Государство и политика

Государство и политика: Педагогическая антропология, Бим-Бад Борис Михайлович, 1998 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Настоящее учебное пособие вводит в научную и общекультурную дискуссию о человеке как воспитателе и воспитуемом, о путях его самосовершенствования.

Государство и политика

В числе самых важных понятий воспитания находятся понятия о добродетели и о правах. Точнее говоря, оба эти понятия соприкасаются. Права — это не что иное, как добродетели, перенесенные в политическую жизнь.

Именно понятие о правах позволило людям определить, что есть вседозволенность и произвол. Оно помогает им быть независимыми без высокомерия и подчиняться, не унижаясь. Подчиняясь насилию, человек сгибается и унижается. Если же он подчиняется праву распоряжаться, которое признает за себе подобными, он в каком-то смысле даже возвышается над тем, кто им распоряжается.

Не может быть ни великих людей, не наделенных добродетелями, ни великих народов, не уважающих прав.

Как помочь современным людям усвоить идею прав, как довести ее до их сознания? Существует лишь один способ: надо всем им дать возможность спокойно пользоваться правами и натренировать их в правильном их использовании. Это и есть лучшее политическое воспитание.

Благополучие и благосостояние государству дарят гармонические отношения между правителями, мир и труд. Ослабление государственных устоев есть следствие (а нередко и причина) низости духа и порочности людей. Причина народных бедствий — недостаток должного воспитания и образования.

Проблематика и результаты политических наук позволяют углубить и тему власти в педагогике. Властью обладает любой родитель, учитель, опекун, воспитатель, начальник. Власть необходима и вместе с тем опасна. Как правильно пользоваться ею? Педагогика обязана сказать свое слово и в этой области.

Педагогике нельзя не знать главных разновидностей людей-разрушителей. В чем причины появления разрушителей, их расширенного воспроизводства и непотопляемости? Как они воспитываются? Какова семиотика и пропедевтика негодяйства как такового и особенно — у власти? Ведь так важно предупредить хороших людей о надежных способах распознавания и нейтрализации негодяев, и чем раньше, тем лучше.

Все это лишний раз напоминает педагогике о пользе политических наук в составе содержания образования. Древнейшую науку о государственном управлении нам предстоит осмыслить, во-первых, как тысячелетиями проверенные на разумность правила поведения любого администратора, в частности, учителя или директора школы. Во-вторых, — как целеполагание воспитания, его задачи и содержание.

I

Рождается человек. Его первые годы проходят неосознанно, в играх и забавах. Он растет, мужает. Наконец мир открывает перед ним свои двери, он входит в него и вступает в общение с себе подобными. К нему начинают приглядываться, изучать его, и многим кажется, что его пороки и добродетели зародились именно в зрелом возрасте.

В этом-то и состоит серьезное заблуждение.

Вернитесь назад. Посмотрите внимательно на ребенка, когда он еще у материнской груди. Постарайтесь увидеть, как внешний мир впервые отражается в еще затуманенном зеркале его разума. Отметьте его первые сильные впечатления; вслушайтесь в первые произнесенные им слова, которые свидетельствуют о пробуждении пока еще дремлющей силы его разума. Наконец поприсутствуйте при первых испытаниях, которые ему приходится выдерживать.

И только в этом случае вы поймете, в чем источник его предрассудков, привычек и страстей, которые он пронесет через всю свою жизнь.

Нечто аналогичное происходит и с нациями. Происхождение всегда накладывает отпечаток на народы. Обстоятельства, в которых рождаются нации и которые служат их становлению, оказывают воздействие на все их будущее развитие.

Если бы мы могли вернуться в тот период, когда возникло то или иное общество, и посмотреть на его первые исторические памятники, то мы непременно отыскали бы первопричины всего того, что составляет национальный характер.

Однако до сих пор для подобного анализа общества не хватает фактов. Стремление познать самих себя приходит к народам лишь по мере их старения. Поэтому, когда они, наконец, задумываются о необходимости взглянуть на свою колыбель, время уже заволокло ее дымкой. Невежество и тщеславие окутало вымыслом. Истина потерялась окончательно.

Америка оказалась одной из немногих стран, где можно наблюдать естественное развитие общества и где удалось точно определить то влияние, которое оказал начальный период его становления на его будущее.

В эпоху, когда европейцы высадились на побережье Нового Света, они уже достигли того уровня развития цивилизации, когда люди созревают для изучения самих себя. Они оставили нам достоверное описание своих взглядов, нравов и обычаев.

Наши современники недалеко отстоят от времени зарождения американского общества. Следовательно, имеют о нем весьма детальное представление. Одновременно они достаточно далеки от той эпохи, что позволяет им реально оценивать полученные результаты.

Эмигранты, которые в различные периоды занимали земли, входящие сегодня в состав американского Союза, были детьми одного народа.

Родившиеся в стране, испокон веков бурлившей вследствие борьбы между различными партиями, эти люди прошли серьезную политическую закалку в суровой школе. Поэтому они лучше, нежели большинство народов Европы, понимали, что такое права человека и принципы истинной свободы.

Во времена первых поселений общинное самоуправление, этот прообраз свободных институтов власти, уже глубоко вошло в обычаи англичан. Таким образом, внутри самой монархии Тюдоров уже утвердился принцип народовластия.

У основной массы эмигрантов, покидавших свою родину, отсутствовало чувство превосходства над другими. Конечно, в изгнание отправляются отнюдь не самые счастливые и богатые люди. Однако именно бедность, так же как и невзгоды, является лучшей порукой равенства между людьми.

Случалось, правда, что и знатные господа переселялись в Америку вследствие политических или религиозных междоусобиц. Вначале здесь были приняты законы, устанавливающие социальную градацию.

Однако вскоре стало очевидным, что американская почва совсем не приемлет землевладельческую аристократию. Выяснилось, что для возделывания этой непокорной земли требовались постоянные и заинтересованные усилия самих владельцев. Даже если земельные участки и были обработаны наилучшим образом, все равно урожай был не настолько велик, чтобы обеспечить достаток одновременно как владельцу земли, так и самому фермеру. И земля попросту дробилась на небольшие владения, которые обрабатывали сами собственники.

В большом англо-американском семействе можно вычленить две основные ветви: одна — на юге страны, другая — на севере.

Первая английская колония была основана в Виржинии: эмигранты прибыли туда в 1607 г. В то время в Европе господствовало убеждение в том, что главное богатство народов состоит в обладании золотыми приисками и серебряными рудниками. Это заблуждение нанесло больший урон, чем война и все дурные законы вместе взятые, приведя к разорению верившие в это европейские страны и к гибели множества людей в Америке.

Виржинию населяли искатели золота — люди без средств и с плохой репутацией. Их неуемный и буйный нрав нарушал спокойствие только что родившейся колонии и ставил под сомнение ее будущее.

