Глава 15 категория отношения

Глава 15 категория отношения

Проблема отношения в теории и эксперименте

Ориентация на естественные науки определяла развитие представлений об образе, мотиве, действии как главных переменных поведения. Но сколь перспективной ни была эта ориентация, она оказывалась недостаточной перед лицом собственно человеческих форм жизнедеятельности.

Уже в древности размышление о своеобразии этих форм побудило судить о человеке как об особом животном, а именно «политическом» (Аристотель). С тех пор многие мыслители высказывались в том духе, что социокультурные факторы придают людям облик, принципиально отличающий их от других живых существ.

Биологическое и социальное в психике человека

Концепции, сложившиеся в философии, являлись изначально дуалистическими. В них сфера культуры, социальных отношений возводилась в бытие особого рода, внеположное остальной действительности. В результате человеческая психика расщеплялась на сущности, причастные двум изолированным мирам природному и культурному. Детерминации естественной противополагалась детерминация духовная. По одну сторону пропасти оказывался (ставший объектом экспериментального изучения) «организменный» человек, свойства которого ограничивались его способностью воспринимать и запечатлевать физические стимулы, отвечать на них мышечными реакциями и т.д. По другую — особое бестелесное существо, психические акты которого объяснялись имматериальными социокультурными силами.

Эта ситуация отразилась в концептуальных схемах Вундта. Предусматривалось, что следует различать не одну, а две психологии «естественнонаучную» (naturwissenschaftliche) и «культурно-научную» (geistes-wissenschaftliche). Сходные идеи развивал немецкий философ-идеалист В. Дильтей, выражавший уверенность, что над психологией «объяснительной», для которой образцом служат законы механики (их аналогом считался принцип ассоциации), возьмет верх психология «описательная» и «понимающая», занятая изображением в особых понятиях форм общения между личностью и культурой.

Идея двух психологии «биотропной» (ориентированной на биологию) и «социотропной» (ориентированной на социологию) надолго укоренилась в исследованиях человеческого поведения. Уже в начале XX столетия эта идея не только декларируется, но и приобретает рабочий смысл, поскольку стимулирует эмпирическое изучение психических проявлений. Начинает выходить десятитомная «Психология народов» Вундта, где рассматривались применительно к психологическим проблемам такие культурно-этнические феномены, как язык, миф, обычай. Предпринимается попытка реализовать и дильтеевский проект «понимающей» психологии . Она принадлежала Э. Шпрангеру, выделившему в книге «Формы жизни» (1913) шесть типов людей соответственно их ориентации на различные области культуры (науку, эстетику, экономику, религию, политику, общение с другими).

В этот же период во Франции под воздействием учения Э. Дюркгейма нарастает стремление объяснить интеллектуальные процессы с точки зрения их социальной обусловленности. Л. Леви-Брюль в книге «Умственные функции в низших обществах», анализируя по памятникам культуры строй мышления людей, принадлежащих к отсталым в культурно-экономическом отношении обществам, вычленил особые познавательные структуры «коллективные представления», которые, по мнению автора, детерминируют поведение индивидов в этих обществах.

В Англии в 1898 году снаряжается Кембриджская антропологическая экспедиция для изучения с помощью новых экспериментально-психологических методов характера «диких» народов. В составе экспедиции был психолог Макдугалл, опубликовавший впоследствии книгу «Введение в социальную психологию» (1908), которая стала на два десятилетия главным учебным пособием по этому предмету в американских колледжах. Макдугалл считал, что движущими силами поведения людей являются социальные инстинкты (стадности, страха, самоутверждения), которые он понимал как изначально заложенные в организме побуждения, направляющие к определенным целям.

Психология зарождалась как наука о душевных проявлениях отдельного индивида, и это определило исходный уровень разработки ее категориального аппарата. На рубеже XX века возникла тенденция к тому, чтобы перейти к изучению психологического аспекта социальных объединений, связей и структур. Новый «культурологический» подход к психике складывался под влиянием крупных социально-экономических сдвигов, происходивших в мире.

Общей для всех складывавшихся в этот период концепций являлась идея об особой сверхиндивидуальной психике, первичной и определяющей по отношению к умственным и волевым процессам отдельного индивида. Эта идея проводилась в различных формах в Германии, Франции, Англии соответственно особенностям и традициям развития философско-научной мысли в этих странах.

Англичанин Макдугалл, например, опирался в своей социально-психологической концепции на дарвиновский вывод о том, что сложившиеся в ходе естественного отбора инстинкты обеспечивают выживание вида.

Немецкие авторы в разработке понятия о сверхиндивидуальной психике отправлялись не от Дарвина, а от Канта, Фихте, Гегеля, Гумбольдта. Учение о надындивидуальном разуме, воплощающемся в национальной культуре, языке и государственности, привело в Германии к представлению о «душе», или «духе», народа как особой сущности, которая определяет впечатления и переживания индивида.

Во Франции исследования зависимости индивидуального сознания от общественного вдохновлялись идеями Огюста Конта, призвавшего создать особую науку о социальных фактах социологию.

Призыв Конта первоначально получил отзвук в работах Г. Спенсера, который попытался объяснить эти факты в терминах эволюционной биологии. В противовес ему Дюркгейм настаивал на том, что социология должна быть не биологической, а именно социологической. С этих позиций Дюркгейм критиковал популярное тогда во Франции учение Тарда о том, что ключом к социальным тайнам служит психологический механизм подражания (имитаций). Тард, в свою очередь, выступал против так называемой итальянской школы (Ломброзо и другие), объяснявшей общественные явления биологическими факторами (наследственностью).

Согласно Дюркгейму, человеческий мир отличается от природного, но его законы не могут базироваться на психологических принципах, которые (как полагал Дюркгейм, не представлявший иной психологии, кроме ассоциативной) одни и те же для людей всех времен и народов. В реальности же существует множество обществ и культур, развивающихся на собственных основаниях. Социальное, по Дюркгейму, так же невозможно сводить к психическому, как само психическое к физиологическому. Подобно тому, писал Дюркгейм, как вы не можете определить вклад каждой нервной клетки в образ, вы не можете определить вклад индивида в коллективное представление.

Социальные факты при этом рассматривались не только как независимые от индивидуального сознания, но и как внешние по отношению к нему. На роль ключевой категории новой дисциплины Дюркгейм выдвинул «коллективные представления». Речь шла именно о представлениях, т. е. интеллектуальных образованиях. Им, однако, в отличие от традиционного взгляда на психическое, придавался надындивидуальный статус. Тем самым предполагалась их доступность для объективного наблюдения и анализа, и это, согласно Дюркгейму, обещало поставить социологию в один ряд с науками о внешнем мире.

