Глава 1 китайцы: кто они?
Глава 1 китайцы: кто они?
Я поступаю так же, как в древности поступали: Взглядам своим и мыслям не изменю вовеки — Пусть мне судьба готовит новые испытанья...
Цюй Юань (340-278 гг. до н. э.)
1Л ♦ Национальный менталитет и экономическое развитие
Путник в далекой стране! Вернись, тебе покажу я Истинные цветы.
Басе (1644-1694)
В последние годы беспорядочных «реформ» горбачевской элиты эко* номистами навязчиво муссировалась идея о первичности влияния неэкономических факторов на экономическое развитие. Лишний раз потоптав ногами неприкасаемого еще недавно К. Маркса и его теорию общественно-экономических стадий развития (формаций), «новые отечественные прогрессисты» (они же бывшие профессиональные марксисты-ленинцы) принялись реанимировать идеи М. Вебера, согласно которым успех или неуспех экономического развития той или иной страны зависит прежде всего от «цивилизационной составляющей». Рассмотрим и мы более подробно эту версию.
С давних времен внимание ученых активно привлекала проблема «Восток—Запад». Похоже, что именно древние греки посеяли семена, которые и дали всходы самой проблемы. Географически эллинский мир был разделен на две части: на западе — Европа, на востоке — Азия. Борьбу между Грецией и Персией одновременно олицетворяло про^ тивостояние между Европой и Азией, Западом и Востоком.
Уже в V в. до н. э. термин «азиатский» употреблялся эллинами в уничижительном смысле. Это был уже не просто географический термин. В трудах Гиппократа, Аристотеля, Плиния он стал синонимом деспотизма и варварской пышности, что противоречило идеалам древних греков.
Походы крестоносцев и монгольское нашествие придали проблеме «Восток—Запад» новую остроту и актуальность. Средневековые ученые-христиане повытаскивали на свет божий ветхие фолианты античных классиков, выискивая высказывания древних о якобы преимуществе Запада над Востоком.
Этой традиции придерживались исследователи Нового времени. Широкую известность получили слова Шарля Монтескье (1689-1755) о том, что Европа — это гений свободы, а Азия — дух рабства.
В XVI-XVH и особенно в XVIII в. европейцы вслед за Ближним Востоком начали активно познавать Восток Дальний, и прежде всего Китай. В XVIII в. в основных королевских дворах Европы царила мода на все китайское. Знать увлекалось китайским искусством, воздвигала при дворцовых парках миниатюрные китайские деревни и павильоны, в больших количествах закупала шелка и фарфор. Этой моды не избежала и Россия, примером чего является строительство китайской деревни в парках Царского Села.
Но очень скоро, уже к середине XIX в,, отношение европейцев к Китаю кардинально изменилось. Энтузиазм сменился презрением. Главной причиной упавшей популярности Китая явился подъем британского военно-экономического могущества в результате английской промышленной революции последней трети XVIII в. Окрепшая Британия тут же затеяла против Китая серию «опиумных войн» 1839-1842 гг., приведших к территориальным захватам (Гон Конг — только один из примеров).
В 1860 г. англо-французские войска (при прямом попустительстве США и России) захватили и разграбили расположенную в окрестностях Пекина летнюю резиденцию цинских императоров — Юань-миньюань. Этот и другие выдающиеся памятники китайской культуры в окрестностях и в самой столице были разрушены и сожжены дотла.
Парк Юаньминьюань до сих пор пребывает в разрушенном состоянии. Он расположен недалеко от двух главных университетов страны: Пекинского и «Цинхуа». Как-то августовским вечером 2000 г. я отправился со своим китайским другом Ли Ганцзюнем на прогулку по этому громадному лесному массиву. Мы любовались озером, наслаж-далисьмиролюбивой беседой лягушек. Повсюду — развалины дворцов и замков, несомненно, европейской архитектуры. Я спросил своего друга: «Что это и почему это не восстанавливается?» Ли Ганцзюнь ответил с горечью: «А разве ть! не знаешь?» Я понял, что допустил какую-то бестактность и замолчал. На следующее утро отправился в библиотеку университета и ознакомился с чудовищной хроникой англо-фрацузского варварства.1
Но вернемся в прошлое. Ведущие европейские умы вслед за древними греками подхватили мысль о статичности китайской цивилизации. К примеру, Гердер сравнивал Китай с забальзамированной мумией, завернутой в шелк и разрисованной иероглифами. Подобные мысли содержались в работах Дж. Ст. Милля (1806-1873) и большинства западных экономистов того времени.
Статичность и отсталость китайской цивилизации западные мыслители объясняли (причем, как правило, довольно наивно) политическими, экономическими, биологическими либо религиозными факторами. Некоторые видели препятствие общественному развитию в особенностях структуры китайского языка, другие на первый план выносили климатические и даже биолого-почвенные условия.
Наибольший резонанс получила теория Макса Вебера (1864-1920), который выделял несколько цивилизационных типов общества, каждый из которых более или менее предрасположен к экономическому развитию.2 Вебер соотносил эту предрасположенность прежде всего с религиозно-социальными воззрениями данного общества и напрямую связывал источник западного экономического прогресса с религиозными идеями реформации. По Веберу, «идеальному капиталистическому типу» соответствует протестантская этика, чуждая не только азиатским цивилизациям, но и значительно отличающаяся от прочих христианских конфессий: от католицизма и еще в большей степени от православия.3 Вебер противопоставлял протестантство именно конфуцианству, всячески подчеркивая, что в конфуцианском обществе экономический прогресс невозможен.
