Лекция третья

Лекция третья: Русская история XVII-XVIII веков, Любавский Матвей Кузьмич, 2002 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Известный российский историк М. К. Любавский (1860-1936), основываясь на достоверных источниках, в живой и увлекательной манере дает обзор одного из самых интересных периодов рос-сийской истории — XVII-XVIII веков.

Лекция третья

В ПРОШЛЫЙ раз мы следили за тем, как удельная, княжеская вотчина князей Данилова рода исподволь превратилась в Великорусское государство. В этом государстве начинает быть заметной государственная идея, то есть не только у правительственного класса, но и у самой государственной власти возникает мысль о том, что государство есть не вотчина, не частное имение, а общественное установление, которое должно жить интересами общества как такового. Эта идея выразилась в учреждении опричнины и в противопоставлении опричнины земщине.

Царь Иван Васильевич по своим привычкам и наклонностям, взглядам и убеждениям был способен быть только вотчинником, а не государем, поэтому он отделил себе удел в частное владение, а остальное государство отдал боярам земским и противопоставлял его своему уделу как самодовлеющее установление. Это сознание, то есть сознание, что государство есть самодовлеющее установление, сказалось и в устройстве местного управления XVI века.

До этого времени Московское государство в этом отношении представляло вотчину. Сотрудники московского князя, бояре, были его приказчиками, которые заведовали отдельными статьями обширного княжеского хозяйства. Таковы .были разные «путные бояре» — дворецкие, чашники, стольники, ловчие, сокольники и прочие. К этим приказчикам принадлежали и те лица, которые чинили суд и управу в городах и волостях, то есть наместники и волостели. Сама эта управа и суд рассматривались не как государственные функции, а как хозяйственные статьи, как источники дохода.

И наместники, и волостели посылались по городам и волостям не в интересах общества, а для извлечения доходов с населения, часть которых шла князю, а часть составляла их кормление. Конечно, тут заключались и некоторые элементы государственного управления, но во всяком случае они стояли не на первом плане. Вообще областные чиновники были не столько правителями, сколько приказчиками, и с этой точки зрения они и рассматривались главным и преимущественным образом. Из этих же приказчиков слагался и правительственный совет князя, его дума, обсуждавшая всякие дела, не только хозяйственные, но и государственные. Особых лиц или учреждений для заведования государственными делами тогда не было, да и самих правительственных дел было так немного, что князь легко управлялся со всеми этими делами со своими сотрудниками, хозяйственными чиновниками, В удельную эпоху учреждений вообще не было, при небольших размерах княжеств легко было обходиться и с отдельными лицами, которым обыкновенно поручались дела, и не было нужды создавать присутственные места — канцелярии, архивы и пр. Но положение дел совершенно изменилось, когда Московское княжество превратилось в Великорусское государство: государственных дел оказалось тогда великое множество, и явилась нужда поручить заведование ими должностным лицам, а при них учредить канцелярии. Тогда появляются целые учреждения — так называемые приказы — для заведования государственными делами: Разряд, или разрядный приказ, заведовал служебными делами и вел списки служилых людей; Посольский приказ ведал дипломатические сношения, переводил бумаги, получаемые от иностранных государств, сам составлял документы для отсылки за границу; Поместный заведовал раздачей поместий и регистрацией их; возникли также приказы Стрелецкий, Пушкарский, Судные приказы, Ямской, Челобитный и Финансовые приказы — Большого Дворца и Большого Прихода. Выросли такие учреждения, которые мы назовем теперь с полным правом министерствами, учреждения, которые ведали исключительно государственные дела, которых в Московском государстве стало теперь великое множество. Центральное управление усложнилось, организовалось в систему учреждений, которые стали обслуживать не личные хозяйственные интересы государя, а интересы государства, страны, народа.

