4. становящееся производство, первобытное человеческое стадо, формирующиеся люди и отбор

4. становящееся производство, первобытное человеческое стадо, формирующиеся люди и отбор

Как отмечалось в главе VI, с самого момента зарождения производственная деятельность в силу своей коллективной природы не могла совершенствоваться под действием индивидуального естественного отбора. Ее появление вызвало к жизни групповой отбор, который по мере проявления способности производственной деятельности к самодвижению, саморазвитию все в большей и большей степени превращался из фактора, определявшего развитие производственной деятельности, в фактор, ей подчиненный и выполняющий ее заказы.

В процессе группового отбора отбирались стада, однако, истинными его объектами были индивиды, их составлявшие. Стада предлюдей не могли быть настоящими объектами отбора, ибо представляли собой не организмы, а просто зоологические объединения. Будучи только зоологическими объединениями, они не могли эволюционировать, развиваться. Под действием группового отбора шла эволюция только индивидов, но не их объединений — стад.

Положение изменилось, когда под действием выполнявшего „заказ" производства группового отбора началось освобождение производственной деятельности от рефлекторной формы и превращение предчеловеческого стада в первобытное человеческое. Последнее в отличие от стада предлюдей было не просто объединением, а организмом, способным развиваться, эволюционировать. Поэтому оно могло стать объектом отбора и стало им.

Формирующиеся люди не только производили, но и приспособлялись к среде. Первобытное человеческое стадо было организмом, не только преобразующим среду, но и приспособляющимся к ней, организмом не только социальным, но в определенном отношении и коллективным биологическим. Поэтому развитие первобытного человеческого стада и его членов не могло происходить без отбора. Приспособление к среде необходимо предполагает существование отбора.

С возникновением первобытного человеческого стада групповой отбор претерпел изменения и превратился в новую форму отбора. Объектом этого отбора были первобытные человеческие стада и лишь тем самым индивиды, входящие в их состав. Объекты этого отбора — первобытные стада—были социально-биологическими организмами. Соответственно эту форму отбора можно было бы назвать социально-биологическим или биосоциальным отбором.

Биосоциальный отбор имел целый ряд черт, роднивших его с естественным отбором коллективных биологических организмов, естественным сверхиндивидуальным отбором. Подобно тому, как сверхиндивидуальный отбор был единством отбора сверхорганизмов и организмов, биосоциальный отбор был единством отбора первобытных человеческих стад — социально-биологических организмов — и составляющих их индивидов — формирующихся людей. Подобно сверхиндивидуальному отбору, биосоциальный отбор приспосабливал индивидов к среде не прямо, а опосредствованно, путем приспособления их к возможно лучшему выполнению функций, необходимых для существования и развития коллективного организма.

В то же время между социально-биологическим и естественным сверхиндивидуальным отбором существовало глубокое различие, вытекавшее из того, что первобытные стада были организмами, не только приспосабливавшимися к среде, но и преобразовывавшими ее, были, прежде всего, объединениями производственными, формирующимися социальными организмами. Существенной отличительной чертой производственной деятельности, как отмечалось, является ее способность к самодвижению, саморазвитию. В отличие от приспособительной деятельности, которая может совершенствоваться лишь под определяющим воздействием естественного отбора, производственная деятельность способна развиваться и совершенствоваться без отбора. Способность производственной деятельности к саморазвитию получала свое все большее и большее проявление по мере прогрессировавшего ее освобождения от рефлекторной формы.

Но, как уже отмечалось, на протяжении всего периода первобытного стада саморазвитие, самосовершенствование производственной деятельности рано или поздно вступало в противоречие с существующей морфологической организацией формирующихся людей, причем как прямо, так и косвенно. И это возникающее противоречие преодолевалось под действием биосоциального отбора, представлявшего собой единство отбора первобытных стад и их членов — формирующихся людей. Биосоциальный отбор совершенствовал физическую организацию формирующихся людей и тем открывал дорогу для дальнейшего саморазвития производства.

Таким образом, у формирующихся людей совершенствование производственной деятельности шло двояким путем: путем шедшего независимо от отбора саморазвития, самосовершенствования производственной деятельности и путем происходившего под действием отбора совершенствования морфологической организации архантропов. Эти два пути совершенствования производственной деятельности были неразрывно связаны, причем второй путь был целиком и полностью подчинен первому, включавшему его в себя в качестве своего необходимого момента вплоть до возникновения Homo sapiens. С возникновением человека современного физического типа, как уже указывалось, необходимость в дальнейшем совершенствовании физического типа человека отпала, ибо морфологическая организация Homo sapiens не ставит границ развитию производственной деятельности и общественных отношений.

