама, но читает так много и так увлеченно, что прочитанное становится частью не только ее жизни, но и жизни окружающих.

Я задавала ей вопросы моего интервью, делала это только потому, что это — один из методов исследования. Она сама охотно расспрашивала меня о моих встречах с другими пожилыми людьми, о том, кто, как и почему хотел или не хотел отвечать на мои вопросы и как я эти вопросы сформулировала. Я объясняла то, что читатель уже прочел в первых главах, а сама услышала то, что читатели могут прочитать сейчас: «Любовь для меня значит все, только с ней можно жить. Любить семью, детей, внуков, окружающих. Только так можно жить.

В людях отталкивает вранье. (Мне не передать на бумаге тот эмоциональный тон, каким это было сказано). Привлекает душевность, теплота, честность, правдивость — это главное.

Природу очень люблю. Все люблю — лес, реку, поле, цветы, грибы, ягоды. Люблю работать на грядках, смотреть, как растет.

Мои учителя сейчас — муж и дети. Внуков считаю своими учениками. Очень боюсь войны. Самое страшное — война и потеря своего ребенка.

Были разочарования в себе и в людях. Иногда хотелось сделать что-то, но потом не получалось.

Жизненные правила, наверное, есть. Вот одно точно есть — не высовывайся, если не знаешь.

Да, моя жизнь всегда зависит от меня. В моей жизни реализовалась мечта — еще в четвертом классе хотела стать учительницей. Об этом думала, выучилась, проработала 34 года. Хотелось иметь детей. Дети у меня есть.

Я чувствую себя на свои годы — не больше и не меньше.

Очень горько, что братьев убили на войне. Обидно, что мне пришлось пережить такое горе — умерли все члены нашей семьи. Радостей много — дети дают. Дети у меня хорошие.

Я родилась и выросла в средней полосе России. Была один раз на юге. Поразила разница в нашей природе и природе Крыма. Там совсем другие деревья, горы, а у нас одна равнина. Раньше хотелось побывать в разных местах. Мы и ездили всей семьей в Ленинград, теперь-то Санкт-Петербург, я ездила в Москву к дочке, в Ярославле бывала, в Костроме, да и в других городах тоже бывала.

Сейчас чаще думаю о здоровье детей и внуков, о том, что могла бы сделать для своих родных и не сделала. Так иной раз раздумаюсь, что и ночей не сплю.

Я на пенсию выходила постепенно, не сразу — все меньше и меньше работала. Сначала было много работы — три смены, потом — две смены, а потом — одна. Я была довольна, что начислили хорошую пенсию, по работе не скучала, хотя очень ее любила. На пенсии я многому научилась. Много читаю, научилась новые блюда готовить, хочу научиться играть на гармошке.

История страны сильно отразилась на моей жизни, сильно...

Боюсь войны, боюсь, что будут убивать близких, будет голод. Холода боюсь. Сейчас-то мы живем хорошо, у нас тепло в квартире, и печь топить не надо, даже за водой ходить не надо, вот до чего хорошо живем».

Она не будет жаловаться на жизнь, всегда стремясь сделать все, что в ее силах, чтобы в доме «было похоже на жилое». В эпохи великих перемен это сделать очень и очень непросто, но чистота, порядок, уют зависят от желания их иметь не по поводу или к случаю, а просто потому, что — это твоя жизнь, твой дом, где вещи и кот требуют отношения к себе и заботы, потому что они тоже живут. Об этом не говорится, это существует как очевидное, как очевидна честность и опора на свои силы и ум, необходимость труда и любви, интерес к жизни, даже если «сегодня я все больше сижу дома и мой мир стал виден из окна, но и там столько всего происходит. Птицы прилетают, дети в садике играют, деревья цветут. Я не скучаю, дел по дому много, я теперь все медленно делаю».