Новые единицы анализа — «коллективные представления» — напоминали о категории образа, успешная разработка которой определялась достижениями физиологии органов чувств и экспериментальной психологии. Но Дюркгейм резко выступил против принятых в психологии воззрений на компоненты и структуру сознания. «Коллективные представления», согласно Дюркгейму, являют собой независимые по отношению к индивиду сущности, извне входящие в субъективный мир человека и принуждающие его действовать в заданном социумом направлении.

Как же в таком случае соотносится в голове отдельного человека индивидуальное и социальное? К решению этого вопроса было привлечено внимание исследователей человеческого поведения в его отличии от животного. Их усилия сосредоточиваются на объяснении социализации как процесса подчинения индивидуальной психики общественным нормам и императивам. В частности, работы Пиаже и его школы имели первоначально своей предпосылкой дюркгеймовский, дуалистический подход к структуре человеческого сознания.

Дуализм и интеллектуализм Дюркгейма отвергли такие французские психологи, как Пьер Жане, Шарль Блондель, Анри Валлон и другие. Социальное, с их точки зрения, не внешняя сила, под давлением которой трансформируется внутренняя жизнь личности, имеющая якобы независимую от социального природу, но первичная детерминанта психических актов этой личности (причем не только интеллектуальных, выраженных в представлениях, но и двигательных, аффективных и т.д.). Общество творит индивида уже на уровне простейших форм поведения, когда, вступая в мир человеческих отношений, ребенок воспроизводит этот мир посредством вначале практических, затем умственных действий. Это направление исследований намечало новые способы объяснения человеческой психики, соотносимой теперь не с абстрактно-физической или биологической, а с культурно-исторической средой.

Индивидуальное сознание включалось в социальный контекст. Поиски в новом направлении свидетельствовали, что назревают важные сдвиги в структуре научно-психологического познания. Уже сложившиеся компоненты этой структуры не удовлетворяли исследователей социально-психологических аспектов человеческого поведения. Возникает потребность преодолеть антагонизм индивидуального и социального, который был характерен для картины человека у Дюркгейма, Фрейда и других.

Критикуя Дюркгейма и Фрейда, Жане развивал мысль о том, что первичным является реальное действие, производимое в условиях сотрудничества между людьми. В дальнейшем, по Жане, это действие из реального становится вербальным, сокращается, переходит во внутренний план план беззвучной (внутренней) речи и наконец превращается в кажущийся бесплотным умственный акт. Все внутренние операции суть преобразованные внешние, притом подчеркнем еще раз совершаемые, согласно Жане, не изолированными персонажами, а индивидами в ситуации сотрудничества.

Введение фактора сотрудничества в характеристику действия предвещало сдвиг в системе психологических категорий, которая до того оттачивалась на исследовании процессов поведения и сознания у отдельных индивидов.

В групповом акте сотрудничества имелся особый аспект, приводивший к выводу о том, что во взаимодействии индивидов присутствует не только социологическая основа (на которую указывали дюркгеймовские «коллективные представления»), но также психологическая, не сводимая к уже известным психологическим понятиям. Ведь «коллективные представления» и другие социологические новшества касались общественного сознания, а не индивидуального. Характеризовались социальные нормы, но не отношение к ним отдельного лица. Между тем это отношение, проявляющееся в поведении (внешнем и внутреннем) конкретной личности, представляет такую же реалию человеческого существования, как и сами общественные связи и институты.

Долгое время психические процессы экспериментально изучались на изолированном индивиде. Но уже в конце прошлого века были предприняты первые попытки проверить в лабораторных условиях влияние воздействий других людей (помимо экспериментатора) на реакции индивида. Сравнивалась, в частности, быстрота выполнения простейших заданий подростками в двух ситуациях: когда они работают порознь и когда соревнуются. Экспериментатор предполагал, что само по себе восприятие других детей, занятых той же работой, служит стимулирующим («динамогенным») фактором. И действительно, половина испытуемых в условиях группы показала лучшие результаты; однако у части (25 \%) детей показатели ухудшились. И этот факт не могла объяснить популярная в то время концепция идеомоторного акта, которой руководствовался в описанных опытах экспериментатор, предполагавший, что «идея» (восприятие каждым из испытуемых движений своих сверстников) непременно оказывает «динамогенное» влияние.

Почему же у части подростков соревнование с другими детьми снизило результаты? Здесь на поведение повлиял психосоциальный фактор. Подростки заняли определенную позицию по отношению к группе. Они стремились к лидерству, что отрицательно сказалось на эффективности их действий. Стало быть, не образ («идея»), а отношение выступало в качестве детерминанты двигательного эффекта.

«Значимый другой» в системе межличностных отношений

Взаимодействие людей может быть эффективным лишь в том случае, если его участники являются взаимно значимыми. Безразличие и слепота к индивидуальным особенностям и запросам партнера, игнорирование его внутреннего мира, оценок, позиции искажают результат взаимовлияния, тормозят, а порой и парализуют само взаимодействие. Именно поэтому в современной психологии с особой остротой встает проблема «значимого другого».

Если обратиться к истории вопроса, то нетрудно выстроить развернутую во времени цепочку нарастания заинтересованности проблематикой значимых отношений, первые знания о которой на десятилетия предваряют 30-е годы нашего столетия, когда во многом усилиями американского ученого Г. Салливана в психологическом лексиконе прочно утвердилось понятие «значимый другой». С этой точки зрения имена У. Джеймса, Ч. Кули, Г. Салливана, Г. Хаймана как бы символизируют качественные точки в континууме, отражающем поступательное движение научной психологической мысли от момента зарождения проблематики значимых отношений до периода 30-х 40-х годов, когда она стала одной из ключевых в психологии. Понятно, что условные промежутки между этими ориентирами легко могут быть заполнены работами других, куда более многочисленных исследователей.

Несмотря на интенсивную разработку проблематики значимых отношений остается открытым вопрос: какие характеристики личности ответственны за преобразования, которые она производит в мотивационно-смысловой и эмоциональной сферах субъекта? Важно понять, что реально значимо для других людей, на которых он так или иначе влияет. Имеются в виду не узкоиндивидуальные характеристики этого «значимого другого» (например, его характер, интересы, темперамент и т. п.), а его представленность в тех, с кем он имеет дело, т. е. собственно личностные проявления. По существу, этот вопрос связан с проблемой научного определения критериев значимости другого, т. е. оснований, позволивших бы четко и обоснованно дифференцировать именно тех партнеров по взаимодействию и общению, которые являются действительно значимыми для человека, и тех, кто не может на это претендовать.

В 1988 году А.В. Петровским была предложена трехфакторная концептуальная модель «значимого другого».