Нетрудно заметить, что роль биосоциального отбора, под действием которого шла биологическая эволюция человека, существенно отличалась от роли естественного отбора, не исключая и сверхиндивидуального естественного отбора. Этот отбор не определял ни направления развития и совершенствования производственной деятельности, ни направления развития морфологической организации пралюдей. Наоборот, само направление его действий определялось развитием производственной деятельности. Производство, развиваясь независимо от действия отбора, предъявляло определенные требования к физической организации человека; биосоциальный отбор, выполняя эти требования производства, совершенствовал способность формирующихся людей к производственной деятельности и к подавлению своих инстинктов. Тем самым биосоциальный отбор снимал препятствия на пути развития производственной деятельности и повышения уровня сплоченности первобытного стада.

Биосоциальный отбор был полностью подчиненным производству фактором, при помощи которого производство формировало человека как производительную силу, а в определенной степени и как общественное существо и тем самым все в большей и большей степени освобождало себя от животной формы, формировало себя как специфически человеческую деятельность. Вызвав к жизни биосоциальный отбор, производство превратило биологическую эволюцию человека, процесс трансформации одного биологического вида человека в другой в один из моментов становления человеческого общества1.

Подчиненный производству и направляемый производством биосоциальный отбор был важнейшим фактором формирования человека и человеческого общества. Поэтому необходимо, не ограничиваясь общими положениями, рассмотреть детальнее механизм его действия. Для этого прежде всего нужно остановиться на вопросе о том, что собой конкретно представляло первобытное человеческое стадо, и, в частности, попытаться установить его размеры.

Вряд ли могут быть сомнения в том, что различные человеческие стада отличались друг от друга по числу входящих в их состав индивидов и что состав любого стада не оставался неизменным. Однако столь же несомненно, что существовали более или менее определенные верхняя и нижняя границы колебания числа членов первобытного стада, при выходе за которые первобытное стадо переставало быть тем, чем оно было. Стадо могло успешно жить и развиваться лишь при условии, что число его членов было не меньше какой-то более или менее определенной цифры. При падении числа членов стада ниже этого минимального размера стадо лишалось возможности нормально существовать и развиваться, неизбежно деградировало и рано или поздно исчезало как таковое. Размеры стада не могли и возрастать безгранично. Рано или поздно увеличение числа членов стада приводило к тому, что оно распадалось на два новых дочерних стада. Размеры каждого из двух новых возникших стад не должны были быть меньше минимального, поэтому максимальный размер первобытного человеческого стада должен был по крайней мере в два раза превышать минимальный.

Кроме минимального и максимального размеров первобытного стада, нужно выделить оптимальный, т.е. наиболее благоприятный для жизни и развития первобытного стада и соответственно формирующихся людей.

Одним из источников, позволяющих составить представление о минимальном, максимальном и оптимальном размерах первобытного стада, являются данные этнографии о составе хозяйственных коллективов для ежедневной жиз-,w, как называет их Л.Крживицкий (Krzywicki, 1934, р.5), отсталых народов, существующих по преимуществу охотой и собирательством.

У тасманийцев отмечено существование групп в 10, 20, 30, 42, 48 человек (Roth Ling, 1899, p. 105, 165 — 167; Пиотровский, 1933; „Народы Австралии и Океании", 1956, с.274). Согласно Г.Линг Роту (1899, р.105), обычными размерами групп было 10—20—30 человек, согласно Л. Крживицкому ,(1934, р.5)— 10—20, самое большее—30. Исходя из этого, минимальный размер хозяйственного коллектива тасманийцев можно приблизительно определить в 10 человек, максимальный — в 30 — 50, а оптимальный — в 20 — 25.

Средний размер хозяйственных коллективов австралийцев Л.Крживицкий (1934, р.5 — 6) определяет в 15—20 человек, указывая одновременно, что в Квинслендс такие коллективы насчитывали в своем составе обычно 20 — 25 человек. Ранние экспедиции встречали группы более значительных размеров, которые, однако, не превышали 53 человек. По свидетельству Б.Спенсера и Ф.Гиллена (Spencer and Gillen, 1899, p.9), самая большая из встреченных ими локальных групп племени арунта (аранда) насчитывала в своем составе до 40 человек, а остальные меньше. На основании этих весьма неполных и отрывочных данных можно определить минимальный размер австралийских локальных групп в 10 — 15 человек, максимальный — в 35 — 55 человек, а оптимальный — в 20 — 30 человек.