Вскоре за ними начали приезжать мастеровые и земледельцы, более спокойные и более нравственные люди. Но они практически ничем не отличались от низших слоев английского общества. Ни единого благородного помысла, ни одной возвышенной цели не лежало в основе создаваемых ими поселений.

Едва только возникла эта колония, как в ней было введено рабство.

Именно это обстоятельство оказало огромное влияние на характер, законы и все будущее Юга.

Рабство обесчещивает труд; оно вводит элементы праздности в общество, а вместе с праздностью — невежество и спесь, нищету и роскошь. Оно нервирует силы разума и усыпляет человеческую активность.

Что же касается Севера, то здесь на той же исходной английской основе проявилось нечто противоположное. В северных английских колониях сформировались те два или три основных принципа, на которых сегодня основывается общественное развитие Соединенных Штатов. Принципы, возобладавшие в Новой Англии, сначала получили распространение в соседних штатах, а затем, проникая все дальше, дошли до самых отдаленных районов страны и, наконец, если так можно выразиться, завладели всей конфедерацией.

Культуру Новой Англии можно сравнить с костром, зажженным на вершине холма, который, дав тепло окружающим, все еще окрашивает своим заревом далекий горизонт. Основание Новой Англии было совершенно новым явлением. Все здесь было особенным и самобытным.

Все эмигранты, расселившиеся на побережье Новой Англии, принадлежали в метрополии к средним слоям населения. Их смешение на американской земле было с самого начала явлением необычным. Они создали общество, в котором не было ни знатных господ, ни простого народа.

Среди эмигрантов встречалось значительно больше просвещенных людей, нежели среди населения любой европейской страны нашего времени. Почти без исключения они получили весьма передовое образование. Многие из них прославились в Европе своими талантами и ученостью. Поселенцам Новой Англии были свойственны порядок и высокая нравственность, которые они перенесли с собой на эту землю.

Но что особенно отличало их от прочих колонистов, так это сама цель их переселения в Америку. Отнюдь не крайняя необходимость заставила их покинуть родину. Они оставляли там весьма высокое общественное положение, об утрате которого можно было пожалеть, и надежные средства к существованию. Они переселялись в Новый Свет вовсе не с тем, чтобы улучшить свое положение или приумножить состояние. Они отказывались от теплоты родной земли потому, что, повинуясь зову разума и сердца и терпя неизбежные для переселенцев мытарства и невзгоды, стремились добиться торжества некой идеи.

Эмигранты, или, как они сами называли себя, пилигримы, принадлежали к той секте в Англии, которая за строгость нравственных принципов была названа пуританской.

Пуританизм был не только религиозной доктриной. По своим идеям это религиозное течение во многом смыкалось с самыми смелыми демократическими и республиканскими теориями. Вследствие этого пуритане приобрели себе заклятых и опасных врагов.

На родной земле пуритан преследовало правительство, и пуритане стали искать для себя такую дикую отдаленную землю, где можно было бы жить сообразно собственным принципам и свободно молиться Богу.

В то время, когда сословная аристократия в метрополии все еще деспотически размежевывала людей, колония все больше и больше являла собой однородное во всех отношениях общество. Демократия, о какой античный мир не мог даже мечтать, вырвалась из недр старого феодального общества во всем величии и во всеоружии.

Английское правительство, довольное тем, что бациллы беспорядков и новых революций удалялись от него на значительное расстояние, хладнокровно взирало на эту многочисленную эмиграцию. Оно даже способствовало ей. Пожалуй, правительство воспринимало Новую Англию как страну, находящуюся во власти фантастических мечтаний, которую можно отдать искателям новизны с тем, чтобы они свободно экспериментировали с ней.

Но ни в одной части страны принцип свободы не осуществлялся столь полно и столь широко, как в штатах Новой Англии. И это было одной из главных причин их процветания.

Изучая первые документы истории и законодательства Новой Англии, обнаруживаешь, что эмигранты во всем проявляют свою суверенность. Сами назначают должностных лиц, заключают мир и объявляют войну. Сами регламентируют деятельность полиции. Принимают законы, как если бы они были подвластны одному лишь Богу.

Самым необычным и в то же время наиболее поучительным является законодательство той эпохи. Именно в нем по преимуществу следует искать ключ к той великой социальной загадке, которую представляют собой для всего мира Соединенные Штаты Америки.

Составляя свод уголовных законов, законодатели были озабочены прежде всего поддержанием нравственности и добропорядочности в обществе. Как следствие, они постоянно вторгались в область человеческих чувств.

Богохульство, колдовство, прелюбодеяние, изнасилование карались смертью. Смерть следовала за оскорблением, нанесенным сыном своим родителям.

Не было почти ни одного греха, который им не удавалось бы превратить в предмет судебного разбирательства. Самые обычные отношения между людьми, не состоящими в браке, строго пресекались. В судебном решении от 1 мая 1660 года записано, что одна девушка была приговорена к денежному штрафу и подвержена суровому внушению. За что? Она сказала несколько нескромных слов молодому человеку и позволила себя поцеловать.

Кодекс 1650 года изобилует также и предупредительными мерами. Леность и пьянство подвергались, согласно этим законам, строгому наказанию. Трактирщики не имели права давать посетителю больше вина, нежели полагалось по закону. Малейшая ложь, если она могла нанести вред кому-либо, влекла за собой штраф или телесное наказание.

Наряду с этим уголовным законодательством, в котором отразились как ограниченность сектантского мироощущения, так и религиозные страсти, появилось собрание законов политического характера. Эти законы по своему духу свободы ушли далеко вперед по сравнению с нашим временем.

Общие принципы свободы были полностью признаны в Новой Англии и закреплены ее законами. Это — участие народа в общественных делах; свободное голосование по вопросу о налогах; ответственность представителей власти перед народом; личная свобода; суд присяжных. Все это было воспринято единодушно и реально введено в жизнь в Новой Англии. Эти исходные принципы получили здесь самое широкое применение и распространение, тогда как в Европе ни одна нация на это не решилась.

Подлежали избранию все должностные лица исполнительной власти, вплоть до губернатора штата. Все граждане в возрасте старше шестнадцати лет были обязаны носить оружие. Они составляли народную милицию, сами назначали из своей среды офицеров и должны были находиться в постоянной готовности к защите отечества.

Законы штатов Новой Англии отражают зарождение и развитие той общинной независимости, которая и в наши дни по-прежнему является основой американской свободы и инструментом ее воплощения в жизнь. В Европе политическая жизнь большинства стран начиналась на верху официальной пирамиды. И только затем постепенно, да и то не в полной мере охватывала все ячейки общества. В Америке же, напротив, община была образована раньше, чем округ; округ появился прежде штата, а штат — прежде, чем вся конфедерация.

Невольно поражаешься государственной мудрости первых законодателей Америки, воплощавших в жизнь передовые теории.