г
1 Подробнее об этом см.: Сладковский М. И. Китай и Англия. 1980; Нарочин^ ский А. Л. Колониальная политика капиталистических держав на Дальнем Век* стоке 1860-1894. М, 1946; Coston J. Great Britain and China. 1835-1960. -Oxford, 1937.
2 См.: Вебер M. Избранные произведения. — М, 1990.
3 Вебер все ставил с ног на голову: во время реформации не протестантство создало капитализм, но капитализм сбрасывал по мере своего стремительного развития оковы особенно архаичных религиозных догм. Словом, по Веберу, качание деревьев создало ветер.
Очень любопытно, что в последние годы, когда экономические успехи стан Восточной Азии (в том числе и Китая) стали очевидны, появилась целая серия работ, авторы которых пытаются либо опровергнуть, либо модифицировать теорию Вебера. Более того, успехи Китая, Японии, Кореи и других стран Восточной и Юго-Восточной Азии объясняются очень часто именно конфуцианским менталитетом и конфуцианской этикой.1
Своеобразно подходила к данной проблеме российская общественная мысль XIX в. Многие связывали отсталость России с особенностями географического положения страны (между европейской и азиатской цивилизациями).2
Так, известный западник П. Я. Чаадаев (1794-1856), писал: «Мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиции ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не затронуты всемерным воспитанием человеческого рода».3 И далее: «Мир искони делился на две части — Восток и Запад. Это не только географическое деление, но также и порядок вещей, обусловленный самой природой разумного существа: это — два принципа, соответствующие двум динамическим силам природы, две идеи, обнимающие весь жизненный строй человеческого рода».4
1 См., например: Кульпип Э. С. Макс Вебср и Китай: что и почему не увидел великий ученый // Проблемы Дальнего Востока. 1990. № 3. С. 124-134; Куль-пин Э, С. Вебер и Китай: каким его видел европейский ученый // Проблемы Дальнего Востока. 1990. № 5. С. 122-131.
2 Это мнение очень живуче и поныне.
3 Чаадаев П. Я. Цена веков. М. 1991. С. 34.
4 Там же. С. 150-151.
5 Там же. С. 24.
6 Данный общественный скандал в своеобразной форме изобразил А. С. Грибоедов в своей комедии «Горе от ума», где прообразом Чацкого послужил Чаадаев.
Наряду с прочими западниками Чаадаев высказывал мысль о том, что все беды в России происходят из-за преобладания восточного компонента в ее культуре. «У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса, — писал он, — мы растем, но не созреваем».5 Независимо от М. Вебера Чаадаев одну из причин усматривал в религии, в том, что Россия избрала «менее прогрессивное» по сравнению с католицизмом православие. Интересно отметить, что сам Чаадаев принял католическую веру, чем навлек иа себя общественное порицание.6
В настоящее время в отечественной науке ведутся достаточно интенсивные изыскания в области специфики развития Востока и Запада. Один из авторитетных ученых в данной сфере Л. С. Васильев, рассуждая о причинах несхожести путей развития Востока и Запада, отмечал, «что примерно в IV—II тысячелетиях до н. э. на Земле закладывались основы командно-административной структуры. При этом первобытнообщинные общества шли в русле единого пути. Затем, примерно в VII в. до и. э., в Средиземноморье началась бифуркация и в результате не вполне ясных процессов произошло нечто вроде социальной мутации и возник феномен античности».1
Античная цивилизация принципиально отличалась от «азиатской» по всем основным параметрам (частная собственность, свободный рынок, индивид на первом плане, уважение прав человека и т. п.), что является антиподом восточного уклада. В результате возник феномен двух разных путей развития: восточного и западного, азиатского и античного.
Согласно данной гипотезе, вся последующая история человечества была периодом сосуществования этих двух противоположных общественных структур. При этом различие между ними заключалось не только в элементах, но и в динамике эволюции. Европейская античная структура отличалось мобильностью, и после цепи катаклизмов (крушение Рима и нашествие варваров, которые несли с собой элементы азиатской структуры) она сумела возродиться, хотя далеко не сразу (к XVI-XVIII вв.). Восток же на протяжении этих долгих лет существовал в своем привычном виде — как в тех странах, которые подвергались опустошающим нашествиям и гибели, так и там, где катаклизмов не было. В любом случае азиатская структура отличалась стабильностью и статичностью. Восточная структура регенерировала после катаклизмов, но не изменялась, даже если находилась под сильным целенаправленным европейским воздействием, как это было с Ближним Востоком после походов Александра Македонского вплоть до возникновения ислама. Тысячелетний период эллинизации, романтизации и христианизации так и не привел к существенным переменам. И только энергичное воздействие европейского капитала с началом колониальной западной экспансии в течение нескольких веков заложило основы для вынужденной трансформации Востока.2
1 Васильев Л. С. Цивилизация в «третьем мире» // Восток. 1992. № 3. С.15.
2 Там же. С. 24.
