4.5. постпозитивизм милтона фридмена

4.5. постпозитивизм милтона фридмена

Знаменитое эссе Фридмена «Методология позитивной экономической науки» (1953) знаменовало собой, пожалуй, самую значительную веху в развитии философии экономической теории XX в. Она была им решительно переведена на рельсы постпозитивизма К. Поппера. В упомянутом эссе отсутствуют ссылки на работы К. Поппера и не упоминается даже его имя, но это обстоятельство не могло помешать исследователям установить подлинные истоки философствования Фридмена. К началу второй половины XX в. Поппер уже был настолько крупной фигурой в области философии науки, что его воззрения узнавались в любом исполнении достаточно легко. Бесспорная заслуга Фридмена состояла в том, что он предложил вариант экономической интерпретации поппе-ровской философии фальсификации. Сделать это было очень непросто. Разумеется, Фридмену пришлось столкнуться с трудностями принципиального характера. О них речь пойдет ниже.

Будучи прекрасно осведомленным относительно проблем философии экономической теории, Фридмен внес свой вклад в их разрешение. Попперовская философия науки должна была помочь ему в этом нелегком деле. При этом он сделал акцент на статусе позитивной экономической науки, которой противопоставляется нормативная теория и даже искусство достижения поставленных целей [182, с. 20]. Указанного различения нельзя было почерпнуть у Поппера; Фридмен сослался на авторитет Кейнса-старшего, а мог бы вспомнить более раннего автора, в частности Н. Сениора.

Исходная установка Фридмена привела его к апологетике позитивной экономической теории. Но почему он пришел к такому весьма обязывающему решению? Исходя из благих побуждений. Фридмен стремился «сделать науку настолько "объективной", насколько это возможно» [182, с. 20]. По Фридмену, позитивная наука имеет дело не с нормативными суждениями, а с фактами. В силу этого основания он относил научный анализ исключительно к сфере позитивной экономической теории [Там же, с. 49]. Фридмен не испытывал особого интереса к анализу нормативных суждений, старался остаться, как ему представлялось, на твердой почве науки.

Не сведущему в философии прагматических наук исследователю исходная установка Фридмена кажется вполне правомерной, призванной обезопасить экономическую науку от ее искажений. Впрочем, более утонченная позиция выявляет фундаментальное заблуждение Фридмена. Не показав, что ценности противостоят фактам, он решительно отделяет первые от вторых... и попадает в ловушку дуализма. Но, может быть, ценности действительно не-фактуальны и представляют собой чисто эфемерные образования? Если бы дело обстояло именно так, то о ценностях вообще не следовало бы говорить. Их нет — и баста. Но все, что входит в мир человека, фактуально, иначе говоря — фиксируемо. Экономические ценности фиксируются и в результате выступают как эмпирические данные. Дескриптивист полагает, что экономика всего лишь описывает эти данные, он, дескать, не интерпретирует их на основе теории. Беда его состоит в игнорировании достоинств теории. А ведь именно теоретическая интерпретация эмпирических данных, т.е. фактов, как раз и выявляет их ценностное содержание, полностью ускользающее из поля внимания дескриптивиста. Фридмен, понимавший непреходящую значимость теории, относился к дескриптивизму весьма критически, но в силу своей исходной установки, принятой без должного обоснования, даже ему не удалось избежать дескриптивистской ошибки. Апологетика позитивной экономической науки — это самый настоящий дескрипти-визм.

Но сказавший «а», часто говорит и «б». Если в научном отношении позитивная экономическая наука имеет большое преимущество над нормативной наукой, то вторая должна ориентироваться на первую [Там же, с. 22]. Фридмен даже полагает, что твердая опора на позитивную экономическую теорию позволяет устранить различия в экономической политике, которая относится к компетенции нормативной науки. Он использует термин «нормативная наука», но ничего научного в ней не обнаруживает. В конечном счете в сугубо научном плане содержательный аспект так называемой нормативной науки всецело сводится к позитивной экономической науке. Если добавить к этому, что принцип максимизации результатов экономической деятельности Фридмен всецело относит к позитивной экономической науке, а как раз этот принцип задает всей неоклассике прагматическую заостренность, то становится очевидным, что в его интерпретации от нормативной экономической науки, строго говоря, ничего не остается. Он приходит, по сути, к парадоксу, назовем его парадокс Фридмена 1: все достоинства нормативной науки содержатся в позитивной, но она отличается от последней. Отказаться от своей дуалистической позиции Фридмен не в силах. «Разумеется, — отмечает он, — между политическими (нормативными. — В.К.) выводами и выводами позитивной экономической науки нет однозначного соответствия; если бы соответствие было, то не существовало бы нужды в отдельной нормативной науке» [182, с. 22].

