Предисловие

Предисловие

(К «Истории государства Российского»)17

История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.

Правители, законодатели действуют по указаниям истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастье.

Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенными явлениями во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.

Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума! Любопытство сродни человеку, и просвещенному и дикому. На славных играх олимпийских умолкал шум, и толпы безмолствовали вокруг Геродота18, читающего предания веков. Еще не зная употребления букв, народы уже любят историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней героя. Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены вере и дееписанию; омрачненный густой сению невежества, народ с жадностию внимал сказаниям летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина. История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность.

Если всякая история, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний19, — тем более отечественная. Истинный космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить о нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть греки, римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабости, славе и бедствиям; но имя русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского20, нежели за Фемистокла21 или Сципиона22. Всемирная история великими воспоминаниями украшает мир для разума, а российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхва, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее. Взглянем на пространства сей единственной державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться в нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков африканских. Неудивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степени образования? Подобно Америке, Россия имеет своих диких; подобно другим странам Европы, являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть русским—надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятой частью мира, открыл страны, никому дотоле не известные, внес их в общую систему географии, истории и просветил божественною верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.

Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом23, Ливнем24, для всякого нерусского вообще занимательнее, представляя более душевные силы и живейшую игру страстей, ибо Греция и Рим были народными державами и просвещеннее России; однако же смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей истории любопытны не менее древних<... > Или вся новая история должна безмолствовать, или российская имеет право на внимание.<...>

<...> Благодаря всех, и живых и мертвых, коих ум, знания, таланты, искусство служили мне руководством, поручаю себя снисходительности добрых сограждан. Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему благоденствия еще более, нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия; да правила мудрого самодержавия и святой веры более и более укрепляют союз частей; да цветет Россия... по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!

Речь, произнесенная на торжественном собрании

Императорской Российской академии

5 декабря 1818 года25

<...> ...Язык и словесность суть не только способы, но и главные способы народного просвещения; <...> богатство языка есть богатство мыслей; <...> он служит первым училищем для юной души, незаметно, но тем сильнее впечатлевая в ней понятия, на коих основываются самые глубокомысленные науки; <...> сии науки занимают только особенный, весьма немногочисленный класс людей; а словесность бывает достоянием всякого, кто имеет душу; <...> успехи наук свидетельствуют вообще о превосходстве разума человеческого, успехи же языка и словесности свидетельствуют о превосходстве народа, являя степень его образования, ум и чувствительность к изящному.<...>

<...> ...Обширное поле перед нами: философия нравственная с своими наблюдениями, история с преданиями, поэзия с вымыслами, светская и семейственная жизнь с картинами и характерами: везде предметы для гения, не чуждого россиянам и в самые темные времена невежества: ибо он не ждет иногда наук и просвещения, летит и бликом своим озаряет пустыни. Так в остатках нашей древности, в некоторых повестях, в некоторых песнях народных — сочиненных, может быть, действительно во мраке пустынь — видим явное присутствие сего гения; видим живость мыслей, ему свойственную; чувствуем, так сказать, его дыхание. Но он любит искусство и гражданское образование: мелькает и во мраке, но красуется постоянно во свете разума; не есть наука, но заимствует от нее силу для вышнего парения. Не дикие имеют Гомеров и Виргилиев. Прекрасный союз дарования с искусством заключен в колыбели человечества: они братья, хотя и не близнецы.<...>

