1. раскол либерализма

1. раскол либерализма

В начале XIX в. даже в Англии, где либеральные идеи пол наибольшее распространение, в политическом строе сохранялись многие пережитки феодализма. В борьбе против сословных привилегий (будь то неравенство избирательных прав или аграрный протекционизм в виде знаменитых «хлебных законов») интересы фабрикантов и торговцев не отличались от интересов рабочих, что сплачивало ряды сторонников либеральных реформ. Главным оставалось политическое размежевание между либералами и консерваторами. Однако после того, как в 30-е годы в результате острой политической борьбы были достигнуты первые успехи в либерализации избирательной системы, ситуация начала меняться. На первый план все чаще выходили новые проблемы, порожденные развитием капиталистических отношений.

Сторонники либерализма все чаще становились перед сложным для них выбором между верой в свободную конкуренцию и стремлением к общественному благу. Именно в этот период в рамках либерализма выявилось две тенденции. Для одной радикальной, или фритредерской (от англ. free trade свобода торговли), главными оказались принципы свободного предпринимательства и невмешательства государства в экономику; для другой -реформистской к сочетание либеральных ценностей с активной ролью государ решении социальных проблем.

Фритредеры

В Англии наиболее ярким проявлением первой тенденции стала Манчестерская школа, обязанная названием своим оппонентам, которые стремились подчеркнуть противоположность интересов экспортоориентированных промышленников Манчестера (как и других подобных регионов) национальным интересам страны. Это был рее идейно-политическое течение, чем научная школа. «Манчестерцы» решительно выступали за свободу торговли (много решительнее чем такие ее приверженцы, как Смит и Рикардо), против объединения в профсоюзы и мер по регулированию рабочего дня и трудовых отношений; требовали дальнейшей либерализации из тельных прав; в международной политике отстаивали принцип вмешательства во внутренние дела иностранных государств и за расширение прав колоний. Если борьба против протекционистских хлебных законов еще могла вестись с позиции большинства, заинтересованного в снижении цен на продовольствие, то после отмены этих законов в 1846 г. программа «манчестерцев» приобрела открыто антирабочий характер.

Во Франции XIX в. идейно-политическая ситуация была иной: сословные привилегии были устранены недавней революцией, и противоречия между трудом и капиталом вышли на первый план раньше и проявились рельефнее. Активнее заявили о себе социалисты как выразители интересов рабочего класса. Соответственно, французские экономисты-либералы с самого начала выступили как оппоненты социалистов, заняв более радикальные фритредерские позиции. Наиболее известным их представителем был Фредерик Бастиа (1801-1850) автор популярных памфлетов против протекционизма и нашумевшей книги «Экономические гармонии» (1850), в которой он продемонстрировал чудеса риторики для убеждения читателей в том, что разрывающие общество пороки и противоречия не более чем видимость, за которой скрывается мир экономических гармоний, предустановленных божественным Провидением.

Истоки либерального реформизма: Иеремия Бентам

Наряду со «старым» либерализмом фритредеров тогда же, в середине XIX в., получил развитие «новый» либерализм реформистская версия доктрины, возникновение которой было подготовлено предшествующей историей этого течения в британском обществе.

В среде британских либералов начала XIX в. тон задавали так называемые философские радикалы кружок интеллектуалов, объединившихся вокруг журнала «Вестминстерское ревью». Радикалами они были лишь в том смысле, что их реформаторские установки шли несколько дальше, чем у либералов из парламентской партии вигов. Кружок объединял видных философов, историков, правоведов, экономистов, психологов, дипломатов, политических деятелей. Это был круг общения, где формировались мировоззренческие и политические идеи, оказавшие значительное влияние на британское общественное сознание и на развитие общественных наук на Западе в целом. Среди основателей кружка был известный экономист Джеймс Милль, среди его участником Д. Рикардо. Идейным лидер «философских радикалов» был И. Бентам.