Тасманийцы и австралийцы, в отличие от формирующихся людей, которые уже, по крайней мере начиная с раннего ашеля, вели охоту на таких крупных животных, как .слон, носорог, бык, олень, лошадь (стоянки Бурбах, Торральба, Чжоукоудянь), охотились лишь на небольших животных, самым крупным из которых был кенгуру. Охота на крупных и опасных животных, которая могла быть лишь коллективной, несомненно, требовала более значительного по размерам объединения, чем локальные группы тасманийцев и австралийцев.

Как установлено исследованиями Б.О.Долгих (1960, с. 13 — 14), взрослые мужчины-охотники составляют обычно около 25 \% состава всей хозяйственной группы у народов, 'ведущих охотничий образ жизни. У формирующихся людей по крайней мере на первых порах не было разделения труда между полами. В охоте принимали участие не только мужчины, но и женщины. Однако беременность и необходимость вскармливания детей не могли не мешать значительной части взрослых женщин принимать участие в охоте. Если учесть к тому же высокую смертность и меньшую продолжительность жизни формирующихся людей, то не будет, вероятно, слишком большой ошибкой предположить, что люди, способные участвовать в охоте, составляли не более 30 — 33 \% состава первобытного стада. В стаде, состоящем из 10— 15—20 индивидов, охотники составляли бы соответственно 3 — 5 — 6 человек. Вполне понятно, что такая небольшая охотничья партия не могла бы успешно вести охоту ни на оленя, ни на быка, не говоря уже о носороге и слоне.

Правильное представление о численности первобытного человеческого стада могут дать лишь данные о составе хозяйственных групп у народов, основным видом деятельности которых является коллективная охота на крупных животных.

Как показал П.Н.Третьяков (1935), коллективная охота на крупных животных играла значительную роль в жизни народов Северной Сибири. Особое внимание он обратил на так называемую „поколку" или „поколюгу" — охоту на диких оленей при переправе их через реки. При помощи такого способа предки нганасан, юкагиры, эвенки обеспечивали себя мясом на весь год.

Коллективная охота на оленей, в особенности „поколка", играла столь важную роль в жизни целого ряда народов Северной Сибири, что, как это убедительно было раскрыто Б.О.Долгих (1958, 1960), прямо определяла размеры их хозяйственных коллективов. Реальные хозяйственные коллективы этих народов в XVII в. включали в свой состав такое количество мужчин-охотников, какое обычно участвует в коллективной охоте на оленей, в частности „поколке". Так, например, пять хозяйственных коллективов одной части предков нганасан, так называемых тавгов, в 1634 г. включали в свой состав 10, 14, 15, 15, 18 трудоспособных мужчин, шесть коллективов эвенков в 1682 г. насчитывали в своем составе— 16, 18, 19, 22, 22, 26 охотников, восемь коллективов хантайских энцев в 1625 г. включали в свой состав — 4, 9, 10, 15, 19, 21, 22, 33 охотника (Долгих, 1958, с. 10; 1960; с.619). Соответственно полный состав указанных выше коллективов примерно равнялся — 16, 36, 40, 40, 55, 60, 60, 60, 72, 72, 76, 76, 84, 88, 88, 88, 104 и 132 людям. 1-;сли отбросить две крайние цифры как случайные, то минимальный размер хозяйственных коллективов народов Северной Сибири можно приблизительно определить в 35 — 40, максимальный— в 90 — 105 и оптимальный — в 60 — 75 человек.

В стаде формирующихся людей охотники составляли, вероятно, не одну четверть, а одну треть числа его членов. К этому можно добавить, что при том крайне низком уровне развития производительных сил, который имел место в первобытном стаде, возможность существования крупных коллективов была гораздо более ограниченной. Все это вместе взятое дает основание полагать, что максимальные и оптимальные размеры первобытного стада были несколько меньше соответствующих размеров коллективов охотников Северной Сибири. Что касается минимальных размеров первобытного стада, то мы не должны ожидать, чтобы они были меньше соответствующих размеров коллективов северных охотников. В отличие от хозяйственных групп тасманийцев, австралийцев, народов Севера и т. п., являвшихся всегда частью другого более широкого объединения (фратрии, племени), первобытные стада были совершенно самостоятельными коллективами. Между первобытными стадами не существовало никаких сколько-нибудь регулярных связей. Слишком малые размеры стада даже в том случае, когда они не препятствовали его членам поддерживать свое существование, закрывали дорогу для развития производственной и иной деятельности и тем самым для развития самого стада.