Нина живет в пригородном поселке, где основное население — пенсионеры. Жители этого поселка работают в большом городе или в сельском хозяйстве. Многоэтажка — девять этажей — соседствует с частным, как говорят, сектором. Своей неухоженностью и неуютностью поселок напоминает вечное строительство по потерянному плану. На субботники по уборке несколько лет подряд выходили несколько человек, среди них обязательно была Нина и ее муж. Позже он часто был единственным, кто стремился хоть чуть-чуть убрать зимнюю грязь. Это только деталь того житейского пейзажа, той социальной ситуации, где «факторы» в самом неприглядном виде заявляют о существовании силы, название которой — зло. Но эта сила не имеет власти над маленькой седой женщиной, не имела и не будет иметь, потому что... Я ставлю здесь многоточие, чтобы читатель сам продолжил, увидев в этой проекции собственное Я. Мне же предстоит полнее проанализировать концепцию жизни и смерти, которые присутствуют в сознании Нины, и еще раз вернуться к ее концепции человека.

Жизнь как целостный предмет для нее — естественная ценность, безусловная ценность, которая сохраняется религиозными и нравственными переживаниями. Личная жизнь — превращенное отражение этого целостного образования. Превращение выражается в том, что в ней выделяется источник обоснования целостности — это Я и его качества, которые можно назвать Я-усилиями. Данность Я не вызывает сомнений, так как оно имеет право на существование как безусловная ценность жизни. (Надеюсь, читатель понимает, что перед ним попытка интерпретации, объяснения.) Эта безусловная ценность основывается на очевидности появления Я как данности — родительская семья, нравственные отношения, религиозность. Именно они задают те границы семантического пространства, которые нужны человеку для структурирования Я как данности, для проявления его качеств как Я-усилий.

Наличие структурированного семантического пространства позволяет осуществлять различные интеллектуальные позиции, среди них и трансцендентальную, а безусловные ценности ориентируют их содержание. Нина говорила о том, что в детстве ей рассказали о бесах, которые всегда стоят за спиной человека и соблазняют его на плохое. Рассказали о том, что справиться с бесами она сможет, если не станет их слушать, а будет сопротивляться им, читая молитву. Как психолог я могла бы сказать, что ребенка учили доверять естественному нравственному чувству и ориентироваться на трансцендентальный идеал. Это было «выращивание» того доверия к своим силам, которое определяет появление переживаний зависимости жизни от собственных усилий.

Концепция смерти — часть концепции жизни. Та ее естественная часть, которая соединяет конец и начало. Насильственная смерть братьев на войне, смерть собственного ребенка от болезни, смерть родителей — эти потери и их переживание не сформировали страха перед смертью как перед неизбежностью. У Нины существует страх перед насильственной смертью — войной. Война воспринимается как проявление зла, существование которого отрицать нельзя, как нельзя отрицать существование Всевышнего. Так экзистенциальные переживания порождают сопротивление злу в виде страха перед насильственной смертью близких на войне. Насильственная смерть неестественна и вызывает страх, который, думаю, можно назвать экзистенциальным, так как он позволяет в переживании прояснить, структурировать безусловные ценности. К числу их относится сама жизнь и ее естественное завершение — смерть.

Такие житейские категории, как «судьба» и «предназначение», при наличии ценностных, экзистенциальных переживаний не воспринимаются как фатальные, они соотносятся с логикой собственных Я-усилий как усилий разума по осуществлению собственной жизни. Ориентация на законы жизни, которые можно постигнуть только живя, присутствует в бесстрашии перед всеми видами перемен, которые посылает жизнь. Эти перемены — социальные, экономические, возрастные — воспринимаются не как наказание или проклятие, а как неизбежное последствие усилий людей по организации совместной жизни. Если эти усилия не оправдались, если их не было, то причина этого в самих людях, которые не сделали, не смогли сделать то, что соответствует жизни.