В штатах Новой Англии бедняки были на полном обеспечении общества с момента его возникновения. Строгие меры принимались для того, чтобы поддерживать в надлежащем состоянии дороги. Для наблюдения за ними назначались даже специальные чиновники. В публичные реестры общин заносились результаты обсуждения гражданами различных вопросов, факты смерти, бракосочетания и рождения членов общин. Для ведения этих реестров специально назначались регистраторы. Существовали также чиновники, на которых возлагалась задача управления невостребованными наследствами. Другие чиновники занимались тем, что следили за соблюдением границ передаваемых по наследству земельных владений. Главной функцией ряда должностных лиц было поддержание общественного порядка в общине.

Закон предусматривал тысячи самых различных мер, чтобы удовлетворить множество уже существующих или возможных социальных потребностей, о которых и в наше-то время имеется весьма смутное представление.

Однако самобытность американской цивилизации с самого начала наиболее ярко проявилась в предписаниях, касающихся общественного образования.

Считалось, что Сатана, враг рода человеческого, находит в невежестве людей свое самое мощное оружие. Заботились о том, чтобы знания, принесенные отцами, не отошли в небытие вместе с ними. Помнили, что в воспитании детей прежде всего заинтересовано общество.

Создание школ во всех общинах было абсолютно обязательным и неукоснительным. Жителей под угрозой крупных штрафов должны были взять на себя содержание этих школ. Аналогичным образом в наиболее густонаселенных районах создавались высшие школы.

Муниципальные власти должны были следить за тем, чтобы родители отправляли своих детей в школы. Эти власти пользовались правом налагать штраф на тех родителей, которые не выполняли данного требования. В случае же, если подобное неповиновение продолжалось, общество принимало на себя роль семьи, забирало ребенка на свое попечение и лишало родителей этих детей прав, которыми те дурно пользовались.

Самые смелые теории, созданные человеческим разумом, получили применение на практике в этом столь простом на первый взгляд обществе. Отдавшись на волю своей самобытности, человек создал беспрецедентное законодательство.

Отцы-основатели Соединенных Штатов понимали: существует порочная свобода, которая состоит в том, чтобы поступать сообразно собственным желаниям. Такая свобода враждебна любой власти. Ее трудно подчинить каким-либо правилам. Она — враг истины и мира.

Но одновременно существует свобода гражданская и нравственная. Это — сила, воплощающаяся в единении всех, сила, которую самой власти предназначено охранять. Эта свобода заключается в том, чтобы без страха совершать доброе и справедливое. Эту святую свободу они защищали от любых случайностей и в случае необходимости жертвовали за нее собственной жизнью.

II

Почему в Америке, такой демократической стране, никто не выступает против собственности, как это часто происходит в Европе? Надо ли это объяснять? Ведь в Америке нет пролетариев, и, поскольку каждому есть что защищать, все в принципе признают право собственности.

То же самое происходит и в политической жизни. В Америке простые люди осознают высокое понятие политических прав, потому что они ими располагают. Они не задевают права других, потому что не хотят, чтобы нарушали их права.

В Европе простые люди не хотят признавать даже верховную власть, а в Америке подчиняются власти самого мелкого чиновника.

Демократия доводит понятия политических прав до сознания каждого гражданина, так же как наличие имущества делает доступным всем людям понятие собственности.

Конечно, совсем нелегко научить всех пользоваться политическими правами, но достижение этой цели приносит поразительные плоды.

Если не удастся связать понятие прав с единственным, что еще не разрушено в человеческой душе, а именно с личным интересом, то для управления миром не останется ничего, кроме страха.

Искусство жить свободным способно творить чудеса, но в то же время нет ничего труднее, чем научиться жить свободным.

С деспотизмом дело обстоит иначе. Он нередко представляется средством от всех перенесенных страданий, опорой законных прав, поддержкой угнетенных, основой порядка. Народы забываются в обстановке временного благополучия, а пробуждаются они уже в жалком состоянии. Свобода, напротив, обычно рождается в бурях и с трудом укрепляется среди гражданских разногласий. Ее достоинства можно познать только тогда, когда она достигает почтенного возраста.

В Америке народ получил политические права в такое время, когда ему еще было трудно употребить их во зло. Граждане были малочисленны, а нравы просты. По мере роста населения страны американцы не расширяли, если можно так выразиться, полномочия демократии, а, скорее, распространяли сферы ее приложения.

Если в Америке когда-либо установится деспотическая власть, то ей значительно труднее будет побороть привычки, рожденные свободой, чем сломить любовь к ней.

Возникающая при демократической форме правления непрерывная деятельность в политической сфере переходит затем и в гражданскую жизнь. В конце концов, именно в этом и состоит основное преимущество демократии. Ее главная ценность не в том, что она делает сама, а в том, что делается благодаря ней.

Демократия — не самая искусная форма правления, но только она может вызвать в обществе бурное движение, придать ему энергию и исполинские силы. И эти движения, энергия и силы при мало-мальски благоприятных обстоятельствах способны творить чудеса. Это и есть истинные преимущества демократии.

Интеллектуальную и нравственную деятельность человека следует направлять на удовлетворение нужд материальной жизни и на создание благосостояния. Мы стремимся воспитать не героические добродетели, а мирные привычки. Раскованность мы предпочитаем преступлениям и соглашаемся пожертвовать великими делами ради уменьшения количества злодеяний. Мы хотим жить не в блестящем, а в процветающем обществе, в котором оберегаются благосостояние и счастье каждого его представителя.

Деспотизм, тирания, диктатура, олигархия, тоталитаризм могут дать только противоположное этому.

III

Рассмотрим теперь одно распространенное заблуждение, в котором черпают утешение те, кто считает приход тоталитаризма неизбежным, и которое значительно ослабляет волю к борьбе многих других, кто сопротивлялся бы изо всех сил, если бы полностью осознал, в чем заключается суть тоталитаризма. Убеждение это сводится к тому, что наиболее отталкивающими своими чертами тоталитарные режимы обязаны исторической случайности: ведь их устанавливали бандиты и мерзавцы. Разве не могут оказаться во главе такой системы (если она необходима для достижения грандиозных целей) порядочные люди, которые будут управлять в интересах всего общества?

Нам объясняют, что тоталитаризм одинаково может творить и добро, и зло, а на какие цели его направить — зависит исключительно от того, кто будет диктатором. Люди, полагающие, что бояться надо не системы, а дурных людей у ее кормила, возможно, даже соблазнятся шансом предотвратить опасность, заранее позаботившись о том, чтобы у кормила оказались люди хорошие.

Социалистические партии, сами того не зная, ставили перед собой задачу, которую могут осуществить только люди безжалостные и способные смести нравственные преграды.

