Моральное измерение личности

Моральное измерение личности

Мораль, начиная с греческой античности, понималась, как мера господства человека над самим, собой, показатель того, насколько человек ответствен за себя, за то, что он делает.

В «Жизнеописаниях» Плутарха есть такое свидетельство. Когда во время состязаний некий пятиборец нечаянно убил дротиком человека, Перикл и Протагор — великий правитель Афин и знаменитый философ — провели целый день в рассуждениях о том, кто виноват в случившемся — дротик; тот, кто метнул его, или тот, кто организовал соревнования. Этот пример показывает, что этические размышления стимулированы потребностью разобраться в проблемах вины и ответственности.

Вопрос о господстве человека над самим собой есть прежде всего вопрос о господстве разума над страстями. Мораль, как это видно уже из этимологии слова, связана с характером, темпераментом. Если в человеке выделять тело, душу и разум (дух), то она является качественной характеристикой его души. Когда про человека говорят, что он душевный, то обычно имеют в виду, что он добрый, отзывчивый. Когда же кого-то называют бездушным, то подразумевают, что он является злым, жестоким. Взгляд на мораль как качественную определенность человеческой души обосновал Аристотель. При этом под душой он понимал такое активное, деятельно-волевое начало в человеке, которое содержит разумную и неразумную части и представляет собой их взаимодействие, взаимопроникновение, синтез.

Неразумное начало характеризует природность индивида, его витальную силу, способность утверждать себя в качестве единичного, эмпирически-конкретного существа, оно всегда субъективно, пристрастно, избирательно. Разум воплощает способность человека к верным, объективным, взвешенным суждениям о мире. Неразумные (иррациональные) процессы протекают отчасти независимо от разума, но отчасти зависят от него. Они протекают независимо на вегетативном уровне. Они зависят от разума в своих эмоциональных, аффективных проявлениях — во всем том, что сопряжено с удовольствиями и страданиями. Человеческие аффекты (страсти, желания) могут осуществляться с учетом указаний разума или вопреки им. В первом случае, когда страсти находятся в согласии с разумом и человек действует с открытыми глазами, мы имеем добродетельный, совершенный строй души. Во втором случае, когда страсти действуют слепо и сами господствуют над индивидом, мы имеем порочный, несовершенный строй души.

Мораль в этом отношении всегда выступает как умеренность, она ближе к аскетичности, способности человека ограничить себя, наложить в случае необходимости запрет на свои природные желания. Она противостоит чувственной разнузданности. Во все времена и у всех народов мораль ассоциировалась со сдержанностью. Речь идет, разумеется, о сдержанности в отношении аффектов, себялюбивых страстей. Среди моральных качеств одно из первых мест непременно занимали такие качества, как умеренность и мужество, — свидетельство того, что человек умеет противостоять чревоугодию и страху, этим наиболее сильным инстинктивным позывам своей животной природы, умеет властвовать над ними.

Из сказанного разумеется, не следует, будто аскетизм сам по себе является моральной добродетелью, а богатство чувственной жизни — моральным пороком. Господствовать над страстями, управлять страстями — не значит подавлять их. Ведь сами страсти также могут быть просветленными, а именно, настроенными на то, чтобы следовать верным суждениям разума. Они, если воспользоваться образами Аристотеля, могут противиться разуму подобно тому, как строптивые кони противятся вознице, но они же могут слушаться разума, подобно тому, как сын слушается отца. Словом, надо различать два вопроса: каково оптимальное соотношение разума и чувств (страстей, склонностей) и как достигается такое соотношение.

«Скорее верно направленное движение чувств, а не разум служит началом добродетели», — говорит Аристотель в «Большой этике». Если чувства направлены верно, то разум, как правило, следует за ними. Если же источником добродетельности является разум, то чувства чаще всего противятся ему. Оптимальной является ситуация, когда «верно направленный

разум бывает согласен с движениями чувств».

Понимание морального совершенства (добродетельности) личности как такого взаимоотношения разумного и неразумного начал в индивиде, когда первое господствует над вторым, показывает, что мораль является сугубо человеческим качеством. Она не свойственна животным, ибо они лишены разума. Она не свойственна богам, если вообще допустить их существование, так как они мыслятся совершенными существами, лишенными неразумного начала. Она присуща только человеку, в котором представлено и то, и другое вместе. В этом смысле, будучи мерой разумности человека, мораль является также мерой его человечности.

