Глава 28. международное разделение труда и интеграционные процессы в мировом хозяйстве

Глава 28. международное разделение труда и интеграционные процессы в мировом хозяйстве

Фундаментом разнообразных экономических связей между странами является взаимовыгодный обмен товарами и услугами на основе международного разделения труда Международное разделение труда— это лишь разновидность, особый аспект всеобщего процесса разделения труда. Раздробляя процесс общественного производства на тысячи более узких специализированных мини-процессов, разделение труда тем самым делает абсолютно необходимым хозяйственное взаимодействие между его субъектами — отдельными товаропроизводителями, производственными коллективами, отраслями производства, регионами одной страныи, наконец, разными странами как участницами системы международного разделения труда. Чем дальше углубляется исторический процесс международного разделения труда, тем настоятельнее потребность во все более тесном взаимодействии национальных (страновых) хозяйственных комплексов, тем неизбежнее их постепенная интеграция сначала в крупные региональные (порой, континентальные) экономические системы, а в перспективе — в единую глобальную систему.

Истоки, тенденции, формы реализации международного разделения труда

Чтобы понять природу международного разделения труда, важно вспомнить общие причины и движущие силы самого этого феномена. Разделение труда, как и сам труд, существовало давно, еще в первобытном обществе. Однако на протяжении большей части истории человечества разделение труда, базировавшееся на половозрастных различиях участников трудового процесса, не порождало обмена между ними непосредственно результатами их труда. В этом не было смысла, поскольку на протяжении многих тысячелетий труд оставался коллективным и все его результаты вносились в «общий котел», становились общим достоянием общины или рода.

Обмен полезными результатами труда в качестве социально значимого явления возник на той стадии эволюции человечества, когда в процессе совершенствования орудий труда, а также перехода от собирающего хозяйства к производящему появилась возможность производства избыточного продукта и, следовательно, некоторого запаса материальных ценностей.

Это произошло примерно от 10 до 30 тыс. лет назад и стало важным рубежом в истории человечества — у людей появилось накопленное материальное богатство. Его можно было оставить про запас, на «черный» день, а можно было обменять с соседними общинами на какие-то иные продукты труда, которых данная община производила недостаточно или не того качества, или в силу природных условий обитания вообще не могла произвести. Вместе с тем такое богатство стало предметом вожделений со стороны воинственных соседних общин, родов или племен.

Именно в этот период формируются два альтернативных направления дальнейшего развития экономической (и политической) истории межобщинных, а впоследствии международных, межгосударственных отношений — насильственное, безвозмездное присвоение чужого избыточного продукта, с одной стороны, и добровольный, взаимовыгодный обмен собственного избыточного продукта на чужой избыточный продукт, с другой стороны.

Первое направление вылилось постепенно в систематические разбойничьи набеги на соседние земли ради грабежа, захвата чужих территорий и порабощения либо обложения данью их населения и т.п. Это направление оставило в мировой истории глубокий кровавый след: миллионы человеческих жизней, искалеченных судеб, десятки погибших цивилизаций. Последним продуктом саморазвития этой тенденции стали гигантские колониальные империи, просуществовавшие до середины XX в.

Второе направление — это отношения экономического партнерства сначала в форме спорадических актов натурального обмена между соседними общинами. Нередко в силу природных условий или каких-либо специфических трудовых навыков, передаваемых из поколения в поколение, отдельные общины имели такие виды избыточного продукта, которыми их соседи либо вовсе не располагали, либо получали с большим трудом и в недостаточном количестве. Обмен такими предметами представлял взаимный интерес: каждая из общин получала новый (или редкий) для себя вид пищи, либо орудие охоты, либо домашнюю утварь. Это разнообразило ассортимент пищевых продуктов, расширяло возможности трудовой деятельности, способствуя как физическому, так и интеллектуальному развитию наших далеких предков (табл. 1).

Прошли сотни лет, прежде чем такие случайные и нерегулярные акты межобщинного обмена вошли в привычку, стали постоянными, приобрели хозяйственное значение в качестве дополнительного источника предметов потребления, орудий труда и т.п.

