Глава 4 русская психологическая мысль второй половины xix – начала xx вв.

Глава 4 русская психологическая мысль второй половины xix – начала xx вв.

Социокультурные корни

Духовная жизнь русского общества была тесно связана с общим ходом развития западной культуры. Вместе с тем, она отражала своеобразие социоэкономической истории народа. К середине 19 века необходимость коренных реформ пробудила огромную работу мысли во всех слоях тогдашнего грамотного населения России — и столичного и провинциального.

Главным был вопрос об освобождении от крепостного рабства миллионов российских крестьян. Потребность в его безотлагательном решении нарастала, обостряя стремление осознать своеобразие русского народа. «Не зная народа можно притеснять народ, кабалить его, завоевывать, но освобождать нельзя» - писал Герцен.

Все стороны русской жизни, ее истории, языка, быта, традиции стали предметом широкого публичного обсуждения.

Процесс реформирования общества захватывал практически все его группы. Отсюда и всеобщее стремление к самопознанию, к рефлексии о своих национальных качествах.

На перепутьи реформ Россия должна была решить, каким путем ей двигаться дальше. Резкое изменение социальной ситуации, свзанное с коренными реформами жизни народа, кардинальным изменением привычного уклада, поставили проблему осознания и предсказания возможных реакций народных масс на эти изменения. Общество и, прежде всего, его образованная часть, стремится осмыслить свое прошлое, понять истоки традиций, происхождение положительных и отрицательных качеств народа.

Для психологии это было связано с попытками осмыслить русский менталитет, выделить и описать психологические особенности русского народа, изучить «национальный характер» или, как тогда говорили, «народную душу». Под этим подразумевались, главным образом, установки, ценности, верования, общие для всего общества. Часто в понятие «народной души» включали также и язык, являющийся родным для представителей данной нации, а также наиболее распространенные мифы, легенды, былины, традиции.

Этнопсихологическая программ Н.И. Надеждина

Первая попытка осмыслить национальный характер русских людей не умозрительно, но опираясь на конкретные сведения о нем, принадлежала философу Н.И. Надеждину. В 30-х годах он издавал журнал «Телескоп», где опубликовал взбудоражившее общество «Философическое письмо» П.Я. Чаадаева, полное негодования по поводу национального самодовольства и духовного застоя, что имело для издателя журнала и автора письма печальные последствия. Чаадаева объявили сумасшедшим, Надеждина — выслали. Работая в Русском географическом обществе, Надеждин предложит программу широкомасштабного описания силами самих русских людей «наблюденных и замеченных» особенностей народа всюду там, «где только чуется Русь». При этом имелись в виду «разбор и оценка удельного достоинства ума и народной нравственности, как оно проявляется в составляющих народ личностях». Программа была разослана по различным губерниям, и добровольные собиратели сведений из числа учителей, лекарей, чиновников, священников направляли в Общество сотни рукописей, описывающих умственные и нравственные особенности жителей великой империи.

В числе материалов были характеристики языка, быта, особенностей материальной культуры, в которых осели сведения о психическом складе и менталитете русского человека, его «идолах и идеалах».

Подъем национального самосознания

Поражение в Крымской войне существенно активизировало национальное самосознание. Об этом свидетельствовал хлынувший поток работ фольклористов, этнографов, бытописателей, историков. В этих работах, дававших обильную пищу для размышлений «чем крепка Русь?», звучали раскаты давних споров о России и Западе, о том, имеется ли у России, по слову Тютчева, «особенная стать»? И пойдет ли ее народ, униженный властью, обрекшей страну на военное поражение, таким же путем, что и другие, цивилизованные страны, опередившие Россию в своем технико-экономическое развитии.

Подъем национального самосознания вызвал взрыв интеллектуальной энергии в различных сферах культуры. Этой энергией создано приобретшее всемирную славу великое искусство. Оно обнажало сложность и коллизии душевной организации людей в ставшем зыбким и неопределенным социальном мире.

Творения Достоевского, Льва Толстого и других художников пронизывал тончайший психологический анализ мотивов поведения, корней социального зла, истоков аморализма, разрушительной силы произвола, самоценности личности. Наряду с расцветом искусства, этот период ознаменовался крупными успехами русской мысли в сфере науки. В европейском естествознании происходили революционные события. Успехи физики, химии, биологии изменили картину природы. Фундаментальные открытия в различных областях обусловили технический прогресс, доказав тем самым способность научных идей радикально воздействовать на жизнь общества. Вера в высокую ценность этих идей как инструмент изменения мира воодушевила вышедшее на историческую арену новое поколение русских интеллектуалов на самоотверженное служение естествознанию.

Пройдя учение на Западе, русские натуралисты отныне занимают лидирующие позиции в ряде дисциплин, прежде всего химии и биологии. Убеждение в спасательной роли науки стало могучим социальным мотивом в борьбе за новую Россию.

Два направления в проблеме человека

Ткань национального самосознания пронизывали различные направления во взглядах на предназначение русского народа, на рабство и свободу человека. Их конфронтация имела социоэкономическую подоплеку. Одни выражали интересы обездоленного русского мужика. Другие — правящего строя, идеологи которого ратовали за выход из кризиса путем либеральных реформ.

Оба направления, сосредоточившись на проблеме человека как особой целостности, где телесное и духовное нераздельны, трактовали эту нераздельность с радикально различных позиций: антропологической и теологической. У истоков каждой из них стояли выдающиеся мыслители. У первой Николай Чернышевский, у второй Владимир Соловьев. Они заложили в России традиции человекопознания, исходя из противостоявших друг другу способов осмысления природы личности.

На взрыхленной каждым из направлений почве рождались в дальнейшем учения, развивавшие их исходное идейное содержание в новых социокультурных условиях и соответственно запросам логики научного творчества.

К антропологическому принципу Чернышевского восходит русский путь в науке о поведении от Сеченова до Павлова и Ухтомского. К теологическому принципу Соловьева восходит апология «нового религиозного сознания» в трудах Н.А. Бердяева, С.Н. и Е.Н. Трубецких, С.Л. Франка и др. И новое учение о поведении и апология «нового религиозного сознания» являлись плодами русской мысли двух ее мощных течений: естественно-научного и религиозно-философского.

Динамика обоих течений пронизывала представления о человеке, складывавшиеся в этот период в русском общественном сознании. Те, чьей интеллектуальной активностью строился этот образ, прежде чем занять собственную, противостоящую другой идейную позицию, испытали неудовлетворенность этой другой, Чернышевский и Павлов были воспитанниками духовной семинарии, Ухтомский духовной академии. Знание о человеческой душе, которое было ими почерпнуто в религиозном обучении, позволило им в дальнейшем отчетливо увидеть слабые стороны своих оппонентов. Когда учитель Владимира Соловьева П. Юркевич, возражая Чернышевскому, указывал, что человеческая душа открывается субъекту не иначе как во «внутреннем зрении» (интроспекции), Чернышевский не стал даже спорить со своим критиком, заметив, что «всю эту премудрость можно найти в семинарских тетрадках». Что касается самого Соловьева, то, начиная творческий путь в качестве студента-естественника, он в дальнейшем становится слушателем лекций Юркевича и подает прошение об отчислении его с физико-математического факультета. Соловьева не могла удовлетворить формула Чернышевского, согласно которой «философия видит в нем (человеке) только то, что видит медицина, физиология, химия».