Куда же разум направляет чувства (страсти) или, говоря по-другому, что значит следовать указаниям разума? Разве выдержанный, хладнокровный злодей, осуществляющий хорошо продуманное, интеллектуально насыщенное преступление, не руководствуется разумом?

Разумное поведение является морально совершенным тогда, когда оно направлено на совершенную цель, — цель, которая считается безусловной (абсолютной), признается в качестве высшего блага.

Разумность поведения совпадает с его целесообразностью. Это значит, что человек предвидит возможный ход и исход событий и заранее, идеально, в виде цели формулирует тот результат, который ему предстоит достичь. Целесредственная связь событий переворачивает причинно-следственную связь. Здесь следствие (итоговый результат), приобретая идеальную форму цели, становится причиной, запускающей механизм деятельности.

Человеческая деятельность, однако, многообразна, соответственно многообразны цели, которые в ней реализуются. При этом различные цели связаны между собой иерархически, и то, что в одном отношении является целью, в другом отношении становится средством.

К примеру, студент занимается, чтобы сдать экзамены, экзамены для него — цель. Он сдает экзамены, чтобы получить высшее образование, теперь для него целью стало получение высшего образования, а экзамены — всего лишь средство для этого. Он получает высшее образование, чтобы обрести престижный статус в обществе. Теперь целью является общественный престиж, а получение высшего образования стало средством. Общественный престиж в свою очередь также нужен человеку для чего-то и т.д. Такой же переход целей в средство имеет место и в процессе горизонтального обмена деятельностями. К примеру, карандаш, которым я пользуюсь, готовясь к лекциям, был целью деятельности работников карандашной фабрики. Для меня же он — средство, моей целью является лекция. Лекция в свою очередь для студентов, которые будут ее слушать, станет уже средством для другой цели — усвоения соответствующего предмета. Но и усвоение соответствующего предмета нужно для чего-то другого и т.д.

Цепочка целесредственных связей, управляющих человеческой деятельностью, имеет тенденцию уходить в бесконечность, что обессмысливает и делает невозможной саму деятельность как целесообразную. Чтобы такого не произошло, необходимо предположить существование некой последней цели, своего рода цели целей. Такое предположение необходимо сделать на том основании, что только наличие цели деятельности придает последней разумно-осмысленный характер, запускает сам ее механизм. А различные цели, каждая из которых становится средством по отношению к другой, образуют единую иерархическую систему, а тем самым и единую деятельность.

Последняя цель есть абсолютная точка отсчета человеческой деятельности. В этом смысле она представляет собой постулат, необходимый для того, чтобы вообще можно было мыслить человеческую деятельность как целесообразную. Про последнюю цель ничего нельзя сказать кроме того, что она последняя. Она желанна сама по себе, она есть самоцель. Все прочее предпринимается ради нее, сама же она никогда не может быть средством по отношению к чему-либо другому. Она не может быть предметом похвалы, ибо похвала предполагает наличие более высокого критерия, она вызывает безусловное уважение. Последняя цель есть в то же время высшая цель, только в ее перспективе приобретают смысл и поддаются оценке все прочие цели.

Цель вместе с тем выступает для человека как благо, поскольку она есть то, в чем он испытывает недостаток и к чему стремится. Так как всякая цель есть благо, т.е. хороша, по крайней мере, относительно, для кого-то и для чего-то, то последнюю цель можно назвать высшим благом.. Высшее благо безусловно (абсолютно), оно придает осмысленность человеческой деятельности в целом, выражает ее общую позитивную направленность.

Эту же мысль можно выразить иначе. Человек всегда стремится к хорошему. Однако оказывается, что хорошее имеет обратную сторону, часто становится плохим. К примеру, человек стремится стать богатым. Но став богатым, он обнаруживает, что он стал объектом зависти, что у него появилось новое основание для тревоги — боязнь потерять богатство и т.д. Человек тянется к знаниям. Но чем дальше он продвигается по этому пути, тем больше у него возникает растерянности, сомнений (как сказано в «Экклезиасте», во многой мудрости много печали). Так происходит во всем. Возникает вопрос: «есть ли нечто такое, что являлось бы хорошим само по себе, всегда, что никогда не может стать плохим?» Если есть такое нечто, то оно и будет именоваться высшим благом. Человек, поскольку он живет сознательной жизнью, исходит из предположения о существовании высшего блага.