Но в том-то и дело, что упомянутой нужды действительно нет, она мучает лишь того, кто, изначально постулировав дуалистич-ность экономической теории, затем оказывается неспособным ее преодолеть. Экономическая наука не дуалистична, она имеет прагматический, аксиологический характер. Этим сказано все решающее относительно ее статуса. Теория позволяет осуществить экономические предсказания и дает им всестороннюю характеристику. Нет абсолютно никакой необходимости сначала весьма искусственно разделять ее на две или даже три части (в последнем случае добавляется тезис об экономическом искусстве), а затем изолировать их друг от друга. Экономические ценности — это понятия (концепты) экономической науки, они не являются ни дескрипциями, как считают сторонники так называемой позитивной науки, ни нормами.

По мнению Фридмена, «позитивная экономическая наука принципиально независима от какой-либо этической позиции (курсив наш. — В.К.) или нормативных суждений. Как говорит Д.Н. Кейнс, она занимается тем, «что есть», а не тем, «что должно быть» [167, с. 21]. Видимо, Фридмен понимает под этикой нечто ненаучное. При таком ее понимании она действительно чужда экономической теории. Но если иметь в виду научную этику, то придется установить характер связи экономической теории и этики. В таком случае этика обнаруживается в философских проблемати-зациях экономической науки, в придании им значимости в русле принципа ответственности. Выступая против этого, ученый-экономист принижает значимость своей избранницы, т.е. экономической науки. Статус последней никак не совместим с позицией экономического индифферентизма, согласно которой экономист якобы не заинтересован во всесторонней реализации потенциала экономической теории. Суть дела состоит в том, что экономическая теория изначально содержит в себе этическую составляющую в потенциальном виде, в частности, благодаря принципам оптимальности. Одна из задач философии экономической теории состоит в выявлении и изучении этой составляющей. Фридмен явно не учел, что отстраненное отношение экономистов к этике принижает значимость экономической науки. Либо наука признается рафинированным знанием, и тогда ученым нет смысла отделять ее от самого сокровенно человеческого, т.е. этики, либо она заносится в разряд знания второго сорта, и тогда им в их стремлении к совершенствованию остается посоветовать переквалифицироваться. На наш взгляд, лишь первая перспектива — синтез конкретных наук и этики как философской теории — действительно актуальна. Итак, фридменовская апологетика позитивной экономической науки несостоятельна, причем по очень простой причине: она не сопровождается должной философско-научной аргументацией. Конечно, анализируемое эссе не исчерпывается этой апологетикой.

Фридмен полагает, что позитивной является лишь та наука, которая предсказывает еще не наблюдавшиеся явления [182, с. 23]. Позитивная наука должна поставлять предсказания, предикции (prediction). Разделив экономическую науки на две части — язык (сюда входят языки лингвистики, логики и математики) и содержательные гипотезы, Фридмен считает первую из них совокупностью тавтологий, а вторую — собранием содержательных суждений. Язык не поддается проверке, следовательно, эта операция применима лишь к содержательным гипотезам. Именно последние непременно следует проверять, ибо иначе вообще не удастся установить контакт экономической науки с реальностью. Итак, смысл аргументации Фридмена состоит в том, что при научном подходе к определению статуса экономической теории нет абсолютно никакой альтернативы проверке содержательных гипотез, т.е. их сопоставлению с экономическими фактами.

На наш взгляд, аргументация Фридмена в основных ее чертах правильна, но известная ее корректировка вполне уместна. Лингвистика, логика и математика действительно не нуждаются в эмпирической проверке, но не потому, что являются собранием тавтологий, а исключительно постольку, поскольку изначально выступают в качестве воображаемых структур, не интерпретированных на область экономических фактов. Простой пример: математик оперирует числами, например числом 2, но не двумя товарами или рублями. Сложный мир, например, логики и математики, насыщенный отнюдь не тривиальными путями выработки актуального знания, не сводится к тавтологиям.