Однако превращение натурального обмена излишками результатов трудовой деятельности в устойчивую систему с осознанной хозяйственной це-

лью оправданно лишь тогда, когда ни один из партнеров не остается внакладе. Раньше или позже вставал вопрос о «справедливости» обмена. Но как определить эту справедливость, если обмениваются качественно различные продукты труда? Был только один способ: соизмерять затраты усилий на изготовление (или добывание) обоих обмениваемых предметов. Чьих усилий?

Конечно, собственных, ибо каждый из участников обмена знает по опыту лишь свои затраты времени, энергии, ловкости и т.п. и оценивает продукт чужого труда по принципу: «я бы затратил на изготовление (добычу) данного предмета столько-то своих усилий». Если, по оценке каждого из партнеров, затраты его собственных усилий на предмет, который он может обменять, не превышают его же предполагаемых затрат на предмет, который ему предлагают взамен, значит обмен оправдан.

Этот зародившийся в глубокой древности метод оценки обмениваемых ценностей очень важен для понимания всей последующей эволюции экономических отношений на основе партнерства и разделения труда. От такого обмена «по справедливости» оставался один шаг к осознанию того, что на базе устойчивого обмена можно получать с выгодой для себя не только те предметы, которые община совсем не производит, но и некоторые из тех, которые она производит с большими затратами усилий. На табл. 1 это предметы В и Г, которые в состоянии производить обе общины. С развитием хозяйственного мышления становилось очевидно, что, например, община X, переключив свои усилия с производства И или Г на производство А, может выменивать у общины Y эти труднодоступные продукты с гораздо меньшими затратами. Если прежде на получение В здесь уходило два рабочих дня, а на получение Г 2,5 дня, то теперь благодаря обмену их можно получить всего за один рабочий день, затраченный на изготовление дополнительного (специально для обменной операции) количества А. Точно так же может выиграть община Y, сосредоточившись на производстве Е. Так постепенно сложились условия для межобщинного разделения труда, опирающегося на специализацию производства, использующего разницу в абсолютных издержках производства.

Но не нарушается ли при этом «справедливость» обмена? Для Y обмен остается «справедливым», потому что она могла бы самостоятельно добыть (изготовить) «а» лишь с огромными усилиями либо вообще не могла бы получить этот предмет. Говоря современным языком, ее вмененные издержки на получение «а» были бы заведомо выше, чем те 2 или 2,5 дня, которые приходится затрачивать общине X, чтобы получить взамен. Что же касается самой X, то для нее этот обмен тоже «справедлив», ибо понимание «справедливости» для обоих партнеров состоит в том, чтобы не переплатить, а не в том, чтобы не доплатить. Если бы каждый из участников первобытного обмена щепетильно заботился не только о верхней, но и о нижней границе «справедливости», то вряд ли когда-либо могла бы родиться мысль о концентрации усилий на производстве предметов, требующих наименьших усилий и опирающееся на специализацию; разделение труда никогда бы не поя18-ызз 529

вилось. А люди, возможно, и до сих пор ходили бы в шкурах, жили в пещерах и грелись у костров.

К пониманию выгод разделения труда на базе такой специализации производства наши предки пришли давно, еще в эпоху неолита. Но прошли тысячелетия, прежде чем на этой основе натуральный обмен превратился в торговлю. Это стало возможно лишь после того, как между двумя обмениваемыми предметами вклинился третий — тот или иной предмет массового спроса, выступающий в качестве денег, т.е. в роли меры затрат и одновременно в функции платежного средства. Деньги совершили революцию в международном (как и во внутреннем) разделении труда и обмене. Они позволили трансформировать накопление богатства из весьма неудобной натуральной формы в гораздо более гибкую форму сокровища. Это, в свою очередь, послужило стимулом для расширения производства тех или иных вещей специально для продажи. Причем не столько для того, чтобы тут же на вырученные деньги приобрести другие нужные предметы, сколько ради накопления самих денег, которые стали носителем экономической силы. Сложилось производство специально ради продажи — товарное производство, а предметы купли-продажи стали товарами.