Мысль Чернышевского и мысль Соловьева устремлялись в трактовке психического устройства человека к разным полюсам. Первый к естественным наукам, второй религии. При всей глубине расхождений между ними Соловьев преклонялся перед личным мужеством Чернышевского, тем достоинством, с которым он встретил неправедный суд над ним и наказание за мысли и убеждения.

“В теоретических взглядах Чернышевского, писал он, я вижу важные заблуждения, но нравственное качество его души оказалось полновесным. Над развалинами беспощадно разбитого существования встает тихий, грустный и благородный образ мудрого и справедливого человека”.

«Антропологический принцип в философии»

Чернышевского

Предпосылкой понимания природы человека, согласно этому принципу, является отклонение дуализма. «Никакого дуализма в человеке не видно. Если бы человек имел, кроме реальной своей натуры, другую, натуру, то эта другая натура непременно обнаружилась бы в чем-нибудь: а так как она не обнаруживается ни в чем, так как все происходящее в человеке происходит по одной реальной его натуре, то другой натуры в нем нет».

Идея единства человеческого организма обосновывалась и онтологически он является сгустком природных сил и элементов, присущих мирозданию в целом, и гносеологически он познается тем же способом, как и остальные реалии этого мироздания. Соответственно и психика как один из жизненных процессов этого организма не является самостоятельной сущностью и не требует, чтобы быть познанной, иных средств, чем те, которыми наука добывает истину о других вещах.

П. Д. Юркевич о душе и опыте

Первым оппонентом Чернышевского выступил философ-идеалист П.Д. Юркевич. Главным аргументом против идеи единства организма служило учение о «двух опытах». «Сколько бы мы ни толковали об единстве человеческого организма, писал Юркевич, мы всегда будем познавать человеческое существо двояко: внешними чувствами тело, его органы и внутренним чувством душевного явления».

Юркевич отстаивал так называемую «опытную психологию, согласно которой психические явления принадлежат к миру, лишенному всех определений, свойственных физическим телам и познаваемы в своей сущности только субъектом, который непосредственно их переживает.

Слово «опыт» давало повод говорить, что психология, использующая этот внутренний опыт, является эмпирической областью знания и, тем самым, обретает достоинство других строго опытных, чуждых метафизике, наук. «Антропологический принцип» Чернышевского отвергал этот эмпиризм, создавая философскую почву для утверждения взамен субъективного метода объективного. Этот же принцип, постулируя единство человеческой природы во всех ее проявлениях, стало быть и психических, отвергал прежнюю, восходящую к Декарту концепцию рефлекса, согласно которой организм расщеплялся на два яруса автоматических телесных движений (рефлексов) и действий, управляемых сознанием и волей.

Противники Чернышевского полагали, что имеется только одна альтернатива этой «двухъярусной» модели поведения, а именно воззрение на это поведение как чисто рефлекторное. Человек, тем самым, обретал образ нервно-мышечного препарата. Поэтому Юркевич требовал «остаться на том пути, который был указан Декартом».

По Чернышевскому же следует идти другим путем: признавая родство телесных и психических явлений, использовать достижения физиологии для раскрытия своеобразия последних.

Обращаясь к спору между Чернышевским и Юркевичем, захватившим в начале 60-х годов русскую печать, мы оказываемся у истоков всего последующего развития русской психологической мысли. Идеи «антропологического принципа» привели к новой науке о поведении. Она строилась на объективном методе в противовес субъективному (который, как мы видели, определил программы разработки психологии на Западе). Она использовала открытое физиологией детерминистское понятие о рефлексе, чтобы преобразовать его в целях объяснения психических процессов на новой основе, сохранившей, по завету антропологического принципа, организм как целостность, где телесное и духовное нераздельны и неслиянны.

Сеченов: психический акт подобен рефлексу

Опираясь на высвеченное конфронтацией двух направлений русской философско-психологической мысли, Сеченов предложил свой подход к разработке коренных проблем психологии, отличный от изложенного в те же годы Вундтом.

Свой первый проект он изложил в трактате «Рефлексы головного мозга» (1863). Трактат получил широкий резонанс в русском обществе, журналистике, литературе. По свидетельству современников в России не считался образованным тот, кто его не прочитал.

Бросая вызов психологии старого закала, Сеченов писал: «Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге везде окончательным фактом является мышечное движение». Не все адекватно поняли сеченовский замысел. Противники Сеченова утверждали, будто он свел все богатство душевной жизни к дрожанию мышц. Но истинный смысл его теории был другим. Он не отождествлял психический акт с рефлекторным, а указывал на сходство в их строении. Это позволяло преобразовать прежние представления о психике, об ее детерминации.

Прежде психический процесс понимался как начинающийся и кончающийся в сознании. Сравнивая психику с рефлексом, Сеченов доказывал, что подобно тому, как рефлекс начинается с контактов организма с внешним объектом, психический акт первым своим звеном имеет подобные контакты. Затем при рефлексе внешнее воздействие переходит в центры головного мозга. Равным образом второе звено психического акта развертывается в центрах. И, наконец, его третьим звеном, как и в рефлексе, служит мышечная активность. Таков целостный психический процесс, от которого прежняя психология отсекла внешние объективные (несводимые к тому, что говорит сознание) контакты организма при его жизненной встрече с миром, а именно воздействие этого мира и ответную двигательную активность.

Новым важным моментом являлось открытие Сеченовым в головном мозгу аппарата торможения рефлексов. Это открытие показало, что организм не только отражает внешние влияния (само слово «рефлекс» означает отражение), но и способен их задерживать, то есть не реагировать на них. В этом проявляется его особая активность, его способность не идти на поводу у среды, а противостоять ей.

Применительно к психике Сеченов объяснял своим открытием и процесс мышления и волю. Волевого человека отличает умение противостоять неприемлемым для него влияниям, какими бы сильными они ни были, подавлять нежелательные влечения. Это и достигается аппаратом торможения. Благодаря этому аппарату возникают и незримые акты мышления. Он задерживает движение и тогда от целостного акта остаются только первые две трети. Двигательные операции, благодаря которым организм производит анализ и синтез воспринимаемых внешних сигналов, однако, не исчезают. Благодаря торможению, они уходят «извне во внутрь»; то есть производятся внутри организма, но внешним глазом незаметны. Этот процесс был назван в дальнейшем интериоризацией (переходом извне во внутрь). Человек не получает готовым свой внутренний психический мир. Он его строит своими активными действиями. Это происходит объективно. Поэтому и психология должна работать объективным методом.