Иеремия Бентам (1748-1832) не был экономистом, но оказал значительное влияние на развитие экономической науки. Основная сфера его интересов моральная философия и юриспруденция, наиболее влиятельное сочинение «Введение к принципам морали и юриспруденции» (1789).

Бентам приобрел известность в начале XIX в. прежде все активный сторонник либеральных реформ в области законодательства. Он критиковал смертную казнь, отстаивал принцип, что неотвратимость наказания важнее его жестокости, выступал за демократизацию избирательного права, в частности за предоставление голоса женщинам, допускал критические высказывания о наследственной аристократии, а в конце жизни даже о монархии. Популярность Бентама выходила далеко за границы Англии. Так, российский император Александр I требовал от своей комиссии по разработке нового законодательства, чтобы во всех сомнительных случаях обращалась к Бентаму за советами.

Как философ-моралист Бентам следовал традициям гедонизма (от греч. hedone наслаждение), связывающим моральное добро с удовольствием, наслаждением. Эта традиция восходит к древнегреческому кому философу Эпикуру, а в Новое время имела немало продола лей, среди которых были Дж. Локк, французский философ К.Гельвеций, а также учитель А. Смита философ Ф. Хатчесон.

Центральное понятие этики Бентама польза, полезность (и( Отсюда название его морально-философской доктрины «утилитаризм». Согласно Бентаму, польза это «свойство предмета, благодаря которому он способен приносить благодеяние, выгоду, удовольствие, добро или счастье (что в данном случае сводится к одному и тому же). «Природа, писал он, поставила человека под управление двух верховных властителей страдания и удовольствия. Им одним представлено определять, что мы можем делать, и указывать, что мы с делать».

В принципе полезности Бентам не только искал объяснением тического поведения людей он придавал ему и нормативное зЯ ние, в особенности для сферы законодательства. Согласно Бентаму, мораль в самом общем понимании это учение об искусстве направить действия людей таким образом, чтобы производить наибольшую сумму счастья». Долг мыслителей он видел в том, чтобы доказывать, то «добродетельный поступок есть прав ильный расчет, а поступок безнравственный расчет неправильный». При этом Бентам особенно настаивал на том, что добродетель это не только расчет: в ней есть еще и некоторое усилие, борьба, что «человек жертвует немедленным удовольствием ввиду больших будущих».

Этика Бентама индивидуалистична. Общество, по его определению это «фиктивное тело», и, соответственно, общественный интерес это не что иное, как сумма интересов отдельных членов данного общества. Однако в отличие от А. Смита, который исходил из естественной гармонии интересов и верил, что следование частным эгоистическим интересам само способно обеспечить общественное благо, Бентам полагал, что гармония интересов возможна лишь как результат разумного законодательства. Вслед за Гельвецием и итальянским правоведом Беккариа основным принципом этики и законодательства Бентам считал принцип наибольшего счастья для наибольшего числа людей.

Чтобы положить этот принцип в основу законодательства, Бентам выдвинул идею «арифметики счастья» (felicific calculus). В ее основе своеобразная попытка ранжирования удовольствий и страданий. Так, удовольствия он оценивал по их: а) интенсивности; б) продолжительности; в) определенности/неопределенности; г) близости по времени; д) плодотворности (т.е. способности данного удовольствия производить новые); е) чистоте (несмешанности с попутными страданиями; ж) распространенности (способности доставлять удовольствие другим людям).

По мысли Бентама, подобные ранжиры могли бы прилагаться к любому законодательному проекту или решению, затрагивающему интересы членов общества. С этой целью он предлагал оценивать первичные, вторичные и производные удовольствия и страдания, доставляемые соответствующим законопроектом каждому члену общества, а затем суммировать эти оценки и подводить баланс. При невозможности непосредственно соизмерить различные характеристики удовольствий и страданий Бентам предлагал обращаться к их денежным оценкам.

 Сама идея суммирования удовольствий и страданий разных людей изначально предполагала принципиальную сопоставимость таких оценок, т.е. возможность межличностного сравнения полезностей. Более того, с помощью «арифметики счастья» Бентам надеялся получить объективные оценки субъективных переживаний людей.