В контексте аргументации Фридмена довольно неудачным термином является не только слово «тавтология», но и выражение «предсказание» (prediction). Сам Фридмен разъяснял, что предсказания необязательно должны быть «прогнозами будущих событий; они могут относиться к уже произошедшим событиям, которые еще не стали предметом изучения или неизвестны лицу, которое делает предсказание» [182, с. 25]. Принято считать, что антонимом термина «предсказание» является слово «ретросказание». У Фрид-мена же получается, что предсказание при случае может быть и ретросказанием. Согласно его аргументации он должен был говорить о выводах (deductions) или заключениях (conclusions) теории, которые соотносятся со всеми теми экономическими наблюдениями, которые получают истинное отношение. Эти явления могут относиться и к прошлому, и к будущему, они совсем не обязательно должны были быть известными исследователю. Вполне возможно, что рассматриваемые явления были известны, но лишь в контексте неадекватной им теории. Если же события получают новое, более адекватное объяснение, то они вполне обоснованно начинают расцениваться как подтверждающие теорию. Старую теорию они фальсифицируют, а новую подтверждают. Причем и в том и в другом случае факты в содержательном отношении отнюдь не независимы от статистики, т.е. определенной теории.

Чрезмерное пристрастие Фридмена к термину «предсказание» привело многочисленных читателей его эссе к убеждению, что судьба экономической теории связана исключительно с прогнозами. В действительности он толкует о выводах теории, которые далеко не всегда являются прогнозами. Что же касается предсказаний как таковых, то их Фридмен считал дескрипциями, описаниями не того, что должно быть, а того, что будет. Вслед за Д. Юмом и его многочисленными последователями, в частности Д.Н. Кейнсом, Фридмен утверждал, что научная теория описывает то, что есть, а не то, что должно быть. Создается впечатление, что сущностное различение позитивной и нормативной науки производится в первую очередь по модусам времени; позитивная наука имеет дело с настоящим, с тем, что есть, а нормативная — с будущим, с тем, что должно быть. Но подлинный нерв аргументации позитивистов состоит в другом: позитивная экономическая наука изучает то, что было, есть и будет, а нормативная — то, что должно было быть в прошлом, должно быть в настоящем и будущем. Предложенное уточнение позиции тех, кто утверждает дуалистическое строение экономической теории, разумеется, не означает оправдания противопоставления нормативной и позитивной экономических теорий.

Обсудив принципиальную возможность оправдания теории посредством сравнения ее выводов с наблюдениями (фактами), Фридмен рассматривает вопрос о выборе между «альтернативными гипотезами» [182, с. 25]. Он приходит к заключению, что, строго говоря, они часто совместимы друг с другом. Аргументация Фридмена состоит в том, что, во-первых, «может существовать более одного набора утверждений, из которых следуют остальные утверждения» [Там же]; во-вторых, что модели, считающиеся аксиомами и постулатами с одной точки зрения, могут быть теоремами с другой, и наоборот [Там же]; в-третьих, не следует отождествлять критерии проверки экономической теории как совокупности приемлемых гипотез с проблемой выбора из последних одной единственно правильной, где на первый план выходят аспекты удобства, простоты и экономии усилий [Там же, с. 27—28]. Все три аргумента справедливы лишь отчасти и, строго говоря, не подтверждают тезис об одинаковой теоретической силе нескольких гипотез.

Наборы утверждений действительно могут быть самыми разными, но тогда не тождественна их содержательная сила. Это выясняется при сопоставлении их с фактами. Фридмен приводит пример с объяснением роста цен на некоторый товар вследствие введения на него специального акцизного налога. Этот рост цен можно объяснить в условиях как совершенной, так и монопольной конкуренции [Там же, с. 25]. Но дело в том, что дополнительные данные позволяют различать два типа конкуренции. Следовательно, две гипотезы объяснения неэквивалентны друг другу.

Ссылка Фридмена на известную соотносительность аксиом и теорем — «поскольку теоремы и аксиомы в абстрактной модели могут поменяться местами, то же самое может произойти со «следствиями» и «предпосылками» в соответствующей абстрактной модели содержательной гипотезы» [Там же, с. 38] — также не доказывает его тезис о равнозначимости гипотез. Вопрос о выборе аксиом, например, в математике решается на основании весьма разветвленной системы аргументации. При этом выясняется, что даже изоморфные друг другу системы тождественны не полностью, а лишь в пределах избранного интервала абстракции от тех или иных критериев.

