Глава 6 основания экономической теории 6.1. новый экономический рационализм

Глава 6 основания экономической теории 6.1. новый экономический рационализм

Правильный путь построения методологии экономической науки состоит в философском анализе одной за другой экономических теорий. Добытые таким образом сведения можно обобщить и в результате получить относительно самостоятельный комплекс знаний, который как раз и принято называть философией (или методологией) экономической науки. Представленный выше проект развития методологии экономической теории предполагает создание энциклопедии философско-экономических наук. Мы не готовы к решению столь масштабного проекта. Пока он не реализован с желаемой степенью основательности даже широким сообществом экономистов-методологов в целом. Тем не менее определенный объем знаний, позволяющий обсуждать ключевые проблемы методологии экономической науки, существует. Мы намерены воспользоваться этим обстоятельством в данной главе, где речь пойдет об избранных вопросах из числа тех, которые не были достаточно подробно рассмотрены в предыдущих главах.

Считается, что постулат рациональности является основополагающим для мэйнстрима современной экономической науки. Анализ обширной литературы, посвященный проблеме рациональности в экономической литературе, показывает, что существует, как нам представляется, один непреодолимый методологический порог. Он состоит в том, что многие авторы смело ослабляют постулат рациональности вплоть до принципа иррационализма. И тогда, когда кажется, что от рационализма удалось благополучно избавиться, он вдруг появляется в образе математизации и компьютеризации экономической науки. Симбиоз иррационализма с математикой, издавна считающейся оплотом рационализма, представляется довольно странным. На наш взгляд, он является результатом весьма спорного философского понимания процесса принятия человеком экономических решений и осуществляемых в связи с этим поступков.

Изрядную долю путаницы в понимании рациональности применительно к общественным наукам внес М. Вебер, все еще признаваемый многими за абсолютный авторитет в аксиологии. Он выделял четыре типа поведений [34, с. 628—629]:

целерациональное, если цель поставлена в соответствии с внешними обстоятельствами;

ценностно-рациональное, основанное на вере в безусловную эстетическую, религиозную или любую другую составляющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет [34, с. 628];

аффективное, т.е. обусловленное аффектами или эмоциональным состоянием индивида;

традиционное, т.е. основанное на длительной привычке. Слабость позиции М. Вебера определяется тем, что его список

типов поведения приводится безотносительно к концептуальному строю общественных наук. Ему кажется, что он оперирует очевидными данными. Налицо явное заблуждение: от принципа теоретической относительности знания не дано избавиться даже мыслителю масштаба М. Вебера.

Попытаемся внести ясность в рассматриваемую ситуацию. Два обстоятельства являются, пожалуй, решающими. Цели не падают с потолка, они вырабатываются на основе ценностей. Почему люди ставят перед собой одинаковые или различные цели? Потому что они реализуют одинаковые или различные ценности. Цель выступает реализацией ценности. В поступках людей этот закон не знает исключений. Итак, во-первых, недопустимо игнорировать ценностно-целевую природу концептов любой общественной, в том числе экономической, науки. Во-вторых, нельзя упускать из виду, что ценностный концепт, или просто ценность, выступает как слитность («произведение») мысли и чувств, в том числе эмоций и аффектов. Ценность = Мысль х Чувства. В мире людей еще никому не удалось обнаружить мысль без чувств или чувства, полностью избавленные от мысли.

Возвратимся к аргументации М. Вебера. Он отделяет цели от ценностей, причем последние прописываются им по ведомствам, малоавторитетным в науке (эстетика, религия). Чувства Вебер отделяет от мыслей, поэтому появляется чисто аффективное поведение. Эпитет «рациональное» Вебер соотносит с мыслями, но не с аффектами и привычками. Поэтому в его типологии социальных действий два вида поведения оказываются нерациональными.

В действительности же все четыре типа поведения, перечисляемые Вебером, являются, строго говоря, ценностно-целевыми. Ценности, а значит, и цели могут быть усвоены субъектом в силу его погруженности в традицию, но от этого они не перестают быть тем, чем являются. Ценность может приобрести аффективный

характер, но и при этом она остается ценностью, хотя и своеобразной.