К.Д.Кавелин против Сеченова

Профессор права К.Д. Кавелин издавна интересовался проблемами психологии. Он принимал участие в этно-психологических исследованиях группы Надеждина (см. выше) и предполагал, что изучение народного характера по продуктам культуры придаст психологии облик позитивной науки.

В условиях, когда новое поколение восприняло сеченовскую концепцию в качестве образца научного объяснения психических явлений, Кавелин выступил с ее критикой в книге «Задачи психологии» (1872 г.). Назвав рефлекторную теорию о принадлежавшем Сеченову открытии аппаратов, задерживающих движения «величайшим достижением», соглашаясь, что материализм в его научной форме «признает значение и влияние психических явлений», Кавелин выступил против применения в психологии приемов и выводов естественных наук, ибо это влечет за собой социальные бедствия: физическая сторона подавляет духовную и «личность как нравственный деятель сходит со сцены».

Сквозной темой рассуждении Кавелкна была проблема нравственности в разных ее аспектах. Он полагал, что нравственность и достоинство невозможны без твердых моральных правил, которые даются только философией и религией. Однако сами по себе и философия и религия не могут помочь обрести идеалы, помочь человеку понять себя, причину своих разочарований и разобраться, осознать свои стремления и чувства. Этому должна способствовать наука о человеке, о его душе — психология, поэтому-то Кавелин и считал ее одной из основных необходимых для того времени наук. Таким образом, говоря о психологии и ее задачах, он исходил из определенного взгляда на состояние общества и на предмет психологии. Отсюда и задачи психологии, типичные для отечественной науки — это задачи этические и направленные непосредственно на изменение мировоззрения, через осознание идеалов и стремлений человека.

Книга Кавелина, в противовес учению о зависимости жизни человека от материальных причин (и, тем самым, надежды на изменения ее реальных, земных условий), переносила центр тяжести на «внутреннее обновление», «если жиру суждено быть обновленным, то это может совершиться изнутри нас».

Прогрессивная печать подвергла Кавелина резкой критике и даже поставила его психологическую концепцию в связь с крепостническими убеждениями. Кавелин, признавая важность и необходимость обновления психологии, настаивал на незыблимости субъективного метода («внутреннего зрения»). Особую роль он придавал произвольному характеру процессов сознания.

В произвольности усматривалось концентрированное выражение сущности психического. Детерминизм же считался применимым только к телесным явлениям. Кавелинская книга была прямым вызовом Сеченову, и он вызов принял, выступив сперва с замечаниями на эту книгу, а затем трактатом «Кому и как разрабатывать психологию». Он показал, что вся аргументация Кавелина воспроизводит давние убеждения сторонников интроспекционизма, из-за которого психология и оказалась в состоянии научной нищеты. Кавелин усматривал новизну своего понимания задач психологии в обращении к тому материалу, который физиология не рассматривает, а именно к памятникам культуры, запечатлевшим духовные стремления и свойства людей. Сеченов, отвечая ему, указывал, что при всей важности историко-культурных материалов, не в них лежит «средство к рассеянию тьмы, окружающей психологические процессы» Ведь обращаясь к этим памятникам, любой исследователь по необходимости приходит к обыденной психической жизни, которую Кавелин описывает в традиционных понятиях о сознании как внутреннем опыте, о воле как особой, независимой от внешних причин силе. Кавелин не оставил сеченовскую критику без ответа. Он писал, что большинство возражений в его адрес — плод недоразумений, «которыми так богата русская земля».

Сеченов — физиолог и потому обратил внимание на соматическую сторону. Он — Кавелин — представитель гуманитарных наук и потому склонен интересоваться высшими психическими проявлениями. В действительности же дело заключалось не в различии профессиональных интересов, а в различии двух мировоззрений и потому двух направлений в объяснении психической деятельности и ее субъекта — человеческой личности.

Следуя антропологическому принципу, Сеченов отклонил версию о том, что в человеке сочетаются «две натуры» телесная и духовная. Основой целостности человека является единая природа, представленная в различных нераздельных формах. Психическое — одна из этих форм, познаваемая такими же объективными, методами, как и все остальное, открытое естественнонаучному уму мироздание. Психическое имеет свои законы. Однако это не дает оснований возводить его в ранг особой сверхтелесной сущности, познаваемой только изнутри, посредством самонаблюдения.

Сеченовский план разработки новой психологии сложился в полемике с Кавелиным, который в идейной атмосфере России защищал утвердившийся на Западе взгляд на психологию как науку о сознании. Сильная сторона этого плана заключалась в утверждении объективного метода, в том, что были заложены краеугольные камни науки о поведении и его психической регуляции. Слабая же сторона была обусловлена тем, что в программе, где единство организма виделось проистекающим из его укорененности в нерукотворной природе, история и культура, как мощные силы, преобразующие человеческое существо, оказывались внешними по отношению к этому единству.

Кавелин был прав, указывая на сферу культуры как источник тех влияний на человеческую,психику, которые неведомы физиологии. Однако сама психика мыслилась им в понятиях, выработанных традиционными учениями о ней как сфере внутреннего опыта, собираемого благодаря способности души наблюдать за тем, что в ней происходит. Это неизбежно влекло к т. н. психологизму, то есть объяснению социокультурных процессов действием внутрипсихических сил.

А.А. Потебня. Язык народа как орган, образующий мысль

Психологизм был присущ возникшему в середине прошлого века в Германии направлению, выступившему под именем «психологии народов». Она притязала на изучение народного, а не индивидуального сознания. В своем проекте психологии как самостоятельной науки Вундт предусматривал два раздела: физиологическую психологию, объектом которой служит индивид, и этническую, исследующую по продуктам культуры (языку, мифу и др.) душу творящего их народа. Ни в одном, ни в другом Вундт не был оригинален. Физиологическая психология опиралась на лабораторные опыты, открывшие закономерности работы органов чувств. Что же касается психологии народов (этнопсихологии), то первыми ею занялись ученики Гербарта Штейнталя и Лазарус, издававшие специальный журнал «Психология народов и языкознание» (первый том вышел в 1860 г.). Издатели руководствовались идеей о том, что первоэлементы психики (согласно Гербарту ими служат «представления») объясняет «дух народа», каким его запечатлевают язык, обычаи, мифы и другие феномены культуры.

Это и был путь психологизма. В научный оборот вошли факты, которые не интересовали физиологическую психологию. Однако опора на гербартианскую концепцию «статики и динамики представлений», уходящую корнями в индивидуалистическую трактовку души, не могла объяснить, каким образом факторы культуры формируют психический склад народа.

Радикально иную позицию занял русский мыслитель Александр Афанасьевич Потебня. В своей книге «Мысль и язык» он, следуя принципу историзма, анализирует эволюцию умственных структур, которыми оперирует отдельный индивид, впитывающий эти структуры, благодаря усвоению языка, творцом которого служит народ как «один мыслитель, один философ», распределяющий по разделам плоды накопленного в ходе истории общенационального опыта. Мыслящие на этом языке индивиды воспринимают действительность сквозь призму запечатленных в нем внутренних форм.