В таких условиях соотношение абсолютных издержек как стимул специализации на производстве наиболее выгодных для данного производителя товаров приобрело новое звучание. Заинтересованность в углублении разделения труда, в том числе международного, многократно возросла. Дифференциация материального производства, дробление самого технологического процесса изготовления товара на отдельные самостоятельные операции приобрело перманентный, порой лавинообразный характер. Но столь же неуклонно и лавинообразно возрастала потребность в обмене этими все более многообразными готовыми изделиями и полупродуктами. Развитие торговли — обратная сторона неустанно углубляющегося разделения труда.

Осмысливая практику международного разделения труда, сложившегося ко второй половине XVIII в., А. Смит впервые теоретически обосновал принцип абсолютных преимуществ (или абсолютных издержек). «Основное правило каждого благоразумного главы семьи состоит в том, чтобы не пытаться изготовить дома такие предметы, изготовление которых обойдется дороже, чем при покупке их на стороне... То, что представляется разумным в образе действия любой частной семьи, вряд ли может оказаться неразумным для всего королевства. Если какая-либо чужая страна может снабжать нас каким-нибудь товаром по более дешевой цене, чем мы в состоянии изготовить его, гораздо лучше покупать его у нее на некоторую часть продукта нашего собственного г умышленного труда, прилагаемого в той области, в которой мы обладаем некоторым преимуществом».

Но на практике далеко не каждая страна обладает абсолютными преимуществами перед своими торговыми партнерами. Из-за скудости природных ресурсов или низкой производительности труда национальных работников она может все важнейшие товары производить с большими издержками, чем другие страны. Тем не менее даже такая страна осуществляет международную торговлю и находит ее выгодной для себя. Почему? Разбирая этот случай, Д. Рикардо показал, что экономический выигрыш дают не только абсолютные, но и относительные преимущества. Для простоты он взял две страны и два товара: вино и сукно. Его принципиальная схема выглядит так: обе страны производят одинаковое количество того и другого товара, но с разными затратами труда (табл. 2). После перераспределения капитала и концентрации его в той отрасли, где производительность труда выше, и обмена соответственно половины произведенного одной из них вина, а другой— сукна, каждая страна получила в конечном счете прежнее количество вина и сукна, но с меньшими издержками.

Не нарушая «справедливости» обмена, А и Б уменьшили свои затраты труда, иначе говоря, благодаря разделению труда эффективность их производства повысилась. Таким образом, если каждая страна специализируется на тех товарах, в производстве которых она обладает сравнительными преимуществами (наибольшей относительной эффективностью), то международный обмен будет выгоден для всех стран независимо от того обладают некоторые из них абсолютными преимуществами в производстве всех товаров или нет.

Однако теория Д. Рикардо очень упрощает действительность. Она не учитывает роли денег в международном обмене. В реальности каждый товаропроизводитель сопоставляет не количество труда и других затрат, а количество денег, которые можно выручить за тот или иной товар за вычетом произведенных денежных затрат. А также затраты отражают, во-первых, издержки не только на рабочую силу, но и на другие факторы производства (капитал, научно-технический потенциал и т.п.), а во-вторых, соотношение спроса и предложения на каждый из этих факторов. Исследуя в 20-30-х годах XX в. международное разделение труда с учетом этих обстоятельств, шведские экономисты Э. Хекшер и В. Один доказали, что странам, имеющим относительный избыток капитала, выгодно специализироваться на экспорте капиталоемких товаров, тогда как странам с относительным избытком дешевой рабочей силы выгодно вывозить трудоемкие товары. В более общем плане эта формула звучит так: страны экспортируют товары, в производстве которых наиболее эффективно использованы избыточные факторы производства, и импортируют товары с дефицитными факторами производства.

Кроме того, Рикардо допускал международную мобильность только для товаров, но не для труда и капитала. В наши дни эти факторы производства достаточно подвижны не только внутри стран, но и между ними. Учитывая это, последующие исследователи закономерностей международного разделения труда (Дж. Кейнс, Р. Харрод, В. Леонтьев, П. Самуэльсон, М. Познер и др.) создали многофакторные модели анализа сравнительных преимуществ, выявили закономерности специализации стран на материало-, капитало-, трудо-, наукоемких товарах.