Аналогичные изменения произошли и в организации местного управления в XVI веке. В удельную эпоху на нервом плане имелось в виду кормление княжеских слуг, извлечение доходов из управления. Пока эти доходы были невелики, система кормлений не расходилась особенно с интересами общества. При незначительных размерах государства вся судебно-админиетративная и финансовая деятельность местных правителей совершалась на виду у центральной власти, а население всегда имело возможность бороться с проявлением произвола подачей жалоб князю, а если жалобы не доходили, то просто уходом в -другие княжества. Но совершенно изменилось положение вещей, когда расшатались прежние удельные обычаи, а новые еще не установились. С объединением Руси, по народной пословице, «до Бога стало высоко, а до царя далеко», тогда и система кормлений перестала удовлетворять общественным задачам и быстро превращалась в систему административного произвола и злоупотреблений. Тогда и со стороны центрального правительства предпринимается ряд мер в центральном и местном управлении, мер, направленных на ограждение интересов общества. Дело началось с того, что правительство начало выдавать отдельным уездам и волостям особые уставные грамоты, а наместникам и волостелям такие же грамоты, где определялась их будущая деятельность, их права, порядок судопроизводства и доходы с населения, на которые они имели право. Но так как уставных грамот не хватало для всего государства и их было трудно выдавать отдельным волостям и городам, то для того, чтобы регулировать деятельность наместников и волостелей, в конце XV века при великом князе Иване III издан был Судебник, исправленный и дополненный потом при Иване Васильевиче Грозном в 1550 году, была, так сказать, написана одна уставная грамота для всего государства; впрочем, те местности, которые уже получили отдельные уставные грамоты, продолжали руководиться последними, так что Судебник явился дополнением к уставным грамотам отдельных областей. Судебник 1550 года более подробно и тщательно определял порядок судопроизводства и размер судебных пошлин, чем уставные грамоты. Но и этого оказалось недостаточно. Наместники и волос-, тели, как и кормленщики, больше всего заботившиеся о сборе своих доходов, а потому заинтересованные в умножении судебных дел всякого рода, пассивно относились к умножению преступлений, не проявляли должной инициативы и энергии в ограждении общества от разбойников, воров и всяких лихих людей. В Москву поэтому стали со всех сторон приходить жалобы на нерадение и попустительство наместников и волостелей. Правительство вняло этим жалобам и жаловало отдельным обществам и селениям право самих «лихих людей меж себя обыскивать и казнить», не водя на суд к наместнику. Для этого дела все землевладельцы уезда — князь, дворяне, дети боярские, духовные лица, крестьяне — должны были съезжаться вместе и выбирать губного старосту из местных дворян и детей боярских и их помощников, губных целовальников, присяжных, которые крест целовали, — из крестьян. Эти выборные власти составляли полицейское учреждение, так называемую губную избу, где делопроизводство велось губными дьяками.

Когда же и все эти предпринятые правительством меры не привели к цели, а злоупотребления наместников и волостелей чрезвычайно развились, так что искоренить их уже оказалось невозможно, правительство попросту уничтожило наместников и волостелей в большей части городов и волостей и предоставило самому населению избирать «старост излюбленных, которых себе крестьяне меж себя излюбят и выберут всею землею». Этой мерой бы пожалован земский суд отдельным общинам. Этот суд состоял из излюбленного головы и старосты, выбираемых посадскими людьми и черными крестьянами. Земские дьяки и лучшие люди, целовальники, выбирались в количестве от 10 до 12. Эти целовальники, лучшие люди, назывались также земскими судьями и судейка-ми. Полицейские обязанности при судьях несли выборные в каждом обществе сотские, пятидесятники, десятники и т. д. Вводя земские учреждения, правительство отменяло наместников и волостелей, но не отменяло наместничьих кормов, а лишь перелагало их на оброк, который было поручено собирать самим выборным и отвозить в Москву, причем оброк взимался уже не натурой, а деньгами.