Чем выше умственные способности и уровень образования отдельных индивидуумов, тем резче разнятся их вкусы и взгляды и тем меньше шансов, что они единодушно примут какую-то конкретную систему ценностей. Отсюда логически вытекает, что тот, кто ищет единства взглядов, должен спуститься в сферы, где доминируют более низкий моральный и интеллектуальный уровень, более примитивные и грубые вкусы и инстинкты.

Это не значит, что у большинства людей низкий моральный уровень. Это означает лишь, что самые большие группировки людей с очень схожими ценностями неизбежно состоят из лиц невысокого уровня. Можно сказать, что наибольшее число людей может объединить только наименьший общий знаменатель. Многочисленная группа, достаточно сильная, чтобы навязать свои взгляды на основные жизненные ценности всем остальным, никогда не будет состоять из людей с развитыми, резко индивидуальными вкусами.

Однако диктатор не может рассчитывать только на людей с примитивными, и обычно весьма схожими, инстинктами. Их будет слишком мало для осуществления поставленной задачи. Ему придется увеличивать численность последователей, обращая в свою несложную веру все новых людей.

И здесь в дело вступает второй негативный принцип отбора. Ведь всего проще заручиться поддержкой людей легковерных и склонных к послушанию. Людей без твердых убеждений, которые охотно примут готовую систему ценностей, если им достаточно часто и громко ее вдалбливать. Таким образом, ряды партии будут пополняться за счет людей с неустойчивыми, легко меняющимися взглядами и легко возбудимыми эмоциями.

Далее, искусный демагог всегда будет стремиться сплотить своих сторонников в единую и спаянную группу. И тут начинает работать третий и, быть может, важнейший негативный фактор отбора.

Дело в том, что людям свойственно — и это закон человеческой природы — быстрее и легче сходиться на негативной программе, на ненависти к врагам, на зависти к тем, кому лучше живется, чем на какой бы то ни было положительной, конструктивной задаче.

Необходимым элементом любого учения, любой веры, способной прочно сплотить людей для совместных действий, является контраст между «нами» и «ими», общая борьба против чужаков.

Этим всегда пользуются те, кому нужна не просто поддержка той или иной политики, а безоговорочная преданность широких масс. С их точки зрения, негативная платформа обладает тем преимуществом, что предоставляет большую свободу действий, чем любая позитивная программа. Враг, внутренний или внешний, является неотъемлемой частью арсенала тоталитаристского лидера.

Как воспитываются сами деспоты? Что руководит ими в их безнравственной и кровавой деятельности?

Разумеется, на первое место надобно поставить волю к власти в ее ницшеанском смысле, кровожадность, самоутверждение через устрашение и унижение других людей, презрение к людям — вот далеко не полный перечень характерологических свойств, которые среда и воспитание обязаны запечатлеть в их душе. Полная и абсолютная безжалостность, самообожествление, параноидальная твердость злой воли, коварство, лживость, беспринципность, нечистоплотность, грубость вкусов и примитивность инстинктов также отмечаются у всех без исключения диктаторов и тиранов. Все они обучены демагогии, используемой для борьбы с «врагами» и служения клановым интересам.

Если бы кто-нибудь пожелал нарочно воспитать диктатора (это — чисто теоретическое предположение), то он первым делом воспитал бы обычного преступника и добавил бы ему непомерного честолюбия. Вот почему так важно для человеколюбивой педагогики отчетливо понимать условия, механизмы и факторы (в их особом взаимосочетании) становления и укоренения преступной психологии.

Что может сделать для нас человек, для которого его мысль — единственное правило, а его воля — единственный закон? Даже когда он честен и желает только блага, и все же делает свою волю законом для всех и мысль свою ставит вам правилом?

А ведь все тираны поступают так же.

Те, которые говорят: «До нас никто не знал, что такое справедливость. Доверьтесь нам, и мы дадим вам такую справедливость, которая вас удовлетворит», — те обманывают нас. Если же они обещают нам свободу искренно, они сами обманываются. Ведь они просят нас признать их господами, и, таким образом, наша свобода будет только послушанием этим новым владыкам.

Не будемте обольщаться лживыми речами. Многие будут стараться убедить нас, что мы действительно свободны, потому что ими написано на клочке бумаге слово «свобода», и они вывесили плакаты на всех углах. Свобода не плакат, а живая сила, которую чувствуешь в себе и вокруг себя, это гений-покровитель домашнего очага, обеспечение прав и первое из этих прав.

Проверимте, свободны ли мы.

Сами ли мы выбираем себе владык, приказывающих нам делать то и не делать другого? А если не сами, то как же мы считаем себя свободными?

Можем ли мы располагать нашими детьми по вашему разумению, поручать их умственное и нравственное воспитание тем, кому мы доверяем? И если мы этого не можем, то как же мы считаем себя свободными?

Можем ли мы, ложась спать, быть уверенными, что никто не придет с обыском, не вырвет нас из нашей семьи и не бросит в тюрьму потому, что власть заподозрила нас? И если мы этого не можем, то как же мы считаем себя свободными?

Овцы, когда волк уносит одну из них, на миг пугаются, а потом снова начинают пастись. Но голод волка возвращается снова и снова. Он не удовлетворится одной или двумя добычами. Оставшимся овцам ненадолго достанется больше травы...

Почему ныне народам следует опасаться нового деспотизма?

Современные народы могут, в конце концов, испытать еще более страшные притеснения, чем многие древние народы. В древности тирания была свирепой, но сравнительно ограниченной.

В наше время тираны легко могут объединить в своих руках всю государственную власть. Они могут более свободно и глубоко проникнуть в круг частных интересов граждан, чего никогда не могли себе позволить владыки древнего мира.

В каких новых формах в нашем мире может развиваться деспотизм? Прежде всего, в форме неисчислимых толп похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их душу.

Над всеми этими толпами возвышается гигантская власть, следящая за судьбой каждого в толпе. Власть эта абсолютна. Ее можно было бы сравнить с родительским влиянием, если бы она, подобно родительской, готовила человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии.

Эта власть желает быть единственным уполномоченным и арбитром. Она берет на себя руководство основными делами и управляет промышленностью. Она регулирует права наследования и занимается дележом наследства. Отчего же ей совсем не лишить людей беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?

Деспотическая власть делает все менее полезным и редким обращение к свободе выбора. Она постоянно сужает сферу действия человеческой воли, постепенно лишая каждого отдельного гражданина возможности пользоваться всеми своими способностями.

Сначала все граждане поочередно пройдут через крепкие объятия тиранической школы, и диктатор вылепит из них то, что ему необходимо. Затем он простирает свои могучие длани на общество в целом. Тиран покрывает его сетью мелких, витиеватых, единообразных законов, которые мешают наиболее оригинальным умам и крепким душам вознестись над толпой. Он сокрушает волю людей, размягчает ее, сгибает и направляет. Диктатор постоянно сопротивляется тому, чтобы кто-то действовал по своей инициативе. Он препятствует рождению нового. Подавляет, нервирует, оглупляет и превращает, в конце концов, весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство.