Современная система международного разделения труда— это сложнейшая глобальная мозаика двусторонних и многосторонних хозяйственных связей на базе обмена товарами, услугами, капиталом, рабочей силой и специалистами высокой квалификации, а также обмена достижениями научно-технической мысли как важнейшим условием социально-экономического прогресса и дальнейшего углубления внутристрановой и международной специализации и кооперирования производства.

Национальное хозяйство и международное разделение труда

Современная мировая экономика представляет собой сложную систему хозяйственного, правового и политического взаимодействия почти двух сотен национальных хозяйств. Каждое из них — это организованный в рамках конкретного государства и при активной поддержке со стороны его институтов экономический организм со своей внутренней структурой и механизмами, внутри которого на основе разделения труда осуществляется непрерывный процесс производства, распределения, обмена и потребления все более возрастающей массы товаров и услуг. В ходе такого процесса национальный экономический организм постоянно воспроизводится, саморегулируется и саморазвивается с учетом изменяющихся внутренних и внешних условий.

Объединенные при посредстве государства в такую экономическую систему субъекты хозяйственной жизни (индивидуальные товаропроизводители и потребители, фирмы, концерны, производственные и финансовые объединения различного уровня) благодаря механизмам разделения труда и обмена имеют возможность существенно повысить эффективность своих собственных усилий и в конечном счете получить значительно больше благ и услуг и к тому же более высокого качества, чем если бы каждый из них пытался производить необходимые ему товары и услуги самостоятельно.

Данный синергетический (совместно действующий) эффект и является самой глубинной причиной заинтересованности всех упомянутых субъектов в том, чтобы не только участвовать в такой экономической системе, но и соблюдать действующие здесь «правила игры» и поддерживать данную систему в дееспособном состоянии. Конечно, у каждого из этих субъектов есть интересы и цели, не совпадающие с интересами и целями других. Между ними нередко идет скрытая и явная борьба, особенно в форме конкуренции на рынках продавцов и покупателей. Но такие не совпадающие или даже противоположные устремления отступают на второй план и меркнут перед главным и решающим интересом каждого из них — сохранить национальную экономическую систему, обеспечивающую синергетический эффект и тот уровень жизни, культуры и безопасности, который достигнут исторически и постепенно повышается.

Почему, однако, такие экономические системы в течение многих веков складываются в рамках отдельных государств, а не в более широких масштабах? Ведь разделение труда не знает границ. Более того, чем шире круг его участников, тем ощутимее его экономический эффект. Встает и другой вопрос: почему одни государства, а значит и функционирующие в их рамках национальные хозяйства имеют крупные масштабы, другие сравнительно невелики, а некоторые и вовсе миниатюрны?

Ответы на оба эти вопроса лежат не столько в экономической сфере, сколько в политической и уходят своими истоками в глубь истории, к тем далеким временам, когда главной, решающей формой межобщинных, межплеменных, а позднее межгосударственных отношений было насильственное присвоение чужого избыточного продукта. Такие антагонистические отношения требовали соответствующей организации общества, позволяющей, с одной стороны, эффективно защищаться от набегов и грабежей, а с другой — не менее эффективно нападать на соседей в целях их ограбления или порабощения. Такие общества должны были основываться на принципах жесткой централизации управления, строгой дисциплины для всех и постоянной готовности к силовым методам борьбы. На этой почве внутри рода, племени, а потом и в более широких межплеменных пространствах постепенно сформировались институты власти и силовые структуры, т.е. государства. По мере перехода от кочевого к оседлому образу жизни такая организация общества прочно «привязывалась» к определенной территории, величина которой зависела от силы того или иного общества, от его способности захватить и удерживать за собой эту территорию.

