Дворцовые перевороты после смерти анны иоанновны

Дворцовые перевороты после смерти анны иоанновны

Господство немцев продержалось после смерти Анны Иоанновны всего год с небольшим. Это господство достигло высшей степени и потому стало особенно ненавистно русскому обществу. Немцы, стоявшие у власти, оставшись без государыни, вступили между собой в борьбу и в ней подорвали свои силы и свое положение. Надо сказать, что немцы не представляли собой солидарной группы; это была шайка карьеристов, из которых каждый стремился к личному возвышению и не прочь был для осуществления своих целей воспользоваться несчастием другого. Они поддерживали друг друга только до тех пор, пока оттесняли от государственных дел самостоятельных и способных русских людей. Достигнув власти, они стали действовать друг против друга и оплетали друг друга целой сетью интриг и подкопов. Родители Иоанна Антоновича искали поддержки у Миниха и Остермана, которые не терпели ни друг друга, ни Бирона. Это отсутствие солидарности, борьба друг с другом и привели к крушению немецкого господства.

Полет немцев вниз открыл Бирон. Анна Иоанновна указом, который был напечатан 18 октября 1740 года, передавала регенту ту же власть, которой пользовался самодержавный всероссийский император. Бирон получил право решать все вопросы внешней политики и внутреннего управления. Он объявлен был регентом и на тот случай, если бы Иоанн Антонович умер и императором сделался один из его братьев. Русское общество было возмущено, когда Бирон, ненавистный фаворит-иноземец, на которого привыкли складывать все бедствия прошлого тяжелого царствования, стал самостоятельным правителем. Русские люди почувствовали стыд за то, что у них произошло. Ни для кого не были тайной причины возвышения Бирона. Одни говорили о несправедливости по отношению к цесаревне Елизавете, другие толковали о регентстве отца, Антона Ульриха, при Иоанне Антоновиче, третьи считали более целесообразным возведение на престол герцога Голштинского. Гвардия дожидалась только похорон Анны Иоанновны, чтобы начать действия против Бирона. Иностранные резиденты писали своим дворам, что положение Бирона опасно. Развязку ускорил сам Бирон. Узнав о движении в гвардии и о том, что в народе не хотят иметь его регентом, а хотят родителей императора, Бирон стал говорить, что вызовет в Россию молодого принца Голштинского — Петра, а Брауншвейгскую фамилию выпроводит из России. Он устроил чрезвычайное заседа-.ние кабинета министров и сенаторов и генералитета и привлек отца императора, принца Антона, к формальному допросу. Принц сознался, что хотел произвести бунт и завладеть престолом. Бирон заявил, что он охотно сложит с себя регентство, если высокое собрание сочтет принца более способным к управлению. Присутствовавшие просили герцога продолжать правление для блага всей земли. Тогда Бирон потребовал, чтобы все подписали указ императрицы Анны о его регентстве. Все, не исключая принца Антона, исполнили это требование. Бирон мог считать свое положение обеспеченным. Но пошли слухи, что Бирон хотел женить своего сына Петра на Елизавете, дочь свою выдать замуж за принца Голштинского, а Брауншвейгскую фамилию выслать из России. Тогда Анна Леопольдовна обратилась к Миниху, жаловалась ему на дурное обращение с ней регента, указывала, что он хочет выслать их из России и просила, чтобы ей, по крайней мере, можно было взять с собой сына. Миних воспользовался этим случаем, чтобы проложить дорогу к власти. Он предложил Анне Леопольдовне избавить ее от тирана. В ночь с 8 на 9 ноября Миних исполнил свое обещание и арестовал Бирона в его дворце.

На другой день (9 ноября) был объявлен манифест, в котором говорилось, что герцог Курляндский «дерзнул не токмо многие противные государственным правилам поступки чинить, но и к любезнейшим нашим родителям великое непочтение и презрение публично оказывать и притом с употреблением непристойных угроз... И потому принуждены себя нашли, по усердному желанию и прошению всех наших верных подданных духовного и мирского чина, онаго герцога от регентства отрешить и по тому же прошению оное правительство поручить нашей государыне матери». Так писал император, который еще не умел говорить. Бирон был заключен в Шлиссельбург-скую крепость, а потом сослан в Сибирь.