Подобная форма рабства легко сочетается с некоторыми внешними атрибутами свободы и вполне может установиться даже в тени народовластия.

Наших современников постоянно преследуют два враждующих между собой чувства. Они испытывают необходимость в том, чтобы ими руководили, и одновременно желают оставаться свободными.

Будучи не в состоянии побороть ни один из этих противоречивых инстинктов, граждане пытаются удовлетворить их оба сразу. Они хотели бы иметь власть единую и всемогущую, но избранную ими самими. Они хотели бы сочетать централизацию с властью народа. Это бы их как-то умиротворило. Находясь под опекой, они успокаивают себя тем, что опекунов своих они избрали сами. Каждый отдельный гражданин согласен быть прикованным к цепи, если ему кажется, что конец этой цепи находится в руках не одного человека и даже не целого класса, а всего народа.

При такой системе граждане выходят из зависимости лишь на момент избрания своего хозяина, а затем вновь попадают в нее.

Сегодня многие легко приспособились к подобному компромиссу между административным деспотизмом и властью народа. Они считают достоверной гарантией свободы личности тот факт, что забота о ней передана государственной власти. Личность хозяина важна для них в значительно большей степени, чем необходимость послушания.

Конечно, подобная система предпочтительнее той, которая, собрав вместе все властные полномочия, передала бы их в руки одного безответственного лица либо группы подобных лиц. Из всех различных форм, какие может принять деспотизм, эта была бы, бесспорно, наихудшей.

Однако создание народного представительства в стране с сильно централизованной властью означает уменьшение, но не устранение зла, которое может принести сверхцентрализация. Бесполезно предоставлять тем самым гражданам, которые столь зависимы от центральной власти, возможность время от времени выбирать представителей этой власти. Этот обычай, при котором граждане реализуют свободу выбора, не спасает их от дальнейшей деградации. Ведь они утрачивают способность чувствовать и действовать самостоятельно, постепенно теряя свое человеческое достоинство.

Скоро они станут неспособны реализовывать и эту — единственную оставшуюся у них — привилегию.

И в самом деле, трудно представить себе, каким образом люди, полностью отказавшиеся от привычки самим управлять своими делами, могли бы успешно выбирать тех, кто должен ими руководить. Невозможно поверить, что в результате голосования народа, обладающего лакейскими наклонностями, может быть образовано мудрое, энергичное и либеральное правительство.

Пороки правителей и глупость управляемых должны быстро разрушить внутренне противоречивую конституцию, республиканскую в своей преамбуле и деспотическую в остальном. И тогда народ, уставший от своих представителей и от себя самого, либо создаст более свободные политические институты., либо вновь послушно ляжет у ног одного хозяина.

Тоталитаризм неотделим от экономического контроля государства над производством и потреблением. Власть над экономической жизнью — это власть над очень существенными вещами. Ибо нет каких-то чисто экономических задач, изолированных от других жизненных задач (за исключением, быть может, случаев патологической скупости и стяжательства).

Конечные цели деятельности разумных людей всегда лежат вне экономической сферы. Строго говоря, не существует никаких «экономических мотивов». Экономика — это только совокупность факторов, влияющих на наше продвижение к иным целям.

А то, что именуется «экономическими мотивами», означает лишь стремление к обретению средств достижения каких-то целей. Мы хотим зарабатывать деньги только потому, что они дают нам свободу выбирать, какими будут плоды наших трудов. В современном обществе основной формой ограничения возможностей человека является ограниченность его доходов.

Многие ненавидят деньги, усматривая в них символ этих ограничений. Но причина при этом смешивается со следствием.

Было бы правильнее видеть в деньгах величайший из когда-либо изобретенных человеком инструментов свободы. Именно деньги открывают перед бедными большие возможности, чем несколько поколений назад были открыты перед богатыми.

Что произойдет в действительности, если, как предлагают социалисты, на смену «экономическим мотивам» придут «внеэкономические стимулы»? Это будет означать, что люди полностью лишатся свободы выбора.

Вместо денежного вознаграждения люди будут получать общественные отличия, привилегии или влиятельные должности. Лучшее жилье или пищу, возможности для путешествий или для получения образования. А те, кто станет все это распределять, будут принимать решения не только о размерах, но и о форме вознаграждения.

Речь идет о том, будем ли мы сами решать, что для нас важно, или это будут решать за нас планирующие инстанции. Власти, управляющие экономической деятельностью, будут контролировать отнюдь не только материальные стороны жизни. В их ведении окажется распределение лимитированных средств, необходимых для достижения любых наших целей. И кем бы ни был этот верховный контролер, он будет решать, какие цели достойны осуществления, а какие нет. В этом и состоит суть проблемы.

Экономический контроль неотделим от контроля над всей жизнью людей, ибо, контролируя средства, нельзя не контролировать и цели. Монопольное распределение средств заставит планирующие инстанции решать и вопрос о ценностях. В конечном счете — определять, какие убеждения люди должны исповедовать и к чему они должны стремиться.

Поскольку в современных условиях мы буквально во всем зависим от средств, производимых другими людьми, экономическое планирование будет охватывать практически все сферы нашей жизни. Начиная от наших элементарных нужд и кончая нашими семейными и дружескими отношениями. От того, чем мы занимаемся на работе, до того, чем занимаемся в свободное время.

То, что экономический контроль распространяется на все сферы жизни, хорошо видно на примере операций с иностранной валютой. Фактически эта мера означает полное пресечение всякой возможности бегства. Когда людей лишают, как это было в нашей стране при большевиках, возможности свободно путешествовать, покупать иностранные журналы и книги, когда контакты с другими странами могут осуществляться только по инициативе или с одобрения официальных инстанций, общественное мнение оказывается под гораздо более жестким контролем, чем это было при любом абсолютистском режиме XVII или XVIII века.

Власть планирующих органов над нашей частной жизнью не будет ослаблена, если они откажутся от прямого контроля над нашим потреблением. Реальным источником власти государства

над потребителями является его контроль над производственной сферой.

Свобода выбора в конкурентном обществе основана на том, что, если кто-то отказывается удовлетворить наши запросы, мы можем обратиться к другому. Но, сталкиваясь с монополией, мы оказываемся в ее полной власти.

Государство, управляющее всей экономикой, есть самый крупный монополист, которого только можно себе представить. Задача получения максимальной финансовой прибыли не будет для него основной, но он будет наделен абсолютным правом решать, что мы сможем получать и на каких условиях. Он будет решать, какие товары и услуги станут доступными для нас, и в каком количестве. Он будет также распределять материальные блага между регионами и социальными группами, имея полную власть для проведения любой дискриминационной политики. Эта власть будет использована для достижения целей, одобряемых руководством, и пресечения всех иных устремлений, им не одобряемых.