Потебня, тем самым, стал инициатором построения культурно-исторической психологии, черпающей информацию об интеллектуальном строе личности в объективных данных о прогрессе национального языка как органа, образующего мысль.

Вопрос о «духе народа», о национальном своеобразии его психологического склада, рассматривался, исходя из запечатленных в языке свидетельств исторической работы этого народа, оперирующего словом.

К этому направлению примыкали такие философы, как Ю.Ф. Самарин (1819–1876) – один из идеологов славянофильства (участник подготовки крестьянской реформы 1861 года). Отрицая возможность объективного позитивного знания психических явлений, они настаивали на том, что его следует заменить личным сознанием и убеждением. Убеждение, хотя и не опирается на научные доказательства, имеет, с его точки зрения, характер объективной истины. Развивая эту мысль, он отмечал, что необходимо сочетать отвлеченно-логическое и цельное мышление. При этом западная наука развивается преимущественно на основе отвлеченного мышления, представляя собой рассудочную систему, в то время как российская должна быть построена на началах цельного мышления. Самарин одним из первых в спорах о психологии отвергал грань между знанием и верой. В дальнейшем эту точку зрения развивали в своей теории интуитивизма Лосский, Франк и другие исследователи.

К Самарину по своим взглядам на роль психологии и ее место в системе гуманитарных наук был близок А.А. Козлов (1831–1901), издатель первого в России философского журнала «Философский трехмесячник». Согласно Козлову, философские знания могут приобрести характер верховной истины, которая обнимет результаты всех наук, в том числе и психологии. Основу развития отечественной психологии Козлов видел в концепции близкой персонализму, утверждавшему личность в качестве высшей духовной сущности. Ему принадлежит попытка соединить рационалистический характер теории Лейбница с иррационалистическими течениями в России.

Видным представителем идеалистического направления психологической мысли был М.И. Владиславлев, профессор, впоследствии ректор Петербургского университета. Благодаря ему психология в этом учебном заведении стала одной из ведущих дисциплин. Он не только переводил и популяризировал взгляды немецких психологов, прежде всего Канта (как впоследствии и его ученик А.И. Введенский), но и разработал собственный курс опытной психологии, центральное место в котором занимали проблемы воли и нравственности.

Владиславлев был также одним из первых психологов, применивших «энергетический закон» к психологии, что было новинкой в 70-80-е годы прошлого века. Интересно, что как и позднее Фрейд, он пытался связать «энергетическую теорию» с забыванием и воспроизведением, говоря о том, что бессознательные состояния и забывание характеризуются минимумом энергии. Одним из первых он ввел в курс психологии очерк истории развития психологических взглядов, что давало возможность понять связь современных (для того времени) психологических взглядов с прошлым опытом.

Существенное изменение научных приоритетов в России произошло в конце XIX века. Это было связано прежде всего с новой социальной ситуацией, которая сложилась в этот период. К 90-м годам общественное настроение начинает заметно меняться, появляется апатия, усталость от нереализованных политических обещаний, негативизм по отношению к науке.

Доминирующая в прежние годы идея приоритета общественного над личным вела некоторых русских мыслителей к выводу о необязательности высших нравственных законов для внутренней жизни отдельного индивида, увеличивала разочарование в прежних идеалах и ценностях, не давая взамен других. Это усиливало влияние охранительной идеологии и политики твердой руки, а разочарование в идее и ценности личности толкало к убеждению о взаимозаменяемости и малоценности конкретных людей.

Анализируя причины неудачи общественной мысли и самостоятельной общественной деятельности, известный журналист, главный редактор журнала «Вестник Европы» Стасюлевич справедливо замечал, что поиск этих причин является задачей прежде всего психологии, которая занимала все более значительное место в русской науке. В психологии же был особенно заметен и перелом в отношении к науке, который произошел в этот период и характеризовался разочарованием в положительном знании и поворотом к религии, к мистике. Подобно тому, как в 60-80-е годы рецептов немедленного всеобщего счастья ждали от науки, так в 90-е их стали ждать от религии.

Социальные и мировоззренческие изменения и привели к тому, что в психологии произошла перемена ориентации с психологии материалистической, ориентированной на естествознание, на психологию идеалистическую, связанную преимущественно с философией.

Одной из центральных фигур в науке того времени по праву можно считать Владимира Соловьева не только по значительности того, что им сделано, но и по огромному влиянию, которое он оказал на виднейших ученых того времени, влиянию, которое и после смерти Соловьева не ослабело и которое сказалось на творчестве многих русских мыслителей и художников (в частности, в поэзии символистов).

Соловьев не оставил законченной системы. Тем не менее, именно его искания во многом и сделали проблему нравственного начала в формировании личности человека, проблему воли одной из центральных для отечественной психологии того периода. В их обсуждении принимали участие не только психологи и философы, но и педагоги, историки, юристы. При этом необходимо отметить, что хотя Соловьев и был убежденным приверженцем христианской философии, его воззрения лишены того догматизма, который она приобрела у некоторых его последователей.

Соловьев как бы обозначил кульминационную точку того поворота в мышлении, который произошел в конце 80-х годов прошлого столетия и который знаменовал собой признание высокой значимости религиозной жизни и некоторое разочарование в единодержавии науки и, в особенности, естествознания. Он считал, что трансцендентальный мир, или всеединое целое, или Бог имеет непосредственное отношение к человеку, который занимает срединное положение между безусловным началом или всеединым целым и преходящим миром явлений, не заключающим в себе истины. Эта концепция возлагает на человека очень важную и сложную задачу, ибо через него идет путь повышения и развитие бытия, одухотворение мертвой материи, которая, пройдя через среду человеческого духа, совершается только по одному пути, по пути личного нравственного совершенствования, ради которого свободная воля должна делать постоянные усилия. Таковые становятся реальной силой, если к ним присоединяется воздействие свыше, то есть то, что в религиозной жизни именуется благодатью.

Влияние религиозных исканий Соловьева на психологию наиболее ярко запечатлела книга С.Л. Франка (1877–1950) «Душа человека», где доказывалось, что психология призвана обусловить понимание человеком цельности своей личности и смысла своей жизни, а это может дать только наука о душе.

В аномальных случаях, подчеркивает он, душевная жизнь как бы выходит из берегов и затопляет сознание. Именно по этим состояниям и можно дать некоторую характеристику душевной жизни как состояния рассеянного внимания, в котором соединяются предметы и смутные переживания, связанные с ними. Фактически вслед за Фрейдом Франк пишет о том, что под тонким слоем затвердевших форм рассудочной культуры тлеет жар великих страстей, темных и светлых, которые и в жизни отдельной личности и в жизни народа в целом могут прорвать плотину и выйти наружу, сметая все на своем пути, ведя к агрессии, бунту и анархии. Заметим, что книга была написана в 1917 году между двумя революциями.