Первый фактор авторитет, который обнаруживается в признании окружающими за «значимым другим» права принимать ответственные решения в существенных для них обстоятельствах. За этой важной характеристикой стоят фундаментальные качества индивидуальности человека, которые позволяют окружающим полагаться на его честность, принципиальность, справедливость, компетентность, практическую целесообразность предлагаемых им решений. Если вести отсчет от исходной точки «О» к «Р» (рис. 1), то можно было бы, в случае точного измерения, зафиксировать множество состояний нарастаний этой представленной личности, иными словами, градации усиления «власти авторитета». Впрочем, авторитет лишь высшее проявление этого типа позитивной значимости человека для других людей, и поэтому обозначим этот вектор более осторожно, как референтность Р+. Вместе с тем существует и прямо противоположное позитивной референтности качество, то, что можно было бы условно назвать «антиреферентностью». Если, к примеру, обладающий таким негативным качеством человек порекомендует своему знакомому посмотреть некий кинофильм или прочитать книгу, то именно из-за похвал и оценок этого человека и книга не будет прочитана, и кинокартина не вызовет у него интереса. Обозначим антиреферентность Р-. Его крайняя точка выражает максимальное и категорическое неприятие всего, что исходит от негативно значимого человека. В некоторых случаях при этом «с порога» могут отвергаться и вполне разумные, доброжелательные его советы и предложения.

Второй фактор эмоциональный статус «значимого другого», его способность привлекать или отталкивать окружающих, быть социометрически избираемым или отвергаемым, вызвать симпатию или антипатию то есть аттракция. Эта форма репрезентации личности может не совпадать с феноменами референтности или авторитетности, которые в наибольшей степени обусловлены содержанием совместной деятельности. Однако их значение в структуре личности «значимого другого» не следует недооценивать: враг в известном смысле не менее значим для нас, чем друг, эмоциональное отношение к человеку может не способствовать успеху совместной деятельности, деформировать ее. На рис. 1 аттракция представлена множеством эмоциональных установок, располагающихся по нарастанию от точки «О» как к точке «А+», так и в противоположном направлении к точке «А-».

Третий фактор репрезентативности личности — властные полномочия субъекта или статус власти. Как это ни парадоксально, но генерал менее значим для солдата, чем сержант, с которым рядовой взаимодействует непосредственно. Разрушение той или иной организации автоматически отключает механизм

Рис. 1.

Трехфакторная модель «значимого другого» по А.В. Петровскому

действия статусных отношений. Выход субъекта, наделенного властными полномочиями, из служебной иерархии нередко лишает его статуса «значимого другого» для его сослуживцев. Это происходит, разумеется, если его служебный статус не сочетался с более глубинными личностными характеристиками — референтностью и аттракцией. Примеры подобного «низвержения с Олимпа», а следовательно, утраты значимости конкретного лица может привести каждый. Но пока статус индивида достаточно высок, он не может не быть «значимым другим» для зависимых от него лиц. У него в руках не «власть авторитета», но «авторитет власти». На рис. 1 возрастание статусных рангов получает отражение на векторе, ориентированном условной точкой «В+».

В то время как в одном направлении от исходной точки властные полномочия усиливаются, в другом нарастает прямо противоположный процесс все большей дискриминации «значимого другого» (здесь понятие «значимость» приобретает весьма специфический смысл так может быть «значим» раб для господина, поскольку под угрозой жестокого наказания будет выполнять прихоти последнего). Обозначим подобную статусность «В-». По сути дела речь идет о том, что в случае «плюсовой» В-значимости с полным основанием можно говорить о субъектной значимости другого (субъект влияния), а в ситуации «минусовой» В-значимости — о его объектной значимости (объект влияния).

Построив модели «значимого другого» в трехмерном пространстве, мы получаем необходимые общие ориентиры для понимания механизмов взаимодействия людей в системе межличностных отношений. Таким образом, открываем для себя возможность более обоснованно подойти к выявлению меры личностной значимости и влияния человека в группе. В качестве примера построим несколько позиций в пространстве позитивных значений выделенных нами критериев значимости (рис. 2). Для обозначения их с целью возможной наглядности приходится прибегать к метафорам.

Рис. 2.

Пространство «значимости».

Условные обозначения: А аттракция, В власть,

Р референтность, Z1-Z7 позиции «значимого другого»

Позиция «Z1» «кумир». Некто наиболее эмоционально привлекательный, обожаемый, непререкаемо авторитетный, но не имеющий формальной власти над субъектом (В=0; Р+; А+).

Позиция «Z2» «божество». Те же характеристики, которыми наделен окружающими «кумир», но при этом высочайшие возможности влияния на судьбу человека, которые дают ему прерогативы власти (В+; Р+; А+).

Позиция «Z3» «компетентный судья». Высокостатусный по своей социальной роли и авторитетный, знающий руководитель, но не вызывающий симпатии, хотя и неантипатичный (В+; Р+; А=0).

Позиция «Z4» «советчик-компьютер». Этот человек не располагает высокой властной позицией, он несимпатичен, хотя и неантипатичен для окружающих, но, тем не менее, последние подчиняются ему или, во всяком случае, считаются с его решениями, понимая, что в данной области он реальный авторитет и, отказываясь от его советов и рекомендаций, можно проиграть (В=0; Р+; А=0).

Позиция «Z5» «деревенский дурачок». Не располагающий статусом по своей социальной роли, глупый, но при этом симпатичный человек (В=0; Р=0; А+).

Позиция «Z6» «заботливый начальничек», обладающий властью руководитель, который вызывает у работающих с ним сотрудников благодарность за доброжелательное отношение, но профессионально не компетентный и потому не референтный. Авторитет его личности минимален, что легко обнаруживается в случае утраты им служебного положения (В+; Р=0; А+).

Позиция «Z7» «кондовый начальник» субъект, наделенный властными полномочиями, но не авторитетный для окружающих; беззлобный, в связи с чем не вызывает ни симпатий, ни антипатий (В+; Р=0; А=0).

Понятно, что описанные выше позиции не охватывают возможности, которые могли бы быть включены в полную модель «значимого другого». Рассмотренные несколько случаев лишь частная иллюстрация эвристичности предлагаемого подхода. Так, например, в его рамках находят место и характеристики, связанные с антипатией, антиреферентностью и даже с «антистатусностью» личности, ее полным бесправием, фактически рабским положением, потерей не только власти, но и элементарной свободы действий. К счастью, в настоящее время в окружающей нас действительности последний случай встречается не слишком часто. Хотя, к примеру, положение «отверженный» («опущенный») в исправительно-трудовой колонии дает известные основания говорить именно о полной беззащитности и рабской покорности. Заметим, что прошлое открывает широкие возможности для отыскания параметров «значимого другого», являющегося заведомо безвластным, но и обладающего высокими значениями по выраженности других и, в частности, позитивных факторов. Так, ученые типа С.П. Королева, являясь заключенными в бериевской «шарашке», при заведомом бесправии могли иметь и имели высочайшую референтность для начальника, поскольку от их творческих решений зависела его карьера и судьба. Это противоречие между статусом власти и авторитетом хорошо показано А.И. Солженицыным в книге «В круге первом».