Люди по-разному расшифровывают для себя высшее благо. По-разному понимают его и философы. Одни называют высшим благом наслаждение, другие — пользу, третьи — любовь к Богу, четвертые — радость познания и т.д. Однако все они сходятся в явно или неявно выраженном убеждении, что человеку свойственно стремиться к высшему благу, что он в своей сознательной жизни должен иметь некую абсолютную точку опоры.

Бесконечность целесредственного ряда, как и потребность завершить его некой самодостаточной целью, ориентация на высшее благо существенным образом связаны со спецификой человека, его особым местом в мире.

Жизнедеятельность всех живых существ, включая и наиболее родственных человеку высших приматов, заранее запрограммирована. Она содержит свою норму в себе. Человек является исключением. В его поведении нет предзаданности, изначально заложенной программы. Он сам формулирует нормы, по которым живет. Индивидуальные вариации поведения, порой большие, наблюдаются также и у животных. Однако они — всего лишь колебания вокруг определенного, постоянно воспроизводящегося типа поведения. Человек может и даже вынужден выбирать тип поведения. Разные люди и один и тот же человек в разное время могут совершать разные, взаимоисключающие поступки. У животных есть врожденный запрет братоубийства, эмоциональные механизмы, в силу которых проявления жизни являются источником приятных ощущений, а проявления смерти (вид крови, гримаса ужаса и т.д.) порождают отвращение. Человек «свободен» настолько, что культивирует братоубийство и способен радоваться страданиям (феномены садизма, мазохизма). Человек — существо незавершенное и в своей незавершенности предоставленное самому себе.

Эту особенность человека можно выразить так: человек не тождествен (не равен) самому себе. Он находится в процессе непрерывного становления, стремится подняться над самим собой. Он, как правило, недоволен своим положением, каким бы высоким и благоприятным оно ни было, ему всегда хочется больше — иметь больше, чем он имеет, быть больше, чем он есть. Человек не тождествен самому себе до такой степени, что саму эту нетождественность воспринимает как недостаток. Он движим желанием стать другим и в то же время стремится освободиться от этого желания стать другим. В философии и других формах культуры на ранних этапах господствовали пространственные образы Вселенной. Мироздание представлялось в виде законченного сооружения, где нижним ярусом является бренный мир, а верхним — некое идеальное, равное самому себе вечное состояние, которое помещалось чаще всего в занебесье. Сам человек оказывался где-то посредине. Он не внизу и не наверху. Он на лестнице, которая ведет снизу вверх. Он в пути. Он соединяет землю и небо. При описании человеческого бытия в философии неоплатонизма использовался образ человека, который находится по пояс в воде. Человек занимает в космосе срединное положение. В Новое время возобладали временные образы Вселенной, последняя стала рассматриваться в развитии. Человек предстал в качестве основного источника и субъекта развития. В этом случае он оказывается посредине, но теперь уже посредине пути между прошлым и будущим. Прогресс, желание пробиться в сверхчеловеческую реальность идеального будущего стали его основной страстью.

Стремление к завершению, которое есть в то же время совершенство, — отличительная особенность человека. Разумность человека обнаруживается не только в способности к целесообразной деятельности, но и в том, что эта деятельность выстраивается в перспективе последней (высшей, совершенной) цели (см. темы 15,26).

Разумная рассудительность поведения изначально и органично нацелена на высшее благо. Этим она отличается от изобретательности, которая состоит в простом умении находить средства для определенной цели, а еще более от изворотливости, которая ставит разум на службу деструктивным, порочным целям. Но как узнать, действительно ли властвующий разум одухотворен стремлением к высшему благу?

Нацеленность разума на высшее благо обнаруживается в доброй воле. Понятие доброй воли в качестве специфического признака морали обосновал Кант. Он видел в доброй воле единственное безусловное благо. Только добрая воля имеет самоценное значение; она потому и называется доброй, что никогда не может стать злой, обернуться против самой себя. Все прочие блага, будь то телесные (здоровье, сила и т.п.), внешние (богатство, почет и т.п.), душевные (самообладание, решительность и т.п.), умственные (память, остроумие и т.п.), как они ни важны для человека, тем не менее сами по себе, без доброй воли могут быть использованы для порочных целей. Только добрая воля обладает абсолютной ценностью.