Территориально-политическая система организации государств приобрела особое значение после того, как насильственное присвоение чужого избыточного продукта эволюционировало от элементарного грабежа к более сложным формам — захвату рабов, а потом взиманию дани с побежденных соседей. В последнем случае величина покоренных территорий, превращенных в вассальные владения, колонии или иные зависимые страны, определяла размеры дани, поступающей в распоряжение страны-победительницы.

На протяжении тысячелетий суверенное или полусуверенное обладание определенной территорией вошло в плоть и кровь международных отношений, стало их краеугольным камнем. И к тому времени, когда торговля на базе международного разделения труда доказала свою более высокую экономическую эффективность, чем насилие, и стала его постепенно вытеснять, территориально-государственная «инфраструктура» мирового сообщества уже сложилась, выкристаллизовалась и представлялась единственно возможной. Ненасильственным, взаимовыгодным торговым отношениям между народами оставалось лишь вписаться в этот унаследованный от прошлого политико-правовой каркас, заполняя как крупные, так и мелкие его ячейки. Государство же по инерции взяло на себя функции защиты торговых интересов своей страны, но делало это сначала по-старому грубо и неуклюже, используя в борьбе за внешние рынки морские эскадры, экспедиционные корпуса или блокаду несговорчивых стран-партнеров.

Со временем на основе проб и ошибок мировое сообщество пришло к более цивилизованным методам защиты национальных торговых и других внешнеэкономических интересов и в конце концов осознало, что самым лучшим принципом организации международных экономических отношений является максимальная свобода перемещения товаров, услуг и капиталов. На это направлены как двусторонние, так и многосторонние усилия государств, в том числе в рамках международных экономических организаций — ВТО, ЮНКТАД, ОЭСР и др.

Однако развивающееся вглубь и вширь разделение труда и государственные рамки политико-правовой организации хозяйственной жизни — явления трудно совместимые. Разделение труда и опосредующая его торговля по самой своей природе не признают границ и неудержимо растекаются по планете, преодолевая политические и экономические кордоны, океаны и пустыни. Государственная же форма организации хозяйственной жизни тоже в силу своей природы ограничена той территорией, на которую распространяется юрисдикция данного конкретного государства: за ее пределами оно не властно ни устанавливать какие-либо порядки, ни обеспечивать их соблюдение. Налицо историческое противоречие принципиального характера.

Экономическая выгода заставляет национальных производителей и потребителей все чаще и все дальше выходить за рубежи своего отечества, завязывать хозяйственные связи с иностранными партнерами. Этому содействует и технический прогресс в самом производстве, расширяющий возможности его специализации, и новые удобные, скоростные пути сообщения, и стремительно разрастающаяся и постепенно совершенствующаяся международная инфраструктура коммуникаций, и широкое личное общение жителей различных стран на почве науки, культуры, туризма и т.п.

Разумеется, степень вовлечения разных национальных хозяйств в международное разделение труда не одинакова. Она зависит главным образом от уровня технико-экономического развития страны. Возможности аграрных стран в этом отношении намного меньше, чем стран, поднявшихся на аграр-но-индустриальную ступень. В свою очередь, аграрно-индустриальные страны существенно уступают здесь развитым индустриальным государствам, а последние — пока еще немногим постиндустриальным странам как с точки зрения ассортимента товаров и услуг, которые они могут предложить зарубежным партнерам, так и с точки зрения разнообразия и масштабов своего спроса на иностранные товары и услуги. Чем выше уровень технико-экономического развития страны, тем больше при прочих равных условиях открытость ее экономики по отношению к внешнему миру. Степень такой открытости обычно характеризуется процентным отношением стоимости внешнеторгового оборота к стоимости ее валового внутреннею продукта. В 1900 г., например, для четырех десятков наименее развитых стран мира этот показатель составил в среднем 13,6\%, для двух десятков самых продвинутых по пути индустриализации развивающихся стран— 19,6\%, а для четырнадцати стран Западной Европы — 23,1\%.