Естественная терпимость к чужому мнению, способность прощать и слушать другого человека, готовность к разумному совместному действию — это все отражения концепции жизни, согласно которой безусловная ценность жизни проявляется в готовности соответствовать существующим ее формам в той же мере, как и готовность к творчеству. Борьба со злом не декларируется, не проповедуется на словах, она существует как следование в своей жизни нравственному императиву, принятому без сопротивления, потому что он был естественным содержанием отношений с близкими людьми в родительской семье. Он — нравственный императив — позволяет удерживать жизнь как целостное явление в любых обстоятельствах.

Мне думается, что нравственные и религиозные переживания человека обладают мощным последействием, которое связано со структурированием под их влиянием целостной картины мира. Возникнув, она, в свою очередь, дает ему основания для проявления всех качеств Я как данности. Неделание зла — самая эффективная форма борьбы с ним. Жизнь как творчество, основанное на нравственном императиве, — это и есть творение добра в мире, в своей жизни, которое будет проявляться в способности любить, в доброте, душевной щедрости, теплоте отношений. Во всех тех качествах, которые отличают человека, обладающего созидательной силой Я, в качествах, раскрывающихся в разных отношениях к миру.

В жизни Нины не было специальных уроков, раскрывающих сущность религии или нравственности. Религиозные и нравственные отношения, их содержание раскрывались в естественном поведении близких людей: «Папа никогда не повышал голоса. Мои родители никогда не ругались. Представить невозможно, чтобы Михайло Ефимович матерился! Они умели разговаривать с людьми, никогда не обижали никого и сами не унижались. Они не садились за стол, не перекрестясь. Мама плакала, когда колокола сбрасывали, они церковные иконы хранили, все надеялись, что церковь восстановят. Когда начали раскулачивать, было страшно. Они — большевики — так быстро везде появлялись, с оружием. У них все было, чтобы людей устрашать, а люди — они без оружия что могут сделать, только плачут, а большевикам от этого больше силы прибавляется. Восстание-то на Политове было, так столько их — большевиков — прискакало, на таких хороших лошадях, которых мы и не видали, да всех мужиков и поубивали. Другие уже смирились, да ведь все обещали-то, что жить хорошо будем. Хорошо помню, как папа пришел с собрания, весь бледный, поникший, сказал маме, что надо вести скот в колхоз, а то всех сошлют. Плакал сам, когда коней уводил, — с той поры стал совсем молчаливый, делал в колхозе, что скажут. А сестры его не были в колхозе — старенькие и больные, их и не стали записывать. Они кормились рукоделием. Все умели делать, тоже не долго пожили. Колхозная-то работа была бесплатная, что-нибудь дадут на трудодень, а так — живи, как знаешь. Народ-то голодал сильно. Хорошо, что лес был, так грибы и ягоды выручали, особенно летом, рыба еще в реке водилась, а на огородах что вырастало, то надо было сдавать заем, да еще налоги, да еще деньгами налоги — не выскажешь всего. Я помню, я уже большенькая была, как стало в деревнях грустно жить».

Я не ставлю перед собой задачу анализа психологических предпосылок Октябрьского переворота 1917 г. в России, других, более поздних, переворотов и перестроек. Родители моей героини — крестьяне — жили своим свободным трудом, не были рабами помещика, а были подданными своего царя. Этот труд приносил благополучие, которое позволяло крестьянину купить своей жене праздничный головной убор, шитый золотом. Это не было исключением — все односельчане на праздники надевали подобные. Они стремились к грамоте и строили школу возле церкви, на самом красивом месте, не разрушали ни реки, ни леса, берегли свои села от непогоды, как хозяин бережет свой дом. Овраг в селе, промытый поточной водой, был также неестественен, как мусор около дома. Они ценили труд, и высшей похвалой человеку была оценка, которую еще и сегодня можно услышать в деревнях: «работный, работная». Они были свободными людьми — таких было немного в России, но они были. Они жили очень далеко от столиц, но читали газеты и бывали там на правах кормильцев, т.е. главных людей. Так было в России, и есть еще люди, которые помнят это.

