Страница 124

I

Был один из последних дней осени, может быть, последний день.

Вчера и позавчера еще показывалось солнце. В затишке, в балках, на крутых склонах, где косые лучи падали отвесно к земле, даже пригревало. Зеленая озимь, слегка присушенная утренниками, еще тянулась к солнцу. В голых рощах щебетали птицы – запоздалые перелетные стайки щеглов, зябликов. Хрупкий стрельчатый ледок у берегов речек к полудню бесследно растаивал. Еще носилась в воздухе паутина, кружились над бурьянами мошки. К ветровому стеклу машины прибило бабочку.

А сегодня с утра подул резкий северный ветер. Все замерло в полях и рощах – ни птичьего голоса, ни пастушьего окрика. Лишь мыши-полевки сновали в сухой траве, торопясь натащить в норы побольше корму. Тяжелые тучи низко стлались над землею. Вот-вот повалит снег, закружит его метелью по полям, ударят морозы...

На краю недопаханного загона стоял гусеничный трактор, «натик», как его называют ласкательно трактористы, возле него – два человека.

Подверни к ним, – сказал Мартынов шоферу. Победа» съехала с дороги на жнивье, остановилась.

Здорово, седовцы! – сказал Мартынов, выйдя из машины. Два молодых парня, тракторист и прицепщик, грелись с подветренного бока трактора, возле не остывшего еще мотора.

– Здравствуйте .

-    Почему мы седовцы, товарищ Мартынов? – спросил тракторист, круглолицый, маленького роста парень, с плутоватыми черными глазами, Костя Ершов.

-    Ваш трактор похож сейчас на ледокол в Арктике. Затрет его льдами, и останется здесь на зимовку.

—Пятнадцать гектаров нужно допахать, – сказал Ершов. – Все машины ушли в МТС, одни мы вот с Кузьмой страдаем тут.

—А почему стоите?

—Горючее кончилось. Развозку ждем. Мы уж давали сигнал. – Тракто-

рист поднял с земли длинную жердь-веху с насаженным на конец снопом сухого бурьяна. – Вон выезжает из села.

-    А я думал, скажешь: ждем, пока мотор остынет, карбюратор будем перетягивать, – произнес Мартынов. – Помнишь, на уборке проса я к вам приезжал?

-    Помню, – вильнул глазами в сторону Ершов. – То я тогда пошутковал.

-    Испытывал секретаря райкома: понимает ли он чего-нибудь в технике?..

Мартынов прошел по пахоте, нагнулся, порылся в борозде, и теплое чувство, с которым он подъехал к этим «зимовщикам», допахивавшим последние гектары в последние часы перед снегопадом, вдруг исчезло.

-    Подо что пашете? – спросил он.

-    Не знаем, товарищ секретарь, – ответил, пожав плечами, улыбаясь, тракторист. – Наше дело маленькое. Скажут паши – пашем, боронуй – боронуем. А что тут будет колхоз сеять – то уж ихнее дело.

-   Ты разве не колхозник?

-   Колхозник.

-   Как же ты не интересуешься своим хозяйством? Не знаешь, что будете здесь сеять?.. И ты не знаешь? – обернулся Мартынов к прицепщику.

-   Знаю, – ответил прицепщик, Кузьма Ладыгин. – И он знает. Чего зря болтаешь, Костя? Было сказано председателем: под свеклу пойдет эта земля.

-   Под свеклу?.. Что же вы делаете? Нужно на тридцать сантиметров, а тут, – Мартынов еще раз нагнулся над бороздой, смерил пальцами глубину, – пятнадцати сантиметров нет.

-   Я уже ему говорил,– сердито поглядел на улыбавшегося тракториста Ладыгин. – У него батька кузнец, а мать доярка, в поле не ходят. А у меня мать сестренка на свекле работают. Может, как раз им тут и участок отведут. Заработаю сахару – на два раза семейством чаю попить. Полны руки мозолей тут заработают, больше ничего!..

Тракторист молчал. Улыбка сходила с его круглого, толстощекого, загорелого лица.

Как же ты, Ершов, так рискуешь? Ведь будут принимать участок, забракуют, заставят перепахать – горючее за твой счет... -

Мартынов оглядел загон. – То вчера пахал? Там, видно, глубже. А это сегодня, с утра? Поелозил плугом.

– Он вот на что рассчитывал, Петр Илларионыч, – сказал шофер, подходя к Мартынову и указывал рукой на тучи. – На снежок.

– Не успеют принять пахоту – пойдет снег, закроет все грехи?.. Машина не тянет, товарищ секретарь, – стал оправдываться тракторист. – Компрессии нет. Сколько уж работаю без ремонта!

– Вчера еще тянула, сегодня не тянет?.. Ершов сдвинул шапку на лоб, поскреб затылок.

—А зачем глубоко пахать, товарищ секретарь? Мы вот читали

давеча в газете: один лауреат в Сибири совсем без пахоты сеет и хорошие урожаи собирает.

— Мальцев?.. – Мартынов пристально поглядел на тракториста: дурака валяет или в самом деле так превратно понял агротехнику уральского колхозника-ученого Терентия Мальцева? – Во-первых, Мальцев не совсем без пахоты сеет. Не ежегодно, но пашет. И когда пашет, то глубоко, сантиметров на пятьдесят. Во-вторых, что он сеет на непаханом поле? Пшеницу, ячмень. А десь будет свекла. Корнеплоды. Им нужна рыхлая почва. И у нас, Ершов, кой-какие поля можно не пахать. Хорошее свекловище, например. Чистое поле, сорняков нет, обрабатывали его культиваторами – тот же черный пар. Зачем его весною перепахивать? Заборони и сей пшеницу. Понятно? Где не нужно, не паши совсем. А где нужно, паши как следует.

— Это мне-то говорите «не паши совсем»? Ого! Да какие же я на это права имею?..

— Ты хозяин этих полей. Ты же колхозник.

— Хозяин?.. – Ершов порылся в кармане, достал щепоть табаку и обрывок газеты, свернул толстую, в палец, цигарку, закурил. – Вон в колхозе «Новая пятилетка» бригадир один посеял в прошлом году наволоком по свекловищу тридцать гектаров – и судили человека. А урожай вышел – двадцать пять центнеров. А где перепахали свекловище – по десять. Стали убирать, колхозники ему говорят: «Подавай на пересуждение». Подал, да что-то не слыхать до сих пор – оправдался ли? Вот так-то всыпают нашему брату хозяевам!..

Мартынов внимательно выслушал тракториста.

– Пойдем-ка вон туда, под скирду, посидим. Там теплее. Тракторист, прицепщик, шофер и Мартынов сели в затишке на соломе.