В своих рассуждениях Бентам предвосхитил принцип, который позже стал называться принципом предельной полезности. Так, он рассуждал, что если индивиду дать некоторую сумму денег, то это несет ему определенное количество удовольствия. Если же затем дать ему точно такую же сумму денег, то дополнительное удовольствие нее окажется меньшим, чем от первой суммы. Соответственной там считал, что одна и та же сумма денег, будучи доходу к доходу бедняка, принесет больше счастья, чем такая же сумма, добавленная к доходу богатого. Отсюда следовало, что определенное перераспределение доходов между богатыми и бедными способно увеличить суммарное количество счастья в обществе.

Утилитаризм Бентама был воспринят многими экономии прежде всего участниками кружка «философских радикалов» Дж. Миллем и-с определенными оговорками Дж.Ст. Миллем. Поздней утилитаризма сыграли важную роль в распространении идей маржиналистской революции (см. гл. 10).

В то же время у Бентама всегда было много оппонентов, его вызывали ожесточенные споры. Так, русский писатель В.Ф. Одоевский посвятил этой теме специальный памфлет-утопию «Город без имени» (1839), где изобразил страну Бентамию, с тем чтобы показать нежизнеспособность утилитаристской морали.

Наиболее уязвимые стороны бентамовского утилитаризма связаны с упрощенностью принимаемой им модели человеческого поведения, размытостью основных понятий (полезность, счастье, удовольствие и т.д.), отсутствием четкого разграничения позитивных и нормативных моментов. Еще одним характерным изъяном в системе Бентама был двойной стандарт в характеристике человеческого понимания вот как эту проблему сформулировал известный философ и логик Б. Рассел: «Если каждый человек гонится за собственным удовольствием, то как мы сможем гарантировать, что законодатель б заботиться об удовольствии человечества в целом?.. Если бы ему [Бентаму] поручили составить свод законов для некоторой страны, а ходил бы при этом из того, что, как он был убежден, является интересами сами общества. Он не преследовал бы при этом свои собственные интересы или (сознательно) интересы своего класса. Но если бы он понял этот факт, но должен был бы изменить свое психологическое учение».

В конкретных вопросах экономической политики Бентам был прогматиком. Если в своей ранней работе о ростовщичестве он с либеральных позиций требовал отмены ограничений на величину ссудного процента, то позднее, в ходе дебатов вокруг хлебных законов, высказывался за прямое административное ограничение цен на зерно. В ряду предлагавшихся им реформ были меры, предвосхищавшие идею социального страхования.

В вопросах денежной теории и политики Бентам, в противовес поавоверным рикардианцам, высказывался за активную денежную политику государства. Именно в этой области некоторые идеи Бентама заметно опередили свое время и даже предвосхитили некоторые мотивы кейнсианства. Это касается трактовки денежной экспансии в качестве средства обеспечения полной занятости и в особенности постановки вопроса о возможности вынужденных сбережений или, в его терминологии, «.вынужденной бережливости» (forced frugality}.

Обобщением социально-экономических взглядов Бентама стала его концепция общественной политики. Он выделил четыре главные цели такой политики, ранжировав их по значимости, обеспечение:

а) прожиточного минимума; б) безопасности; в) достатка; г) равенства. Подобное понимание целей социальной политики в сочетании с убеждением, что разумное законодательство способно гармонизировать интересы в обществе, на первых порах проявлялось лишь в общегуманитарных инициативах утилитаристов, касавшихся таких сфер, как образование или общественная гигиена.

Последовательное применение этих подходов в социально-экономической политике началось гораздо позже и знаменовало собой существенное переосмысление либеральной доктрины. Именно с тех пор слово «либерал» утратило однозначность: вплоть до сегодняшнего дня так называют и противников любого государственного вмешательства в экономику, и буржуазных реформистов, сторонников активной социальной политики государства.

