1. эволюционный принцип в истории экономической науки

1. эволюционный принцип в истории экономической науки

Эволюционные идеи стали проникать в исследования об обществе в XVIII в. в связи с утверждением естественнонаучного мировоззрения, подорвавшего идею божественного создания и механистическую картину мира. И хотя ньютоновская механика сохраняла свое влияние на умы людей, Б. Мандевиль, А. Смит, а позднее Т. Мальтус высказали идеи, которые сегодня, хотя и с некоторыми оговорками, можно отнести к эволюционному подходу. Прежде всего речь идет о признании спонтанного характера социально-экономического порядка и неинтенационности результатов действий отдельных людей. Мандевиль рассматривал проблему установления порядка через призму этики и указывал на то, что пороки отдельных людей могут способствовать общественной пользе, а порядок может родиться из разрозненных и неупорядоченных действий людей. Близкую Мандевилю точку зрения высказывал Смит. Для него — и это особенно интересно с точки зрения современного понимания эволюционного принципа — разнообразие и специализация не только не были чем-то, препятствующим порядку, но и составляли его часть.

Считается, что именно Смит и шотландская школа в целом дали Дарвину идею упорядоченного взаимодействия и регулярности, порожденных хаотическим взаимодействием и возникающих спонтанно, без направляющей силы, идею, которая сыграла важную роль в формировании теории эволюции. Более того, некоторые исследователи не без основания полагают, что в своих амбициозных научных устремлениях Дарвин опирался на идеи либеральной социальной философии, которые разделяли представители образованного класса викторианской Англии и которые он применил при исследовании природных процессов.

Важным источником эволюционных представлений в общественных науках были взгляды Т. Мальтуса. Он привнес идею естественного отбора и связал последний с борьбой за ограниченные ресурсы. Мальтус был первым, кто не только обратил внимание на борьбу как на необходимую составляющую процесса развития, — он писал, что без борьбы, поражений и даже смерти невозможно развитие популяции, но и указывал на динамическую роль разнообразия. Уже в то время подобная позиция повлекла за собой серьезные общественно-политические последствия. В данном случае мы имеем в виду не широкий общественный резонанс, который имела теория народонаселения Мальтуса, а критику им популярных в то время утопических идей как противоречащих представлению об эволюционном характере общественного развития.

Эволюционный подход не только противостоял утопизму, но и подрывал идею Бога, что и определило революционное значение дарвиновской теории для общества и науки XIX в. Если теория социально-экономической динамики Мальтуса еще отводила Богу заметное место — во всяком случае, Мальтус пытался примирить борьбу за выживание с существованием Бога, то привнесение эволюционных идей в биологию привело к тому, что оказалась подорванной, хотя и до сих пор не полностью отброшенной, идея создания.

В 1859 г. в работе «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за существование» Ч. Дарвин предложил эволюционную теорию, которая в современных терминах может быть представлена как «экономическая модель конкуренции за ограниченные ресурсы, в которой отбор осуществляется на индивидуальном уровне». Согласно этой теории, основу эволюции составляют процессы изменчивости (в популяции возникают индивидуальные различия), наследственности (существует корреляция между родителями и детьми), отбора (некоторые индивидуальные формы оказываются успешнее других в борьбе за ограниченные ресурсы и потому лучше выживают и оставляют больше потомства).

Несмотря на созвучность идей Дарвина представлениям видных экономистов того времени и даже их взаимное влияние, эволюционная теория Дарвина не оказала существенного влияния на развитие экономической мысли; более того, во второй половине XIX в. эволюционные идеи стали исчезать из экономических исследований. В экономической науке восторжествовал ньютоновский подход в его наиболее упрощенной трактовке, предложенной Джевонсом и получивший свое воплощение в теории равновесия. Это обстоятельство побудило Т. Веблена в 1898 г. поставить вопрос: «Почему экономика не является эволюционной наукой?», и даже попытаться исправить эту ситуацию, обратившись к рассмотрению институциональной стороны экономических процессов.

Большую роль в утверждении в экономической науке механистического подхода сыграла философия утилитаризма. В значительной степени благодаря И. Бентаму возникла и оформилась идея исчисления полезности. И по мере того, как маржиналистские представления завоевывали позиции в экономической науке, последняя утрачивала интерес к проблемам развития, сосредоточиваясь на индивидуальной оптимизации и проблеме равновесия. Равновесие понималось экономистами как в определенном смысле совершенное состояние, при котором индивидуальные планы были согласованы, а полезности достигали максимума. В этом случае естественнонаучную аналогию для экономической теории приходилось искать уже не в биологии с ее теорией эволюции, а в механике, точнее, в теории гравитации, которая рассматривает точку притяжения (равновесия) как точку свободной нулевой энергии (т.е. отсутствия движения).