Итак, идеи общественного блага начинают выдвигаться и в устройстве местного управления на первый план. Уже в XV веке Московское государство, поглотив в себя всю великую Русь, значительно отошло от удельной вотчины. Князь начал видеть в нем не одну только свою собственность, но и общественную земскую организацию, и в управлении стал руководиться не одними своими: владельческими интересами, но и интересами управляемого общества, создал для обеспечения этих интересов ряд учреждений, как в центре, так и в областях, и дал им известные права. Так эволюционировал политичес-у кий строй северо-восточной Руси вместе с объединением ее в одно государство. Главной задачей этого государства сделалась охрана его от внешних врагов. Эта задача при . ограниченной территории не встречала затруднений. Теперь же она сделалась очень сложной и трудной. Для выполнения ее Московское государство поспешило организовать военные силы общества, постаралось навербовать многочисленный военно-служилый класс с тем, чтобы он взял на себя задачу обороны государства, задачу, которая падала ранее на все население. Теперь населению уже было не под силу нести эту обязанность, обнаружилась нужда в разделении труда: нужно было определить, кому пахать, а кому с ружьем стоять на страже. Так и построилось Московское государство. Оно выбрало в состав старых общественных классов подходящие элементы, служившие в удельное время в войске; таковыми были, прежде всего, дети боярские. Впоследствии оно пополнило контингент прежних служилых людей другими элементами: дворянами и разными слугами дворцовыми; кроме того, правительство верстало в службу казаков, жалуя их в дети боярские, а также и крестьян. К концу XV века военно-служилый класс Московского государства стал уже очень многочисленным. По свидетельству Флетчера (английский посол), численность его простиралась до 80 тысяч человек, а по туземным известиям до 400 тысяч человек. Из них, по свидетельству Флетчера, 12 тысяч человек было пеших Стрельцов, а остальные служили в коннице, Кроме стрельцов для гарнизонной службы вербовались охочие люди изтяглого, посадского, главным образом, населения. Эти елужилые люди по прибору носили разные названия: пищальники, пушкари', затинщики и пр..

Большая часть людей военно-служилого класса не имела земель; правительство наделило их землей в пожизненна® пользование на поместном нраве. Поместьями же, за неимением других средств, наделяло оно и новые поколения служилого класса. Так слагалось служилое поместное землевладение. Это обстоятельство влекло за собой в свою очередь важные последствия для народной, массы, для земледельческого'населении. Раньше ужеговорилось, что в эпоху татарских погромов многие мелкие землевладельцы стали перехожими арендаторами чужой земли. В дальнейшем крестьянское землевладение реставрировалось туго веледствие крайнего обеднения народной массы, а также и того, что земли захватывались крупными землевладелБца>мн, боярами, сильными людьми.

С образованием Московского государства обеднение народной массы еще более усилилось, потому что правительство захватывало огромную массу земель в раздачу служилым людям.

Таким образом, поместная система и организация служилого класса стала служить новой помехой для развития крестьянского землевладения. Оно даже поглощало его, так как правительство раздавало не только пустые земли, но и заселенные крестьянами.

Поместная система создавала удобные условия для экономического и юридического закрепощения крестьян: деваться им после татарского погрома было некуда, на пустых землях нельзя было осаживаться без хозяйственного инвентаря; зато можно было садиться на земли, заселенные помещиками и вотчинниками, которые, получив поместья, всякими льготами, ссудами на хозяйственное обзаведение старались заманить к себе крестьян-земледельцев. Им самим были необходимы рабочие руки, так как с пустых земель они не могли содержать . себя я своих вооруженных слуг. Крестьяне шли на земли помещиков, должали им, заживались подолгу и превращались в старинных засидевшихся крестьян, которые, по общему правилу, не могли уходить от своих владельцев. Это правило стало устанавливаться «ще в удельную эпоху. Обязанные платить подать хану и отвечая перед ханом за исправное поступление «выхода», князья уговаривались между собой «не перезыватж ж не перенимаете друг от друга людей тяглых или письменных», то есть креетьян-старожилъцев и записанных в писцовые книги. йЬалуя земли монастырям, князья и с ними заключали те же условия. Массовая раздача земель в поместное владение при организации военно-служилого класса содействовала прикреплению крестьян. Льготы в платеже податей, шэторые давали служилые люди крестьянам на евонх землях, вызвали усиленный отток крестьян е двор-цовых я черных земель. Тогда правительство устанавливает общим правилом прикрепление всех крестьян-старо-жильцев черных и дворцовых волостей к своему тяглу. С рястом ломеетного землевладения опасность лишиться крестьян ж дохода е них стала угрожать не только черным волостям, но и вотчинам бояр ж церковным имениям; особенно эта опасность давала себя чувствовать в местностях е плодородной почвой: там между землевладельцами должна была прямо возникнуть борьба за рабочие руки. Поэтому вотчинники, бояре и монастыри начали хлопотать перед правительством о получении для себя грашэт, которые давали им право не пускать от еебя , крестьян, а беглых сыскивать и возвращать. Раз правительство держалось того же правила в отношении своих черных ввдтостей, оно не могло не признать его и за землями монастырей и частных владельцев.