Среди многочисленных попыток вскрыть причины возникновения упомянутой «социальной мутации», в результате которой Древняя
Греция якобы сбилась с единого пути мировой цивилизации, интересной является гипотеза Э. С. Кульпииа, который связывает возникновение буфиркации с резким похолоданием в железном веке.1 В резуль-f ате этого потрясения Греция якобы пошла по новому пути эволюции и создала новую цивилизацию с особой триадой ценностей: свобода, равенство, братство (основанной на труде, частной собственности и развитии).
Китай же продолжал быть верен принципам «восточного деспотизма», в котором во главу угла поставлено государство, которое опирается на такую систему ценностей, как неизменный порядок, традиции, ритуал, иерархия и стабильность.2
Однако все это лишь гипотезы.
До промышленной революции последней трети XVIII в. Восток существенно не отставал от Запада и, в частности, уровень развития Китая еще в начале XVIII в. был сопоставим с уровнем Западной Европы. Очень интересное исследование в связи с этим провел В. А. Мельянцев3 (табл. 1.1).
Хаиьский Китай в начале нашей эры, по всей вероятности, не отставал, а несколько опережал Римскую империю раннего принципата. В. А. Мельянцев оценивает доход на душу населения 2000 лет назад в Китае в размере $340-440 в год, а в Риме — $300-400 в год (с учетом покупательной способности национальных валют). К 1000 г. Китай продолжал оставаться мировым лидером по этому показателю, и лишь к 1600 г. мировое первенство страны оказалось утраченным. К 1800 г. Китай скатывается в отсталую периферию мировой цивилизации. Что же произошло?
И опять в качестве объяснения предлагается все тот же сомнительный «цивилизационный подход», своеобразный синтез теории «развития цивилизаций» А. Тойнби и теории «протестантской этики» М. Вебера. В основе этого подхода лежат особенности восприятия экономического роста и модернизации разными цивилизациями в зависимости от их социально-религиозных традиций. Мы свели эти особенности в таблицу (табл. 1.2).
1 См,: Кульпин Э. С. Бифуркация Запад — Восток и экологический императив: о концепции развития Н. Н. Моисеева // Восток. 1993. № 1. С. 6.
2 Там же. С. 8-14.
3 См.: Мельянцев В. А. Восток и Запад во втором тысячелетии: уровни, факторы и темпы экономического развития // Восток. 1991. № 6. С. 66-88.
В таблице представлены особенности восприятия модернизации и экономического развития четырьмя основными цивилизациями после
1800 г.: европейской, арабо-исламской, индо-буддийской и конфуцианской. Как следует из данной таблицы, наилучшие условия для предпринимательской деятельности и экономического развития имеет европейская цивилизация, на втором месте — (самая удаленная от нее географически) китайско-конфуцианская. Именно эти цивилизации обладают наиболее активной генеральной установкой развития, высокой социальной мобильностью, основанной на профессионально-квалификационной основе. В этих двух цивилизациях особое значение придается трудовой деятельности и творчеству.
1 Данные по России составлены по: Селищев А. С. Макроэкономика. — СПб., 2002. С. 404.
Однако было бы заблуждением абсолютизировать эту схему. Дело в том, что состав стран и народов, относящихся к той или иной цивилизации, традиционно неоднороден. Так, М. Вебер в одной только европейской цивилизации по религиозному признаку выделял народы, более или менее склонные к предпринимательской деятельности и к прогрессу. На первом месте в его иерархии стояли протестанты, на второй — католики. П. Я. Чаадаев отвел третье место православным. Но как быть с баптистами и другими христианскими сектами? А староверы?
Согласно некоторым исследованиям, дух предпринимательства их не уступал протестантскому. И чем дальше продвигаешься поданной тропе исследования, тем больше вопросов и неясностей.
Не менее однородна и китайско-конфуцианская цивилизация, в состав которой входят Китай, Корея, Япония и Вьетнам. Конфуцианство в каждой отдельно взятой стране здесь имеет свою специфику. К тому же собственно китайская цивилизация в немалой степени подверглась влиянию извне, особенно со стороны индо-буддийской цивилизации. Наконец, на протяжении многих веков в упомянутых странах преобладало не конфуцианство, а иные мировоззренческие установки (буддизм, шаманизм, синтоизм, даосизм, традиционные верования и т. п.).
1.2. Специфика формирования китайского менталитета
Запад, Восток — Всюду одна и та же беда, Ветер равно холодит.
Басе (1644-1694)
Одна из главных особенностей китайской цивилизации заключается в том, что, в то время как древние цивилизации Ближнего Востока и Средиземноморья находились между собой в постоянном и тесном контакте, Китай в течение тысячелетий развивался обособленно. Само наименование Китая — «Чжунго» (Срединная страна) говорит о этноцентризме китайцев: Китай — в центре Земли, а вокруг варварские племена, низкие по своему культурному развитию, агрессивность которых периодически приходилось усмирять.
Имеются исторические сведения об эпизодических контактах китайцев с древними римлянами во II в., значимостью которых можно пренебречь.
С первых лет нашей эры устанавливаются крепнущие контакты с индийской цивилизацией. Появление буддийских текстов из Индии отмечено в Китае во 2 г. до н. э., а первые буддийские миссионеры появились не ранее 65 г. н. э.1 (рис. 1.1). Тем самым возникла первая культурная индийская волна на Китай, которая закончилась лишь в 1036 г.
Еще ранее в контакт с Индией вступил Южный Китай: уже во II в. до н. э. он торговал с Индией через Ассам и Бирму. С І по XI в. контакты между двумя странами осуществлялись посредством торговли и по линии религиозного восприятия Китаем индийских доктрин.