Бирон был свергнут, но и Миниху не удалось управлять Россией. По указу императрицы Миних получил звание первого министра. Но с возвышением Миниха не мог примириться Остерман. Наблюдательные иностранцы писали своим дворам: «Остерман никогда не терпел совместника в главном управлении делами России, а теперь он на месте далеко не первом и может быть в отчаянии, видя фельдмаршала первым министром. Должно думать, что Остерман в настоящее время считает себя обесчещенным на весь мир, если не выйдет из этого положения посредством падения фельдмаршала». Остерман действительно скоро нашел выход. Различными путями он внушал Анне Леопольдовне недоверие к Миниху и открыто говорил, что Миних не сведущ в иностранных делах, что он по своей неопытности может вовлечь Россию в большие неприятности, что он не сведущ и во внутренних делах империи, так как всегда был занят военным делом. Результатом этих внушений был указ, которым вводилось разделение кабинета на департаменты и устанавливался новый порядок делопроизводства. Первому министру Миниху велено было ведать всем, что касается сухопутной армии, фортификации, артиллерии, кадетского корпуса и Ладожского канала, рапортуя обо всем герцогу Брауншвейг-Люнебургскому. Миних, таким образом, был сведен на свою специальность. Остерману было приказано ведать всем, что «подлежит до иностранных дел и дворов, также адмиралтейство и флот. Канцлеру Черкасскому и вице-канцлеру Головкину велено было ведать всем, «что касается до внутренних дел по Сенату и Синоду, и о государственных по камер-коллегии сборах и других доходах, о коммерции и юстиции». Каждый кабинет-Министр должен был решать дела и сообщать свое мнение другим министрам для соглашения. Таким образом, прекращалось совместное обсуждение и решение дел в Кабинете.

Благодаря реформе Кабинета полномочия Миниха были сужены. Независимо от этого Анна Леопольдовна всячески старалась отделаться от Миниха. При его докладах правительница оказывалась обремененной множеством дел, отговаривалась неимением времени и т. д. Этими женскими уловками она довела Миниха до того, что он потерял терпение и подал в отставку. Падению Миниха способствовали и показания Бирона, из которых обнаружилось, что он действовал против родителей государя.

Так пал Бирон, за ним Миних, а вслед за ними наступило время падения и других немцев с Анной Леопольдовной, ее мужем и сыном.

Новая правительница старалась снискать популярность в гвардии, которая сосредоточивала в себе цвет тогдашнего русского дворянства. Часть гвардии, хлопотавшая о регентстве родственников государя, стояла за Анну Леопольдовну, но другая часть гвардии обращала свои взоры на потомков Петра Великого. Для ублаготворения своих сторонников и противников Анна Леопольдовна постаралась дать дворянству то, чего оно желало. 31 января 1741 года правительством был издан указ об отпуске военных чинов по выслуге ими 25 лет (считая службу от 20-летнего возраста), а равно всех больных и раненых. Подобный указ был издан еще Анной Иоанновной, но правительство уклонилось тогда от проведения его в жизнь, так как боялось остаться без офицеров, которые тянули в деревню. Теперь же была подготовлена возможность осуществления этого указа и высказаны мотивы, по которым правительство считало необходимым давать военным людям отставку: «Дабы шляхетские домы в экономии не упадали, но от времени до времени в добром состоянии находиться могли». Таким образом, указ был мотивирован, для дворян, необходимостью привести в благоустройство свои поместья. Участие гвардии в переворотах, как мы видим, приводило все к большему и большему расширению сословных прав шляхетства.

Но новое правительство не могло все-таки удержаться. Анна Леопольдовна была легкомысленной женщиной, которая быстро меняла фаворитов: когда ей нужно было удалить министра, она дружила с Остерманом, а когда это было сделано, она отвернулась и от последнего. Главное влияние на Анну имел саксонский посланник при русском дворе граф Линар, внушивший ей нежные чувства еще во время ее девичества, за что был удален из Петербурга по требованию императрицы Анны Иоаннов-ны. Теперь Линар снова был вызван в Петербург и занял положение, которое занимал Бирон при покойной тетке Анны Леопольдовны. Линар получил звание обер-камер-гера и, чтобы не шокировать общественное мнение, был объявлен женихом фрейлины Менгден.