Итак, раздача поместий, размножение частных имений ускорило процесс прикрепления крестьян к земле. Мало того, одновременно с прикреплением развивался успешно я другой процесс, процесс закабаления народной массы, превращения мелких земледельцев в холопов. Чтобы иметь больше прав на труд земледельцев, помещики, пользуясь задолженностью крестьян, стали обращать их в холопов, брать с них «служилыя кабалы».

Энергия землевладельцев в этом отношении вызывалась стремлением оградить себя от тяжести лежавших на них самих повинностей. Можно сказать, что великая государственная постройка ложилась тяжелым гнетом на народную массу, служившую для нее фундаментом. Главное неудобство заключалось в том, что эта тяжесть оказалась чрезвычайно большой, что обнаружилась перегрузка, и Московское государство чуть не рухнуло по окончании государственной отстройки.

Вот к каким результатам привело построение такого громадного государства в северо-восточной Руси: создано было огромное государство, но с разбросанным, неорганизованным помещичьим землевладельческим классом, неспособным к организованной политической самодеятельности в большом масштабе уже потому, что само земледелие носило подвижный, неустойчивый характер. Прежняя крупная политическая организация была разрушена, а новая еще не народилась, общество переживало еще удельную рознь и могло держаться в порядке лишь силой центральной власти. Вследствие этих ненормальных условий в Московском государстве накопилось много недовольных элементов из среды тех, которые подверглись юридическому и экономическому закрепощению. Все благополучие государства зависело только от силы центральной власти, а она была неспособна для этой роли, хотя и достигла тогда удивительных размеров. Поэтому в начале XVII века и начинается в Московском государстве «великая разруха» или «смута».

Великая разруха в Московском государстве началась с момента прекращения династии князей-собирателей. Этот факт не был простой случайностью: прекращение династии Рюриковичей было естественным финалом ее выродившегося абсолютизма. Дело началось с того, что царь Иван Васильевич убил собственного старшего, способного царствовать, сына Ивана. Об этом событии мы знаем по разным источникам: Псковская летопись передает, что царевич однажды горячо заспорил с отцом о том, что необходимо подать помощь Пскову, который в то время был осажден Баторием, царь в это время уже не мог терпеть «встреч», то есть возражений: ткнул сына в гневе посохом в висок и пробил ему черепную кость на виске. По другим известиям, царевич заступился за жену, которую старик свекор избил за неисполнение правил придворного этикета.