С I—II вв. н. э. индийские буддийские монахи шли в Китай через Центральную Азию. В течение целого тысячелетия именно Центральная Азия была главной дорогой для купцов и миссионеров. Впрочем, существовали еще два пути: через Тибет и через Юго-Западный Китай. Но путешествия по этим маршрутам таили в себе массу опасностей и трудностей. Дорогу через Тибет проложили в VII в., а через Юго-Запад — в I в.
1 См.Bagchi P. Ch. India and China: a thousand years of cultural relations. — Calcutta., 1981. P. 4-102.
Со второй половины VII в. морской путь через Кантон стал главным связующим звеном в китайско-индийских отношениях, ибо Центральную Азию блокировали кочевники.
Китай
I I О 200 65 г.
т
400 600
I—1— 800 1000 1036 г.
Индийская волна
1200
Корея
—I 1 і 1 1 1 1 1 1 1
200 400 600 800 1000 1200 1400 1600 1800 2000
503 г.
991 г.
1392 г.
1910г.
2-я китайская волна
3-я китайская волна
I ] ! 1 1 1 1 1 1 1 1
0 200 400 600 800 1000 1200 1400 1600 1800 2000
Япония
600 г. 894 г
1401 г.
1854 г.
1-я китайская волна
2-я китайская волна
 |
Расцвет индийского культурного влияния в Китае приходится на IV-VI вв. Однако к XI в. буддийская религия в самой Индии пришла в упадок и после 1036 г. индийских монахов в Китае уже не зарегистрировано.
В 1281 г. монгольский хан, под контролем которого в то время находился Китай, принял буддизм и началась новая волна буддийского
2-517
влияния, однако то был уже тибетский (ламаистский), но не индийский буддизм. В целом же в отношениях между Индией и Китаем культурный поток был преобладающе односторонним: с запада на восток, т. е. из Индии в Китай.
В свою очередь, Китай оказывал социально-культурное влияние на южное и восточное направления. Имеются достоверные исторические свидетельства о распространении китайской культуры и политического влияния на юг начиная с I в. н. э.1 К концу I тысячелетия до н. э. к Китаю отошли нынешние его центральные провинции, а к концу династии Хань (221 г. н. э.) — нынешние провинции Гуандун, Фуцзянь, а также северная часть Вьетнама.
Кантонский район был заселен в VII—начале X в. н. э. Собственно Вьетнам был китайской провинцией с III в. н. э. и вплоть до 939 г., а в XV в. вновь попал в зависимость от Китая. Юго-Западная провинция Юнань стала составной частью Китая в VI—VII вв.
В начале XVI в. на территории Китая появились первые европейцы. Первая европейская культурная волна охватила Китай с 1511 по 1644 гг. В 1577 г. португальцы захватили Макао (Аомынь), а в 1623 г. голландцы — Тайвань.
Но главной проблемой для Китая всегда был не Юг, а Север. На Юге не существовало силы, которая могла бы противостоять постепенному распространению китайского влияния. Однако отношения с северными соседями часто угрожали Китаю весьма серьезными последствиями. К тому же нашествия с Севера всегда осуществлялись народами, находящимися на более низкой ступени культурного развития и потому не способными оказать позитивное цивилизационное влияние на Китай.
Вторая европейская культурная волна началась в 1840 г. (опиумные войны с Британией) и продолжается по настоящее время.
Что касается доминирования официальной идеологии (рис. 1.2), то примерно с 202 г. до н. э. до 200 г. н. э. — это конфуцианство, с 220 г. до 1000 г. доминировал буддизм, затем — вновь конфуцианство, а с приходом монголов с 1281 г. — вновь буддизм ламаистского толка. После прихода маньчжуров с 1644 г. вновь происходит постепенное укрепление конфуцианства (до 1911 г.).
1 См.: Fitzgerald Ch. Н. The southern expansion of the Chinese people. — Canberra., 1972. P. 18.
Корея. С незапамятных времен (100-20 тыс. лет до н. э.) и примерно до V в. н. э. на Корейском полуострове доминировал шаманизм
Китай
I
О
202 г. до н.э. 220 г.
I I I 1 1
500 * 1000 1500 2000
2000 г. 1281г. 1644 г. 1911г.
Корея
372 г.
1392 г.
1910 г.
Япония
522 г.
1603 г. 1945 г.
 |
С І по VI в. отношения между Китаем и Кореей характеризовались нестабильностью: они регулярно прерывались нашествиями северных варварских племен, неустойчивая обстановка была и в самом Китае. Однако с VI в. отношения вновь начали укрепляться, а с 923 г. корейский король признал вассальную зависимость от Китая. В 982 г. один из корейских ученых-конфуцианцев написал свод правил управления для короля, и одно из них гласило: «В поэзии, истории, церемониях, музыке и в пяти главных принципах необходимо следовать Китаю, но ездить и одеваться будем по-прежнему по-корейски».2
В конце X в. на севере Китая образовалась мощная варварская империя китаней, которая вновь прервала отношения между двумя странами. Китани оккупировали Корейский полуостров в 991 г. Таким образом, вторая культурная китайская волна в Корее началась примерно в 503 и завершилась в 991 г. (рис. 1.1). В 1236 г. страна была захвачена монгольскими войсками.