Но такое положение вещей скоро потерпело крушение, виной чему была Елизавета Петровна. В царствование Анны Иоанновны Елизавета Петровна жила скромно в тесном кругу своих придворных. Десятилетняя опала совсем изменила ее. Молодая, ветреная, шаловливая красавица исчезла; Елизавета возмужала, сохранив свою красоту, получившую теперь какой-то спокойный, величественный, царственный характер. Редко, в торжественных случаях являлась она перед народом — прекрасная, величественная, спокойная, во печальная; являлась как молчаливый протест против тяжелого, оскорбительного для народной чести настоящего, как живое напоминание о славном прошлом, о Петре Великом. На короткое время регентства Бирона, который был расположен к Елизавете Петровне, положение ее улучшилось. Бирон увеличил ее материальное благосостояние и оказывал ей всяческое внимание, но с его падением положение Елизаветы ухудшилось. При дворе узнали, что по свержении Бирона три гвардейских полка шли к дворцу с убеждением, что императрицей будет провозглашена Елизавета Петровна; знали, что Елизавета любима в гвардии; знали, что она, живя в своем доме около гвардейских казарм, принимает у себя гвардейских офицеров и солдат. При дворе над этим смеялись, отпуская по адресу Елизаветы разные двусмысленные шутки; говорили, что «у цесаревны Елизаветы ассамблеи для Преображенских солдат». Анна Леопольдовна считала все это пустяками, не стоящими внимания, но ее муж и Остерман смотрели на дело иначе, сильно беспокоились и, чтобы отдалить от гвардии Елизавету, решили выдать ее замуж за Людвига, герцога Брауншвейгского, брата Антона Ульриха, но Елизавета заявила, что она никогда не выйдет замуж.

Между тем в России дела шли все хуже и хуже: во внутреннем управлении царила бестолковщина: то, что создавала правительница, переделывали ее муж и Остерман; как раз в это же время Швеция объявила войну России, что еще более возмутило гвардию.

Восшествие на престол Елизаветы

С ПРЕДЛОЖЕНИЕМ произвести переворот стал обращаться к Елизавете французский посланник Шетарди. Он вошел в переговоры с Елизаветой через Лестока. Конечно, эти переговоры стали известны при дворе. Анна Леопольдовна допрашивала о них Елизавету, но та сумела выпутаться. 24 ноября правительство отдало приказ о выступлении гвардейских полков в Финляндию против шведов. Люди, благожелательно относившиеся к Елизавете, увидели, что удаление гвардии грозит Елизавете опасностью. Поэтому они стали настаивать на немедленном приступлении к действиям. Елизавета отказывалась, ссылаясь на опасность предприятия, на что Воронцов сказал: «Подлинно, это дело требует не малой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого». Эти слова подействовали на самолюбие Елизаветы, — и она решила немедленно произвести переворот с помощью гвардии. Были вызваны гренадеры, которых Елизавета спросила, можно ли на них положиться; те отвечали: «Готовы умереть за тебя, матушка!» Растроганная Елизавета удалила солдат из комнаты, а сама начала молиться; можно думать, что именно в этот момент ею был дан обет не подписывать никому смертных приговоров. Во втором часу ночи Елизавета надела мужскую кирасу и в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца отправилась в казармы Преображенского полка, где ее уже ожидали. На ее возглас: «Ребята, вы знаете, чья я дочь! Ступайте за мною!» — солдаты и офицеры отвечали: «Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем». Окруженная гвардейцами, Елизавета из казарм Преображенского полка отправилась на санях в Зимний дворец и без всякого сопротивления караула вступила во внутренний покой мирно почивавшей Анны Леопольдовны. Войдя к ней в спальню, Елизавета сказала ей: «Сестрица, пора вставать!» Увидев Елизавету в сопровождении гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять Елизавету не причинять зла ей и ее детям. Елизавета отвезла Анну Леопольдовну в свой дворец, куда привезла принца Антона Ульриха, Миниха и Остермана; принц Людвиг Брауншвейгский был оставлен под домашним арестом. Созваны были важнейшие духовные и светские лица, и составлен манифест о восшествии Елизаветы на престол, в котором она объявляла, что заняла престол, принадлежавший ей по праву, по желанию народа, а «особливо лейб-гвардии нашей полков», для упорядочения правления. К 8 часам утра манифест был готов. Елизавета надела Андреевскую ленту, объявила себя полковником трех гвардейских полков и, выйдя на балкон, была встречена громким приветствием многотысячной толпы. Весть о перевороте облетела ночью весь Петербург и, несмотря на страшный холод, к утру весь народ был на ногах. В 3-м часу дня Елизавета переехала в Зимний дворец.