Франк настаивал на том, что душевная жизнь не мозаика элементов, но единство, причем единство неопределимое, но непосредственно переживаемое самим субъектом. Однако это единство души не абсолютное. Оно не исключает многообразия. В душе происходит объединение многообразных разнородных и противоборствующих сил, формирующихся и объединяющихся под действием чувственно-эмоциональных и сверхчувственных волевых стремлений, которые и образуют таким образом как бы два плана или два уровня души. Цельность существования личности, постижение ею своего внутреннего единства открываются человек, благодаря сверхрациональному самоуглублению.

Университетские профессора психологии

Сеченов был профессором физиологии, Кавелин – права, Потебня – филологии. Их профессиональные занятия не требовали обращения к психологии. К ней их влекла логика научного поиска в своей предметной области. Наряду с ними психология стала предметом специального изучения и преподавания на университетских кафедрах философии. Здесь не сложилось новаторских концепций и школ в области психологии. Тем не менее проделанная на этих кафедрах работа не была напрасной. Она внесла свою долю в развитие психологической мысли в России. В Московском университете профессором философии с 1863 г. по 1874 г. был П.Д. Юркевич, о выступлении которого против «антропологического принципа» Чернышевского и, тем самым, против естественнонаучного объяснения психики уже было сказано.

Это выступление скорее всего и побудило университетское начальство пригласить Юркевича из Киевской духовной академии на кафедру философии.

Отстаивая версию о вечности и неизменности идей (в духе платонизма), Юркевич соединял с ней учение о том, что постижение истины не является чисто познавательным актом, но сопряжено с религиозными убеждениями человека, его верой и любовью к Богу. Юркевич оказал большое влияние на студента физико-математического факультета Владимира Соловьева, который одно время был завзятым материалистом и поклонником Бюхнера, объяснявшего душу движением молекул. После смерти Юркевича на освободившуюся кафедру претендовали его ученик В. Соловьев и профессор Варшавского университета М.М. Троицкий. Последний был назначен ординарным профессором, а Соловьев — доцентом.

Троицкий в свое время, будучи слушателем Киевской духовной академии, также обучался философии у Юркевича. Это было в начале 50-х годов. Но с тех пор многое изменилось в русском обществе и чуждая Юркевичу идея о связи психологии с быстро развивавшимися естественными науками приобрела у молодого поколения аксиоматический характер. Это сказывается на дальнейшей работе Троицкого. Он, воспитанный на психологических концепциях Бенеке, Герберта, Дробиша и других немецких авторитетов, склонных к чуждым методологиям естественных наук построениям, делает выбор в пользу английских психологов. Преимущество их позиции он видит в опоре на индукцию, как способе обобщения частных фактов в противовес умозрительному выведению фактов из метафизических постулатов о душе, ее свойствах и др.

Английская научная мысль прошлого века, тесно связанная в своих методологических ориентациях с успехами естествознания, изменяла общий облик западной психологии. «Логика» Джона Стюарта Милля стала настольной книгой натуралистов.

Господствовавший в Англии ассоцианизм утверждал детерминистский подход к сознанию. С успехами эволюционного объяснения жизненных явлений в работах Спенсера и Бена ассоциация трактуется как фактор приспособления организма к среде. Гельмгольц почерпнул у Милля понятие о бессознательных умозаключениях, переводя его на язык работы зрительной системы, строящей чувственный образ с помощью мышц, операции которых совершаются по типу этих умозаключений. Сеченов в работе «Элементы мысли» поставил задачу «согласить Спенсера с Гельмгольцем». Ассоциации выступают не как связи в бестелесном сознании, а как связи в организме, решающем свои биологические задачи. Изучение английской литературы, запечатлевшей новое понимание психических процессов, делает Троицкого ее пропагандистом. Он противопоставляет ее немецкой психологии как метафизической, оторванной от реальных проявлений жизни духа.

Преимуществам английской психологии перед немецкой была посвящена его работа «Немецкая психология в текущем столетии» (М., 1867), имевшая большой успех, ибо она вносила в русской литературе свежую струю в объяснение перспектив развития психологического знания. Любопытно, что когда Троицкий пришел к своему учителю Юркевичу с просьбой поставить его работу на защиту в качестве докторской диссертации, Юркевич, хотя он и симпатизировал Троицкому, ответил: «Если бы я одобрил Ваш труд, то меня сочли бы варваром действительные знатоки философии и все образованные люди».

Апология опытного познания в противовес метафизическим системам воспринималась как нечто еретическое, хотя «опыт» в понимании Троицкого означал нечто иное, чем понимаемое под ним Сеченовым и другими естествоиспытателями. Имелось в виду изучение того, что говорит субъекту наблюдение за собственными состояниями сознания, иначе говоря – прямые свидетельства интроспекции. Это была линия позитивизма, которую Троицкий первым проводил в русской психологии в противовес доминировавшей до него на университетских кафедрах философии метафизической и схоластической трактовке психических явлений. Тем не менее позитивистский подход сохранял принцип противопоставления душевных явлений (как «явлений духа самому себе») телесным, которые трактовались в качестве «внешних для нашего сознания» и потому не входящих в предметную область психологии. Эта установка руководила пером Троицкого, когда он создавал второй свой большой труд «Наука о духе» (в 2-х томах, М., 1888). Хотя В. Соловьев писал, что по этой книге «никакой западный европеец ничему не научился бы», для русского читателя книга содержала свежие идеи, близкие представлениям Бена и Спенсера, вносившим, в частности, в психологию принцип развития.

К заслугам Троицкого следует отнести организацию Московского психологического общества (организационное заседание прошло в январе 1885 г.), ставшего трибуной широкого обсуждения психологических проблем и центром консолидации и формирования молодых кадров отечественных психологов. Работа общества вызывала интерес у широкой научной общественности. Возник вопрос об издании специального журнала.

Наряду с Троицким активное участие в этой работе принял сменивший его в 1886 году на кафедре Н.Я. Грот.

Как и Троицкий он проделал в своем духовном развитии сложную эволюцию. Начиная как психолог-позитивист, он изложил результаты своих первых исследований в работе «Психология в ее истории и главных основах» (1880 г.), где утверждалось, что основным фактом душевной жизни является «психический оборот», который складывается из четырех моментов: объективной восприимчивости, субъективной восприимчивости, момента субъективно-деятельного и момента объективно-деятельного. Чувства соответствуют второму моменту этого оборота. Эта схема Грота являлась, по существу, переводом на спиритуалистический язык сеченовских представлений о рефлекторной природе психологического акта. Этот акт трактовался как проявление духовной силы, которой противостоит пассивная материя.

Процессы, совершающиеся в этой материи, являются физической энергией, но они способны трансформироваться в психические процессы, также обладающие энергетическим потенциалом.

Версия о психической энергии представляет собой попытку придать духовным силам такой же объективный характер, как и материальным, физическим. Эти соображения, несовместимые с естествознанием, вносили в объяснение психики «спиритуалистический подход».