Важность выделенных параметров определяется двумя обстоятельствами: во-первых, представлением о необходимости и достаточности именно этих характеристик «значимого другого», без учета которых нельзя понять сущность межличностных отношений; во-вторых, потому, что эта гипотеза ориентирована на получение необходимых данных для каждого конкретного случая значимости — и реализуемые властные полномочия, и референтность, и аттракция доступны для измерительных процедур.

Последнее обстоятельство позволило экспериментально подтвердить эвристичность трехфакторной модели «значимого другого», которая первоначально носила гипотетический характер.

Так, например, в одной из экспериментальных работ (М.Ю. Кондратьев) трехфакторная модель, будучи использована в качестве теоретического алгоритма исследования статусных различий и процессов группообразования в закрытых воспитательных учреждениях разного типа (детские дома, интернаты, колонии для несовершеннолетних правонарушителей и др.), позволила выявить ряд важных социально-психологических закономерностей. В результате была получена развернутая картина межличностных отношений воспитанников как в их среде, так и при взаимодействии с воспитателями.

Подросток в этих условиях заведомо признает властные полномочия представителя вышестоящего статусного слоя и безоговорочно ему подчиняется. Но, как правило, этот человек подростку антипатичен (В+; Р+; А-). Для высокостатусного же воспитанника «опущенный» не только не является «значимым другим», но и нередко вообще не воспринимается как личность, наделенная индивидуальными особенностями и способная к самостоятельным поступкам, его мнение не принимается во внимание, а образ негативно окрашен (В-; Р=0; А-).

Таким образом, определяющей для характеристики отверженного члена этой группы является роль невольной и постоянной жертвы, которая ему уготована в этой общности.

Все это дает основания более подробно остановиться на одной из форм репрезентации «значимого другого» — ролевом поведении.

Концепция ролевого поведения

В Соединенных Штатах Америки в период зарождения бихевиоризма складывалась концепция ролевого поведения, разработанная философом Джорджем Мидом. Основанное Мидом направление не имеет определенного названия. Для его обозначения иногда используют такие термины, как «теория ролей» или «чикагская традиция» (поскольку ее лидеры Мид, Дьюи и Парк работали в Чикагском университете). Учитывая своеобразие подхода Мида, мы называем его концепцию теорией ролевого поведения.

Согласно ортодоксальному бихевиоризму, поведение строится из стимулов и реакций, связь которых запечатлевается в индивидуальном организме благодаря полезному для него эффекту. По Миду же, поведение строится из ролей, принимаемых на себя индивидом и «проигрываемых» им в процессе общения с другими участниками группового действия.

Мид начал с положения о том, что значение слова для произносящего его субъекта остается закрытым, пока последний не примет на себя роль того, кому оно адресовано, т. е. не установит отношения с другим человеком. Перейдя от вербальных действий к реальным социальным актам, Мид применил тот же принцип, что и в трактовке речевого общения: человек не может произвести значимое, всегда адресованное людям действие, не приняв на себя роли других и не оценивая собственную персону с точки зрения других.

Принятие на себя роли и ее «проигрывание» (имплицитное или эксплицитное) — это и есть отношение, в отличие от тех сторон психической реальности, которые фиксируются в категориях образа действия мотива. Нераздельность различных сторон этой реальности обусловливает их внутреннюю взаимосвязь.

Отношение выражено в действиях, предписанных «сценарием» роли и мотивированных интересами участников социального процесса, и предполагает понимание ими (представленность в форме образа) значения и смысла этих действий. Иначе говоря, отношение невозможно вне образа, мотива, действия, равно как и они на уровне человеческого бытия немыслимы без отношения. Так обстоит дело в реальности. Но чтобы эта реальность раскрылась перед научной мыслью и стала ее предметом, потребовался длительный поиск. В ходе поиска удалось освоить наиболее крупные «блоки» психического, в частности, отчленить отношение от других разрядов психических проявлений и только тогда соотнести его с ними.

Уже в 50-е годы близость к теории ролевого поведения обнаруживает популярная как на Западе, так и в России концепция трансактного анализа Э. Берна. Отправляясь от идей психоанализа, Э. Берн выделял три «эгосостояния» людей в их отношении друг к другу («взрослый», «родитель», «ребенок»). Согласно его концепции в каждый момент жизни каждый человек находится в одном из «эгосостояний», определяющих его отношение к другим людям. Понятие «трансакция» применялось для характеристики отношения «эгосостояний» вступающей в общение диады. Вступая в отношения и взаимодействие с другим человеком, индивид находится в одном из «эгосостояний». «Взрослый» как «эгосостояние» обнаруживает компетентность, рациональность, независимость; «родитель» авторитарность, запреты, санкции, догмы, советы, заботы; «эгосостояние» «ребенок» содержит аффективные реакции, непосредственность, импульсивность. В различных обстоятельствах индивид может проявлять различные «эгосостояния», и на этой основе строятся его отношения с другими людьми.

Наряду с «этосостояниями» Э. Берн ввел понятие «игра», используя его для обозначения различных способов манипулирования людьми. Концепция трансактного анализа описывает множество игр, с помощью которых вступающие в определенные отношения люди пытаются управлять поведением партнеров.

В трансактном анализе теория ролевого поведения оказывается существенно продвинутой и операционализированной, найдя применение в психотерапии и детской психологии. Однако социальная природа личности также мало может быть раскрыта исходя из теории ролевого поведения, как и из учения о «коллективных представлениях». Нельзя проникнуть в эту природу, игнорируя общественно-историческую практику. Подобно тому, как Дюркгейм своим апсихологизмом, оказавшимся неприемлемым для научного объяснения человеческого поведения, побудил, тем не менее, искать пути разработки категории отношения (показателен в этом смысле трансактный анализ), так присущая жидовскому мышлению неразработанность категории личности порождала неудовлетворенность ролевым редукционизмом, игнорированием личностного начала человеческой активности. Назревала потребность расчленить коммуникативное (ролевое) и личностное.

Потребовались усилия огромного числа ученых, работающих в области социальной психологии, чтобы отыскать решения, позволяющие вскрыть сущность социальных межиндивидных отношений и общения людей в связи с пониманием личности как психологической категории. Однако для этого социальная психология должна была обрести статус экспериментальной дисциплины.

Программно-ролевые отношения в научной группе

В науке как форме деятельности складываются особые отношения между ее творцами. Научное знание является продуктом группового творчества. Сплачивающим группу фактором служит ее исследовательская программа. Она представляет собой сложное, системное образование, в котором можно выделить три аспекта: исторический, социальный, личностный.

