M.м.дорошенко

M.м.дорошенко

Наше тело есть орудие действия и только действия. Ни в какой мере, ни в каком смысле и ни с какой стороны не служит оно для того, чтобы подготовлять, а тем более осуществлять представления (2.224).

Материя мозга есть носитель действия, а не субстрат познания... Нет решительно никакого основания приписывать мозговому веществу способность порождать представления (2.59).

...Функция мозгового аппарата просто в том, чтобы обеспечить нам целесообразное действие на наличный объект (2.65).

...Восприятие порождается той же самой причиной, которая создала цепь нервных элементов вместе с органами, ее поддерживающими, и (создала) жизнь вообще: оно выражает и изменяет собой способность живого существа к действию (2.67).

...Восприятие оказывается не зеркалом вещей, но мерой нашего возможного действия на вещи, а значит, и, обратно, мерой возможного действия вещей на нас (2.226—227).

Мы считаем человеческий интеллект зависимым от потребности в действии. Положите в основание действие, и форма интеллекта сама из него вытечет... Человеческий интеллект, как мы его себе представляем совсем не тот интеллект, который показывал нам Платон. У него есть другое дело. Впряженные, как волы земледельца, в тяжелую работу, мы чувствуем деятельность наших мускулов и наших сочленений, тяжесть плуга и сопротивление почвы; действовать и сознавать себя действующими, войти в соприкосновение с реальностью и даже жить ею, но только в той мере, в какой она касается выполняющегося действия и прорезывающейся борозды, — вот функция человеческого интеллекта (3.137).

На всем протяжении живого царства сознание кажется как бы пропорциональным захвату выбора, которым обладает живое существо. Сознание освещает зону возможностей, окружающих действие...

Рассматривая его извне, его можно было бы считать простым помощником действия, светом, который заключается действием, мгновенной искрой, рожденной от трения между реальным действием и возможным (3.161).

Истина в том, что интеллект и материя последовательно приспособлялись друг к другу, чтобы в конце концов прийти к одной общей форме ... Одно и то же обращение одного и того же движения создало разом интеллектуальность духа и материальность вещей (3.185).

...Интеллектуальное познание — поскольку оно касается даже известной стороны инертной материи — должно, напротив, дать нам ее верный отпечаток, так как само оно отлито по этому специальному предмету. Оно становится относительным только тогда, когда, оставаясь тем, что оно есть, хочет представить нам жизнь, то есть самого отливальщика, создавшего отпечаток (3.VI).

Даже став вполне интуитивной, философия никогда не достигнет такого познания своего предмета, как наука — своего. Интеллект остается лучезарным ядром, вокруг которого инстинкт, даже очищенный и расширенный до состояния интуиции, образует только неясную туманность... Позитивная наука, работающая средствами интеллекта, касается самой реальности — лишь бы только она не выходила из своей области, каковой является инертная материя (3.159).

Наука может быть умозрительной по форме, бескорыстной в своих ближайших целях: другими словами, мы можем оказывать ей кредит как угодно долго. Но как бы ни отодвигать срок платежа, нужно чтобы в конце концов наш труд был оплачен. Таким образом, по существу наука всегда имеет в виду практическую полезность. Даже когда она пускается в теорию, она вынуждена приспособлять свою работу к общей конфигурации практики (3.294).

Интеллект характеризуется естественным непониманием жизни. Он дает нам только ее перевод в выражениях инерции, и не претендуя, впрочем, на большее (3.176).

Вместо того, чтобы слиться с внутренним становлением вещей, мы становимся вне их и воспроизводим их становление искусственно. Мы схватываем почти мгновенные отпечатки с проходящей реальности, и так как эти отпечатки являются характерными для этой реальности, то нам достаточно нанизывать их вдоль абстрактно единообразного, невидимого становления, находящегося в глубине аппарата познания, для того, чтобы подражать тому, что есть характерно в самом этом становлении. Восприятие, мышление, язык действует таким образом (3.273).

Но истина, к которой приходят таким путем, становится относительной, вполне зависящей от нашей способности действовать. Это уже не более, как истина символическая (3.148).

Если сознание... раздвоилось на интуицию и интеллект, то произошло это вследствие необходимости как применяться к материи, так, одновременно с этим, следовать за течением жизни. Раздвоение сознания зависит здесь от двойной формы реального, и теория познания должна исходить из метафизики (3.160).

Интуиция — инстинкт, сделавшийся бескорыстным, сознающим самого себя, способным размышлять о своем предмете и расширять его бесконечно. Только интуиция способна исполнить задачу философии, цель которой — исследовать живое без задней мысли о практическом использовании, освободившись от форм и привычек, в собственном смысле слова, интеллектуальных (3.128).

Абсолютное может быть дано только в интуиции, тогда как все остальное открывается в анализе.

Интуиция — род интеллектуальной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого (1.13).

Существует по меньшей мере одна реальность, которую мы охватываем изнутри, а не простым анализом... Это наше я, которое длится? (1.6).

Обычный труд интеллекта далеко не является трудом бескорыстным. Вообще мы добиваемся знания не ради знания, но для того, чтобы принять известное решение или извлечь выгоду, словом ради какого-нибудь интереса. Каждое понятие... есть практический вопрос, который ставит наша действительность реальности и на который реальность должна отвечать, как это и надлежит в практических делах, кратким «да» или «нет» (1.35).

Чистая длительность есть форма, которую принимает последовательность наших состояний сознания, когда наше я активно работает, когда оно не устанавливает различия между настоящими состояниями и состояниями, им предшествовавшими.

Длительность предполагает, следовательно, сознание; уже в силу того, что мы приписываем вещам длящееся время, мы вкладываем в глубину их некоторую дозу сознания (1.43).

Непрерывность в изменчивости, сохранение прошлого в настоящем, истинная длительность — вот, по-видимому, свойства живого существа, общие со свойствами сознания. Нельзя ли пойти далее и сказать, что жизнь есть изобретение, подобно сознательной деятельности, что, подобно последней, она есть непрерывное творчество? (3.20—21)..

..Жизненным началом должно быть сознание... Сознание или сверхсознание — это ракета, потухшие остатки которой падают в виде материи; сознание есть также и то, что сохраняется от самой ракеты и, прорезая эти остатки, зажигает их в организмы (3.233).

Бог, таким образом определяемый, не имеет ничего законченного; он есть непрекращающаяся жизнь, деятельность, свобода (3.222).

Рассматриваемая с этой точки зрения, жизнь является как бы потоком, идущим от зародыша к зародышу при посредстве развитого организма (3.24).

Капитальное заблуждение, которое передаваясь от Аристотеля, исказило большую часть философской природы, заключается в том, что в жизни растительной, в жизни инстинктивной и в жизни разумной усматривается три последовательные степени одной и той же развивающейся тенденции, тогда как это — три расходящихся направления одной деятельности, разделившейся в процессе своего роста. Разница между ними не является разницей ни в интенсивности, ни в степени; это разница по природе (3.121).