Под доброй волей Кант понимал чистую волю — чистую от соображений выгоды, удовольствия, житейского благоразумия, вообще каких-либо эмпирических мотивов. Отсутствие себялюбивых мотивов становится в ней самостоятельным мотивом. Показателем доброй воли можно считать способность к поступкам, которые не только не сулят индивиду какой-либо выгоды, но даже сопряжены для него с очевидными потерями. К примеру, из двух возможных вариантов делового поведения, один из которых может принести выгоду в один миллион рублей, а второй — в десять раз больше, человек естественным образом выберет второй. Тем не менее есть поступки (например, предательство друга, измена Родине), которые человек, считающий себя нравственным и желающий быть нравственным, не совершит ни за какие деньги. Добрая воля есть бескорыстная воля. Ее нельзя обменять ни на что другое. Она не имеет цены в том смысле, что является бесценной.

Все человеческие поступки конкретны, ситуативны, за ними стоят определенные склонности, интересы, логика обстоятельств. Они эмпирически мотивированы и в этом смысле корыстны. Если оставить в стороне безотчетные поступки, а взять только поступки сознательные, то и они совершаются потому, что выгодны тому, кто их совершает, даже если этой выгодой является стремление к душевному комфорту, желание покрасоваться или прославиться, выглядеть хорошо в глазах окружающих и т.п. Как говорил Кант, в мире нельзя найти ни одного поступка, который был бы совершен по исключительно моральным основаниям, по одной лишь доброй воле. В мире реальных поступков добрая воля не существует сама по себе, она всегда вплетена в другие, вполне конкретные, эмпирически объяснимые и понятные мотивы. Ее можно обнаружить только в результате специальной процедуры.

Такой процедурой может быть мысленный эксперимент, в ходе которого человек пытается ответить себе на вопрос, совершил ли бы он данный поступок, если бы его не толкали к нему определенные утилитарно-прагматистские мотивы или если бы этот поступок противоречил его склонностям и интересам. Суть эксперимента состоит в том, чтобы из мотивации, сопряженной с тем или иным поступком, мысленно вычесть все, что связано с приятными ощущениями, выгодой, прочими прагматическими соображениями, и тем самым выяснить, мог ли бы быть совершен данный поступок сам по себе, только по тому единственному основанию, что он является добрым. Разумеется, искреннее желание человека быть нравственным и его готовность быть честным перед самим собой является условием продуктивности такого эксперимента.

Под доброй волей имеется в виду то, что обычно принято называть чистым сердцем. Понятие доброй воли и призвано разграничить то, что человек делает от чистого сердца, от того, что он совершает с какой-то конкретной целью. Здесь, по сути дела, речь идет об источнике, конечной причине поступков — более конкретно, о том, свободна ли воля в выборе поступков или нет, может ли воля действовать сама из себя или она всегда опосредует внешние влияния, является лишь особым звеном в бесконечной цепи причинных отношений. Воля, только став доброй волей, становится причиной самой себя. Добрая воля есть то, что полностью зависит от личности, область ее безраздельного господства и безраздельной ответственности. Она тем отличается от всех других мотивов, что является безусловной, изначальной и может оставаться непроницаемой для внешних по отношению к ней причин — природных, социальных, психологических. Через добрую волю поступки стягиваются к личности как к своему последнему основанию.

Таким образом, мы видим, что моральное измерение человека связано с его разумностью, его разумность связана с ориентацией на высшее благо, ориентация на высшее благо связана с доброй волей. Тем самым получается как бы круг: от утверждения, что человек морален в той мере, в какой он разумен, мы пришли к выводу, что человек разумен в той мере, в какой он морален. Разум является основой морали в качестве морального разума. Вот что пишет И. Кант в «Основах метафизики нравственности»:

«Так как разум недостаточно приспособлен для того, чтобы уверенно вести волю в отношении ее предметов и удовлетворения всех наших потребностей (которое он сам отчасти приумножает), а к этой цели гораздо вернее привел бы врожденный природный инстинкт, и все же нам дан разум как практическая способность, т.е. как такая, которая должна иметь влияние на волю, — то истинное назначение его должно состоять в том, чтобы породить не волю как средство для какой-нибудь другой цели, а добрую волю самое по себе. Для этого непременно нужен был разум, если только природа всегда поступала целесообразно при распределении своих даров. Эта воля не может быть, следовательно, единственным и всем благом, но она должна быть высшим благом и условием для всего прочего, даже для всякого желания счастья».