1 См.: Osgood К. The Koreans and their culture. Tokyo., 1962. P. 248.
2 См.: Nelson M. F. Korea and old orders. — Lousiana., 1946. P. 54.
С 1392 по 1910 г. Корее правила национальная династия Ли. Контакты с Китаем вновь были налажены, а правящую идеологию буддизма сменило конфуцианство {третья культурная китайская волна). На протяжении этого долгого периода китайская и корейская культуры на полуострове настолько сблизились, что китайская стала считаться своей. Сами китайцы говорили, что Корея — это маленький Китай.
С конца XVI в. в Корею началось проникновение европейского влияния. Первый визит европейца, испанского иезуита Грегорио де Чеспе-деса, зарегистрирован в 1593 г. В 1627 г. к корейскому берегу причалил голландский корабль «Одеркресс». В последующие полтора века европейцы контактировали главным образом с Китаем, имея о Корее самое туманное представление. Одиночные европейские корабли подходили к Корее в 1797,1816 и в 1845 гг.1
В XVII в. в Корею начинают интенсивно проникать католицизм и протестантство. Христианские миссионеры распространяли свое влияние через Китай, как правило, нелегально, что было небезопасно: случалось, что при этом они расставались с жизнью. Зато в современной Южной Корее католицизм и особенно протестантство имеют наибольшее влияние в Восточной Азии и уверенно соперничают с местными верованиями.
С 1860 гг. европейцы начали предпринимать все более настойчивые попытки установить непосредственные отношения с Кореей, минуя Китай. Однако впервые это удалось сделать японцам лишь в 1876 г. С тех пор Корея стала открытой для контактов с другими странами.
Япония является самым восточным регионом конфуцианской цивилизации и к тому же островным государством. Это наложило определенную специфику на развитие социально-экономических и культурных отношений.
1 Показательно, что первый русско-корейский словарь был издан в Санкт-Петербурге в 1874 г. Михаилом Павловичем Пуцилло (1845-1889). Но сам корейский язык начал преподаваться во Владивостоке лишь в конце XIX—начале XX в. В середине 1990-х гг. мной написана рукопись монографии об этом забытом пионере российского корееведения, но до сих пор она не нашла своего издателя.
И вот совсем недавно, когда данная рукопись уже была практически готова, вышла моя публикация об этом исследователе. См.: Селищев Л. С. Первый российский кореевед М. П. Пуцилло (1845-1889)// Вестник Центра корейского языка и культуры. СПб., 2003. Вып. 5-6. С. 81-117.
2 См.: Sugimoto М., Swain D. L. Science and Culture in traditional Japan. — Cambridge (Mass.), 1978. P. XXV.
Культурное влияние со стороны Китая (как правило, через Корею) осуществлялось двумя крупными волнами (около 600-894 гг. и 1401-1854 гг.)2 (рис. 1.1,1.2).
В период первой китайской волны японское общество в общих чертах ознакомилось с китайским учением и культурой, но это восприятие было неполным и ограниченным. С 522 г. Япония ознакомилась с буддизмом, восприняла китайскую письменность. Почти одновременно с этим японское общество ознакомилось и с конфуцианской доктриной, которая, впрочем, на первых порах не стала государственной идеологией.
В это время новые знания с континента передавались по большей части устно, а также посредством усвоения практических навыков (главным образом в области сельского хозяйства, рыболовства и архитектуры). Однако с 894 г. контакты с Китаем были прерваны вплоть до 1401 г.: японцы перестали посылать в Китай своим миссии, обмениваться официальными посланиями, запретили плавать своим судам и в другие страны. Это была «эра полуизоляции», в течение которой приоритет был отдан развитию национальной самобытности.
Формально начало второй китайской волны можно отнести к 1401 г., когда впервые за полтысячелетия начались переговоры с Китаем по поводу установления регулярных торговых отношений. На этот раз Япония воспринимала китайскую культуру более неспешно, постепенно, но и несравненно более глубоко и основательно.
Во время второй китайской волны на японское общество воздействовали и две европейские культурные волны, прерванные, впрочем, почти тотальной изоляцией с 1639 по 1720 г., что выразилось в абсолютном запрещении христианского учения, физическом уничтожении всех японцев-христиан и изгнании всех иностранцев, кроме небольшой кучки голландцев.
Во время второй китайской волны активно импортировались оружие и военные знания, опыт ведения сельского хозяйства, рыболовства, добывающей промышленности и ремесленничества.
В течение двух европейских волн Япония ознакомилась с пушками, стрелковым оружием, было положено начало современному судостроению и навигации, металлургии, книгопечатанию и производству бумаги. В отличие от Китая нововведения воспринимались быстро и легко и в относительно короткий срок привели к существенным изменениям и японском обществе. Дело в том, что японская элита в отличие от китайской никогда не считала себя «центром» мировой цивилизации (самоназвание Китая «Чжунго» — Срединная страна). Японских аристократов того времени вполне устраивал титул «восточные варвары». А раз так — учиться у других было вовсе не грешно.
До VI в. в Японии преобладали местные шаманистские верования, с VI по XV в. — импортированный главным образом через Корею буддизм и, наконец, в эпоху Токугава (1603-1867 п) ~ конфуцианство/ Как уже отмечалось, христианство жестоко подавлялось японскими властями и не смогло пустить*корни.