<...> Связь между умами древних и новейших россиян прервалася навеки. Мы не хотим подражать иноземцам, но пишем, как они пишут: ибо живем, как они живут; читаем, как они читают; имеем те же образцы ума и вкуса; участвуем в повсеместном, взаимном сближении народов, которое есть следствие самого их просвещения. Красоты особенные, составляющие характер словесности народной, уступают красотам общим; первые изменяются, вторые вечны. Хорошо писать для россиян: еще лучше писать для всех людей. Если нам необходимо идти рядом с другими, к цели всемирной для человечества, путем своего века, не Мономахова и даже не Гомерова: ибо потомство не будет искать в наших творениях ни красот «Слова о полку Игореве», ни красот «Одиссеи», но только свойственных нынешнему образованию человеческих способностей. Там нет бездушного подражания, где говорит ум и сердце, хотя и общим языком времени: там есть особенность личная, или характер, всегда новый, подобно как всякое творение физической природы входит в класс, в статью, в семейство ему подобных, но имеет свое частное знамение. С другой стороны, Великий Петр, изменив многое, не изменил всего коренного русского: для того ли, что не хотел, или для того, что не мог: ибо и власть самодержцев имеет пределы. Сии остатки, действие ли природы, климата, естественных или гражданских обстоятельств еще образуют народное свойство души россиян; подобно как юноша еще сохраняет некоторые особенные черты его младенчества, в физическом и нравственном смысле. Сходствуя с другими европейскими народами, мы и разнствуем с ними в некоторых способностях, обычаях, навыках, так что хотя и не можно иногда отличить россиянина от британца, но всегда отличим россиян от британцев: во множестве открывается народное. Сию истину отнесем и к словесности: будучи зерцалом ума и чувства народного, она также должна иметь в себе нечто особенное, несметное в одном авторе, но явное во многих. Имея вкус французов, имеем и свой собственный: хвалим, чего они не хвалят; молчим, где они восхищаются. Есть звуки сердца русского, есть игра ума русского в произведениях нашей словесности, которая еще более отличится ими в своих дальнейших успехах.<...>

Примечания

1 Статья написана в начале 1793 года, впервые опубликована в альманахе «Аглая». 1794. Ч. 1.

2 Гайдн Франц Йозеф (1732 – 1809) — австрийский композитор, представитель венской классической школы.

3 Рафаэль Санти (1483 – 1520) — итальянский живописец и архитектор, представитель Высокого Возрождения.

4 Клопшток Фридрих Готлиб (1724 – 1803) — немецкий поэт.

5 Руссо Жан-Жак (1712-1778) — французский философ-просветитель, писатель, композитор, идеи которого имели огромное влияние в России.

6 Статья была написана и опубликована во французском журнале «Spectateur du Nord» («Северный зритель») в октябре 1797 года.

7 Владимир Всеволодович Мономах (1053 – 1125) — великий князь киевский.

8 Карл Великий (ок. 742 – 814) — король франков, с 800 года — римский император, основатель Римско-германской империи.

9 Оссиан — легендарный шотландский бард III века, под именем которого английский поэт Макферсон в 1760 – 1762 годах издал свои поэмы на темы шотландского эпоса.

10 Боян — легендарный древнерусский поэт, упоминаемый в «Слове о полку Игореве».

11 Гомер — полулегендарный греческий поэт VIII в. до н. э., которому приписываются поэмы «Илиада» и «Одиссея».

12 Публий Виргшшй Марон (70 – 19 до н. э.) — римский поэт, классик латинской литературы.

13 Тассо Торквато (15441595) — итальянский поэт.

14 Впервые опубликовано в «Вестнике Европы». 1802. № 4.

15 Минин Кузьма Минич (наст, фамилия Захарьев-Сухорукий, ум. 1616) — нижегородский купец, организовал в 1612 году вместе с князем Д. М. Пожарским народное ополчение, освободившее Москву от поляков.

16 Впервые опубликовано в «Вестнике Европы». 1802. № 4.

17 Указом от 31 октября 1803 года Александр I назначал Карамзина историографом. В 1815 году Карамзин завершил восьмой том «Истории государства Российского» и тогда же написал «Предисловие», раскрывшее программные принципы изложения отечественной истории и культуры.

18 Геродот (ок. 484 ок. 425 до н. э.) — древнегреческий историк.

19 Гай Плиний Секунд Старший (23 – 79 до н. э.) — римский писатель и ученый, автор «Естественной истории».

20 Пожарский Дмитрий Михайлович (ок. 1578 – 1642) — полководец, возглавлявший русские войска при освобождении Москвы от поляков в 1611–1612 гг.

21 Фемистокл (ок. 525 – ек. 460 до н. э.) — афинский политический деятель и полководец.

22 Публий Корнелий Сципион Африканский Старший (ок. 235 – 183 до н. э.) — римский полководец и государственный деятель.

23 Фукидид (ок. 460 – ок. 400 до н.э.) — древнегреческий историк.

24 Тит Ливии (59 до н. э. – 17 н. э.) — римский историк.

25 Карамзин произнес «Речь» в связи с избранием его членом Российской академии. Впервые опубликовано в «Сыне отечества». 1818. № 51.