Вместе с тем при одинаковом уровне развития открытость национальной экономики тем больше, чем меньше ее экономический потенциал, выражаемый величиной валового внутреннего продукта. Небольшая страна не имеет возможности организовать у себя производство всего того разнообразия товаров и услуг, которое необходимо ее жителям, и удовлетворяет эту потребность в значительной мере за счет импорта. Соответственно ей приходится и много экспортировать. Напротив, крупная страна обладает относительно большими природными, кадровыми и финансовыми ресурсами для производства широкого круга товаров и услуг и сравнительно меньше зависит от их импорта. Так, импортная квота (доля импорта товаров и услуг в ВВП) США составила 11,8\%, Германии — 21,5, Нидерландов — 47,4, Бельгии — 67,5, а маленького Люксембурга— даже 91,4\%. В таком же соотношении находятся и экспортные квоты этих стран. Кроме того, степень открытости национальной экономики тем выше, чем меньше страна обеспечена собственными полезными ископаемыми, плодородными почвами и другими природными ресурсами.

По мере технико-экономического развития открытость как больших, так и малых стран постоянно увеличивается. В 1900 г. экспортная квота всех стран мира составляла в среднем около 9 \%, затем в результате двух мировых войн она к 1950 г. снизилась до 7,5 \% но в 1970 г. вновь поднялась до 10,2, в 1980 г. составила 17, а в 1990 г. — 15,3\%. Это естественно, поскольку начавшийся тысячи лет назад процесс международного разделения труда, нарастая по экспоненте, развивается вглубь и вширь все быстрее.

Особенно интенсивно данный процесс протекает в более развитых регионах мирового хозяйства, где преобладают высокотехнологичные отрасли промышленности. Здесь в автомобильной, электротехнической, электронной, химической промышленности, машинои приборостроении получило широкое развитие межфирменное производственное кооперирование, в том числе в международных масштабах. На базе подетального и пооперационного разделения труда тысячи, а то и десятки тысяч предприятий-кооперантов разных стран оказываются не просто связанными друг с другом согласованными по срокам поставками тех или иных полупродуктов, но и вовлеченными в технологически единый процесс производства по единому конструкторскому замыслу. Это ведет к изменению товарной структуры международной торговли.

Если в XIX в. в структуре международной торговли преобладали продовольствие, сырье и изделия легкой промышленности, то в наши дни ведущую роль играют машины, оборудование, детали и компоненты к ним, полупродукты для химической и других отраслей обрабатывающей промышленности. За послевоенный период доля сырья в международном обороте упала с 3/5 до 1/3, а доля готовых изделий превысила 2/3. Появились новые объекты международной торговли — достижения научно-технической мысли (лицензии и ноу-хау), лизинг (долгосрочная аренда оборудования), инжинеринг (контракты на оказание инженерно-строительных услуг) и т.д. На такой материальной основе происходит особенно интенсивное переплетение национальных капиталов в форме прямых и портфельных зарубежных инвестиций. Фирмы — участницы кооперационных альянсов обмениваются пакетами акций, создают совместные филиалы, холдинговые компании и т.п. В результате складываются огромные по своим масштабам и весьма сложные по структуре массивы акционерной собственности в хозяйственном пространстве нескольких стран поверх их государственных границ.

Интернационализация капитала и собственности потребовала создания мощной международной кредитно-банковской инфраструктуры. Сложился международный рынок ссудного капитала. Особую роль играет здесь родившийся на рубеже 50-60-х годов вненациональный кредитный рынок — рынок евровалют. Приставка «евро» возникла потому, что первоначально на лондонском, миланском, цюрихском и других денежных рынках Западной Европы совершались операции не столько в национальных валютах Англии, Италии или Швейцарии, сколько в долларах США. Такие долларовые кредиты получили название «евродолларовых». Позднее таким же образом в разных регионах планеты (в Сингапуре, Гонконге, на Багамских островах и т.п.) стали функционировать наряду с «евродолларами» «евроиены», «евромарки» и т.п. Таким образом, рынок капитала в еще большей степени, чем рынок товаров и услуг, приобрел глобальный характер.