Учитывая все это, мы, вероятно, не совершим грубой ошибки, если определим минимальную численность первобытного человеческого стада в 35 —40, максимальную— в 75 — 90 и оптимальную — в 50 — 60 человек.

Это предположение находит свое подтверждение в данных археологии. По материалам Г.А.Бонч-Осмоловского (1940, с.95), площадь, занятая культурными остатками, относящимися к нижнему горизонту Киик-Кобы, равняется 70 м2. Это дает ему основание для вывода, что население пещеры в эту эпоху не могло превышать указанной цифры и что скорее всего стадо, обитавшее в то время в Киик-Кобе, насчитывало в своем составе от 30 до 50 человек. По его же данным, площадь, -занятая культурными остатками в других пещерах Крыма, колеблется от 25 м до 100 м2 (Бонч-Осмоловский, 1934, с. 137). Как сообщает О.Н.Бадер (19406, с. 141 — 142), площадь, занятая культурными остатками в пещере Чаграк-Коба, не намного превышает 66 м2. По мнению Н.Л.Эрнста (1934, с. 194), в пещере Чокурча, площадь которой равняется 125— 135 м2, не могло разместиться более 50 человек. Размеры стад, обитавших в других пещерах Крыма, колебались, по его мнению, от 50 до 70 человек.

Чтобы первобытное стадо могло успешно существовать и развиваться, его размеры должны были поддерживаться примерно на уровне, близком к оптимальному. При приближении размера стада к минимальному развитие его становилось все более затрудненным, а при падении числа членов ниже минимального оно лишалось возможности нормально существовать, деградировало и рано или поздно исчезало как таковое. Что же касается его членов, то они либо погибали, либо соединялись с членами другого стада.

Как говорят данные этнографии, воспроизводство себе подобных в коллективах тасманийцев, австралийцев, веддов, бушменов, сакаев и целого ряда других племен и народов, ведущих бродячий охотничье-собирательский образ жизни, довольно близко к простому. У всех этих народов была отмечена высокая детская смертность. Из общего числа родившихся детей в первый год жизни у них погибало 40 — 45 \% и даже 50 °/о. До десятилетнего возраста доживала обычно лишь половина, а иногда и меньше половины родившихся детей (Krzywicki, 1934, р.270 — 275). Так как число детей, рожденных одной женщиной, равнялось у этих народов в среднем 5, то отсюда следует, что из них до взрослого состояния доживали в одном случае — 2, в другом — 3 человека (Krzywicki, p.l 19, 131, 135).

Мы не имеем повода предполагать, что в первобытном человеческом стаде, особенно на первых порах его существования, дело обстояло лучше. Скорее всего можно ожидать, что воспроизводство людей в нем было еще более близким к простому. В таких условиях кровавые конфликты внутри стада и каннибализм могли приводить и приводили к такой убыли членов стада, которая не могла быть восполнена полностью, к превращению простого воспроизводства людей в суженное и тем самым к падению размера стада ниже минимального и в конце концов к его исчезновению. К этому можно добавить, что формирующиеся люди вели охоту на крупных и опасных животных, в ходе которой неизбежно происходили несчастные случаи. Вполне понятно, что таких случаев было больше в стадах, в которых был ниже уровень обуздания зоологического индивидуализма, уровень внутренней сплоченности. Так как уровень обуздания зоологического индивидуализма определялся степенью совершенствования производственной деятельности, то в конечном счете главным фактором, от которого зависела судьба стада, был достигнутый в нем уровень развития производства.

Превращение простого воспроизводства членов стада в суженное могло иметь своей причиной не только конфликты внутри стада и несчастные случаи на охоте, но и нехватку пищи. Количество пищи, которое оказывалось в состоянии добывать стадо, опять-таки зависело от уровня развития производства. Чем более совершенным оружием были обеспечены члены стада и чем выше был уровень их сплоченности, тем успешнее могла осуществляться охота, которая всегда играла важную роль в жизни пралюдей и которая, начиная примерно с середины раннего палеолита, стала главным источником пищи.