Контроль над производством и ценами дает поистине безграничную власть. В обществе с управляемой экономикой, где власть осуществляет надзор за целями граждан, она поддерживает одни намерения и препятствует осуществлению других. И то, что мы сможем получить, зависит не от наших желаний, а от чьих-то представлений о том, какими они должны быть. И, поскольку власти смогут пресекать любые попытки уклониться от директивного курса в производственной сфере, они смогут контролировать и наше потребление так, будто мы тратим наши доходы не свободно, а по разнарядке.

IV

Но власти будут руководить нами не только и не столько как потребителями. Большинство людей проводят значительную часть времени на работе. Место работы и профессия нередко определяют, где мы живем и с кем общаемся. Свобода в выборе работы часто оказывается не менее существенной для нашего благополучия, чем свобода тратить наши доходы в часы досуга.

Когда власти устанавливают для какой-то категории работников единый уровень заработной платы, а отбор производится по формальным, анкетным данным, стремление человека именно к этой работе не играет никакой роли. Человек с необычной характеристикой или с необычным характером не может устроиться на работу, даже если работодатель лично готов его взять.

И мы не будем иметь возможность проявлять на работе инициативу или смекалку, потому что наша деятельность должна будет соответствовать стандартам, облегчающим задачи властей. Ведь планирование экономической жизни предполагает сведение всего многообразия человеческих способностей и склонностей к нескольким простым категориям, обеспечивающим взаимозаменяемость кадров. Тонкие личностные различия сознательно игнорируются.

Торжественно декларируется, что главная цель планирования — превратить человека из средства в цель. Но на самом деле конкретный человек более чем когда-либо будет выступать как средство, используемое властями для служения каким-либо декларируемым целям.

Необходимым условием подлинной свободы часто, и с большим основанием, изображаются гарантии материальной обеспеченности. Это и верно, и важно. Независимость мышления и сила духа редко проявляются теми, кто не уверен, что пробьется собственными силами. Однако если выражение «материальная обеспеченность» понимается в абсолютном смысле, то всеобщее стремление к ней не только не увеличивает шансов на свободу, но становится для нее серьезнейшей угрозой.

Полезно сопоставить два противоположных вида обеспеченности: 1) достижимую для всех и потому не привилегию, а законный предмет устремлений; и 2) абсолютную, гарантированную при любых обстоятельствах, которую всем обеспечить невозможно и которая не должна быть привилегией. За исключением нескольких особых случаев, как, например, для судей, полная и абсолютная независимость которых — дело первостепенной важности.

В обществе, достигшем высокого уровня благосостояния, гарантии первого типа вполне можно обеспечить, не ставя под угрозу свободу. Минимальный жизненный уровень (пища, жилье и одежда), достаточный для сохранения здоровья и способности трудиться, может быть гарантирован для всех. Более того, для значительной части населения Запада гарантированная обеспеченность этого типа давно стала реальностью.

Планирование, предательски подкапывающееся под самые основы свободы, ставит своей целью обеспечить застрахованность совсем иного рода. А именно — застрахованность отдельных людей или групп от уменьшения их дохода. Уменьшения, пусть даже совершенно незаслуженного, но ежечасно случающегося в конкурентном обществе.

Гарантировать кому-либо определенный доход, обеспечить таким доходом лишь некоторых означает создание привилегий за счет других, чья относительная застрахованность тем самым понижается. Неудивительно, что вследствие этого непрерывно растет также ценность такого рода гарантий-привилегий. Их требуют все настоятельнее, пока, наконец, не начинают стремиться к ним любой ценой, даже ценой свободы.

В сущности, вопрос еще серьезнее, ибо в мире, каков он есть, люди могут долго отдавать работе все силы только при личной заинтересованности. Если не на всех, то на очень многих, чтобы они старались, нужно оказывать какое-то давление извне. В этом смысле вопрос о стимулах — вопрос весьма насущный как в сфере живого труда, так и в административно-управленческой деятельности. Чтобы успешно выполнять какое-то задание, необходимо, чтобы вокруг существовала сравнительно обширная зона непланируемой экономической деятельности. Необходим резервуар, из которого можно черпать работников, необходимо, чтобы уволенный работник исчезал не только с работы, но и из платежной ведомости. При отсутствии такого резервуара дисциплину можно поддерживать только телесными наказаниями, как при рабском труде.

Если при конкурентной экономике последним средством поддержания дисциплины является судебный исполнитель, то при плановой — палач. Директор завода наделен значительными полномочиями и при плановой экономике. Но, как и в случае с рабочим, доход и положение директора в плановом обществе не зависят от успешности работы под его руководством. Все решает не его личное мнение, что следовало бы предпринять, а вопрос, делает ли он то, что ему положено делать в соответствии с некими заранее установленными правилами. Он может быть уверен в завтрашнем дне до тех пор, пока удовлетворяет своих начальников, но эта уверенность куплена им ценой свободы и физической безопасности.

Это застрахованность казармы. Чтобы представить себе общество, устроенное (согласно идеалу стольких социалистов) как одна громадная фабрика, надо обратить взор к древней Спарте или к национал-социалистической Германии.

В обществе, привыкшем к свободе, вряд ли многие сознательно пойдут на то, чтобы приобрести уверенность в завтрашнем дне такой ценой.

Таким образом, чем больше мы пытаемся обеспечить прочность экономического положения людей, вмешиваясь в рыночную экономику, тем более непрочным оно становится. Главное же, тем резче становится контраст между положением тех, кому эта прочность даруется в качестве привилегии, и возрастающей неуверенностью в завтрашнем дне тех, кто этой привилегии лишен.

Репутация и социальный статус начинают определяться не независимостью, а застрахованностью. Завидность жениха — не уверенностью в том, что он далеко пойдет, а его правом на пенсию. Непрочность же положения вызывает ужас, в котором обречены пребывать всю жизнь люди, не допущенные в молодости в гавань твердого оклада.

V

Старания добиться экономической обеспеченности путем ограничительных мер, допускаемых или поддерживаемых государством, с течением времени приводят к постепенному перерождению общества.

Мы не можем порицать молодых людей за то, что они предпочитают риску предпринимательства обеспеченное положение с твердой зарплатой. Ведь с ранней юности оно преподносилось им как нечто высшее и более бескорыстное. Нынешняя молодежь выросла в мире, где школа и печать изображают дух коммерческого предпринимательства позорным, а получение прибылей аморальным, где нанять сотню людей на работу — это эксплуатация, а руководить тем же числом — почетно. Повседневный опыт университетского преподавателя не оставляет сомнений в том, что в результате антикапиталистической пропаганды человеческие ценности уже изменились.

Если отличия и положение в обществе достигаются почти исключительно на государственной службе, а исполнение обязанностей похвальнее, чем выбор собственного пути, то все занятия, не дающие признанного места в официальной иерархии или твердого дохода, считаются второсортными и даже сомнительными. В этом случае трудно ожидать, что многие предпочтут свободу обеспеченности.