В центре таких производственно-финансовых международных процессов находятся транснациональные корпорации и транснациональные банки, предг принимательская деятельность которых тысячами нитей привязывает национальные хозяйства друг к другу. И чем гуще и плотнее сеть таких производственных, научно-технических, кредитно-финансовых нитей, тем сильнее взаимосцепление связанных ими национальных хозяйств, тем глубже взаимопроникновение и переплетение национальных процессов воспроизводства.

Интеграционные тенденции в мировом хозяйстве

В условиях возрастающей интернационализации экономики национально-государственная форма организации производства оказывается все менее удовлетворительной. Идут поиски новых, более масштабных форм эффективной организации хозяйственной жизни общества. Понятно, что ареной таких поисков не может стать сразу все мировое хозяйство. Первоначально формируются региональные комплексы из нескольких стран, близких не только территориально, но и по уровню своего экономического и культурного развития, а также по типу хозяйствования. Это происходит путем постепенной интеграции национальных экономических и социокультурных организмов, т.е. их взаимопроникновения и сращивания в более или менее целостный региональный хозяйственный, социальный и культурный организм.

При этом рождается новый исторический феномен: моногосударственные экономические и социокультурные организмы (национальные хозяйства) постепенно трансформируются в более крупные, полигосударственные комплексы, которые по форме остаются на какой-то период международными, а по содержанию все более превращаются в единый хозяйственный и социокультурный организм.

Впервые данный феномен заявил о себе в конце 50-х годов в Западной Европе в виде Европейского сообщества (с ноября 1993 г. — Европейского союза — ЕС) и Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ). Принципиальное отличие этой новой ступени интернационализации хозяйственной жизни состоит в том, что протекающие в национальных хозяйствах процессы воспроизводства не просто соприкасаются и воздействуют друг на друга, но и взаимопроникают и сращиваются, образуя в перспективе более или менее целостный воспроизводственный процесс региональных масштабов. Поэтому региональная интеграция в подлинном смысле этого понятия происходит прежде всего между экономически и технически развитыми странами, тогда как менее развитым до этого нужно еще дорасти. В такой связи, например, бывшие британская, французская и другие колониальные империи, в рамках которых хозяйственная взаимозависимость между колониями и метрополиями была весьма высока, так и не переросли в интегрированные полигосударственные экономические организмы. После упразднения империй их международные хозяйственные системы быстро «рассосались» и растворились в мировой экономике.

По той же причине из-за недостаточно высокого технико-экономического развития, не состоялись попытки создать жизнеспособные международные организации интеграционной направленности во многих развивающихся регионах мирового хозяйства. С начала 60-х годов по западноевропейскому образцу в Латинской Америке, Африке и Азии были учреждены десятки «зон свободной торговли», «таможенных союзов», «общих рынков» и т.п. Однако почти все они оказались пустоцветами: по своей отраслевой структуре национальные хозяйства развивающихся стран не взаимодополняют друг друга, а ориентированы прежде всего на разделение труда с более развитыми странами и регионами.

Но даже при достаточно высоком уровне технико-экономического развития стран прочность и глубина интеграционных связей между ними зависят от того, каков хозяйственный механизм этих связей. Если они основаны на рыночной базе, то саморегулируются и оптимизируются с учетом относительных преимуществ партнеров как на микро-, так и на макроуровне, развертываются широким фронтом и привязывают национальные хозяйства друг к другу тысячами нитей. Если же международное разделение труда формируется централизованными управленческими структурами государств-членов, то эти связи огрублены, примитивны, зачастую недостаточно сбалансированы и выгодны. К тому же они ненадежны, так как зависят от чисто политических решений. Яркий пример тому не только Совет Экономической Взаимопомощи, рухнувший в 1991 г. спустя четыре десятилетия после своего учреждения, но и распавшиеся на части в начале 90-х годов моногосударственные хозяйственные комплексы СССР, Югославии и Чехословакии.