Особого внимания заслуживает термин «рациональный». Латинское «ratio» означает расчет, некоторую последовательность акций, ведущих к достижению цели. Там, где есть ценность, присутствуют и цель, и расчет (возможно совсем элементарный или даже весьма вырожденный, как, например, в случае аффектов), а значит, и рациональность. Любая наука концептуальна, а следовательно, и рациональна в указанном выше смысле. Рациональность выступает продолжением концептуальности, в том числе науки. Отметим специально, что рациональность соотносится с концептуальностью, а не с иррациональностью. Иррациональность — это продукт философии, находящийся не в ладах с научным пониманием действительности. Иррационализм — это не критика слабостей науки, а ее отрицание. Многие исследователи рассуждают об иррационализме весьма непринужденно. Им, как правило, кажется, что они вносят в «сухую», рационализированную науку свежесть чувств и эмоций. Но кто сказал, что теория и концепты безжизненны? Эстетствующие философы Гёте и Ницше?

До сих пор мы старались характеризовать феномен рациональности крайне осторожно, посредством философских категорий. Такая осторожность была вполне оправданной, ибо исследователи должны понимать, что один и тот же лексический термин, который используется в двух или нескольких теориях, имеет различный смысл. Нельзя допустить подмены терминов. Рациональность с точки зрения философии и экономической теории — это не обязательно одно и то же.

В экономической теории концепция рациональности была существенно актуализирована за счет идеи максимизации функции полезности, использования различных способов математического программирования и теории игр. При этом, как правило, считается, что философской основой концепции рациональности являются принципы методологического индивидуализма и «экономического империализма». Согласно первому из этих принципов индивид руководствуется устойчивой системой своих личных предпочтений и стремится обеспечить себе максимальную полезность. «Экономический империализм» состоит в распространении принципа методологического индивидуализма на неэкономические, в частности политические, науки.

Максималистские настроения представителей мэйнстрима всегда вызывали возражения их оппонентов, особенно из числа институционалистов. Настоящий бунт против «максималистов» поднял Г. Саймон, автор концепции так называемой ограниченной рациональности (boundedrationality) [160, 161]. Он выдвинул, причем от имени психологии, лозунг «Удовлетворенность против максимизации». Смысл его аргументации состоит в том, что требование максимизации полезности оказывается излишне «жестким», не соответствующим реальности. Намного более реалистичным является положение, согласно которому субъекты экономики будут стремиться достигнуть удовлетворения своих стремлений.

Многочисленными исследователями было выдвинуто огромное число аргументов в пользу концепции ограниченной рациональности: экономический субъект обладает не всей информацией, а тот, кто обладает ею, не в состоянии обработать ее исчерпывающим образом; он неминуемо ошибается, руководствуется привычками и неосознаваемыми мотивами, испытывает антипатию к целепо-лаганию и выбору наилучшего состояния; его индивидуальные предпочтения неустойчивы и к тому же не согласуются с общественными нормами, а их также необходимо учитывать, и т.д. и т.п. Поток критических аргументов в адрес концепции рациональности не ослабевает, но и это, как нам представляется, крайне важно; еще лет двадцать тому назад наметилась тенденция плодотворного сотрудничества противоборствующих сторон. Все большее число экономистов пересматривает свое некогда критическое отношение к постулату рациональности экономической теории. Уважение к образу экономиста-рационалиста возрастает, что свидетельствует, пожалуй, о росте зрелости экономической теории. Попытаемся обосновать этот аргумент.

Рационалистов обвиняли в максимализме, формализме и даже мании величия (в связи с методологией «экономического империализма»). Пожалуй, все три обвинения малоуместны. Это выясняется при четком выделении основополагающих для экономического рационализма черт. Недопустимо связывать характеристику рационализма с устаревшими представлениями. На наш взгляд, современный экономический рационализм основывается на следующих положениях:

а) люди, руководствуясь ценностями, ставят перед собой определенные цели;

б) достижение цели неминуемо имеет избирательный характер,

или, иначе говоря, связано с реализацией некоторых предпочтений;

в) многообразие экономических ценностей и целей неизбежно

требует их сочетания;

г) реализация экономических целей предполагает учет внешних

факторов как природного, так и общественного содержания.

Из четырех приведенных положений основополагающее значение имеет утверждение а). Всякая попытка отказа от него ведет к выходу за пределы экономической теории, а это, надо полагать, неприемлемо для любого экономиста. Мнение, что есть люди, которые испытывают антипатию к постановке цели, бьет мимо цели. От всех целей может отказаться разве что камень, но никак не человек. Несостоятелен также аргумент о том, что необразованные люди не сведущи в экономической теории. Верно, что они руководствуются эрзац-теориями и, соответственно, эрзац-ценностями. Но это все-таки теории и ценности.