Подобной тенденции в определенном смысле противостояла теория Маркса, которая усвоила многие идеи классической политэкономии, в том числе и ее нацеленность на проблематику развития. Однако тот факт, что Маркс рассматривал теорию Дарвина как «естественнонаучный базис для классовой борьбы в истории» и, следовательно, связывал эволюционный принцип с идеологией, негативным образом сказался на популярности эволюционной идеи в экономической науке. В противовес идеологически ориентированной марксистской политэкономии чистая экономическая теория отказалась от рассмотрения экономических процессов в их историческом развитии в пользу равновесного анализа; это направление анализа окончательно утвердилось уже в XX в. и достигло наивысшего уровня в работах П. Самуэльсона, К. Эрроу и других классиков современной теории равновесия (см. гл. 13). Более того, уже в наше время в рамках так называемого экономического империализма (см. гл. 40) были даже предприняты попытки распространить экономическое моделирования на некоторые близкие биологии дисциплины.

Между тем у основоположников современной экономической теории мы находим свидетельства признания важности эволюционного принципа. Так, Маршалл считал, что экономическая наука в широком смысле родственна скорее биологии, чем физике или даже химии. Более того, некоторые его рассуждения напрямую связаны с новейшими для того времени положениями биологии и эволюционной теории. Так, в книге IV «Принципов...» Маршалл анализировал воздействие внешней среды на организацию производства, говорил о роли конкуренции и сотрудничества в развитии экономики. Последнее заставляет вспомнить П. Кропоткина, который писал, что в эволюции живой природы и общества взаимопомощь и индивидуальная инициатива играет большую роль, чем конкуренция и борьба за выживание. Маршалл затронул и очень важную с точки зрения теории эволюции проблему непрерывности изменений, времени и его

626

необратимости и в этой связи признал условность и ограниченность предложенного им метода разграничения коротких и длинных периодов. Идея непрерывности и постепенности изменений отражала влияние эволюционного подхода, и она проявилась в его представлении о предпринимательской функции как о способности к бизнесу. Эта функция, суть которой сводится к поиску новых комбинаций существующих методов производства, ассоциировалась у Маршалла с фирмой. При такой трактовке естественный отбор лучших фирм — это «отбор лучших менеджеров, способных задействовать обширное знание, уже накопленное фирмой».

Более определенно эволюционный подход отстаивали представители другой ветви маржинализма — австрийской школы, хотя изначально они обращались к нему главным образом в тех областях, которые были вне собственно экономической теории. Так, К. Мен-гер использовал эволюционный подход при анализе социальных институтов. Центральным моментом при этом была идея спонтанного порядка, суть которой сводится к тому, что институты, которые выполняют определенные функции как часть целого социального организма, не являются созданными для этих целей. «Они предстают перед нами как естественный продукт (в некотором смысле), как непреднамеренный результат исторического развития». К подобным институтам он относил язык, закон, религию, государство, рынок, деньги. И наиболее важной задачей социальной науки Менгер считал объяснение того, каким образом без направляющей воли могли возникнуть институты, эффективно функционирующие на благо всего общества и позволяющие людям достигать свои цели. Идею спонтанности институтов, дополненную принципом культурной эволюции, уже в наше время отстаивали и разрабатывали Ф. Хайек и другие представители неоавстрийской школы. Для них эта идея стала важнейшим философским аргументом против конструктивизма как социальной философии и социализма как ее практического воплощения (см. гл. 35). Им же была высказана мысль, что сам рынок — это институт, который развивается во взаимодействии с процессом конкуренции: рынок является внешним по отношению к действующим экономическим субъектам и в то же время он сам оказывается продуктом их взаимодействия.

Большое значение с точки зрения распространения эволюционных идей в экономике имели работы И. Шумпетера. В «Теории экономического развития» (1926), а затем в «Экономических циклах» (1939) он обратился к эндогенным изменениям как характерной черте капиталистической экономики, признал важность процессов возникновения, изменения и исчезновения социальных институтов, наконец, сделал акцент на процессе появления нового в широком смысле как на неотъемлемой черте капиталистической экономики.