Вывод: так называемая китайско-конфуцианская цивилизация — понятие сложное, неоднородное и в значительной степени условное. Исторически конфуцианство в Китае, Корее и Японии сосуществовало с буддизмом и местными верованиями.
Механизм изменения традиционного восточного общества социальная наука начала исследовать сравнительно недавно: после окончания' Второй мировой войны, когда процессы модернизации вышли за пределы Европы и Северной Америки. Рассмотрим в связи с этим небезынтересную попытку голландского ученого Э. Де Вре.1 В своей гипотезе исследователь использовал концепцию механического «первотолчка» и такие понятия химической науки, как «катализаторы» и «ингибиторы». Роль «первотолчка» в процессе модернизации в данной модели выполняли передовые страны Запада на традиционный Восток. Со своей стороны традиционное восточное общество обладает факторами как ускоряющими это воздействие («катализаторы»), так его и замедляющими («ингибиторы»).
Структура «первотолчка» состоит из пяти взаимодействующих сил: 1) экономических, 2) технологических, 3) духовных, 4) социокультурных, 5) политических.
В свою очередь, «катализаторы» и «ингибиторы» распределяются по парам (табл. 1.3).
Перемены в обществе могут происходить постепенно (наглядный пример — современные реформы в Китае), но могут явиться следствием шока, который резко ускоряет протекание изменений, что небезопасно, так как чревато социальными катаклизмами. Пример бывшего СССР и многих стран бывшего «Восточного блока» — самое яркое тому подтверждение.
Де Вре исследует влияние «первотолчка» на самые различные аспекты общественной жизни.
Если изыскания Де Вре были посвящены исследованию влияния европейской модернизации на традиционное общество в целом, то группа американских и европейских ученых попыталась изучить схожий процесс на более конкретном примере: Китая, Японии и Индии.1 Авторы выделили диалектическую пару категорий: технологию и культуру, от взаимоотношения которых зависит модернизация традиционного общества.
Под технологией подразумевается современная технология, зародившаяся в средневековой Европе и распространившаяся в Новое время по всему миру. Она якобы принципиально отличается от «традиционных» технологий Востока (неудивительно, что авторы затрудняются убедительно обосновать, в чем именно).
Под культурой подразумевается совокупность мировоззрения, традиций, обычаев и норм поведения того или иного исследуемого общества. При этом в любом конкретном историческом социуме существует культурная критика вновь вводимых в общество технологий, что выражается в отношении общества к процессу модернизации. Общество может принять неоднозначную позицию: от активного восприятия и нейтрального отношения до энергичного противодействия. В последнем случае во взаимоотношении технологии и культуры возможно напряжение, угрожающее вылиться в конфликт (рис. 1.4). Мораль очевидна: игнорирование культурного фона приводит к социальным потрясениям и общественным катастрофам.
Каждое отдельно взятое восточное общество обладает разной степенью готовности к восприятию современной западной технологии. Это нашло наглядное отражение в особенностях модернизации Восточной Азии, где Китай, Япония и Корея осуществляли данный процесс по-разному, хотя почти одновременно.
1 См.: Technological development in China, India and Japan / Ed. by E. Baark and A. Jamioson. N. Y., 1986.
В Китае уже в 1860-х гг. существовала очень немногочисленная, но довольно влиятельная группа высокообразованных чиновников, которые ясно осознавали отсталость Китая и страстно мечтали превра-
 |
На первый взгляд Япония имела практически идентичную с Китаем стратегию развития «фукоку — кёхэй» («богатая страна — сильная армия»). Но прорыв произошел в конфуцианской провинции, так как только Япония обладала для этого тремя важными условиями: 1) высокой культурой труда, дисциплиной и организованностью; 2) способностью к плодотворному заимствованию чужой культуры; 3) отсутствием чересчур сильного государственного аппарата с мощным слоем чиновников, способных стать порой непреодолимым тормозом для внедрения прогрессивных нововведений.
Китай же («Чжунго» — Срединное государство) в отличие от Японии обладал лишь первым из перечисленных качеств. Китайцы привыкли считать себя центром мировой цивилизации, а все окружающие страны — варварскими, у которых мало чему можно поучиться. Интересную схему в связи с этим приводит А. Девятов (рис. 1.5). Примечательно, что в отличие от европейцев «верх» китайской системы мировидения составлял не Север, а Юг. На Севере Китая традиционно обитали дикие варвары, несущие угрозу Поднебесной. Все беды — от дикого и мрачного Севера.
1 См: Девятое A.t Мартиросян М. Китайский прорыв и уроки для России. — М, 2002. С. 43.
юг
Японцы на протяжении всей своей истории постоянно что-либо заимствовали у других: сначала у Китая, затем у Кореи, наконец — у Запада. Как отмечал Дж. Б. Сансом: «При взаимоотношениях с европейцами японцы не считали себя хуже, китайцы же — лучше».1
Еще несколько слов о Японии. Периферийность страны на конфуцианском поле позволяла японцам больше внимания уделить европейской науке еще в XVII в. Отгородившись от всего мира, японцы изучали Запад благодаря деятельности школы Ёгаку («западная наука»). Это была крохотная кучка ученых, которые через португальский и голландский языки пытались разобраться, что происходило на Западе. Ученые школы Ёгаку подготовили японскую элиту к необходимым преобразованиям реформы Мэйдзи в 1868 г.2
К тому же система японского государственного управления была более эластичной и в меньшей степени препятствовала восприятию новейших технологий и структурной перестройке.