Если же альтернативой зависимому и прочному положению является положение самое шаткое, когда тебя одинаково презирают и в случае успеха, и в случае неудачи, немногие устоят против искушения выбрать прочность и обеспеченность, пожертвовав свободой. А когда все зашло уже так далеко, свобода действительно превращается почти в издевательство, ибо ее можно получить, только пожертвовав большинством земных благ. В этой ситуации неудивительно, что все больше людей должны считать, что свобода без прочной экономической базы ничего не стоит и готовы ею пожертвовать ради уверенности в завтрашнем дне.

Необходимо вновь научиться без страха признавать, что за свободу надо платить и что мы как личности должны быть готовы для сохранения свободы идти на материальный риск.

VI

Именно в эпоху демократии более всего нужно опасаться деспотизма.

Необходимо и желательно, чтобы центральная власть, управляющая демократическим народом, была сильной и активной. Ни в коем случае нельзя ее ослаблять, делать вялой. Но при этом необходимо препятствовать злоупотреблению с ее стороны своей ловкостью и силой. Вместо того чтобы передавать правителю всю власть, часть ее следует доверить временно сформированным из простых граждан промежуточным органам управления. Тогда свобода частных лиц будет более надежно защищена, при этом не пострадает и их равенство.

Частные лица, вступая в ассоциации, могут создавать очень богатые, очень влиятельные и очень сильные организации. Таким способом можно достичь многих самых важных политических преимуществ. Политическая, промышленная, коммерческая, научная или литературная ассоциация будет действовать как образованный и могущественный подданный, которого нельзя ни согнуть по своему желанию, ни притеснять втихомолку и который, отстаивая свои собственные права перед лицом власти, спасает всеобщие свободы.

В наше время у угнетенного гражданина есть единственное средство защиты — это пресса. Поэтому для демократического народа свобода прессы бесконечно дороже, чем любая другая. Она одна способна лечить большее число тех болезней, которые может породить равенство. Печатный станок способствовал прогрессу равенства, он же остается лучшим средством исправления его недостатков.

Аналогичные соображения можно высказать и по поводу судебной власти.

Судебная власть самой сутью своей направлена на защиту интересов частных лиц, поэтому она охотно обращает свое внимание на предметы весьма заурядные. Кроме того, этой власти не свойственно самой приходить на помощь всем угнетаемым, но она всегда рядом с теми из них, кто наиболее обездолен. Этот последний, каким бы слабым мы его себе ни представляли, всегда может заставить судью выслушать его жалобу и дать на нее ответ. Это обусловлено самой спецификой судебной власти.

Очень опасным инстинктом для демократических народов является их склонность жертвовать правами одной личности ради общества в целом. Права личности, которые мы сейчас встречаем у демократических народов, как правило, совсем недавно сформулированы и очень нестабильны, поэтому они часто и легко приносятся в жертву и нарушаются без всяких угрызений совести. Необходимо решительно препятствовать тому, чтобы общественная власть могла принести в жертву отдельные права нескольких граждан во имя реализации своих глобальных замыслов. В наше время опасно позволить угнетать даже последнего из граждан. Самые несовершенные права личности не могут быть безнаказанно заменены произволом властей. Нарушение этих прав в наше время приводит к глубокому разложению национальных нравов и угрожает всему обществу в целом, поскольку сама идея подобного рода прав у нас непрочна и готова исчезнуть.

Дать частным лицам конкретные права и гарантировать им неоспоримую возможность пользоваться этими правами. Сохранить за индивидуумом те доли независимости, силы и самобытности, которые он сумел сохранить. Поставить его на один уровень с обществом. Таковы главные задачи, решению которых должен посвятить себя законодатель новой эпохи, в которую мы вступили.

Демократический социум прогрессирует благодаря постоянной самокритике, коллективному осознанию своих несовершенств. Отсюда — новые и новые импульсы к развитию. О несовершенствах жизни мгновенно сигнализируют наука, средства массовой информации, право, общественное мнение и т.д. Вот почему демократическая пресса кишит дурными вестями. При тоталитаризме, напротив, всячески утаиваются проблемы, преступления (реальные, а не выдуманные — в последних нет недостатка), и власть предержащие самоубийственно лгут, что никогда прежде не было так хорошо, как сейчас. Для сохранения общества необходима интенсивнейшая и открытая деятельность самосознания. Она необходима и для его изменения к лучшему. Критическое и самокритическое сознание должно воспитать.

В демократических (точнее — республиканских) обществах немало есть элементов социализма, как его понимают марксисты. В тоталитарных же обществах, вопреки заверениям их идеологов, социализма не было и нет вовсе, даже и в элементах. Общественная собственность на средства производства в формах акционерных обществ — основа современных демократических обществ, в то время как при тоталитарном режиме собственность на средства производства принадлежит верхушке «партии». Так называемое капиталистическое производство, все народное хозяйство развиваются строжайшим образом планомерно: бизнес-планы являются основой любого предприятия, государственное планирование и регулирование рынка осуществляется постоянно, благодаря чему в прошлое отошли кризисы перепроизводства и резко уменьшаются тяготы рецессии и спорадических инфляций. Так называемое социалистическое производство, напротив, сугубо волюнтаристское, неплановое, в нем отсутствует адекватная статистика, а «планы» развития хозяйства полностью не отвечают действительности и поэтому никогда не выполняются. Хаотическое хозяйствование ведет к бесхозяйственности и к хищническому уничтожению природных богатств и всей среды обитания. Вот почему так важно воспитать реалистичность прогностического мышления.

В демократических обществах любой работник получает приличное вознаграждение за свой труд, рынок труда не допускает эксплуатации и профессиональные союзы стоят на страже интересов работников, государство строго контролирует аппетиты работодателей, интересы потребителей законодательно очень прочно защищены. В тоталитарных обществах у подавляющего большинства работающих (в любых сферах деятельности) отнимается почти весь прибавочный продукт, который присваивается господствующей и правящей верхушкой «партии»; людям платят минимальные гроши, обеспечивающие лишь поддержание существования и делающие труд абсолютно невыгодным и потому непроизводительным.

Политическая власть при демократии принадлежит трудящимся, что гарантировано устройством законодательной, исполнительной и судебной властей и постоянно контролируется вездесущей и всегда настороженной прессой. При так называемом социализме люди практически бесправны. Особенно рабочие и крестьяне, которые в политическом отношении превращены в рабов, крепостных и подвергаются репрессиям, нередко абсолютно непредсказуемым по своему направлению и целям. Чаще всего с помощью репрессий уничтожается какая-то часть общества, чтобы временно остающаяся его часть могла воспользоваться квартирами и рабочими местами уничтоженной части. В тоталитарных режимах широко применяется рабский труд подлежащих уничтожению людей в так называемых лагерях, т.е. на каторгах. Чтобы уберечь от этого позора и кошмара, необходимо воспитать бесконечное уважение к человеческой жизни как таковой.