В содержательных с эмпирической точки зрения теориях, например в физике и экономической науке, неравнозначность фактов и теории не позволяет поменять их местами. Так, следствие вызывается причиной, а не наоборот. Вопрос о конвенциях, о выборе среди гипотез первоначально решался достаточно скоропалительно: выбирается та гипотеза, которая проще, удобнее и красивее. Впоследствии от такой практики пришлось отказаться. А. Пуанкаре полагал, что в теории относительности можно использовать как евклидову, так и неевклидову геометрию. Первая проще, значит, следует отдать предпочтение именно ей. Но, как показал Х. Рейхенбах, такой выбор противоречив, ибо при нем приходится постулировать наличие физических сил, которые не поддаются измерению (а это уже несовместимо с основаниями физических теорий, согласно которым силы подвластны процессу измерений). Фридмен начал свое эссе с утверждения, что содержательные аспекты экономической теории непременно должны удостоверяться фактами. Но в его рассматриваемой аргументации он ослабляет этот правильный принцип до утверждения, что экономические факты не позволяют различать неодинаковые в содержательном отношении гипотезы.

Что касается требований простоты, удобства, плодотворности, то Фридмен понимает, что они не поддаются необходимой в научном исследовании экспликации [182, с. 25]. Но, вопреки этой позиции, он пытается определить сущность вышеперечисленных критериев. Так, Фридмен заявляет, что «теория является тем "проще", чем меньше требуется исходной информации для предсказания в данной области явлений» [Там же]. Но что такое проще, да еще в кавычках? Ответ: минимум исходной информации. Но чтобы истолковать смысл выражений «информация», «исходная информация», «минимум исходной информации», придется обратиться к основам теории, прежде всего к критерию истинности. А это означает, что при выборе теорий критерии простоты не имеют самостоятельного значения. Теории отбраковываются на основании критерия истинности. Этим все сказано. Обращение к критериям простоты, удобства, красоты не проясняет суть дела, а лишь затеняет ее.

Таким образом, Фридмену не удалось доказать правомерность тезисов философии конвенциализма в экономической теории. Суть дела состоит не просто в декларации этих тезисов, а в определении действительно произвольных тезисов в составе экономических теорий, совместимых с фактами. На наш взгляд, заключение Фридмена, согласно которому фактами проверяются (фальсифицируются) только предсказания позитивной экономической теории, причем они совместимы с определенным, сколько угодно обширным числом гипотез, должно быть существенно скорректировано, а именно следующим образом. Все содержательные выводы экономической теории должны подтверждаться (фальсифицироваться) фактами. Нет таких содержательных выводов, в частности входящих в состав различных теорий, которые бы не подтверждались фактами. В сделанном выше заключении речь идет не о предсказаниях, а о выводах, не о позитивной экономической теории, а об экономической теории как таковой.

На первый взгляд, заключение, что выводы экономической теории проверяются фактами, представляется чуть ли не банальным. Но это впечатление рассеивается, как только ставится вопрос о соотношении принципов и понятий теории с реальностью. Многие считают, что теория начинается с упрощений, абстракций — одним словом, с идеализаций. Идеализации вроде бы искажают реальность, но благодаря именно им достигается успех теории. Налицо парадокс: огрубление реальности обеспечивает не провал теории, а ее триумф. Указанный парадокс рассматривается в составе философии любой эмпирической науки. Разумеется, он не мог не привлечь внимания Фридмена, особенно в связи с дискуссиями по поводу соотношения принципа максимизации результата и мотивов поведения руководителей фирм. Теоретики-неоклассики не могли обойтись в своих рассуждениях без упомянутого принципа, но анкетирование руководителей фирм показало, что они, как правило, не руководствуются им сколько-нибудь сознательным образом. Налицо явная несогласованность. Фридмен пожелал внести ясность в обсуждаемые теоретические коллизии.