Говоря об уровне развития производства как о решающем факторе, определявшем судьбу первобытного стада, нужно иметь в виду, что это понятие не совпадает полностью с понятием „уровень развития производственной деятельности". Говоря об уровне развития производства, мы имеем в виду уровень, достигнутый формирующимися производительными силами и формирующимися производственными отношениями. Судьба первобытного стада зависела не просто от достигнутого уровня совершенствования производственной деятельности, а от отношений, существовавших как между развитием двух элементов формирующихся производительных сил, так и между формирующимися производительными силами и формирующимися производственными отношениями.

Как уже указывалось, производственная деятельность, развиваясь, неизбежно вступала в противоречие с морфологической организацией формирующихся людей и существовавшим в первобытном стаде уровнем обуздания зоологического индивидуализма и тем самым в конечном счете опять-таки — с морфологической организацией пралюдей. С этого момента дальнейшее развитие производства становилось невозможным без преодоления возникших противоречий. В том случае, когда эти противоречия в течение длительного времени не могли быть преодолены, наступала постепенная деградация техники изготовления орудий.

Примером подобного рода деградации является та, которая произошла в конце раннего ашеля. Эту деградацию, как уже указывалось, невозможно объяснить только перемещением центра производственной деятельности с изготовления ядрищных орудий на отщепные. Она имела более глубокие причины. И этими причинами были противоречия между уровнем развития производственной деятельности и морфологической организацией позднейших протантропов, а также между уровнем развития производственной деятельности и существовавшим в первобытном стаде уровнем обуздания зоологического индивидуализма. Лишь с превращением позднейших протантропов в ранних палеоантропов эти противоречия были преодолены и производство получило возможность дальнейшего развития. Преодолены были эти противоречия с помощью биосоциального отбора. Исчезли стада, оказавшиеся неспособными преодолеть деградацию производства, выжили и получили возможность дальнейшего развития стада, морфофизиологическая организация членов которых оказалась более пластичной.

Биосоциальный отбор, как и всякий отбор, являлся фактором сортирующим. Однако рассматривать его как фактор лишь сортирующий было бы совершенно неверным. Биосоциальный отбор, как и естественный отбор, преобразованной формой которого он являлся, был фактором творческим, причем еще в большей степени, чем естественный отбор. Сортирующая и творческая роли естественного отбора неразрывно связаны. Как сортирующий фактор естественный отбор выступает по отношению к одновременно существующим организмам. Как творческий фактор он выступает по отношению к сменяющим друг друга поколениям этих организмов. Сортируя из поколения в поколение организмы, естественный отбор изменяет их в определенном направлении, лепит, творит новые органические формы.

Первобытные человеческие стада были социально-биологическими организмами. По отношению к ним в определенном смысле также можно говорить о смене поколений, причем о смене поколений не членов этих стад, а самих стад как организмов, В процессе борьбы за существование побеждали и получили возможность дальнейшего развития лишь те стада, в которых успешно шел процесс развития производственной деятельности и определяемый им процесс обуздания зоологического индивидуализма, создавались благоприятные условия для расширенного воспроизводства их членов. Когда число членов этих стад начинало превышать максимальный размер, каждое из них распадалось на два новых, дочерних стада. Возникшие путем деления стада в свою очередь могли дать начало новым стадам и т. д. Сортируя одновременно существующие стада, биосоциальный отбор мог из поколения в поколение, выполняя заказы производства, изменять эти организмы и составляющих их индивидов в требуемом развитием производства направлении.

Но творческая роль биосоциального отбора проявлялась не только в отношении к последовательно сменяющимся „поколениям" первобытных стад. В отличие от естественного отбора он выступал как творческий, а не только как сортирующий фактор и по отношению к одновременно существующим стадам и тем самым к их членам — формирующимся людям. Он не только и не просто отбирал из существующих стад наиболее способные к развитию, обрекая на исчезновение неспособные к нему. Разрушая одни стада, он создавал новые, производил постоянную перегруппировку формирующихся людей.

Падение числа членов стада ниже минимального и утрата стадом способности к развитию имела своим необходимым следствием исчезновение данного коллектива как такового, но не вела с неизбежностью к гибели всех его членов. Подобного рода стада могли соединяться и соединялись с другими такими же стадами, члены их могли входить в состав других стад и т.п. Образовавшиеся таким образом новые по существу коллективы могли оказаться способными к развитию и дать в дальнейшем путем деления начало новым стадам, могли оказаться и неспособными к нему. В последнем случае они неизбежно исчезали, а их члены или гибли, или входили в состав других коллективов.