Смертью царевича Ивана открывался путь к престолу третьему сыну Грозного, Федору, от Анастасии Романовны. Но царь Иван Грозный, с юности не знавший удержу своим страстям, передал ему очень дурную наследственность. Царевич Федор рос хилым созданием и в физическом, и в нравственном отношении: низкого роста, с опухшим лицом, нетвердой походкой и с вечной улыбкой на лице, он производил впечатление одного из тех людей, которых называли тогда юродивыми, то есть был физическим и нравственным уродцем. Родившаяся от такого отца дочь умерла уже в первый год своей жизни, а больше у него детей уже и не рождалось. Следовательно, дорога к престолу открывалась царевичу Дмитрию, младшему сыну Грозного, от седьмой жены, Марии Нагой; но Дмитрий попал в такие условия, которые не допускали его до престола: он был сыном седьмой жены, в сущности, незаконный уже сын Грозного; царевич был как бы живым укором его памяти, а потому его поспешили убрать из Москвы подальше, дав ему в удел отдаленный Углич, где Дмитрий и жил со своей матерью (Дмитрий и был последним удельным князем на Руси). Этого требовало простое приличие: ведь нельзя же было держать такого человека при дворе. Царевич уже с малых лет проявлял неприязненные чувства к боярам. Флетчер сообщает, что, по отзывам близких людей, царевич обещал быть похожим во всем на своего отца. Рассказывали, что царевич любил смотреть на мучения животных. Другие источники передают о нем и более яркие факты, характеризующие его отношение к боярам. Буссов рассказывает, что однажды Дмитрий наделал из снега чучел, назвал их именами знатнейших московских бояр, рубил им головы своей саблей и приговаривал, что так он будет поступать с недругами своими — боярами, когда займет московский престол. Авраамий Палицын пишет, что из Углича сообщали в Москву, будто Дмитрий враждебно настроен к боярам и особенно к Борису Годунову. И этому свидетельству мы, конечно, вполне можем верить. Царевич действительно по-детски мог выражать чувства, которые вызывались в нем окружающими его людьми, и эти чувства в будущем не обещали ничего хорошего боярам, особенно тем из них, которые, как говорилось, были приставлены к нему для береженья, на самом же деле для етереженья, и на которых прежде всего должна была обратиться ненависть матери царевича и его самого как на тюремных сторожей, дозорщиков и утеенителей. Флетчер в год смерти царевича Дмитрия писал, что жизнь его (Дмитрия) в опасности ош тех, кто имеет виды на престол, так как в случае бездетной смерти царя он останется единственным наследником. Слова Флетчера оказались пророческими: в то время, когда Флетчер писал об этом, Дмитрий был убит. Трудно теперь сказать, кто был истинным виновником его смерти. Быть может, в этом виноваты были приставы,; так как им •прежде всего грозила опасность ео стороны Дмитрия при вступлении еш на престол и, кроме того, они могли надеяться на безнаказанность вследствие сочувствия со стороны московских бояр, которые тоже желали избавиться от Дмитрия. Впоследствии в убийстве царевича Дмитрия обвиняли Бориса Годунова, и до сих пор все еще идет спор об этом среди историков. Мы должны признать, однако, что спор этот неразрешим, потому что все это дело представляет собой, в сущности, судебное следствие, и если уж по горячим следам бывает трудно разобраться в таких делах, то через несколько столетий тем более трудно воспроизвести все и сказать определенно, кто был душой всего этого предприятия. По-видимому, обвинение действительно падает больше всего на Бориса. Некоторые определенно считают его убийцей: так, например, думал Карамзин, так думал и Пушкин ео слов Карамзина. То же самое получается, если мы будем рассматривать дело со слов официальных актов об избрании царя Михаила Федоровича на царство, но тут, может быть, мы опять-таки наталкиваемся на обычный случай поспешного умозаключения. Быть может, Годунов и мог бы наследовать престол но смерти Федора, но весьма возможно, что он все-таки не был виновнее других бояр, которые тоже постарались замять дело, тоже «ни во что вменили кровь невиннаго младенца», по словам Авраа-мия Палицына. С другой стороны, мы не можем с такой уж уверенностью и оправдать Годунова, как это делает, например, Погодин. Не нужно все-таки забывать, в какой обстановке вырос Годунов: ведь он воспитывался в школе опричнины, был родней Малюте Скуратову, близким человеком Грозному, и мы имеем основание думать, что Годунов не отличался и особенно развитым моральным чувством, так что нет ничего невозможного в том, что он и был тем злодеем, который совершил это дело. Одно несомненно: мы слишком удалены, поэтому не можем расследовать дела вполне и сказать определенно, виновен Годунов или нет.