Согласно аргументации Фридмена экономическая теория создается ради предсказаний. Именно это является ее главной миссией. Поэтому теория проверяется исключительно на стадии осуществления предсказаний и их сопоставления с фактами. Но многие экономисты полагают, что теория проверяется уже на стадии ее создания. В связи с этим ставится вопрос: «Можно ли проверить гипотезу с помощью проверки реалистичности ее предпосылок?» [182, с. 30]. Под предпосылками (assumptions) понимаются те факты, которые используются при создании теории. По мнению Фрид-мена, любая научная теория имеет дело с идеализациями, или с упрощениями и абстракциями. На стадии предсказаний теория должна быть реалистичной, но не на уровне предпосылок. В последнем случае «полный» реализм (зачем тут кавычки? — В.К.), «очевидно, недостижим» [182, с. 49], да он и не нужен. Процесс познания, наращивания реалистичности теории достигается не за счет установления строгого соответствия между идеализациями и реальностью, а посредством создания все более эффективных абстрактных моделей, позволяющих осуществить предсказания. С различного рода оговорками Фридмен признает дуализм предпосылок и объяснимых посредством предсказаний явлений, но не видит в этом дуализме какой-либо беды. Если бы он утверждал, что новая теория создается ради объяснения фактов, которые лишь на начальной, но не конечной стадии исследования противоречат друг другу, то его логика была бы безупречной. Однако Фридмен рассуждает в парадоксальной манере (парадокс 2): предпосылки противоречивы, а теория и объяснения непротиворечивы, идеализации нереалистичны, а осуществляемые на их основе предсказания реалистичны. Остается невыясненным, каким образом нереалистичные идеализации обеспечивают реалистичность предсказаний.

Полагая, что предпосылки выполняют исключительно вспомогательную роль по отношению к теории, Фридмен характеризует их посредством высказываний, не лишенных налета скандальности. Особенно это относится к следующим двум его утверждениям. (1) «Для того чтобы быть значимой, гипотеза должна исходить из дескриптивно ложных предпосылок (курсив наш. — В.К.); она не принимает в расчет и не объясняет многих сопутствующих обстоятельств, поскольку самый ее успех уже показывает, что эти обстоятельства не имеют отношения к объясняемым явлениям» [Там же, с. 23]. (2) «Факты могут быть внутренне противоречивы, так что с ними не согласуется никакая гипотеза» [Там же, с. 25]. Выражение, выделенное выше курсивом, П. Самуэльсон назвал «чудовищным извращением науки» [24, с. 169]. Он был излишне резок. Высказывание (1) не лишено логики. Фридмен имел в виду, что в теории абстрагируются от некоторых обстоятельств. Если это так, то они не объясняются ею и, следовательно, по отношению к ней являются ни ложными, ни истинными. Таким образом, выражение «дескриптивно ложные предпосылки» неудачно, но «чудовищным извращением науки» оно не является.

В отличие от утверждения (1) высказывание (2) не только неудачно, но и основательным образом не согласуется с наукой. Согласно последней любые факты должны описываться теоретически, т.е. посредством гипотез. Утверждая, что существуют «внутренне противоречивые» факты, неподвластные теории, Фридмен, во-первых, выходит за пределы науки, во-вторых, резко отклоняется в сторону от попперианства.

Вполне в духе Поппера Фридмен заявляет, что «мы не можем воспринять «факты» без теории» [182, с. 44]. Но в отличие от него он рассуждает о предпосылках, рассматривая факты безотносительно к теории. Слово «факты» Фридмен берет в кавычки. «Факты» — это, судя по его логике, явления, ущербные в теоретическом отношении. Странная, весьма путаная логика! Фридмену она понадобилась для освобождения экономистов от бремени, как ему казалось, несостоятельной концепции, согласно которой теория должна соответствовать предпосылкам, или, иначе говоря, идеализации должны быть реалистичными. В связи с этим он приводит ряд примеров, главные из которых заслуживают упоминания.

Пример из физики. Согласно формуле свободного падения тела S = gt2/2. Но эта формула справедлива лишь в условиях вакуума, а он недостижим. Следовательно, она нереалистична. Если физика — признанный в мире науки авторитет — довольствуется нереалистичностью соответствия теории предпосылкам, то почему от экономических гипотез ожидать чего-то другого? Вопрос конечно же риторический. Правильна ли логика Фридмена? Увы, неправильна. Согласно механике Ньютона на свободно падающее, например в воздушной среде, тело действуют две силы: сила притяжения к земле F = mg и сила сопротивления воздуха Fc = f(v). За член gt2/2 ответственна сила F. Что касается ускорения тела, вызываемого силой сопротивления воздуха, то оно формулой S = gt2/2 не учитывается. Но при желании оно легко может быть учтено. В плане анализа последствий, вызываемых силой притяжения, формула S = gt2/2 реалистична, в ней нет следов украшений, иде-ализаций, абстракций, вакуума.