Программа отражает запросы логики развития науки. Так, на рубеже XIX-XX столетий логика развития психологии выявила ограниченность программы Вундта с ее интроспективным методом. В противовес ей возник цикл других программ: гештальтпсихология, бихевиоризм, программа Сеченова, программа Фрейда, программа Кюльпе и др. Коммуникативные отношения складываются как внутри групп, сплоченных общей программой, так и между самими группами. Наконец, программы создаются и разрабатываются конкретными учеными, которые различаются личностным складом (мотивацией, способами общения, когнитивным стилем, особенностями характера и др.).

Ученые, образующие группу, исполняют различные функции (роли), в частности, такие, как генератора идей, эрудита, критика. Творчество предполагает «запрет на повтор» в отношении того, что уже открыто, и поэтому ученый призван исполнять роль генератора идей. Определить их новизну можно не иначе, как сопоставив с наличным ресурсом знаний, а для этого необходимо им сперва овладеть, исполнив роль эрудита. В то же время вновь добытые факты и теории требуют проверки, сравнения с другими, критической апробации. В данном случае ученый выступает в роли критика. Указанные три функции образуют своего рода «ролевой ансамбль». Отдельные ученые могут исполнять одну из этих ролей успешнее, другие являются, например, блестящими эрудитами или острыми критиками, но, в меньшей степени, генераторами идей. Программно-ролевой подход (предложенный М.Г. Ярошевским) позволяет изучить функцию психологической категории отношения в системе развития науки.

В структуре современных больших научных организаций функционируют малые группы, сплоченные исследовательской программой. В то же время между членами группы зачастую возникают конфликтные отношения, которые принято интерпретировать как антипод сплоченности. Поскольку, однако, процесс реализации исследовательской программы осуществляется не по заданному алгоритму, но в условиях имеющего вероятностную природу творческого поиска, то для любой из его стадий характерна своеобразная динамика межличностных отношений. Работая над своим фрагментом программы, каждый член группы сталкивается с «микронаучными» проблемными ситуациями, для продвижения в которых уровень индивидуально-творческих способностей и научной информированности отдельного ученого может оказаться недостаточным. Общение ученого «с самим собой», внутренний диалог не всегда позволяют справиться с этой ситуацией, побуждая к внутригрупповым контактам. Последние могут создать конфликтную ситуацию. Ее своеобразие не в конфронтации между членами группы, различающимися своими индивидуально-психологическими характеристиками, а в неоднозначности восприятия, оценки и интерпретации предметного содержания совместной деятельности (А. Г. Аллахвердян). Эти конфликтные отношения могут вести к творческим решениям, обуславливающим не дестабилизацию и распад группы, а тенденцию к сохранению и укреплению ее сплоченности, способствуя качественно новому и более высокому уровню развития группы.

Развитие экспериментальной социальной психологии

Интерес к процессам взаимодействия людей в различных человеческих общностях зародился на ранних этапах общественного развития. Первые наблюдения над социальным поведением зачатки будущей социально-психологической науки отмечаются еще в античности в произведениях Платона и Аристотеля, позднее, в период Просвещения, у Ш. Монтескье, П. Гольбаха, Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо, в России в трудах А.Н. Радищева и других мыслителей XVIII столетия. Не образуя сколько-нибудь законченной системы знаний, эти наблюдения, тем не менее, пробуждали стремление понять закономерности социального развития индивида в обществе себе подобных и, тем самым, подготавливали почву для первых социально-психологических концепций, создание которых относится в середине и к концу XIX века. Философской базой для разработки этих социально-психологических теорий послужил, главным образом, позитивизм Огюста Конта философское течение, считавшее задачей исследования в психологии описание и систематизацию сведений, полученных в ощущении.

В Европе и Америке первые попытки создания социально-психологической теории в конце XIX — начале XX века связаны с именами представителей психологической школы в социологии Г. Тарда, Г. Лебона, У. Макдугалла, С. Сигеле, Э. Дюркгейма. По установившемуся мнению, первой публикацией по социальной психологии на Западе считается уже упоминавшееся нами «Введение в социальную психологию» Макдугалла (английского психолога, работавшего затем в США). Год выхода этой книги 1908 иногда рассматривается как своеобразная точка отсчета в истории социальной психологии.

Пионеры социальной психологии пытались найти всеобщие законы; которые можно было бы применить для объяснения социальных явлений. Например, объяснение истоков солидарности и сплоченности людей Тард искал в категориях имитации и подражания, Лебон в «законе духовного единства», Дюркгейм в «коллективных представлениях». Таким образом, они подменяли законы истории законами психологии, сводя общественные явления к психическим. Личность растворялась, размывалась в человеческой общности, теряя свои индивидуальные особенности и способность самостоятельно действовать и принимать решения.

Большое влияние на развитие социальной психологии оказали работы Г. Зиммеля и Ч. Кули. Они первые стали рассматривать личность не абстрактно, а в связи с процессами взаимодействия людей с группами и внутри групп, представляя личностные черты как своеобразную проекцию взаимоотношений человека с социальными группами.

Личность нельзя изучать вне социального контекста, вне среды таков был справедливый вывод. Кули ввел в социальную психологию термин «первичная группа» (семья, неформальные объединения по месту жительства или работы и т. д.). Однако само понятие социальной среды было у Зиммеля и Кули чрезвычайно узким и сводилось к «малой группе», а контакты «лицом к лицу» определяли сущность межличностного общения в группах. Обосновывая общественный характер психической жизни личности. Кули вместе с тем трактовал само общество как совокупность психологических связей, игнорируя тот факт, что любая группа это не нечто замкнутое и автономное, а часть общества. Акцентирование внимания на чисто психологических отношениях, возникающих на основе взаимодействия «лицом к лицу», не давало подлинной картины межиндивидных отношений.

Психологизирование природы общественных отношений в группах присуще и современным исследователям (Дж. Морено, Р. Бейлс, М. Аргайл, Ч. Осгуд, Л. Беркович и др.).

Начиная с 20-х годов социальная психология становится ведущим направлением в психологической науке США, Англии, Германии, Франции и Японии. В. Мёде и Ф. Олпорт положили начало исследованиям по выявлению влияния (положительного или отрицательного), которое оказывают первичные группы на своих членов в процессе выполнения ими какой-то деятельности. При этом интерес привлекали случаи как позитивного, так и негативного отношения индивида к группе. Выяснилось, что общий эффект деятельности групп находится в прямой зависимости от того, «рядом» или «вместе» они действовали, выполняя определенные задания. Было обнаружено, что даже присутствие наблюдателей из числа авторитетных для группы лиц создавало атмосферу, которая приводила к повышению производительности всей группы и отдельных ее членов (эффект фасилитации).