Вместе с Троицким Грот активно содействовал организации Московского психологического общества и журнала «Вопросы философии и психологии». В письме Д.В. Цертелеву осенью 1886 г. В. Соловьев писал: «Вернувшись из-за границы, я нашел в Москве целую философскую плантацию, главный экземпляр коей Грот, явился ко мне знакомиться и из беседы с ним я усмотрел между прочим: а) что он обращается на путь истинный. т.е. от отрицательного эмпиризма к положительному спиритуализму, что он пламенеет желанием основать философский журнал. Тут я сейчас вспомнил о тебе. Разумеется, мне лично было бы приятнее, если бы ты мог взять это дело вполне на себя, а не вдвоем с Гротом; но сие невозможно, потому что для избавления от цензуры необходимо, чтобы журнал состоял при университете и, следовательно, под ответственною редакцией казенного профессора. Отделы будут распределены следующим образом: психология и логика – Грот, философия религии – я, история древней философии – Гиляров, история новой философии и метафизика – Лопатин».

Л.М. Лопатин, наряду с философскими сочинениями, писал психологические, сосредоточившись на доказательстве целостности души и свободы воли, трактуя эти проблемы метафизически – с антидуалистических позиций и решительно отвергая идею детерминизма. Единство психических функций он объяснял действием сверхвременной субстанции – монады, которую представлял в духе Лейбница.

С 1905 до 1918 Лопатин был редактором журнала «Вопросы философии и психологии». В нем печатались оригинальные статьи не только по философии, но и физиологии, психологии, патопсихологии, истории, а также критические обзоры работ западных исследователей в этих областях знания. Лопатин, предоставляя страницы журнала ученым естественнонаучной ориентации (С.С. Корсакову, А.Н. Бернштейну, А.А. Токарскому и др.), вел с ними дискуссии, где отстаивал версию о душе как нематериальной сущности и производящей причине психических явлений.

Редакция журнала стала своего рода неформальным форумом, здесь философы, психологи, психиатры выступали с докладами, где в острых спорах приверженцы спиритуализма сталкивались с учеными, отстаивавшими естественнонаучные воззрения на психику как функцию мозга.

Как мы видели, на большинстве университетских кафедр исповедовались теории, в которых предмет психологии представлялся в качестве бестелесной сущности, познаваемой во внутреннем опыте. Это была позиция противоположная сеченовской, которую принимало большинство русских интеллектуалов, интересующихся вопросами психологии. По этому поводу имеется свидетельство одного из непримиримых идейных противников Сеченова – Г.И. Челпанова (1863– 1936). После успешной работы в Киевском университете (который со времен Юркевича был центром консолидации противостоящих естественнонаучной психологии сил) и защиты докторской диссертации «Проблема восприятия пространства», он перешел в Московский университет. Широкую известность приобрела его книга «Мозг и душа», вышедшая в 1890 году и затем множество раз переиздававшаяся. В 5 издании, отстаивая положение о том, что психические явления могут быть познаваемы путем самонаблюдения, Челпанов писал: «Для нас, русских, этот вопрос представляет интерес потому, что он в одно время был предметом журнальной полемики между Кавелиным и Сеченовым. Кавелин говорил, что основной прием, при помощи которого можно строить психологию, есть «внутреннее зрение», психическое зрение». Сеченов, физиолог, утверждал, что такого «внутреннего, психического» зрения вовсе нет и быть не может. Общественное мнение стало на сторону Сеченова, и в настоящее время у нас господствует взгляд, по которому метод самонаблюдения должен быть признан методом ненаучным». В этой оценке Челпановым дискуссии, имевшей чуть ли не полувековую давность, заслуживает внимание констатации того, что сеченовский взгляд остается в научно-общественном мнении господствующим.

И это после множества трудов московских профессоров (Троицкого, Грота, Лопатина, Челпанова и др.), где душа и ее внутреннее зрение трактовались как основной предмет психологии!

Н.Н. Ланге — естественнонаучная ориентация психологии

Отличную от этой идейной линии позицию занял профессор Новороссийского (Одесса) университета Н.Н. Ланге (1858 – 1921). Именно он в те годы выступал как главный оппонент Челпанова. Он приобрел известность не только в России, но и на Западе своими экспериментальными исследованиями восприятия, сформировав концепцию его стадиальности (фазовости). Предполагалось, что образ воспринимаемого предмета складывается постепенно. Всякое ощущение начинается с «простого толчка» в сознании, затем осознается род раздражителя (цвет, звук, поверхность), форма предмета, его место в пространстве. Ланге разработал моторную теорию внимания, согласно которой движение рассматривалось как условие не только сопровождающее, но и улучшающее восприятие. Двигательный компонент считался представленным и в процессах мышления. Воля же — это импульс, предшествующий любому сознательному движению, этот объективный импульс не осознается субъектом. Осознается лишь само движение в виде сопровождающей его суммы «обратных ощущений», идущих от мышц. Следуя Сеченову, Ланге считал двигательные реакции организма первичными по отношению к внутренним психологическим актам. Основная функция психики – согласно Ланге – «круговая реакция», включающая центростремительный ток. Иначе говоря, из работающей мышцы в мозг непрерывно идет сигнал, сообщающий организму о достигнутом результате.

Ланге критиковал Челпанова за его страстную защиту субъективного метода, в том числе и того нового варианта этого метода, который предложила вюрцбургская школа психологии мышления. Ее данные, утверждал Челпанов, доказывают, что активность мышления не требует чувственной основы в виде ощущений. «А это, – писал Челпанов, – служит подтверждением того взгляда, что душа может не только действовать, но и существовать независимо от тела».

Ланге, в противовес Челпанову, назвал интроспекцию, которую культивировала вюрцбургская школа, «игрою воображения», которая «почти так же далека от действительного исследования, как воображаемая охота на воображаемых львов в воображаемой Сахаре, – от действительной охоты». Книга Ланге «Психология» (1914) запечатлела новую естественнонаучную трактовку психических явлений, показала их биологический смысл и важность ориентации на факторы культуры при изучении психики человека.

Развитие экспериментальной психологии в России

Успехи психологии были обусловлены внедрением в нее эксперимента. Это же откосится к ее развитию в России. Научная молодежь стремилась освоить этот метод. Многие из тех, кто увлекся психологией, отправлялись с этой целью в Германию, в Лейпциг, ставший, благодаря Вундту «Меккой» экспериментальной психологии. Эксперимент требовал организации специальных лабораторий. Н.Н. Ланге организовал ее в Новороссийском университете. В Московском университете лабораторную работу вел А.А. Токарский, в Юрьевском (ныне Тарту) В.В. Чиж., в Харьковском – П.И. Ковалевский, в Казанском – В.М, Бехтерев (при психиатрической клинике).