Джон Стюарт Милль

Главным идеологом либерального реформизма выступил ученик и последователь Рикардо, крупный последний представитель классической школы Джон Стюарт Милль (1806-1873).

Джеймс Милль дал сыну блестящее образование, которое позволило Миллю-младшему проявить свои уникальные способности во многих сферах. Творчество Дж.Ст. Милля оставило заметный след в целом ряде отраслей знания в логике («Система логики», 1843), философии («Утилитаризм», 1863), политологии («О свободе», 1859), политической экономии. К этому надо добавить успешную 35-летнюю карьеру чиновника и несколько лет членства в британском парламенте.

Основные экономические сочинения Дж.Ст. Милля: «Очерки по некоторым нерешенным проблемам политической экономии» (1844) и «Принципы политической экономии с некоторыми ее приложена социальной философии» (1848) книга, семь раз переиздававшаяся жизни автора и служившая общепризнанным учебником политической экономии почти до конца XIX в.

В «Принципах...» Милль попытался обобщить теоретической наследие классической школы в духе рикардианской традиции и одновременно временно отреагировать на то новое в экономике и идеологии, с чем пришлось столкнуться уже самому автору. Его интерпретация классической политэкономии содержала немало новых моментов, отношение которых к рикардианству и позднейшим тенденциям в экономической мысли до сих пор остается предметом дискуссий. Однако главная особенность и важнейший источник оригинальности Миля-экономиста заключаются в том, что экономику вообще и ee рикардианское толкование в частности он рассматривал в широком общественном контексте. Закономерным следствием такого подхода были и его либерально-реформистские идеологические установки.

Свою социально-экономическую программу Милль строил, опираясь на комбинацию принципов, почерпнутых из классической политической экономии и бентамовского утилитаризма, и переосмысливая эти принципы на основе собственных методологических подходов. У классиков он заимствовал понимание труда как источника богатства в сочетании с приверженностью к рынку и конкурент Бентама индивидуализм в сочетании с установкой на благосостояние для максимального числа людей. Ключевая теоретико-методологическая новация самого Милля состояла в разграничении законов производства и законов распределения.

«Законы и условия производства богатства имеют характер иск свойственный естественным наукам. В них нет ничего, зависящего от воли, ничего такого, что можно было бы изменить... Нравится это людям или нет, но удвоенное количество труда не взрастит на данной площади урожай в удвоенном количестве, если в процессах возделывания земли не произойдет неких улучшений. Нравится это людям или нет, но непроизводительный расход отдельных лиц будет pro tanto (пропорционально соответственно) вести к обеднению общества, и только производительный расход отдельных лиц обогатит общество. Мнения или желания, которые могут существовать по этим вопросам, не властны над природой вещей…

Иначе с распределением богатства. Распределение всецело является делом человеческого учреждения... зависит от законов и обычаев общества. Правила, которые определяют распределение богатства, таковы какими их делают мнения и желания правящей части общества, и весьма различны в разных странах... Общество может подчинить распределение богатства любым правилам, какие оно считает наилучшими но какие практические результаты проистекут из действия этих правил это должно быть открыто, подобно любым другим физическим или отвлеченным истинам, посредством наблюдения или исследования» .

Именно выводя распределение богатства за рамки предмета «чистой», незаинтересованной науки, Милль санкционировал возможность и целесообразность социально-экономического реформирования и одновременно намечал как его направленность, так и его пределы. Кроме того, Милль разграничивал статическую часть теории, дающую одномоментную картину экономики, и ее динамическую часть, характеризующую процессы долгосрочного экономического развития. Ядро рикардианской теории он относил к «статике», тем самым, оставляя себе значительный простор в интерпретации тенденций общественного прогресса. Наконец, не отказавшись от утилитаристского образа человека как максимизатора полезности, Милль четко ограничил сферу применения такого подхода: бентамовская философия касается только деловой (business) части общественных учреждений, распространять ее на все человеческие дела ошибка.