Вместе с тем трудно согласиться с суждением японского исследователя Накамуры Хадзимэ о том, что в Восточной Азии религиозные догматы и церемониалы наиболее соответствовали экономическому развитию страны. Дело в том, что основные произведения Накамуры писались в 1950-1960 гг., когда лишь Япония на фоне прочих стран Восточной Азии демонстрировала всему миру наглядный пример динамичного экономического развития. Но сейчас ситуация изменилась коренным образом.
И наконец, о главной догме: о широко распространенном мнении, что именно конфуцианская культура содействовала успешному развитию Восточной Азии: Китаю, Японии, Южной Кореи. Эта зависимость настолько же неочевидна, как связь между экономическим ростом и протестантством. К тому же современное конфуцианство очень отличается от конфуцианства прошлых веков. В современном Китае мало кто способен (и имеет желание) читать древнюю классическую литературу. Следует отдать должное, что она печатается большими тиражами, но потом в большей части залежалый товар продается по десятикратно более низким ценам в пекинском метро и т. п. Автор этих строк очень часто это обращал себе на пользу.
1 Sansom G. В. The Western World and Japan. N. Y., 1974. P. 1975.
2 Более подробно см.: Селищев А. С. Японская экспансия: люди и идеи. — Иркутск: Изд-во Иркутского университета, 1993. ,
Впрочем, есть подозрение, что таким десятикратным снижением цен китайские власти стремятся приобщить нынешнее молодое поколение к мудрости древних: ведь все продаваемые с огромной скидкой книги имеют очень товарный вид: краски свежи, бумага превосходна и т. п.
Сейчас применительно к Восточной Азии (и Китаю) можно говорить скорее онеоконфуцианскощ чем о конфуцианской, этике. Если в традиционном Китайском обществе социальная иерархия имела вид:
(1) ученый (чиновник) —> (2) крестьянин —» (3) ремесленник —> —> (4) торговец,
то теперь она более сложна:
ученый (чиновник)
(1) бизнесмен —> (2) человек свободной —> (3) наемный —>
военный профессии работник
—»(4)крестьянин
Если неудивительно, что бизнесмен в современном Китае разделяет первое место по престижности с ученым-чиновником, то прорыв в высшую сферу военных — явление довольно новое.
В Древнем Китае говорили: «Из хорошей стали не куют гвоздей — из хороших людей не делают солдат». Однако статус военного в Китае резко повысился после падения последней императорской династии Цин в 1911 г. во время общенациональной смуты.
«Есть, однако, и в Китае явление, которое в своем развитии претерпело общее и глубокое изменение: это — чувство патриотизма... С чувством патриотизма соединяется развитие крайне милитаристских тенденций, что особенно любопытно для классической страны давнего пацифизма. Военное дело, считавшееся еще недавно бесславным и позорным делом, ныне стало предметом страстного увлечения сынов из самых выдающихся семейств. Вся школьная молодежь необъятной желтой империи ходит не иначе, как военным шагом, и мне самому пришлось наблюдать эту новую маршировку в Кантоне во время ежегодного праздника в честь Конфуция, представлявшую довольно стран-ное, но весьма характерное зрелище».1
1 Род Ж. Современный Китай (перевод с фр.). СПб., 1912. С. 225.
Новое коммунистическое правительство также всегда стремилось высоко поднять престиж военного человека. Профессия защитника Родины в Китае почитаема и высокооплачиваема. Целый столичный канал «CCTV-7» почти круглосуточно посвящен пропаганде тяжкого и благородного воинского труда. Военные демонстрируют прекрасную выучку, военные помогают гражданскому населению во время стихийных бедствий, военные служат в трудных западных районах страны и озеленяют пустынные окраины. Стать офицером — один из надежных путей сделать карьеру ребенку из обычной, бедной крестьянской семьи. Вместе с тем конкурс в военные училища от 60 человек на место и гораздо выше.
В августе 2002 г. я гостил у моих друзей в Харбине, в Университете провинции Хэйлунцзян. С утра до вечера бывшие абитуриенты, будущие первокурсники пребывали на местном стадионе, все в новых полувоенных формах, разучивали песни, учились маршировать, привыкали друг к другу, находили новых друзей, возможно, на всю жизнь. И так будет весь месяц до начала учебного года...
Армия должна быть не только защитником, но и гордостью нации. Мне досадно за наших питерских «шоу-мэнов» Нагиева и Роста и за двух московских коллег из «Телегородка» с их регулярной и убогой антиармейской пошлостью на каналах ТВ. Страна должна иметь славную и мощную армию, иначе государство не заслуживает уважения, а правительство — тем более.
Почему я оставил Армию? Потому что, противно мне Наблюдать, как, она — бесславная, — Подыхает в моей стране. Потому что еще недавно, Встретив в море чужом, корабли Отдавали нам честь исправно, А теперь — приспускают штаны.1
Я всегда вспоминаю эти стихи, когда по российскому телевидению очередной «умный дядя» пытается рассуждать о дальнейшей судьбе и военных «реформах» по сути уже уничтоженной отечественной армии. Какие реформы, если подполковник Российской Армии получает 6 тыс. руб. в месяц (как уборщица в питерском метро), а курсант военного училища — 1,5 тыс. руб.?