В 1893 г. Бехтерев из Казани переехал в Петербург, заняв кафедру нервных и душевных болезней в Военно-медицинской академии. Восприняв сеченовские идеи и концепцию передовых русских философов о целостности человека как существа природного и духовного, он искал пути комплексного изучения деятельности человеческого мозга. Пути достижения комплексности виделись ему в объединении различных наук (морфологии, гистологии, патологии, эмбриологии нервной системы, психофизиологии, психиатрии и др.). Он сам вел исследования во всех этих областях. Будучи блестящим организатором, oн возглавил многие коллективы, создал ряд журналов, где публиковались статьи также и по экспериментальной психологии. Его любимым детищем стал организованный им Психоневрологический институт. В нем лабораторией психологии ведал врач по образованию А.Ф. Лазурский (1874 – 1917).

Лазурский разработал характерологию как учение об индивидуальных различиях. Объясняя их, он выделил (совместно с С.Л. Франком, ставшим философом) две сферы: эндопсихику как прирожденную основу личности и экзосферу, понимаемую как систему отношений личности к окружающему миру. На этой базе он построил систему классификации личностей. Неудовлетворенность лабораторно-экспериментальными методами побудила его выступить с планом разработки естественного эксперимента как метода, при котором преднамеренное вмешательство в поведение человека совмещается с естественной и сравнительно простой обстановкой опыта. Благодаря этому становится возможным изучать не отдельные функции, а личность в целом.

Главным же центром разработки проблем экспериментальной психологии стал созданный в Москве Челпановым на средства известного мецената С.И. Щукина Институт экспериментальной психологии. Было построено исследовательское и учебное заведение, равного которому по условиям работы и оборудованию в то время в других странах не было (официальное открытие института состоялось в марте 1914 г). Обладая большим организаторским и педагогическим талантом, Челпанов приложил немало усилий для обучения экспериментальным методам будущих научных работников в области психологии.

Позитивной стороной деятельности института являлась высокая экспериментальная культура проводившихся под руководством Г.И. Челпанова исследований. Из круга молодых сотрудников этого института вышло несколько крупных советских психологов (К.Н. Корнилов, Н.А. Рыбников, Б.Н. Северный, В.Н. Экземплярский, А.А. Смирнов, Н.И. Жинкин и др.).

При организации эксперимента Челпанов продолжал отстаивать как единственно допустимую в психологии такую разновидность эксперимента, которая имеет дело со свидетельствами наблюдений субъекта за своими собственными состояниями сознания. Иначе говоря, решающее отличие психологии от остальных наук усматривалось в ее субъективном методе. Сам метод претерпел в работах западных психологов изменения, и это отразилось на позиции Челпанова, неизменно находившегося в курсе мировой психологической литературы.

В 1917 г. институт начал издавать печатный орган «Психологическое обозрение» (под редакцией Г.И. Челпанова и Г.Г. Шпета). Первый выпуск открывался программной статьей Челпанова «Об аналитическом методе в психологии». По этой статье нетрудно судить о программе, которая предлагалась институтом на великом историческом переломе. Теперь Челпанова не устраивала даже вюрцбургская школа, которой он недавно курил фимиам. Он подвергает критике мнение Аха и Марбе о том, что нельзя считать исследование психологическим, если оно не использует эксперимент, ведь сам эксперимент базируется на первичных понятиях. Они существуют априорно как элементы идеального знания, обладающего абсолютной, аподиктической достоверностью. Извлечь эти элементы можно только из внутреннего опыта путем их непосредственного усмотрения. Это и есть аналитический метод, который должен лечь в основу всех видов конкретного психологического исследования – экспериментального, генетического и т.д.

Челпанов отмечал сходство предлагаемого им метода с феноменологией Гуссерля. Так завершилась его эволюция в качестве «эмпирического» психолога. Сперва он пропагандировал вундтовский эксперимент, затем — данные вюрцбуржцев, сделавших упор на внутренней активности и внечувственности мышления, и, наконец, главную задачу психолога он увидел в том, чтобы «очистить» сознание от влияния используемых в экспериментах стимулов (физических и вербальных), с тем чтобы созерцать образующие его начальные сущности.

Стремление к предельной отрешенности от реальности, от суетного мира, где происходили события, взрывавшие до основания прежние социальные порядки, — такой была в 1917 г. позиция не одного Челпанова. В этом же году С. Франк выступил с книгой «Душа человека», полной близких феноменализму размышлений о том, что лишь изнутри открывается человеку глубина бытия. Л. Лопатин в 1917 г. опубликовал статью «Неотложные задачи современной мысли». Эти задачи он усматривал в том, чтобы покончить с «неисправимым» натуралистическим мировоззрением и спасти веру в бессмертную душу.

В течение десятилетий русские идеалисты отвергали детерминизм во имя независимой ни от чего внешнего духовной активности субъекта. Достойным человека они считали лишь один ее вектор – самоуглубление. Это сопрягалось с социально-идеологичеекой концепцией, по которой путь к новой России пролегает через переустройство души, ее внутреннее совершенствование.

Учение о поведении

В этот историческии период, наряду с направлением, выступавшим под именем психологии, в России успешно развивалось еще одно направление, отличное от первого, но оказавшего огромное влияние на мировую научную психологию и произведшее революционный сдвиг в способах причинного объяснения взаимодействий целостного организма со средой.

Это взаимодействие было названо поведением. Стимулировали разработку этого направления социальные запросы. Идея преобразования целостного человека, служившая сверхзадачей работ Сеченова, вдохновленных антропологическим принципом, стала исходной для линии мысли, придавшей самобытный облик русской научной психологии.

Важным отличием сложившегося в России учения являлось утверждение принципа активности поведения. Резко обострился интерес к вопросу о том, каким образом, не отступая от детерминистской трактовки человека, объяснить его способность занимать активную позицию в мире, а не только быть зависимым от внешних стимулов.

Зарождается представление о том, что избирательный характер реакций на внешнее воздействие, сосредоточенность на нем имеют основание не в имматериальной силе воли, а в особых свойствах центральной нервной системы, доступных, как и все другие ее свойства, объективному познанию и экспериментальному анализу.

О том, что здесь социальные запросы преломились сквозь предпосылки, созданные логикой познания научного предмета, говорит тот факт, что к сходным представлениям об активной установке организма по отношению к окружающей среде пришли независимо друг от друга три выдающихся русских исследователя – И.П. Павлов, В.М. Бехтерев и А.А. Ухтомский. Они занимались нейрофизиологией и исходили из рефлекторной концепции, но обогатили ее важными идеями. В функциях нервной системы был выделен особый рефлекс. Бехтерев назвал его рефлексом сосредоточения, Павлов назвал его (в 1910 г.) ориентировочным, установочным рефлексом. «При появлении в окружающей животное среде новых агентов... по направлению к ним организмом устанавливаются соответствующие воспринимающие поверхности для наилучшего на них отпечатка внешнего раздражения».

Этот вновь выделенный вид рефлексов отличался от условных (у Бехтерева – сочетательных) тем, что будучи ответом на внешнее раздражение в виде комплексной мышечной реакции организма, он обеспечивал сосредоточенность организма на объекте и его лучшее восприятие.

В структуру действия включался сенсорный образ. Такой подход выводил научную мысль за пределы того детерминистского воззрения, которое представляло связь между стимулом и реакцией по типу причинно-следственной цепочки. Возможность «обратного» влияния мышечной реакции на перцепцию физического раздражителя указанные воззрения исключали.