Положения б) и в), а также г) имеют не только сугубо методологическую, но и математическую направленность. Путь к цели надо просчитать. Каким образом? На этот вопрос призвана найти ответ математика. Именно от ее имени появляются оптимизационные критерии, характерные буквально для любой математической дисциплины, в том числе тех из них, которые с успехом используются в экономике, а именно для математического анализа, теории матриц, математического программирования, теории игр. Как только экономист обращается к математическому моделированию — а без этого ему не обойтись — так тотчас же выходит на свет фактор если не максимизации, то, по крайней мере, оптимизации. Именно таким образом устроена математика, с этим ничего не поделаешь. Создайте модель экономического субъекта, добивающегося удовлетворительного, по Саймону, решения своих проблем, и вам придется обратиться к критериям оптимизации.

Противопоставив максимизации удовлетворенность, Саймон проявил, на наш взгляд, известную непоследовательность. Ссылаясь на психологию, он ограничился приведением фактического положения — люди удовлетворяют свои стремления, но не дал ему концептуального обоснования. Люди испытывают удовлетворение тогда, когда они достигают поставленных ими целей, а последние, как неоднократно отмечалось, образуют органическое единство с ценностями. Нет никаких оснований для противопоставления удовлетворенности максимизации. Что касается последней, то ее, видимо, целесообразно рассматривать как один из актуальных критериев оптимальности. Придавать этому критерию абсолютное значение не следует. Но его критикам следует учитывать, что, подвергая критерий максимизации чрезмерной критике, они рискуют вообще остаться за бортом экономической науки, причем в сомнительных объятиях иррационализма.

Обвинение экономического рационализма в формализме также не затрагивает существа экономической науки. Рационализм сообщает ей отнюдь не формальный, а по-настоящему содержательный характер.

Методологический индивидуализм критикуется за то, что он не учитывает и не объясняет происхождение общественных норм. При оценке этого аргумента следует учитывать, что, во-первых, согласно методологическому индивидуализму субъект руководствуется своими ценностями (предпочтениями). Вполне допускается, что они могут совпадать с общественными нормами, усвоенными индивидом в процессе его социализации. А вот для объяснения происхождения общественных норм потенциала принципа методологического индивидуализма явно недостаточно. Но можно ли рациональным путем объяснить происхождение новых норм? Или же этот процесс является сугубо иррационалистическим?

Два последних вопроса вынуждают нас обратиться к проблеме научного творчества. Исследователь, руководствуясь принципом научного роста экономической теории, ставит перед собой цель создать новую теорию (7^), которая была бы эффективнее устаревшей (Ту). Ему надо совершить переход Ту — Тн. Руководствуясь своими познаниями, он реализует игровую стратегию, неудачные ходы отбрасываются, а удачные преумножаются. Как нам представляется, налицо определенная, игровая форма рационализма. Для рационалиста переход Ту — Тн — чрезвычайно насыщенный и многозвенный процесс. Для иррационалиста тот же переход предстает как всего лишь одноразовое просветление (инсайт). Таким образом, рационализм не пасует перед проблемой научного творчества, в том числе и при выработке экономических норм.

Следует отметить, что нормы занимают в современном экономическом рационализме весьма почетное место. Было время, когда рационализм связывали исключительно с позитивной экономической теорией. В этой ситуации иррационалисты выступали, как правило, от имени нормативной теории. За последние два десятка лет ситуация изменилась кардинально. «Прежнее противопоставление, — отмечает А.Н. Олейник, — следования нормам и модели рационального выбора, с развитием экономики соглашений и теории общественного выбора устарело. Нормы следует рассматривать скорее как предпосылки рационального выбора и его результат.

Иными словами, рациональный выбор может быть осуществлен лишь в рамках определенной нормативной среды, а при ее отсутствии простейшие рыночные трансакции становятся невозможными» [135, с. 52]. Этот же автор приходит еще к двум примечательным выводам. «Существование множества процедур принятия решения возвращает нас к идее множества «рациональностей»... Причем полная рациональность является лишь предельным случаем в ряду всех возможных процедур и способов взаимной интерпретации» [Там же, с. 62].

Наши представления о рациональности изменяются. Вплоть до середины ХХ в. в экономической науке рациональность понималась как дедуктивный вывод, однозначное следование из одних аргументов других, сопровождаемое соответствующими количественными расчетами. Теперь же рационализм приобрел плюралистический вид. Он сроднился наряду с дедуктивными также с индуктивными, правдоподобными, вероятностными, немонотонными и многими другими обоснованиями. Узкое понимание рациональности оказалось недостаточным для задач экономической прагматики. На фоне набирающего разгон вероятностного и плюралистического рационализма померк идеал жесткодедуктив-ного рационализма. А между тем он многими все еще рассматривается как единственный желанный причал научного познания. Отголоски тоски по классическому рационализму слышатся в таких терминах, как «ограниченная рациональность», «неполная рациональность», «истинная рациональность». От «ограниченной рациональности» переходят к «органической иррациональности» [74]. Создается впечатление, что в современной экономической теории укрепляет свои позиции не рационализм, а иррационализм.