1 Никитин И. И. Поцарапанный воздух. 1999. С 42.
Несколько слов о китайских ученых. Случилось так, что на протяжении 2000-2002 гг. мне приходилось бывать 4 раза в одном из лучших пекинских университетов — «Цинхуа». Так вот, если в 2000 г. китайский профессор-экономист получал в 5 раз больше своего коллеги из столичного российского университета, то в 2002 г. — уже в 8 раз. Я не говорю о китайских преподавателях с факультета менеджмента. Их оклады — в десятки раз выше и даже превышают оклад ректора «Цинхуа». Китайцы вкладывают огромные деньги в образование, ибо ирекрасно понимают, что без надлежащего образования нельзя построить богатого будущего.
Мой китайский друг Ли Ганцзюнь советовал при походе на рынок надевать фирменную майку университета «Цинхуа»: продавцы из уважения существенно снижают цены.
Говоря о конфуцианской этике, необходимо вместе с тем учитывать существенные различия в мотивации поведения китайцев, японцев и корейцев.1 К примеру, если японцы по своей натуре являются коллективистами, то корейцы и китайцы — индивидуалисты. Но если корейцы — самый набожный народ Восточной Азии, то китайцы — практически полные атеисты.
Огромную роль в экономических отношениях стран Восточной Азии играет чувство национальной гордости и патриотизма. Во всех странах региона экономические реформы проводятся исключительно под патриотическими лозунгами. Совсем недавно мне пришлось побывать на небольшой китайской пирушке в Петербурге. Я припозднился, и веселье было в самом разгаре. И вот тут я впервые услышал из уст китайской девушки, сказанных иностранцу, что она гордится тем, что она китаянка, что живет в великом Китае. Это меня удивило: одно дело читать лозунги на стенах Пекина, слышать в телепрограммах, но совсем иное — в кругу близких друзей її знакомых. Китайское самосознание и гордость за родину растут с экономическими успехами этой великой державы. И я вспомнил, что в былые советские времена мы также гордились своей великой страной. Как давно это было... Каким быльем поросло... И как активно и целенаправленно вытравливают российские СМИ любое проявление патриотизма...
Как-то в 2000 г. в кругу китайских коллег-экономистов я выразил мнение, что через 15 лет Китай обойдет по ВВП Америку и станет державой № 1, со мной не согласились.2 Однако уже в августе 2002 г. один высокопоставленный китайский экономист поведал мне, что через 15 лет Китай достигнет мирового первенства.
1 См.: Woronoff J. Koreas Economy: man-made miracle. — Seoul, 1983 P. 83.
2 Как-то китайские друзья попросили меня отгадать, чем китайцы отличаются от русских. Я не сумел. Тогда они ответили, что русские склонны преувеличивать свои успехи, а китайцы приуменьшать. Но постепенно китайцы все более привыкают к своим победам и достижениям. Не начнется ли и у них «головокружение от успехов»? Поживем — увидим.
И еще раз о конфуцианской этике. Как справедливо утверждает американский ученый Джон Воронов, было бы упрощением сводить успехи Китая и вообще стран Восточной Азии к конфуцианской этике, ибо такое объяснение больше сбивает с толку, нежели объясняет. Легко убедиться, что конфуцианством (как и любой иной цивилиза-ционной традицией) можно «объяснять» как успехи, так и провалы экономического развития любой страны.
Спору нет, конфуцианство является существенным фактором воспитания грамотных чиновников, напористых предпринимателей и трудолюбивого населения. Да, все эти условия необходимы, но не достаточны для динамичного развития страны. Ведь если серьезно подумать, то организованность, дисциплинированность, высокий статус труда вполне могут обладать и оборотной стороной: интриги, фаворитизм, сектантство, фракционность, коррупция.
Несомненно, что до XIV в. китайцы удивляли весь мир созданием Великой стены, магнита, шелка, фарфора, бумажных денег. Великие китайские поэты создавали шедевры, когда Европа была покрыта девственными лесами. Китайские товары заполонили весь мир, и через несколько лет настанет Эра Китая. Китайский язык будут учить не только в университетах, но в большинстве средних школ, а китайские девушки будут признаны эталоном красоты и подражания.
Но верное и то, что с XV по вторую половину XX в. эти же самые конфуцианские китайцы познали жуткую нищету, едва не утратили национальный суверенитет, пережили казарменный социализм народных коммун, бесконечное национальное унижение, культурную революцию, разрушение Великой китайской стены своими же силами. И это были все те же самые «конфуцианские» китайцы. Так когда же китайцы были «истинными конфуцианцами»?
Конфуцианство, как и всякая другая социальная философия, имеет как положительные, так и отрицательные стороны. Для успешного экономического развития и роста необходимо наличие некого организующего звена, неких определенных правил экономической игры, способность заинтересовать всех участников действовать в интересах общества. Логично предположить, что только государство как орган экономического микрои макроуправления является главным координатором динамического развития страны. Именно здесь кроется успех реформ в Китае и других стран Восточной Азии. Хотя здесь, как в матрешке, существует еще один вопрос: управление государством на основе канонов конфуцианской этики. Китайские премьеры не дирижируют подшофе оркестрами. Китайский премьер на людях не падает с моста. Все это — вне конфуцианских канонов.
Обсуждение Китайская экономика XXI веке
Комментарии, рецензии и отзывы