Пример из математики и физики. Геометрия оперирует точками и прямыми, но в физической реальности им ничего не соответствует. Вновь приходится отметить, что тезис о нереалистичности теории не доказан. Согласно физике макротела трехмерны, как таковые они не могут быть точечными образованиями. Но центр масс системы тел — это точечное образование. Расстояние от одной точки до другой, как правило, измеряется вдоль прямой линии. При желании физик имеет возможность описать геометрическую форму тела сколько угодно точно. И он обходится без нереалистичных идеализаций.

Пример из теории бильярда. Опытный игрок загоняет шары в лузы, не обращаясь к детальным расчетам, в которых бы использовались сложные формулы. Но теоретически осмыслить траектории движения без этих формул невозможно. Игрок действует так, как будто он знает формулы механики, но они ему неизвестны. Теория бильярда, выразимся так, умнее игрока, т.е. она по отношению к нему нереалистична. И вновь аргументация Фридмена бьет мимо цели. Теория бильярда позволяет объяснить всякий удар любого игрока. При этом она обходится без идеализаций. Согласно Фридмену, нереалистичность теории бильярда проявляется в том, что игрок добивается успеха, не будучи осведомленным относительно ее тонкостей. Суть дела нам видится следующей. Знаток теории бильярда владеет теорией Тзн, игрок — теорией Т . Между теориями существует определенное соотношение. В содержательном отношении Тзн > Ти. Наука бильярда признает любую теорию, а не только Тзн. Опытный игрок добивается успеха постольку, поскольку в содержательном отношении его теория улавливает многие достоинства теории знатока. Пример с бильярдом актуален в плане анализа соотносительности зрелого и незрелого знания, только и всего. Он никак не доказывает нереалистичность теории бильярда.

Пример из экономической науки. Теоретик-неоклассик вынужден опираться на принцип максимизации результата (выражение Фридмена), а руководители фирм, судя по их опросам, руководствуются другими теориями. Опять получается известная несостыковка, свидетельствующая якобы в пользу нереалистичности теории. По Фридмену, бизнесмен, не ориентирующийся в своей деятельности на принцип максимизации результата, не сможет вести успешную деятельность. Возглавляемая им фирма не выживет в условиях «естественного отбора» [182, с. 35]. Пример с бизнесменом опять же допускает нерелистичность теории. Существует известное соотношение между академической теорией (Та) и теми теориями, которыми владеют бизнесмены (Т.). Между этими теориями существует содержательное соотношение Ta > T1 > T2 >Т3> >... >Ти, где Т{ — теории, которыми руководствуются соответственно первый, второй и т.д. бизнесмен. Реалистичность достигается за счет того, что устанавливается степень отклонения T. от Ta. Экономическая теория не утверждает, что бизнесмен непременно максимизирует прибыль. Это имеет место в случае, если он устанавливает цену на уровне предельных издержек. Если же он устанавливает цену на уровне средних издержек, то он не добьется максимальной прибыли. Но не следует упускать из виду, что он добьется другого максимума, того, который обеспечивает ему его образ действий. Бильярдный шар движется по траекториям, задаваемым законами физики, независимо от того, попадает ли он в лузу или нет. Бизнесмен не в состоянии отказаться от ценностей, как бы он их ни понимал. Экономическая теория реалистична постольку, поскольку она в состоянии учесть весь спектр максими-заций, реализуемый экономическими агентами.

Итак, Фридмену не удалось доказать нереалистичность теории. Любая экспериментальная наука реалистична. Впрочем, лучше говорить, что она истинностна в том смысле, что ее выводы соответствуют фактам. Указанное соответствие полагает совпадение высказываний, фиксирующих выводы, и высказываний, описывающих факты (наблюдения). Правильно указав на необходимость фальсификации выводов фактами, Фридмен напрасно вслед за другими экономистами признал тезис об особом типе соотносительности теории и фактов-предпосылок. Судя по аргументации Фридмена, ему хотелось внести ясность в вопрос о статусе экономических понятий. Посчитав их идеализациями, он пришел к выводу о нереалистичности экономических понятий. И вновь Фрид-мен попал впросак. Экономические понятия не являются идеали-зациями. Они представляют собой особые понятия-ценности. Сочтя последние, во-первых, за дескрипции и, во-вторых, за абстракции, он совершил двойную ошибку. Сказалась пагубная приверженность Фридмена к двум догмам. Согласно первой из них статус всех общественных наук является семантическим, описательным. Согласно второй догме только теория абстракций позволяет установить статус научных понятий.