В 1937 г. в предисловии к японскому изданию «Теории экономического развития» Шумпетер писал, что цель его исследования состоит в том, чтобы «найти ответ на вопрос: как экономическая система производит ту силу, которая беспрестанно ее изменяет?». Предметом экономической теории развития он считал «изменения, которые происходят не непрерывно, выходят за пределы обычных рамок, меняют привычный ход и не могут быть поняты с точки зрения «кругооборота», хотя они носят чисто экономический — «внутрисистемный» — характер...».

«Центральным для шумпетерианского видения капиталистической экономики было понятие динамики рыночного процесса. Шумпетер рассматривал рынок как нечто большее, нежели сигнальное устройство для размещения ограниченных ресурсов, которое служит цели гарантировать состояние равновесия. Скорее рынок — это сфера радикальных изменений, которая заставляет фирмы и индивидов осуществлять нововведения, а экономику расти и структурно изменяться. Шумпетерианская конкуренция — это созидательное разрушение, в котором фирмы растут, выживают или умирают. Фирмы, способные осуществлять нововведения и адаптироваться, растут или выживают, а другие оттесняются и устраняются. Таким образом, стремление к сверхприбыли проверяется в конкурентном окружении, которое одновременно представляет собой бесконечный процесс изменений и преобразований». И в этом процессе адаптации ключевой фигурой становится предприниматель. Движимый стремлением получить сверхприбыль — пока процесс конкуренции и адаптации не лишил его преимущественного обладания новым — предприниматель Шумпетера конкурирует не только в области цен, но главным образом в области новых продуктов и технологий. Шумпетер представляет развитие экономики как преодоление новаторами-предпринимателями сковывающих рамок сложившихся правил и норм.

Следует подчеркнуть, что процесс изменений, который привлекал внимание Шумпетера, нельзя относить к плавным и постепенным, подобные изменения он воспринимал лишь как фон для изменений существенных, которые осуществляются скачками. Но сам по себе этот факт нельзя рассматривать как свидетельство отхода от идеи эволюционности, поскольку последняя не исключает скачкообразных изменений. Так, еще в 1894 г. английский биолог У. Бейтсон высказал гипотезу о существовании непрерывной и прерывистой изменчивости, гипотезу, которая неявно уже содержалась у Маршалла в его концепции равновесия различного порядка, изложенной в книге V «Принципов...».

Позиция Шумпетера имела важное методологическое следствие, а именно она позволила в какой-то степени примирить равновесный подход и теорию развития: равновесный принцип сохраняет силу, пока в системе не происходят существенные инновации. С точки зрения равновесного подхода наличие последних означает переход на новый уровень равновесия. В результате экономическое развитие можно представить как последовательную смену равновесных состояний, или так называемое пунктирное равновесие. Именно этот подход нашел отражение в теории циклов Шумпетера.

Несмотря на многочисленные обращения к идее эволюции и заманчивые аналитические перспективы, которые она открывала, до последнего времени эволюционный подход не оформился в самостоятельное направление экономической науки, а эволюционные идеи оставались вне та1п51геат есопогшсх.

Проблема заключается не только в том, что ученые (по выражению П. Фейерабенда), подобно жрецам, ревностно охраняют свои заблуждения и, добавим, усвоенные приемы и инструментарий, в том числе математические модели, изменение стереотипов научного мышления — процесс долгий и трудный (предполагающий, например, изменения в системе обучения), но и в том, что недостаточно ясна перспектива практического применения эволюционного подхода, что в наш век прагматизма является серьезным недостатком.

Но в настоящее время для эволюционной экономики складывается благоприятная ситуация. Не только внутренняя неудовлетворенность экономистов узостью экономической ортодоксии, но и некоторые события реальной жизни способствуют повышению интереса к эволюционной экономике и эволюционному подходу в целом. Речь идет прежде всего о влиянии на экономическую науку проблем, которые возникли в связи с трансформационными процессами в постсоциалистических странах, и того, какие аналитические и практические достижения в этой ситуации она продемонстрировала. Сегодня более или менее очевидно, что теоретические положения и практические рекомендации, известные как Вашингтонский консенсус, не могут считаться адекватными масштабам и сложности проблем переходной экономики. В последнее время вместе среди критиков так называемой трансформационной ортодоксии все громче звучат голоса тех, кто рассматривает пробелы ортодоксальной теории, приведшие к неверным политическим действиям, не просто как технические ошибки, а как следствие методологических принципов, усвоенных большинством экономистов. И в этом контексте эволюционная экономика имеет хорошие перспективы.