Для психолога это еще один штрих к пониманию социальной ситуации развития. В жизни Нины я бы назвала это присутствием воспоминаний о свободе, так как свободы с каждым годом семья имела все меньше и меньше. Мне думается, что это воспоминание давало людям бесстрашие перед жизнью. Вера в Бога, реализуемые нравственные отношения — это то, что необходимо для того, чтобы быть свободным даже во внешних условиях несвободы. Вариантов человеческой несвободы как вариантов зависимости от кого-то или от чего-то великое множество (алкоголизм и паранойя — это только одни из крайних проявлений). Вариантов свободы, думаю, нет. Она— величина предельная, т.е. есть или нет.

Свобода существует в человеческих отношениях в виде предельных категорий, регулирующих жизнь. К числу их относятся нравственные и религиозные категории, именно они — их присутствие в жизни — входят в воспоминание о свободе как форме жизни, как самой жизни. Если они будут уничтожены, свобода превратиться в свою противоположность — рабство во всех вариантах зависимостей, в том числе самой примитивной — зависимости от денег.

Я давно хотела назвать Нину свободным человеком, добавив эпитет «внутренне». Получилось бы, что она — внутренне свободный человек. Тогда пришлось бы пояснять, от чего свободный и для чего. Сейчас думаю, что у читателя есть достаточно информации, чтобы прояснить это. Она — человек свободный от зависимости зла, это дает ей возможность жить творчески, что она и делает ежедневно, любя жизнь.

В ее концепции жизни есть место Создателю и природе, они не противоречат друг другу, как не противоречат друг другу нравственные категории и данность Я, как не противоречат друг другу ^-усилия и возможность любить, избранный жизненный путь и призвание.

Жизненный опыт общения с людьми позволил развиться концепции другого человека, в которой сочетается отношение к людям, соответствующее нравственному императиву, и разумное принятие данности каждого человека, без стремления видеть только типичное или только индивидуальное. Нина может и умеет понимать людей и выстраивает свои собственные обобщения, не торопясь, однако, искать соответствия им в поведении конкретного человека. Она могла сама наблюдать природную обусловленность многих человеческих качеств — ее учениками были дети и родители, она сама могла прогнозировать преобладание каких-либо качеств в семье, так как учила всех детей из этой семьи, а семьи бывали многодетными. Она пережила взросление своих детей и внуков не посторонним наблюдателем, а участником их жизни.

Я бы сказала, что она принимает природную данность человеческих типов, понимает относительную изменчивость человеческой природы. Для нее естественно, что течение индивидуальной жизни человека определяется качеством его природного дара и возможностью распорядиться этим даром. Она точно понимает, что человек «должен соревноваться в первую очередь сам с собой». Это то отражение пережитой идентификации, переживаемой идентификации, которая позволяет не отождествлять с собой других людей. Собственная уникальность как наличие границ Я также необходима, как и уникальность другого человека. Право На это — естественное право живого человека — воплощается в бытовых отношениях как уважение и самоуважение, как готовность помочь другому и передача ему необходимой ответственности за содеянное или задуманное.

Переживания, которые возникают при встрече с людьми, не озлобляют против них. «Чуден мир — чудны люди», — эта формула готовности учиться и понимать, по-моему, позволяет сохранять душевное равновесие, находить силы для сохранения целостности собственного Я.

Мне очень не хочется расставаться с моей героиней, поэтому я, завершая эту главу, еще раз цитирую В.Набокова, в стихах которого присутствует то, что составляет существенную часть картины мира Нины:

Утро

Как светозарно день взошел!

Ну не улыбка ли Господня?

Вот лапки согнутые поднял

нежно-зеленый богомол.

Ведь небеса и для него...

Гляжу я, кроткий и счастливый...

Над нами — солнечное диво,

одно и то же Божество!