Как бы то ни было, но династия князей-собирателей прекратилась, и Московское государство испытало сильное потрясение. Прекращение династии редко когда проходит без потрясений, а в Московском государстве они должны были быть сильнее, чем где-либо. Как раз в момент прекращения династии в Московском государстве происходило сильное общественное брожение: все общественные группы были недовольны своим положением и ходом дел в государстве. Источником общественного недовольства был выродившийся абсолютизм, ярким представителем которого являлся Иван IV. Мы не будем добираться сами до коренных причин этого общего недовольства, а послушаем лучние, что говорят современники, вдумчивые, объективные наблюдатели. Я разумею опять-таки Флетчера, который писал: «Низкая политика и варварские поступки царя Ивана так потрясли все государство и до того возбудили общественное недовольство и непримиримую ненависть, что все может кончиться не иначе, как общим восстанием». Отметив улучшение правления при Федоре, Флетчер все же характеризует его как правление тираническое. «Правление у них чисто тираническое, — говорит он, — все действия клонятся к пользе и выгоде одного царя, и притом все это достигается варварскими способами: подати и налоги вводятся без справедливости, дворяне и мужики — только хранители царских доходов. Едва только они успеют нажить что-нибудь, как все переходит тотчас же в царские сундуки». Эта тирания, по замечанию Флетчера, давала полную свободу для угнетения низших классов общества высшими. Впрочем, дворяне при общем угнетении пользуются несправедливой и неограниченной свободой повелевать, особенно же в тех местах, где дворянам принадлежат еще особые права по управлению. «Нет слуги или раба, — пишет он, — который бы больше боялся своего господина, как здешний простой народ боится царя и дворянства. Здесь каждый — раб, и не только в отношении царя, но и в отношении чиновников и военных; что касается движимости и другой собственности народа, то она принадлежит ему только по названию и ничем не ограждена от хищений и грабежа, и не только высших властей, но и низших чиновников, даже простых солдат».

Широкий произвол и угнетение народной массы отразились своеобразными последствиями и на экономическом развитии народа: чрезмерные потрясения, которым подвергались простые люди, лишили их бодрости и охоты заниматься промыслами, при более или менее успешном ведении дела была опасность лишиться не только имущества, но и самой жизни. При таких условиях заниматься промыслами, конечно, было мало охотников. Вот почему народ, по природе способный и трудолюбивый, стал предаваться лени и пьянству. «Бродяг и нищих у них, — пишет Флетчер, — великое множество. Голод и нужда изнуряют их до того, что они просят милостыню прямо отчаянным образом: „подай или зарежь, подай или убей меня", — говорят они. Это угнетение наложило печать на нравы и на характер народа: видя жестокости начальников, подчиненные бесчеловечно относятся друг к другу, самый низкий мужик, готовый лизать сапоги дворянина, — несносный тиран для своих подчиненных, как только их получит. Всюду грабежи, убийства, жизнь человека здесь нипочем, развилась лживость, слову нет никакой цены, для выгоды готовы на все. Административное и социальное угнетение вытравило и здоровое национальное чувство народа, он хочет вторжения чужой державы как избавления от тирании». Таково в общих чертах свидетельство современника — иноземца и, следовательно, вполне беспристрастного наблюдателя. В этом брожении всех общественных элементов и скрывалась причина великой разрухи, которая обусловила нравственное разложение общества, вызвала те чувства социальной ненависти и вражды, ту жестокость и лживость, которые играли такую видную роль в Смутное время. Наблюдалось падение здорового национального чувства: миру люди предпочитали измену стране и предавались врагам. Флетчер является великим комментатором событий, которые развернулись вслед за тем, как он был в Москве. При такой общей разрухе благополучие государства было непрочно: оно держалось только по инерции, опиралось еще пока на целость традиционной царской власти, которая скрепляла государство. Как только она распалась, заколебалось и чуть было не распалось само государство, если бы не было поддержки снизу, со стороны общественных классов.

После падения династии государство продержалось еще некоторое время.