Переходим к подведению итогов. Удалось ли Фридмену поднять философию экономической науки на тот методологический уровень, который характерен для работ Поппера? В весьма значительной степени. По крайней мере четыре принципа философии Поп-пера включены Фридменом в его эссе. Это, во-первых, принцип теоретической относительности: факты не воспринимаются без теории [182, с. 44]; во-вторых, принцип фальсификационизма: выводы теории должны проверяться фактами, при этом «факты никогда не могут "доказать теорию", они могут лишь выявить ее ошибочность» [Там же, с. 25]; в-третьих, принцип роста научного знания: «любая теория с необходимостью имеет преходящий характер и подвержена изменению с прогрессом знания» [Там же, с. 50]; в-четвертых, принцип определения соотносительной силы теории: более эффективна та теория, выводы которой наиболее точны, область ее действия максимально широка, к тому же ей не удается найти альтернативу [182, с. 25, 35].

К сожалению, в отличие от Поппера Фридмен берет свой постпозитивизм как нечто данное. Он не чувствует потребности в критике неопозитивистских воззрений. Поппер рассуждает, как правило, по схеме «я говорю это, а не то». В результате он приходит к противопоставлениям, которые придают его суждениям высокую степень определенности. Поппер, по сути, никогда не воспроизводит неопозитивистские воззрения, а у Фридмена это случается нередко, в частности при определении статуса фактов. Вопреки постпозитивистскому тезису о теоретической нагруженности фактов, Фридмен рассматривает факты-предпосылки как автономные относительно теории. Присутствующие в эссе Фридмена неопозитивистские положения «работают» не в полную силу. Ему не удается нагрузить их должным образом актуальным в проблемном отношении экономическим материалом.

Что касается центральных тезисов эссе Фридмена, а именно о противоречивости позитивной и нормативной экономической науки и нереалистичности экономических понятий, то эти положения не имеют прямого отношения к определенности как неопозитивизма, так и постпозитивизма. Оба эти направления совместимы как с признанием, так и с отрицанием дуального, позитивного и нормативного устройства науки. Исторически же ситуация сложилась таким образом, что в рамках обоих упомянутых выше философских направлений позитивная наука противопоставлялась ценностным суждениям. Рассматриваемый дуализм в наши дни постепенно рассеивается. Но туман от него стоит все еще весьма плотный, в том числе и в экономической теории.

В кратчайшем изложении философская суть статьи Фридмена сводится к принципам теоретической относительности, фальси-фикационизма и роста научного знания.

В заключение параграфа выделим два высказывания Фридмена об актуальности философии экономической науки. «Всеобщее поверхностное знакомство с предметом экономической теории порождает презрение к специальному знанию о нем» [Там же, с. 48]. «Обществоведы больше других ученых нуждаются в том, чтобы понимать используемую ими методологию» [Там же, с. 49]. Трудно не согласиться с приведенными выводами Фридмена. Как часто даже выдающимся экономистам не удается подняться над горизонтом методологической сумятицы. В отличие от многих своих знаменитых коллег Фридмен смело представил свои философские воззрения на суд научной критики. Этим поступком он, как нам представляется, проявил не только мужество, но и изрядную долю благородства.

Пожалуй, в данном месте уместно одно замечание. Правомерно ли называть тех или иных исследователей, например Милля, Маршалла, Маркса, Фридмена, выдающимися методологами, а затем подвергать их теории суровой критике? На этот вопрос следует положительный ответ. Всегда надо иметь в виду, что выдающиеся ученые являются интеллектуальными лидерами, но не более того. Абсолютная истина неподвластна даже им. Важно другое: в теориях выдающихся методологов значительно меньше несуразиц, чем в концепциях их исторических оппонентов, особенно тех из них, кто вообще не в состоянии представить свои методологические воззрения в сколько-нибудь связном виде. Лишь на первый взгляд кажется, что экономист, не высказывающийся по поводу философских вопросов, тем самым избегает методологических ошибок. Тщательный анализ обнаруживает их у любого автора. Молчание, которое сродни отсутствию приобретения философского опыта, отнюдь не является методологическим золотом.