Значительный интерес во всем мире вызвали исследования того, в какой мере межличностные отношения влияют на повышение производительности труда, на отношение к труду, трудовую дисциплину. В ходе так называемых хотторнских (Хотторн город в США) экспериментов Э. Мэйо сделал выводы, которые легли в основу последующих исследований роли психологических факторов в современном производстве. Было выявлено, что производительность труда каждого рабочего зависит от его самочувствия в группе и соответствует чаще всего не столько его возможностям, сколько системе ценностных ориентации, норм, установок, сложившихся в группе, определяется не только оплатой и условиями труда, но и характером возникших и упрочившихся неформальных отношений. Неформальная структура способна тормозить или, наоборот, обеспечивать процессы управления на уровне малых групп.

Было установлено, что характер неформальных отношений существенно влияет на все производственные показатели, в том числе такие, как производительность труда, текучесть рабочей силы, а также на отношение рабочих к изменению норм, расценок.

Основы социальной психологии закладывались первоначально под влиянием гештальтпсихологии, бихевиоризма и психоанализа. Это влияние ощущалось и в последующей методологической направленности работ психологов.

Вторая мировая война активизировала исследования процессов группового развития. Сплоченность и боеспособность групп, устойчивость их структуры при действии сил, направленных на разрыв и разрушение внутригрупповых связей, эффективность деятельности групп в зависимости от типа или стиля руководства — все это явилось предметом экспериментального изучения. Группы (формальные и неформальные, первичные и вторичные, референтные и др.) стали объектом особого внимания, а изучение межиндивидных отношений ведущим направлением в зарубежной социальной психологии.

Исследования групповых феноменов вышли за рамки социальной психологии и стали широко использоваться в управлении промышленностью. Эти феномены учитываются при решении сложных вопросов подготовки кадров, научной организации труда, комплектования различных человеческих общностей. В центре исследований и оказалась малая группа, своеобразное промежуточное звено в системе «личность общество». По отношению к личности малая группа рассматривалась как та социальная среда, которая жестко детерминирует поведение и особенности человека, а по отношению ко всему обществу малая группа выступала, таким образом, аналогом, своеобразной моделью общественных отношений.

Соответствующий раздел социальной психологии получил название «исследование малых групп», или «групповая динамика». Один из крупнейших социальных психологов США Л.Фестингер отмечает, что групповая динамика возникла как ответ на вопрос, почему одни группы имеют влияние на своих членов, а другие нет. Чтобы объяснить это различие, могущее иметь широкое практическое значение, нужно было найти такие законы группового развития, которые позволили бы не только объяснять, но и предсказывать способность группы влиять на своих членов в области их установок и поведения.

К.Левин, как уже говорилось, видел источники и движущие силы развития взаимоотношений людей в их социальной жизни. Он рассматривал потребности как стержень направленности личности, называя их главным генератором, источником активности человека. Центр внимания переместился на изучение эффективности группового взаимодействия, лидерства, коммуникаций, распространения влияния и создания авторитета. Левин применял понятия «силовое поле», «напряженность», «вектор», заимствованные у физики, пытаясь связать ее законы с человеческим поведением.

На общее развитие групповой динамики как особой области социальной психологии оказали в наши дни несомненное влияние не только теория «поля» К. Левина, но и другие социально-психологические концепции, связанные с именами Дж. Морено, Л. Фестингера и других.

Одна из характеристик особенностей развития социальной психологии за рубежом, в первую очередь в США, огромное количество накопленного эмпирического материала (библиография только по прикладным аспектам социальной психологии достигает в США свыше 10 000 наименований).

Принцип деятельностного опосредствования

отношений людей в группе

Начиная с экспериментов С. Аша и М. Шерифа (40-е годы, США), считалось установленным, что под давлением группы по меньшей мере треть индивидов меняет свое мнение и принимает навязанное большинством, обнаруживая нежелание высказывать и отстаивать собственное мнение в условиях, когда оно не совпадает с оценками остальных участников эксперимента, т. е. проявляя конформность. Индивид, находясь в условиях группового давления, может быть либо конформистом, либо нонконформистом. Дальнейшие исследования носили характер уточнения этого вывода. Выяснялось, усиливается ли конформность при увеличении группы, как сами испытуемые интерпретируют свое конформное поведение, выявлялись половые и возрастные особенности конформных реакций и т. д.

Указанная альтернатива оборачивалась педагогической дилеммой: либо видеть смысл воспитания в формировании личности, находящейся в непрерывном противостоянии с социальным окружением, т. е. негативиста, либо воспитывать индивидов, склонных всегда соглашаться с остальными и не умеющих и не желающих противостоять влиянию группы, т. е. конформистов. Очевидная неудовлетворительность подобной постановки вопроса наводила на мысль об ошибочности исходной альтернативы. Видимо, в самом понимании сущности взаимодействия личности и группы крылась некая серьезная методологическая ошибка, заводящая психолога в тупик. Выход из этой ситуации состоял в том, чтобы пересмотреть сущность концепции групповой динамики и выяснить, насколько правомерно использование предложенной в ней модели группового взаимодействия.

Казалось бы, теория малых групп учитывала общественный фактор. Однако на поверку вышло не так. Что представляет собой группа, которая воздействует на индивида в классических экспериментах С. Аша, Р. Крачфилда, М. Шерифа? Это случайное объединение людей, то, что может быть названо диффузной группой (от лат. diffusio — «рассеивание», «разлитие», антоним «сплоченности»). По условиям эксперимента предусматривалось изучение чисто механического воздействия группы на личность, группы как простой совокупности индивидов, ничем кроме места и времени пребывания друг с другом не связанных.

Концепция «группового давления» позволила выяснить особенности некоторых форм взаимодействия личности с группой и возникающих явлений конформности, но вместе с тем невольно заставляла исследователей вращаться в замкнутом кругу представлений о том, что единственной альтернативой конформности является нонконформность, асуггестивность (устойчивость личности к внушению). В группе людей, лишь внешне взаимодействующих друг с другом, притом по поводу объектов, не связанных с их реальной деятельностью и жизненными ценностями, иного результата и не приходилось ожидать: подразделение членов группы на конформистов и нонконформистов делалось неизбежным. Однако давало ли такое исследование возможность сделать вывод, что перед нами была модель отношений в любой группе, деятельность в которой имеет личностно значимое и общественно ценное содержание?

В свете данного вопроса становится понятным, что составляет суть концепции «малой группы», принятой исследователями групповой динамики. Взаимоотношения людей мыслятся ими как непосредственные, взятые безотносительно к реальному содержанию совместной деятельности, оторванные от социальных процессов, частью которых они на самом деле являются. В этой связи была выдвинута гипотеза, что в общностях, объединяющих людей на основе совместной деятельности, взаимоотношения людей опосредствуются ее содержанием и ценностями (А. В. Петровский). Если это так, то подлинной альтернативой конформности должен выступить не нонконформизм (негативизм, независимость), а некоторое особое качество, которое предстояло изучить экспериментально.