Такое смещение акцентов привело Милля к переоценке рикардианского пессимизма в отношении «динамики» капитализма. Следуя закону народонаселения Мальтуса и теории ренты Рикардо, он допускал вслед за Рикардо возможность «стационарного состояния», при котором отсутствие стимулов остановит процесс накопления капитала. Однако для Милля эта перспектива не казалось столь мрачной, как для Рикардо. Напротив, он верил, что в «стационарном состоянии» ослабление экономических стимулов будет сопровождаться усилением стимулов к моральному совершенствованию человеческого общества. «Только в отсталых странах мира, отмечал Милль,-

рост производства все еще важная цель: что экономически необходимо в наиболее развитых странах так это лучшее распределение».

Милль остро чувствовал изъяны современного ему общественного порядка именно в этом следует искать истоки его реформизма. В добавлении к третьему изданию «Принципов...» (1852) он писал: «…если бы пришлось делать выбор между коммунизмом со всеми его возможностями и нынешним состоянием общества со всеми присущими ему страданиями и несправедливостью; если институт частной собственности необходимым образом несет с собой как следствие такое распределение продуктов труда, какое мы видим ныне распределение, находят почти в обратной пропорции к труду, так что наибольшая доля достается людям, которые вовсе никогда не работали, несколько меньший тем, работа которых почти номинальна, и так далее, по нисходящей… то все затруднения коммунизма, большие или малые, были бы не чем песчинкой на весах».

Но такая оценка ситуации не ставила Милля в ряды борцов против частной собственности. По его мнению, «принцип частной собственности еще никогда не был подвергнут справедливому испытания… Общественное устройство современной Европы берет начало из распределения деления собственности, которое было результатом не справедливого раздела или приобретения посредством усердия, а завоевания и носи. Законы собственности все еще не приведены в соответствие с принципами, на которых зиждется оправдание частной собственности. Законы эти обратили в собственность вещи, которые никак не давало делать собственностью, и установили безусловную собственность на такие вещи, на которые должны существовать лишь ограниченные права собственности».

После критического рассмотрения рецептов общественного переустройства, предложенных в современной ему социалистической литературе, Милль сделал вывод, что «...политэконом еще довольно долго будет заниматься главным образом условиями существовав прогресса, характерными для общества, основанного на частной собственности и наличной конкуренции, и что главной целью стремлений нынешнем состоянии человеческого развития является не нucnpoвержение системы частной собственности, но ее улучшение и предоставь полного права каждому члену общества участвовать в приносимых ею выгодах».

В позитивной программе реформирования буржуазного общества, по Дж. Ст. Миллю, наиболее характерны несколько пунктов:

я) переход от предприятий с наемным трудом к кооперативным производственным ассоциациям; эту перспективу Милль связывал с постепенным перетоком капитала в руки самих рабочих;

б) ограничение имущественного неравенства путем ограничения прав наследников. Определив собственность как право человека «на свои способности, на то, что он может произвести с их помощью, и на что бы то ни было, что ему удастся выручить за произведенные им товары путем честного обмена», Милль заключил, что «право наследования в отличие от права оставления наследства не входит в понятие частной собственности». Оправданность передачи собственности по наследству он признавал только в отношении детей, да и то лишь в пределах их «умеренного обеспечения», рекомендуя устанавливать предел тому, что человек «может обрести просто по милости других, без какого-либо применения своих способностей»;

в) выведение земли из сферы безусловного действия принципа частной собственности. Наследуя критическое отношение Смита и Рикардо к земельным собственникам, Милль был гораздо решительнее в своих выводах: «Когда говорят о «неприкосновенности собственности», следует всегда помнить, что земельной собственности не свойственна такая же неприкосновенность, как другим видам собственности. Земля не создана человеком. Она изначальное достояние всех людей. Ее присвоение всецело является вопросом общей целесообразности». В отношении земли, не предназначенной для возделывания, Милль не видел «ни одного веского довода в пользу того, чтобы она вообще являлась частной собственностью».