4. концепция «народного производства»

4. концепция «народного производства»

При разработке концепции «народного производства» Воронцов и Даниельсон обращались не только к русскому, но и к западному опыту, рассматривая межстрановой анализ как своего рода лабораторию для рационального выбора форм «здания будущего общественного хозяйства». Предтечей народников и источником важного аналитического материала для них был А. К. Корсак, которого можно считать первым русским экономистом-компаративистом.

Александр Казимирович Корсак (1832-1874), сын польского ссыльнопоселенца, своей магистерской диссертацией «О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства (кустарной и домашней промышленности) в Западной Европе и в России» (1861) опередил на 30 лет исследование К. Бюхера о формах хозяйства в их историческом развитии. Сопоставление Корсака с Бюхером особенно интересно ввиду утверждения последнего, что «народы, которые, подобно русским, не создали настоящей городской жизни, не имеют также и национального ремесла», поскольку ремесло специфически городское явление. Начиная свое сравнение истории промышленных форм на Западе и в России с характера городов, Корсак отметил, что западноевропейские города, завоевав в борьбе с феодалами политические права и вольности, развились в экономически значимые и самостоятельные в своих внутренних делах общины, соединившие ремесло и собственность. Городские общины имели большие привилегии сравнительно с сельским населением и превратились в центры местных рынков и промышленного мастерства, росту которого способствовали цехи, контролировавшие качество изделий. Обращение торгово-промышленной деятельности в монополию городских корпораций содействовало образованию на Западе богатого «среднего сословия». В России же города возникали из военно-административных соображений и представляли собой не что иное, как огороженные села; цехов не было; слаборазвитая промышленность надолго сохранила характер побочной деятельности земледельцев, а с XVIII в. приняла форму оптовых ремесел: целые деревни, особенно подмосковные, лежащие на больших дорогах, занялись производством какого-либо одного ремесла; жители одних сделались кожевниками, других ткачами, третьих красильщиками, тележниками, кузнецами и т.п. Преобладание этой домашней сельской промышленности, ориентированной не столько на качество, сколько на дешевизну изделий, сохранилось и после «несчастных мер Петра» по искусственному насаждению цехов и крепостных мануфактур и фабрик.

Живучесть мелкой домашней промышленности в России Корсак объяснял как природными условиями и общей отсталостью страны (климат, обусловливающий в северных губерниях малопроизводительность земледельческого труда и излишек свободного времен» крестьян; недостаток путей сообщения при многочисленности населения; слабое развитие разделения труда; отсутствие фабричного производства многих дешевых изделий первой необходимости), так и наличием у большинства населения, хотя и на невыгодных условиях, подспорья в клочке земли. Высмеивая барона Гакстгаузена, вообразившего сходство российского кустарничества с ассоциациями сенсимонистов, Корсак, однако, не отрицал за русским сельским укладом, где земледелие не дифференцировано от ремесла, перспектив к развитию в новую форму производства противоположную фабрике, чьи темные стороны очевидны, а всепоглощающее могущество опасно. Это развитие возможно при условии, если организовать ассоциации сельских производителей с системой мелкого кредита, оптовой закупкой материалов и налаженным сбытом изделий, распространением усовершенствованных орудий, общественными мастерскими, выставками и т.д. Даже на Западе, где экономическое превосходство крупных фабрик поглотило мелкую промышленность, Корсак находил примеры того, как возможно простым работникам пользоваться всеми выгодами фабричного производства на правах самостоятельных хозяев, оставаясь сельскими жителями, в Швейцара и Швеции.

Воронцов и Даниельсон подхватили эти идеи, предлагая формы «иного пути промышленного прогресса» в виде артельной организации мелкого кустарного производства при помощи интеллигенции и правительственной организации крупного «механического дела» до тех пор, пока не удастся «видоизменить общину» в новую «производственную единицу, сходную с той, которая имеется, например, в швейцарском часовом производстве». То, что крупная фабричная промышленность не является универсальной и всепоглощающей формой, народники доказывали ссылками на примеры западных стран, в частности на развитие во Франции «мелкой самостоятельной промышленности высшего порядка», основанной на искусной ручной работе, и на переходность положения фабричного рабочего в США, где рабочие-иммигранты, скопив за несколько лет деньги из зарплаты, покупают участки земли и становятся фермерами.

Неотделейность ремесла от сельского хозяйства в русской деревне, распространенность кустарных промыслов создавали, по мнению народников, предпосылки для развития «народного производства», если интеллигенция при поддержке государства организует для крестьянства систему мелкого кредита и сбыта, а также найдет формы сознательного применения науки к вооружению мелкого производства для борьбы с крупным. Тогда возможно обеспечить вытеснение капитала семейными и артельными мастерскими, создать такие формы организации промышленности, где «работники суть в то же время и хозяева предприятия».

«Капиталистический пессимизм» Воронцова-Даниельсона и утопические конструкции «народного производства» были подвергнуты критике в конце 1890-х годов новым поколением русских экономистов, выступавших от имени К. Маркса, теоретический авторитет которого во многом благодаря народникам был велик в России, как ни в какой другой стране. Молодые неофиты Маркса, чтобы размежеваться с народниками, подвели их под определение экономического романтизма. Автор понятия Владимир Ульянов характеризовал народничество как систему воззрений, заключающую в себе следующие три черты:

«1) Признание капитализма в России упадком, регрессом...

2) Признание самобытности русского экономического строя вообще и крестьянина с его общиной, артелью в частности...

3) Игнорирование связи «интеллигенции» и юридико-политических учреждений страны с материальными интересами классов».

Видимое поражение в спорах конца XIX в., последующее торжество ленинизма и теперешнее – ура-капитализма «списали» народничество в каталог идеологических заблуждений. На исходе XX в. оценку народнического и более раннего славянофильского «общиноверия» как экономического романтизма вполне можно оставить и даже оттенить ею своеобразие русской экономической мысли. Однако необходимо сделать поправки на то, что в народничестве содержится не только во многом актуальный опыт осмысления ломки вековых общественных форм в России, но и предвосхищение направлений современной мысли в изучении «третьего мира» теорий «периферийного капитализма», «моральной экономики крестьянства» и др.

Рекомендуемая литература

Народническая экономическая литература. М., 1958.

Образ будущего в русской социально-экономической мысли конца XIX начала XX в. М., 1994. Раздел первый.

Пантин И.К., Плимак Е.Б., Хорос В.Г. Революционная традиция России. М., 1986. Гл. 5-7.

Рачков М.П. Политико-экономические прогнозы в истории России Иркутск, 1993. Гл. I.

Рязанов В.Т Экономическое развитие России. СПб., 1998. Гл. III.

Туган-Барановский М.И. Экономическая наука // Россия. Энциклопедический словарь. СПб., 1991.