На наш взгляд, «ограниченный рационализм» и «плюралистический (вероятностный, игровой) рационализм» — это далеко не одно и то же. Ограниченный рационализм — удел человека заблуждающегося, совершающего ошибки в силу своего незнания. В качестве рационалиста ограниченным является и тот человек, который неверно использует таблицу умножения простых чисел, и тот, кто при принятии решения, оценивая вероятности событий, искажает теорему Байеса. Человек, по Попперу, существо ошибающееся, а поэтому он не может стать раз и навсегда идеальным рационалистом. Но там, где человек не ошибается, он перестает быть ограниченным рационалистом. Многообразие рациональностей не обязательно содержит ограниченный рационализм. В некоторых случаях, но далеко не всегда, спектр рациональностей может быть определенным образом упорядочен. И тогда выясняется, что потенциал вероятностного плюралистического рационализма (ВПР) выше потенциала однозначного дедуктивного рационализма (ОДР). Из вероятностного (читай: многозначного) рационализма можно получить однозначный, а вот обратная операция в принципе невозможна. Актуален переход ВПР — ОДР, но не ОДР — ВПР. Целесообразно ли характеризовать ОДР как полный рационализм? Конечно же нет, и ясно почему. ОДР не превосходит в концептуальной силе ВПР, а уступает ему. ОДР — это неразвитый рационализм, только и всего. Термин «полный рационализм» столь же неудачен, как и «неполный рационализм».

Дискуссии экономистов об «ограниченной», «неполной» и «полной» рациональности очень напоминают ситуацию в полемике А. Эйнштейна и Н. Бора. Первый из них настаивал на том, что вероятностное описание является неполным. Прошли десятилетия, прежде чем идея о вероятностном описании как исчерпывающем суть физических явлений стала доминирующей в сообществе физиков. Современная экономическая наука переходит на путь плюралистического (вероятностного) ценностно-целевого детерминизма. Экономический рационализм становится другим, но он ни в коей мере не уступает дорогу иррационализму.

Оценивая состояние современного экономического рационализма, следует отметить значительный вклад в его развитие представителей мэйнстрима. Лишь в своем классическом варианте неоклассическая школа жестко связала свою судьбу с однозначно-дедуктивным рационализмом. Впоследствии именно в ее поле произошло становление, особенно благодаря теории игр, вероятностно-плюралистического рационализма. Что касается экономического институционализма, то и он никогда не был бы вотчиной иррационализма. Но в рационалистичном плане он всегда уступал неоклассике. Его обогащение рационализмом во многом происходило за счет мэйнстримаа, прежде всего неоклассики. Но приверженность неоклассиков к позитивной теории сыграло с ними злую шутку. Они упустили из виду рационалистическое содержание во многом отвергнутой ими так называемый нормативной теории. И теперь в области последней представители институционализма имеют в качестве рационалистов преимущество перед неоклассиками.

Рационалисты укрепляют свои позиции не только буквально во всех областях экономической теории, но и за ее пределами, например в политологии, социологии, правоведении. Именно в этой связи рационалистов стали обвинять в мании величия. Экономический «империалист» с его ориентацией на концепцию рационального выбора как программу редуцирования всех общественных наук к экономике конечно же несостоятелен. Но в отличие от «экономического империализма» рационализм никак не связан с редукционизмом. В конечном счете он выступает как конкретизация содержания научного метода. Поверхностное понимание последнего приводит к риторике, часто направленной против рационализма как методологического принципа. Но развить научный метод от имени иррационализма пока еще никому не удалось.

Итак, постепенно происходит становление нового типа экономического рационализма — вероятностно-плюралистического. Это становление сопровождается неадекватными характеристиками рационализма. Две главные негативные тенденции суть следующие. С одной стороны, постоянно дает о себе знать тоска по старому, однозначно-дедуктивному рационализму. С другой стороны, множатся попытки дополнить новый рационализм иррационализмом. Истоки второй тенденции, как нам представляется, надо искать в некритическом восприятии историко-философского материала. В курсах истории философии рационализм неизменно представляют как одну половину некоторого целого. Его дополняют то сенсуализмом, то иррационализмом, то интуитивизмом, то прак-сизмом. Все такого рода дополнения страдают одним и тем же недостатком — они являются результатом поверхностного понимания существа научного метода. Рационализм как методологический принцип не нуждается в реабилитации. Актуальнее его адекватное понимание в интересах науки, в том числе экономической.