На первых этапах становления человека и общества необходимым явлением было постоянное исчезновение и возникновение стад, их деление и соединение, постоянная перегруппировка их состава, постоянное перемешивание пралюдей. Взгляда на первоначальные человеческие стада как на коллективы с неустойчивым, перемешивающимся составом, коллективы, постоянно исчезающие и возникающие, придерживаются многие советские исследователи, в частности С.П.Толстов (1931, с.83), П.П.Борисковский (1935, 1 — 2, c.17; 1953; 1957а, с,129), В.С.Сорокин (1951, с.148), М.О.Косвен (1957,с.24).

Перемешивание состава первобытных человеческих стад создавало благоприятные условия для эволюции морфологической организации человека. Каждое первобытное стадо можно в определенном отношении рассматривать как миниатюрную популяцию. А согласно данным генетики, наиболее благоприятные условия для быстрой прогрессивной эволюции создаются в тех случаях, когда большие популяции расчленены на значительное число полу изолированных небольших популяций (Дубинин, 1940а, с.5 8; 19406, с.297—298; Тахтаджян, 1957, с.601).

В процессе направляемого производством биосоциального отбора, в процессе исчезновения и возникновения, разделения и соединения первобытных стад шло формирование человека и общества. Направляемый производством биосоциальный отбор формировал человека как производительную силу и тем самым освобождал производственную деятельность от ее животной, рефлекторной формы. Направляемый производством биосоциальный отбор совершенствовал способность формирующихся людей управлять своим поведением, подавлять свои животные инстинкты и тем самым открывал возможность дальнейшего повышения уровня сплоченности первобытного стада. Тем самым биосоциальный отбор выступал и как необходимый момент процесса формирования человека как общественного существа, процесса формирования общественных отношений.

Но повышение уровня сплоченности первобытного стада не всегда обязательно предполагало совершенствование способности формирующегося человека подавлять свои биологические потребности, изменение морфологической организации человека. До определенного предела оно было возможно и без перестройки структуры мозга пралюдей. Вопрос о роли биосоциального отбора в таком повышении уровня сплоченности первобытного стада, которое не предполагало и не требовало изменения морфологии человека, несколько более сложен, чем вопрос о роли этого отбора в Совершенствовании способности пралюдей подавлять свои инстинкты.

Можно полагать, что на первых этапах развития первобытного человеческого стада биосоциальный отбор был основным фактором, через посредство которого производство обуздывало зоологический индивидуализм и тем самым формировало человеческое общество и человека как общественное существо. В дальнейшем развитии производство наряду с обузданием зоологического индивидуализма через посредство биосоциального отбора начало все в большей степени обуздывать его прямо, непосредственно. Возможность такого прямого обуздания зоологического индивидуализма создавалась прогрессировавшим сплочением первобытного стада и соответственно возрастанием роли формирующейся коллективной воли — стадной морали. Большое значение имело также развитие такого средства закрепления, накопления и передачи опыта как язык и совершенствование способности человека управлять своим поведением и подавлять свои инстинкты.

Производственная необходимость в обуздании зоологического индивидуализма, проявляясь первоначально через посредство биосоциального отбора, а затем и прямо в человеческой практической деятельности, заставляла первобытное стадо обуздывать зоологический индивидуализм своих членов, заставляла предлюдей подавлять инстинкты друг друга и свои собственные. В процессе практического подавления инстинктов друг друга и своих собственных формирующиеся люди приходили к сознанию опасности для существования их самих и всего коллектива тех или иных действий, представляющих проявление того или иного животного инстинкта, к сознанию необходимости отказа от этих действий. Первой формой осознания необходимости подавления зоологического индивидуализма была коллективная воля, стадная мораль. Практика формирующихся людей по обузданию зоологического индивидуализма, миллиарды раз повторяясь, закреплялась в их сознании прежде всего нормами морали.

Возникшие как отражение производственной необходимости в подавлении и ограничении зоологического индивидуализма, как закрепление практики формирующихся людей по подавлению инстинктов друг друга и своих собственных, первые моральные нормы носили не столько позитивный, сколько негативный характер, представляли не столько предписания, как вести себя, сколько требования воздерживаться от определенных действий, в опасном характере которых убеждала практика. Первые нравственные нормы неизбежно были запретами. Негативный характер носила первая моральная норма, возникновением которой было положено начало формирования коллективной воли, нравственности. Этой нормой, как указывалось, был запрет создавать и иметь гаремы. Более или менее конкретное представление о том, что собой представляли первые моральные нормы, помогают составить данные этнографической науки.