Подлинно интеграционные процессы начинаются лишь на достаточно высокой ступени технико-экономического развития стран-участниц и приобретают необратимый характер только на базе рыночной экономики. Именно такой процесс начался в 50-х годах в Западной Европе, а позднее — в Северной Америке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Развитие интеграционного процесса имеет внутреннюю логику и определенную последовательность. Первый по времени и решающий по своему значению шаг — это устранение таможенных барьеров и других преград на пути перемещения между странами-участницами товаров, услуг, ссудного и производительного капитала, а также рабочей силы. В результате снятия экономических границ формируется относительно единое рыночное пространство, в пределах которого развертывается более или менее свободная конкуренция, под действием рыночных регуляторов складывается новая, более эффективная территориальная и отраслевая структура разделения труда. Это дает существенный выигрыш всем странам-участницам в уровне производительности труда, обеспечивает экономию на масштабах производства, ликвидирует издержки таможенного и иного контроля за внешнеэкономическими связями.

Данная ступень интеграции может реализовываться в двух вариантах. В том случае, когда государства-участники ограничиваются лишь устранением экономических границ между собой, но сохраняют полную самостоятельность в регулировании своих экономических отношений с третьими странами, имеет место зона свободной торговли. Здесь страны-участницы отказываются от защиты своих национальных рынков лишь частично, а именно в отношениях с партнерами по зоне. Во всем остальном они сохраняют свой экономический суверенитет. Такая модель лежала в основе интеграции стран ЕАСТ, она же составляет фундамент Североамериканской ассоциации свободной торговли (НАФТА), а также ряда интеграционных объединений в развивающемся мире.

Бывает и более сложный вариант: зона свободной торговли дополняется единым унифицированным тарифным барьером в торговле между странами-участницами и внешним миром. В таком случае вопросы внешнеторговых отношений с третьими странами решаются коллективно и проводятся в жизнь органами региональной интеграционной организации. Такая модель называется таможенным союзом. Она позволяет надежнее защитить региональное рыночное пространство и выступать государствам-членам в качестве единого блока на международной арене. Однако последние утрачивают значительно большую часть своего внешнеэкономического суверенитета. Такая модель осуществляется в ЕС, а также в некоторых интеграционных организациях развивающихся стран.

Для создания единого рыночного пространства мало только демонтировать официальные барьеры на пути свободной миграции товаров, услуг, капиталов

и рабочей силы. Надо еще и устранить множество скрытых барьеров, связанных с различиями в национальной структуре и в уровне налогов, бюджетных субсидий национальным предприятиям или отраслям экономики, в трудовом хозяйственном законодательстве, национальных технических и санитарных стандартах, системах социальной защиты и т.п. Наконец, единое рыночное пространство предполагает использование одной валюты или, как минимум, исключение ощутимых расхождений между текущими рыночными курсами национальных валют стран-участниц. Этим, однако, дело не ограничивается. По мере углубления взаимозависимости национальных хозяйств возрастает и степень взаимовлияния финансового, бюджетного, структурного и других направлений национальной экономической политики стран-участниц. Это требует все более надежной ее координации и взаимоувязки.

Шаг за шагом нарастает объективная необходимость координации все более широкого круга направлений внутренней экономической политики государств-членов, а в некоторых сферах — даже проведения совместной политики и создания для этого коллективных инструментов. Интеграция рынков неизбежно порождает интеграцию хозяйственной политики. Так постепенно на основе совместного рынка формируется целостный экономический организм, в рамках которого выработка хозяйственно-политических решений превращается в совместный процесс, а реализация этих решений ставится под коллективный контроль. Эту ступень интеграции называют экономическим союзом.

Такая ступень сопряжена с дальнейшим ограничением суверенитета государств-членов, особенно в валютной сфере. Венцом экономического союза являются замена национальных денежных систем единой валютой и регулирование валютно-кредитной сферы всего регионального комплекса единым наднациональным банком. Национальные правительства оказываются еще более связанными в своих внутрии внешнеэкономических решениях. Процесс этот идет болезненно, изобилует противоречиями и конфликтами между странами-участницами, порой даже временными отступлениями от ранее достигнутых рубежей. Но в конечном счете он продвигается вперед, так как выгоды от интеграции значительно превышают издержки, связанные с утратой большей части экономической самостоятельности странами группировки.