В демократических обществах создана надежная система социальной защиты, в тоталитарных — миллионные массы лишены на практике обеспеченной старости и инвалидности. Лишены они и возможности наследования имущества и других форм собственности. Тоталитарные общества тратят колоссальные средства на создание агрессивных, наступательных вооруженных сил и на поддержание чудовищных по масштабам аппаратов подавления и террора внутри своих стран. Национальный продукт уничтожается в целях завоевания мирового господства и ведения войны против собственного народа. При тоталитарном режиме, при господстве «партии» или «вождя», происходит перерождение государства, которое, отождествляясь с «партией», становится абсолютистским. «Руководители» государства превращаются в его владельцев. Владение государственной машиной, подчинявшейся лично вождям, в авторитарно-этатистских режимах дает вождям большую степень царственности, чем любое самодержавие, ограничиваемое хотя бы размером казны. Здесь же все без малейшего остатка богатства страны принадлежат олигархии.

Прибавочная стоимость в этих условиях присваивается не машиной, а ее «руководителями», т.е. владельцами. Сокровища, накапливаемые, как правило, «скромными» в быту «руководителями», используются ими: для укрепления своей личной безопасности и насильственного поддержания установленного ими режима с помощью «госбезопасности», аппарата министерств «внутренних дел» и т.п., подкупа верхушек вооруженных сил и внутренних войск, панегиристов и пропагандистов, против народа своей страны; для укрепления своей личной безопасности и неприкосновенности с помощью экспорта «революции», поддержки подкупленных режимов в различных регионах мира и т.п., увеличения показного могущества и запугивания актуальных и потенциальных врагов, против народов других стран.

В качестве эксплуатируемых в так называемых странах социализма (включая национал-социалистические режимы) оказываются все работающие по найму, даже чиновники. В демократических же обществах, где средства производства принадлежат, как правило, не государству, а самим производителям, и притом не их верхушке, а подавляющему их большинству, люди работают на себя, на свое производство, в случаях его успешности — на расширенное воспроизводство. Это обстоятельство нормализует, гармонизирует и характер распределения и содержания всей непроизводительной сферы. Производители непосредственно содержат и потому нанимают обслуживающий их персонал: управленцев, учителей, юристов, врачей, ученых.

Бесконечно важно в школе дать опыт самоуправления, дать прочувствовать его неподменимые блага для личности и коллектива. Ведь от склонности и способности людей к самоуправлению во всех областях жизни зависят выживание человечества и решение им самых трудных социальных проблем. Проблематика, связанная с теорией и практикой самоуправления, должна стать важнейшей составной частью содержания образования и соответственно занять выдающееся место в учебно-воспитательном плане любой школы. Ведь община как первичная ячейка людского общежития (семья может рассматриваться в качестве подвида общины) представляет собой всеопределяющий фактор прогресса духовной и, стало быть, материальной культуры. Искусство жить свободными способно творить чудеса, но нет ничего труднее, чем научиться жить свободными.

Рост образованности целых наций и стран зависит от интенсивности и свободы интеллектуальных «битв», т.е. дискуссий, обсуждений, всесторонних проверок и оценок различных идей. В школах желательны поэтому дискуссионные клубы, независимая от администрации школьная печать, свободные обсуждения на уроках и во время других коллективных занятий. Надобно приучить к преследованию истины ради самой истины, а не ради победы в споре, надобно дать опыт наслаждения от этого преследования и вызвать к жизни потребность в серьезной проверке любых, прежде всего своих собственных идей и решений.

Для блага личности и общества важно воспитать в новых поколениях благоговение перед собственностью как перед высшей продуктивной силой на земле в условиях любого человеческого общежития. Для понимания значения собственности в прогрессе индивидуальной и социальной жизни необходимо изучение правильно понятого интереса как предельно широкого понятия из области мотивации собственно человеческой активности. С полярной стороны находим необходимость отвращения к рабству и понимания его разрушительной, развращающей, регрессивной сущности. Отвращение к рабству включает в себя и отвращение к любому виду принуждения, кроме диктата добродетели, добродеяния. В противном случае люди будут стремиться к деспотии и диктатуре, не готовящих их к взрослой, совершеннолетней, как сказал бы И. Кант, жизни, а оставляющих их в младенческом состоянии, не дающем ни одного шанса для прогресса. В учебном курсе предупреждений об опасностях и трудностях жизни амбивалентное желание людей быть руководимыми и самостоятельными в одно и то же время должно занять выдающееся место.

Так вырастают категория права и понятие прав, противоположных насилию как разрушению жизни. Не может быть ни великих людей, не наделенных добродетелями, ни великих народов, не уважающих прав. Если не удастся связать понятие прав с единственным, что еще не разрушено в человеческой душе, а именно с личным интересом, то для управления миром не останется ничего, кроме страха. Поэтому понятия права и прав становятся центральными в содержании гуманитарного общего образования.

Момент, когда народ, до этого не имевший политических прав, получает их, — это кризис, кризис часто необходимый, но всегда опасный. Ребенок, не понимающий ценности жизни, может убить. До тех пор пока он не знает, что и сам может стать жертвой кражи, он может завладеть чужой собственностью. Простые люди, впервые получающие политические права, оказываются по отношению к ним в таком же положении, в каком находится ребенок к окружающему его миру.

Детям предстоит научиться соизмерять каждый свой шаг с понятиями прав: самое страшное, что может сделать школа, это позволить принижать достоинство, угнетать, нарушать права даже последнего из своих учеников. Защищенность личности и ее самозащита — суть основополагающее содержание коллективной жизни любой школы. Перефразируя де Токвиля, можно сказать, что только та школа хороша, в которой меньше ценится учеба, чем учащийся, и индивидуальная слабость рассматривает как слабость всего коллектива. Задачи хорошей школы: предоставить самоуправлению ясные и определенные полномочия; дать членам коллектива (-вов) конкретные права и гарантировать им неоспоримую возможность пользоваться этими правами; сохранить ту долю самобытности, которая делает человека личностью, не противостоящей коллективу.

Демократия всегда может выродиться в деспотию, если ее не поддерживает совершенно особая культура, сохраняемая и передаваемая от поколения к поколению с помощью школы и воспитания.

Педагогическая антропология

Педагогическая антропология

Обсуждение Педагогическая антропология

Комментарии, рецензии и отзывы

Государство и политика: Педагогическая антропология, Бим-Бад Борис Михайлович, 1998 читать онлайн, скачать pdf, djvu, fb2 скачать на телефон Настоящее учебное пособие вводит в научную и общекультурную дискуссию о человеке как воспитателе и воспитуемом, о путях его самосовершенствования.