28 ноября был выпущен новый манифест, в котором указывалось, что в силу завещания Екатерины I престол должен был перейти к Елизавете, но недоброжелательными и коварными происками А. Остермана духовная Екатерины после смерти Петра II была скрыта, и престол заняла Анна Иоанновна. А когда Анна была при смерти, тот же Остерман сочинил завещание в пользу Брауншвейгской фамилии. Анна подписала завещание, будучи уже в крайней слабости. Все принуждены были присягать Иоанну Антоновичу, так как гвардия и полевые полки были в команде Миниха и принца Антона. Принцесса Анна Мекленбургская не устыдилась назвать себя великой императрицей всероссийской, от чего не только большие беспорядки, крайние утеснения и обиды начались, но даже отважились утвердить принцессу Анну императрицей всероссийской еще при жизни сына ее.

В этом манифесте содержалось прямое обвинение против лиц, руководивших государством в царствование Анны Леопольдовны. Но это обвинение было только прелюдией к строгим мерам по отношению к этим лицам. Вначале 1742 года (13 января) Сенат получил приказ «судить их по государственным правам и указам; кроме сенаторов, в состав суда были приглашены президенты коллегии, Оетерман был приговорен к смертной казни; Миних к четвертованию; Левенвольд, Головкин, Менг-ден — к отсечению головы. Остерману на эшафоте, а остальным без возведения на эшафот — смертная казнь была заменена ссылкой, Остерман был сослан в Березов, Миних — в Пелым, откуда возвращен был Бирон и водворен в Ярославль; Левенвольд — в Соликамск. Что касается членов Брауншвейгской фамилии, то Елизавета распорядилась сначала выслать их на родину, выдать им значительное содержание и оставить принцессе орден св. Екатерины, а принцу Антону, его сыну и брату — Андреевский орден. Но Брауншвейгская семья деежала только доРиги. Послав в Киль барона Корфа за племянником своим молодым герцогом Голштинским для провозглашения его наследником престола, Елизавета сильно беспокоилась, как бы Брауншвейгская фамилия, находясь за границей, не начала действовать против него, а потому предписала, чтобы их везли как можно медленнее, останавливаясь по 2 дня в. одном месте. Петр был привезен в Петербург 5 февраля 1742 года вместе с обер-гофмаршалом его Брюммером и обер-камергером Берхоль-цем. После принятия православия, 7 ноября 1742 года Елизавета объявила его наследником престола. Слабым местом в манифесте Елизаветы было утверждение, что она являлась непосредственной наследницей Петра II; по распоряжению Екатерины I после Петра II престол принадлежал герцогу Голштинскому, и Елизавета боялась, что устранение его послужит ей во вред, а потому и поторопилась назначить его своим преемником. Но это не изменило к лучшему участи Брауншвейгской фамилии; был открыт заговор нескольких лиц с целью убить Елизавету и возвести на престол свергнутого Иоанна Антоновича. Поэтому Елизавета решила возвратить Анну Леопольдовну из Риги; Брауншвейгское семейство было перевезено в Холмогоры, где держали его в очень скудной обстановке. Там у Анны Леопольдовны родились еще два сына, болезненных и рахитичных; сама она умерла в 1745 году. Иоанн Антонович в 16 лет был перевезен в Шлиссельбургскую крепость, где ему были запрещены всякие сообщения с внешним миром. Пребывание в Шлиссельбурге было непрерывной пыткой для несчастного узника и подорвало его здоровье.