Гипотеза определила тактику экспериментальных исследований. Была сделана попытка сопоставить внушающее воздействие на личность неорганизованной группы и сложившегося коллектива. И совершенно неожиданно выяснилось, что внушающее влияние случайно собравшихся людей на индивида проявляется в большей степени, чем влияние организованного коллектива, к которому данный индивид принадлежит.

Состояние индивида в незнакомой, случайной, неорганизованной группе в условиях дефицита информации о лицах, ее образующих, способствует повышению внушаемости (связь между неопределенностью ситуации и внушаемостью отмечалась многими авторами). Таким образом, если поведение человека в неорганизованной, случайной группе определяется исключительно местом, которое он выбирает для себя (чаще всего непреднамеренно) в градации «автономия подчиненность группе», то в коллективе существует еще одна специфическая возможность самоопределение личности. Личность избирательно относится к воздействиям конкретной общности, принимая одно и отвергая другое в зависимости от опосредствующих факторов оценок, убеждений, идеалов.

Таким образом, было выявлено, что дилемме «автономия подчиненность группе» противостоит самоопределение личности, а противоположность неосознаваемым установкам внушаемости составляют осознаваемые волевые акты, в которых реализуется самоопределение. Все это позволило сформулировать задачу новой серии исследований.

Если побуждать личность якобы от имени коллектива, к которому она принадлежит (методика «подставной группы»), отказаться от принятых в нем ценностных ориентации, то возникает конфликтная ситуация, которая разделяет индивидов, проявляющих конформность, и индивидов, способных осуществить акты самоопределения, то есть действовать в соответствии со своими внутренними ценностями.

Самоопределение возникает в том случае, когда поведение личности в условиях специально организованного группового давления обусловлено не непосредственным влиянием группы и не индивидуальной склонностью к внушаемости, а главным образом принятыми в группе целями и задачами деятельности, устойчивыми ценностными ориентациями. В высокоразвитой группе в отличие от диффузной самоопределение является преобладающим способом реакции личности на групповое давление и потому выступает как формообразующий признак. Обратимся к конкретному эксперименту.

Сначала выявлялись общие позиции согласия или несогласия членов группы с предложенными этическими суждениями. Как правило, выделялась основная масса испытуемых, которые выражали согласие с общепринятыми нормами, отраженными в предложенных экспериментатором суждениях, и небольшая группа лиц, которые занимали негативную позицию. В дальнейшие эксперименты последняя группа не включалась, так как изучение негативизма как психологической проблемы не входило в задачи данного исследования. По отношению ко всем остальным возникал вопрос: что означает психологически их согласие с предложенными этическими суждениями? Является ли оно результатом подчинения групповому давлению, неявно выраженному в самом факте общепринятости моральной нормы? Другими словами, не результат ли это конформности? Но можно было выдвинуть диаметрально противоположное предположение: быть может, согласие есть не подчинение групповому давлению, не конформность, а результат совпадения ценностей личности с общепринятыми этическими суждениями, выраженными экспериментатором? И тогда то, что внешне выглядит как конформность, несет в себе иной психологический смысл и выступает как подлинная альтернатива конформизму.

Последующий эксперимент был построен таким образом, чтобы давление группы (это была, разумеется, «подставная группа») направить вразрез с общепринятыми ценностями и создать конфликтную ситуацию, в которой должно было быть подтверждено или опровергнуто одно из выдвинутых выше предположений. Тем самым производилась экспериментальная дифференциация группы на конформистов и людей, которые обнаруживают самоопределение, беря на себя защиту общегрупповых ценностей даже в тех случаях, когда от них «отказывается» остальная часть группы.

Постановка вопроса о самоопределении связывала проблему внутригруппового взаимодействия с содержанием того, что воздействует на личность через групповые коммуникации. Это позволяло отвергнуть представление о фатальном приоритете коммуникации и коммуникатора перед объективным содержанием информации.

Формула «стимул реакция» была пригодна для психологической интерпретации искусственно созданной экспериментальной ситуации. Однако при обращении к реальным отношениям эта схема (или конформист, или нонконформист) обнаруживала свою несостоятельность.

Феномен самоопределения оказался той самой искомой «клеточкой», в которой обнаруживаются важнейшие социально-психологические характеристики живого социального организма группы. Отношения между двумя или несколькими индивидами не могут быть сведены к непосредственной связи между ними. Относительно непосредственные взаимоотношения могут быть зафиксированы в диффузной группе. В группах же, осуществляющих совместную деятельность, отношения неизбежно опосредствуются содержанием, ценностями и целями совместной деятельности. Таким образом, по своим психологическим характеристикам группа высокого уровня развития качественно отличается от других малых групп. Поэтому попытка распространить те выводы, которые были сделаны при их изучении, на группу высокого уровня развития обречены на неудачу.

Многоуровневая структура межличностных отношений

Тот факт, что межличностные отношения опосредствуются содержанием реальной деятельности, позволяет увидеть объемную структуру высокоразвитой группы. Если в традиционно трактуемой группе отношения между индивидами выступают как неиерархизированные по отношению к групповой деятельности, ее целям и принципам, то в высокоразвитой группе групповые процессы иерархизируются, образуя многоуровневую структуру. В этой многоуровневой структуре можно выделить несколько страт (слоев), имеющих различные психологические характеристики, применительно к которым обнаруживают действие различные социально-психологические закономерности.

Центральное звено групповой структуры (А) образует сама групповая деятельность, ее содержательная характеристика. По сути своей это хотя и ядерное по отношению ж психологическим стратам, но не собственно психологическое образование. Это предметно-деятельностная характеристика группы. В настоящее время выделен набор эмпирических показателей, которые могли бы быть сведены в блоки оценок предметной деятельности, дающие общую характеристику ядра групповых процессов.

Так, были выделены три критерия оценки группы: 1) оценка выполнения основной общественной функции участия в общественном разделении труда; 2) оценка соответствия группы социальным нормам; 3) оценка способности группы обеспечить каждому ее члену возможность для развития. Все психологические характеристики группы оказываются зависимыми от этих социально обусловленных образований.

Выделение указанных блоков оценки совместной предметной деятельности позволяет определить социально-психологические параметры групп разного уровня развития.

Следующая за описанным выше слоем страта Б психологическая по своей сущности фиксирует отношение каждого члена группы к групповой деятельности, ее целям, задачам, принципам, на которых она строится, мотивацию деятельности, ее социальный смысл для каждого участника.

В страте В локализуются характеристики межличностных отношений, опосредствованных содержанием совместной деятельности (ее целями и задачами, ходом выполнения), а также принятыми в группе принципами, идеями, ценностными ориентациями. Именно сюда, видимо, следует отнести различные феномены межличностных отношений, например, самоопределение личности и другие, о которых речь пойдет дальше. Деятельностное опосредствование принцип существования и принцип понимания феноменов этой психологической страты.