По смерти Федора московский престол достался шурину царя — Борису ГодуновуЕще при жизни Федора Годунов сделался первым человеком в государстве. За границей и дома он пользовался большой популярностью. В Англии его называли «лордом-протектором», наместником; в России — «печальником земли русской», дворцовым воеводой, боярином конюшим и «держателем царств Казанского и Астраханского». Еще правителем Борис имел официальное право писать от своего имени грамоты иностранным государям, иноземные посольства искали аудиенции у него, при царских приемах иностранных посольств он стоял у царского трона и держал в руках «царского чину яблоко золотое», символ власти — державу, а его собственные приемы были копией царских. Такой человек, конечно, должен был приобрести , большие материальные и моральные средства, чтобы по^ лучить престол. По сообщению Флетчера, годовой доход Борира равнялся 100 тысяч рублей, и он мог выставить в поле целую армию слуг со своих земель. Борис снискал себе популярность среди простого народа «своим правильным и крепким правлением, разумом и правосудием». В правление Бориса общество отдохнуло от ужасов террора. «Умилосердись Господь Бог на люди своя, — пишет один современник, — и возвеличи царя и люди и повели ону державствовати тихо и безмятежно... и дарова всякое изобилие и немятежное на земле русской пребывание и возрастание вел нею славою. Начальницы же Московского государства, княже и бояре и воеводы и все православное христианство начата от скорби утеша-тися и тихо и безмятежно жити». Это свидетельство современника подтверждает голландец Исаак Масса. «Состояние всего Московского государства, — пишет он, — улучшилось, и народонаселение увеличилось; Московия, совершенно опустошенная и разоренная вследствие страшной тирании покойного великого князя Ивана и его чиновников, теперь, благодаря преимущественно доброте и кротости князя Федора, а также благодаря способностям необыкновенным Годунова, снова стала оправляться и богатеть». Даже по словам Авраамия Палицына, врага Годунова, «Борис о исправлении всех нужных царству вещей зело печашеся и таковых ради строений всенародных всем любезен быстъ». Понятно, что Борис как никто другой мог бы угодить народу, но обстоятельства воцарения его были таковы, что ему пришлось вступить на престол только после борьбы с соперниками, и с соперниками очень серьезными, которых успокоить было нелегко. Литовский пограничный староста (нечто вроде военного губернатора) Андрей Сапега еще в январе 1598 года сообщал литовскому гетману К. Радзивиллу, что на московский престол есть четыре кандидата: Борис Годунов, Федор Иванович Мстиславский, Федор Никитич Романов и Богдан Яковлевич Вельский, и что больше всех шансов у Ф. Н. Романова. Позже эта кандидатура пошатнулась. Сапега передает, что когда Годунов спрашивал умирающего Федора в присутствии Ириньг и Ф. Н. Романова, кому быть на престоле, Федор сказал: «Ты можешь быть великим князем, если только тебя изберут единодушно, но я сомневаюсь, чтобы тебя избрали, так как ты низкого происхождения», и указал на Романова, говоря: «Если его изберут на престол, пусть удержит тебя при себе». Между претендентами, естественно, должна была завязаться борьба, и отголоски этой борьбы были слышны за границей. Сапега писал, что у Бориса идут ссоры с боярами, которые упрекают его в убийстве царевича Дмитрия и в отравлении царя Федора, что Ф. Н. Романов однажды в пылу благородного негодования бросился с ножом на Годунова, и тот после этого перестал бывать в думе. Сам Борис, как говорят источники, перед своим избранием на престол агитировал в свою пользу. В Германию писали из Пскова, что там чиновники Годунова агитировали за его избрание. Дьяк Иван Тимофеев в своем сказании говорит, что Годунов «всю Москву наполнил клевретами и подчинил себе даже патриарха». По свидетельству Бус-сова, у Бориса было много агентов, через которых он узнавал о том, как к нему относятся в разных углах государства. Буссов рассказывает, что Ирина, сестра Бориса, собирала каких-то сотников, пятидесятников, стрелецких голов и подкупала их в пользу брата, а сам Борис подкупал монахов, вдов и сирот, которые славословили его народу. В «Повести о Самозванце» (1606) рассказы-ваетея, как сгоняли народ на площадь перед дворцом для избрания Бориса на царство и как приказывали, чтобы все «с великим кричанием вопили ж слезы точили». Но, конечно, своим избранием на престол Борис был обязан 'главным образом своей популярности. Земский собор, составленный в большинстве из московских служилых людей и духовенства, избрал Бориса. Бояре хотели было взять с него ограничительную запись, но Борис просто отмолчался, они не поемели настаивать — так он и вступил на престол самодержцем.

Русская история XVII-XVIII веков

Русская история XVII-XVIII веков

Обсуждение Русская история XVII-XVIII веков

Комментарии, рецензии и отзывы

Лекция третья: Русская история XVII-XVIII веков, Любавский Матвей Кузьмич, 2002 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Известный российский историк М. К. Любавский (1860-1936), основываясь на достоверных источниках, в живой и увлекательной манере дает обзор одного из самых интересных периодов рос-сийской истории — XVII-XVIII веков.