С появлением в ряду рефлексов их особой разновидности – рефлекса сосредоточения или ориентировки, картина изменялась. Качество перцепции внешнего объекта ставилось в причинную зависимость от рефлекса, им вызываемого. Открытие этой зависимости превращало комплексную реакцию в фактор, меняющий характер отношений между организмом и средой.

Рефлексология

Принципиально новый подход к предмету психологии сложился под воздействием работ И.П. Павлова (1859–1936) и В.М. Бехтерева (1857–1927). Экспериментальная психология возникла из исследований органов чувств. Поэтому она и считала в те времена своим предметом продукты деятельности этих органов — ощущения.

Павлов и Бехтерев обратились к высшим нервным центрам головного мозга – органам управления поведением целостного, организма в окружающей среде. Вслед за Сеченовым они утверждали взамен изолированного сознания новый предмет, а именно — целостное поведение. Поскольку теперь вместо ощущения в качестве исходного понятия выступил рефлекс, это направление приобрело известность под именем рефлексологии.

И.П. Павлов обнародовал свою программу в 1903 году, назвав ее «Экспериментальная психология и психопатология на животных». В дальнейшем от слова «психология» он отказался и даже брал со своих сотрудников штраф, когда они, обсуждая опыты над собаками, применяли психологические термины. Поводом служила отягченность этих терминов родимыми пятнами субъективной психологии сознания, тогда как главным делом павловской школы было строго объективное изучение поведения.

Чтобы понять революционный смысл павловского учения о поведении, следует иметь в виду, что он называл его учением о высшей нервной деятельности. Речь шла не о замене одних слов другими, но о кардинальном преобразовании всей системы категорий, в которых объяснялась эта деятельность. Если прежде под рефлексом имелась в виду жестко фиксированная, стереотипная реакция, то Павлов вводил в это понятие принцип условности. Отсюда и его главный термин — «условный рефлекс». Это означало, что организм приобретает и изменяет программу своих действий в зависимости от условий — внешних и внутренних.

Внешние раздражители становятся для него сигналами, ориентирующими в среде, реакция закрепляется только в том случае, если ее санкционирует внутренний фактор – потребность организма. Модельный опыт Павлова заключался в выработке реакции слюнной железы собаки на звук, свет и т. п.

На этой гениально простой модели, варьируя бессчетное число раз совместно со множеством учеников (школу Павлова прошло около 300 исследователей) условия образования, преобразования, сочетания рефлексов, Павлов открыл законы высшей нервной деятельности. За каждым на первый взгляд несложным опытом крылась густая сеть разработанных павловской школой понятий (о сигнале, временной связи, подкреплении, торможении, дифференцировке, управлении и др.), позволяющая причинно объяснять, предсказывать и модифицировать поведение.

Идеи, сходные с павловскими, развивал в книге «Объективная психология» (1907) В.М. Бехтерев, давший условным рефлексам другое имя: сочетательные.

Между воззрениями двух ученых имелись различия, но оба стимулировали психологов на коренную перестройку представлений о предмете психологии.

Реактология

Попытки выйти из тупика, созданного конфронтацией между психологией сознания, опирающейся на субъективный метод, и успешно развивавшимся с опорой на объективный метод бихевиоризмом, предпринял в России К.Н. Корнилов (1879 – 1957). Он выступил, когда в этой стране утвердился в качестве господствующей идеологии марксизм с его философским кредо —диалектическим материализмом. Используя идею диалектического единства, Корнилов надеялся преодолеть как агрессивную односторонность рефлексологии Бехтерева и Павлова (она претендовала на единственно приемлемое для материалиста объяснение поведения), так и субъективизм интроспективного направления (лидером которого в России был Г.И. Челпанов).

Основным элементом психики Корнилов предложил считать реакцию. В ней объективное и субъективное нераздельны. Реакция наблюдается и измеряется объективно, но за этим внешним движением скрыта деятельность сознания. Став директором высшего челпановского института, Корнилов предложил сотрудникам изучать психические процессы в качестве реакций (восприятия, памяти, воли и т. д.). Он даже переименовал названия соответствующих лабораторий. Фактически же реальная экспериментальная работа свелась к изучению скорости и силы мышечных реакций. Таковой на деле оказалась предложенная Корниловым «марксистская реформа психологии». С Корниловым разошлось большинство психологов. Одни покинули институт, не приняв программу превращения психологии в «марксистскую науку». Другие, считая марксистскую методологию перспективной в плане поисков выхода психологии из кризиса, пошли иным путем.

Блонский — психология развития ребенка

Блонский Павел Петрович (1884 – 1941) – один из выдающихся русских психологов, отверг трактовку психологии как науки о душе или о явлениях сознания, доказав, что ее доступным научному методу объектом является поведение. Она – писал Блонский в книге «Реформа науки» (1920) «изучает свой предмет – поведение живых существ, обычными методами естественнонаучного познания». При этом Блонский рассматривал поведение с точки зрения его развития как особый исторический процесс, зависящий у человека от социальных воздействий («Очерки научной психологии» (1921). При этом особое значение он придавал практической направленности психологии, позволяющей «политику, судье, моралисту» действовать эффективно. Эта книга Блонского была первым очерком научной психологии, ориентированной на марксизм.

Развивая сравнительно-генетический подход к психике, Блонский проанализировал ее эволюцию, которая трактовалась как ряд периодов, имеющих отличительные особенности, причем различие между периодами считалось обусловленным изменениями большого комплекса факторов, относящихся к биологии организма, его химизму, соотношению между корой и подкорковыми центрами. Наиболее значительным из психологических работ Блонского является его труд «Память и мышление» (1935). Здесь, опять-таки придерживаясь генетического подхода, он выделяет различные виды памяти, сменившие друг друга в качестве доминирующих в различные возрастные периоды. В онтогенезе он выделяет моторную память, которая сменяется аффективной, последняя — образной памятью, а на высшем уровне развития — логической. Новый принцип в развитие памяти вносит человеческая речь. Формируется вербальная память, которой принадлежит ключевая роль в создании культурных ценностей.

Выступая за комплексное изучение ребенка, Блонский стал одним из лидеров педологии. В то же время его работа в качестве психолога побудила выдвинуть на передний план роль обучения в умственном развитии школьников. Так, в брошюре «Трудные школьники» Блонский отмечал: «ум максимально зависит от условий жизни и воспитания и минимально наследственен».

Для исследований Блонского характерна установка на соотнесение умственного развития ребенка с развитием других сторон его организма и личности. Особое значение он придавал труду как фактору формирования позитивных личностных качеств, рассматривая его как деятельность, оценка результатов которой со стороны других людей стимулирует позитивное эмоциональное отношение человека к собственной жизненной позиции, повышает творческий потенциал человека и общественную активность.

Специальное внимание уделялось проблеме полового воспитания подростков, которую в те времена педагогика и психология обычно