Наконец, последний, поверхностный слой межличностяых отношений (Г) предполагает наличие связей (главным образом эмоциональных), по отношению к которым ни цели деятельности группы, ни общезначимые для нее ценностные ориентации не выступают в качестве основного фактора. Это не значит, что такие связи в полном смысле слова непосредственные. Вряд ли можно предположить, чтобы отношения любых двух людей не имели опосредствующего звена в виде тех иди иных интересов, вкусов, эмпатических тяготений, суггестивных влияний, привычных ожиданий и т. д. Но содержание групповой деятельности на этих связях по существу не сказывается или обнаруживается в очень слабой степени.

Подобно тому, как недопустим перенос закономерностей, свойственных диффузной группе, на высокоразвитую группу, было бы неправомерно универсализировать выводы, полученные при изучении феноменов поверхностного слоя межличностных отношений в группе. Точно так же связи в страте В являются необходимыми, хотя и недостаточными для характеристики группы без учета данных о страте Б, т. е. без выяснения социального смысла деятельности ее участников, мотивов их деятельности и т. д.

В ряде социально-психологических исследований высокоразвитых групп (производственных, учебных, спортивных), особенно имеющих прикладной характер, результаты экспериментального изучения поверхностного слоя используются для характеристики группы в целом. При этом определяющая роль приписывается шкале приемлемости, коммуникативности и прочим факторам, не связанным с предметной деятельностью группы. Естественно, что психологические оценки, предлагаемые в результате этих обследований, не являются адекватными, а иногда могут оказаться дезориентирующими.

В общем верно описывая межличностные отношения в диффузных группах, групповая динамика не отличала диффузные группы от других сообществ. Между тем перед психологами стояла и стоит задача изучения особого типа групп, на которые не следует распространять закономерности, действующие в «классической» малой группе. Решение такой задачи требовало прежде всего выделения их собственных признаков, т. е. тех отношений, которые опосредствуются значимым для всех содержанием совместной деятельности. Выявление этих связей обычно затруднено, так как они оказываются включенными во множество других контактов и взаимодействий, вовсе или столь явно не опосредствованных целями и ценностями группы. Взаимопонимание между «болеющими» за одну и ту же футбольную команду существенно отличается от внутригрупповых отношений, возникающих при решении серьезных производственных задач или нравственных коллизий.

Анализ феномена самоопределения личности позволил предположить, что в развитой группе закономерно должны обнаруживаться и другие социально-психологические феномены, качественно отличающиеся от явлений, характерных для случайного скопления людей. Сущность данных отличий заключается в различном характере взаимоотношений и взаимодействия между индивидами.

В диффузной группе определяющими являются непосредственные отношения и непосредственное взаимодействие (к примеру, податливость или сопротивление групповому воздействию). Как уже было сказано, эта непосредственность лишь относительная, поскольку во взаимоотношения индивидов в любой, даже случайно образовавшейся группе неизбежно оказываются включенными в качестве некоторых промежуточных переменных установки, взгляды, опыт прошлых контактов, предубеждения, стереотипы и т. д. Традиционная социальная психология абсолютизировала схему взаимоотношений и взаимодействия, которая вводила в условия эксперимента лишь групповые стимулы и групповые реакции, но не принимала во внимание бесчисленное многообразие промежуточных звеньев. «Надсознательный категориальный строй» психологии, замыкая исследователя в круг поведенческих характеристик, заранее отсекал возможность направить эксперимент на изучение содержательной и мотивационной сторон межличностных отношений.

Что же составляет принципиальное отличие высокоразвитой группы от других их видов? В высокоразвитой группе в качестве определяющих выступают взаимодействие и взаимоотношения людей, опосредствованные целями, задачами и ценностями совместной деятельности, т. е. ее реальным содержанием. С данной точки зрения, группа высокого уровня развития — это группа, где межличностные отношения опосредствуются общественно ценным и личностно значимым содержавшем совместной деятельности. Это качественное отличие, как выяснилось, поддается исследованиям, в которых принципиальное значение приобретает как раз учет указанного опосредствующего звена и возможность экспериментально выделить его существенно важные параметры. К нх числу может быть отнесено преобладание проявлений самоопределения личности я снижение конформных реакций в значимых для коллектива ситуациях. Но как далее станет очевидным, этот параметр является лишь первым в ряду других. Сторонники групповой динамики не сумели прийти к соглашению по вопросу о типологии групп, потому что не сумели выделить главные факторы, обеспечивающие формирование группы. В концепциях групповой динамики они либо отсутствуют, либо оказываются рядоположными с второстепенными факторами (размер группы, число групповых коммуникаций и т. д.).

Для создания типологии групп (здесь она представлена скорее как топология) мы используем геометрическую модель (рис. 3). Векторы, ее образующие, с одной стороны, показывают степень опосредствованности межличностных отношений (С), а с другой содержательную сторону опосредствованна, развивающегося в двух противоположных направлениях: А в направлении, соответствующем (в самой общей форме) общественно-историческому прогрессу, и В в направлении, препятствующем ему. Обозначим вектор ОА как просоциальное развитие опосредствующих факторов, а вектор ОВ

Рис. 3

Типология групп.

Условные обозначения:

ОС степень опосредованности межличностных отношений;

ОА просоциальное развитие факторов, опосредствующих межличностные отношения;

OB антисоциальное развитие факторов, опосредствующих межличностные отношения

как их антисоциальное развитие.

Теперь» используя три вектора (А, В, С), построим изображение и рассмотрим его компоненты. Фигура, обозначенная как первая (I), несет на себе необходимые признаки группы, отвечающие требованиям общественного прогресса. Высокая социальная значимость факторов в максимальной степени определяет и опосредствует межличностные отношения, делает группу высокосплоченной. Фигура II представляет общность, где высокий уровень развития социальных ценностей лишь в очень слабой мере опосредствует групповые процессы. Возможно, это только что созданная группа с далеко еще не сложившейся совместной деятельностью. Здесь успех одного человека не определяет успешной деятельности других и неудача одного не влияет на результаты другого. Нравственные ценности в такой группе функционируют, но они не отработаны в процессе общения и совместного труда, а привнесены из широкой социальной среды. Их дальнейшая судьба зависит от того, будет ли налажена деятельность, которая их повседневно созидает и укрепляет.

Фигура III представляет группу, где налицо высокий уровень опосредствования взаимоотношений индивидов, но факторы, которые их опосредствуют, враждебны социальному прогрессу. Позицию рассматриваемой фигуры может занять любая антиобщественная корпорация, например мафия.

Фигура IV показывает общность, где взаимоотношения людей фактически не опосредствуются факторами совместной деятельности, а если такое опосредствование все же имеет место, то антисоциальный характер опосредствующих факторов лишает деятельность группы какой-либо общественной ценности (например, группа хулиганов).

Наконец, фигура V представляет типичную диффузную группу, где на нулевой отметке ока