Изучение прикамских фибул в отечественной археологии

Изучение прикамских фибул в отечественной археологии

Рассматривается история изучения прикамских фибул первой половины I тыс. н.э. Активное использование этого типа застежек в хронологических построениях обусловило интерес к ним со стороны специалистовархеологов. Однако до настоящего времени комплексные исследования этой категории погребального инвентаря отсутствуют, и автор пытается восполнить этот пробел.

Ключевые слова: Пьяноборская историко-культурная общность, фибулы, археологические исследования.

Современный аналог археологически фиксируемых фибул – броши. За столетия, отделяющие нас от времени бытования фибул, неоднократно трансформировался их внешний облик, но неизменными оставались две вещи – основа фибулы (игла/игла и пружинный механизм) и декоративное оформление. Именно совмещением этих двух составляющих – функциональной нагрузкой (= застежка одежды) и декором (= украшение) фибулы интересны для целого ряда специалистов.

Как археологический источник они обладают огромным потенциалом для реконструкции многих аспектов существования древних обществ. Демонстрируя консервацию и устойчивость традиционной культуры, они показывают этническую принадлежность людей, выражают мировоззренческие взгляды, говорят об уровне развития ремесла и ювелирного дела, определяют контакты и миграции племен, характеризуют преемственность поколений, эстетические принципы эпохи и т. д. Являясь составной частью костюмного комплекса, они отражают также половозрастной, социальный и имущественный статус владельца.

Фибулы дают возможность получения данных для реконструкции технологии изготовления подобных предметов на определенном этапе исторического развития. При таком подходе указываются использование конкретных материалов и их сочетание, восстанавливаются процесс создания изделия и особенности его оформления. Разработка и реализация этого направления – достаточно сложное дело, но полученные результаты, как правило, всегда являются одной из наиболее существенных частей наших представлений о том или ином древнем населении.

В Прикамье в первой половине I тыс. н.э. на основе привозных импортных экземпляров фибул

сформировался специфический вариант этих застежек одежды. Локальная территориальная представленность фибул и четкое соотнесение их с материалами пьяноборской культурно-исторической общности позволяют считать фибулы важным источником для изучения исторических процессов, происходивших в это время в бассейне р. Камы.

Большая часть прикамских фибул выполнена из сплавов цветных металлов на основе меди; в силу своих физико-химических свойств такие изделия имеют лучшую (по сравнению с железными украшениями) сохранность, что позволяет эффективно использовать различные современные методики определения технологии их изготовления.

Вместе с тем накопленный в результате археологического изучения Прикамья массив источников позволяет комплексно изучить фибулы не только с отдельных памятников, но со всей территории их распространения в прикамском регионе. На данный момент в пьяноборских материалах выявлено более 450 фибул различной степени сохранности, происходящих из 23 могильников и с площадок трех городищ.

Фибулы получают распространение на всей территории Восточной Европы – от Прибалтики на западе до Уральских гор на востоке начиная со II в. до н.э. [2. С. 5]. Используя предложенную М.Б. Щукиным и дополненную Л.Н. Коряковой схему «культурных миров», можно представить пути распространения фибул из «мира античных цивилизаций» (Средиземноморье) в направлении северовосточных областей Восточной Европы [15. Рис. 36]. Распространяясь по столь обширной территории, фибулы на протяжении столетий изменяли свою форму, зачастую практически до неузнаваемости. Различия в декоре и морфологическом строении застежек позволяют использовать фибулы как надежный источник по датировке, выявлению производственных центров, направлениям торговокультурных контактов и экономических связей [18. С. 55].

Изучению данного типа застежек посвящено несколько монографий, большое количество научных статей, а также докторские и кандидатские диссертации. Практически для каждого культурного образования в Восточной Европе характерны специфические варианты фибул, общими для всех остаются те самые импортные образцы, которые легли в основу каждой из местных разновидностей фибул.

На настоящий момент для фибул Восточной Европы актуальной остается классификация, созданная А.К. Амброзом [2], расширенная и дополненная А.С. Скрипкиным [32]. В 2010 г. огромный массив фибул сарматского времени юга Восточной Европы был систематизирован В.В. Кропотовым. Статистическая выборка крайне внушительна (более 6000 экз.) и обработана с точки зрения типологии, классификации и основных технологических приемов производства фибул сарматской эпохи [19].

На территории Прикамья импортные экземпляры фибул найдены в погребениях более чем 15

могильников пьяноборского времени. Наиболее представительна в этом плане коллекция Тарасовского могильника, где из почти 150 фибул импортное происхождение имеют порядка 20 экземпляров [25. С. 134]. Также много неместных фибул в материалах Ново-Сасыкульского (14 экз.) и Бирского (10 экз.) могильников.

Естественно, вопросы аналогий, датировок и путей проникновения импортных фибул на территорию Прикамья неоднократно поднимались в археологической литературе. Сейчас, благодаря накопленным за последние десятилетия материалам стало возможным сделать анализ публикаций, в которых затрагиваются вопросы бытования импортных фибул пьяноборской культурно-исторической общности.

Едва ли не самой объемной публикацией, посвященной импортным фибулам в Прикамье, на

сегодняшний день является статья «Фибулы Тарасовского могильника: информационный потенциал» [25]. Анализируя застежки Тарасовского могильника, автор выделила в его материалах несколько типов неместных фибул.

Лучковые подвязные одночленные (4 экз.) – близки фибулам позднесарматских памятников Южного Приуралья и Нижнего Поволжья и связаны с территорией Северного Причерноморья. Прикамские экземпляры датируются III в. н.э., с запаздывание в 50 лет относительно общепринятой датировки А.К. Амброза и А.С. Скрипкина (Цит. по: [25. С. 136]). Также они найдены в материалах Ново-Сасыкульского, Худяковского, Ошкинского могильников [4. С. 107; 24. С. 7].

Шарнирные фибулы-броши с эмалевой вставкой встречены в трех погребениях Тарасовского могильника. Индивидуальный декор и форма каждой из застежек делают невозможным установление прямых аналогий, однако в целом их можно датировать второй половиной II – серединой III вв. н.э. по аналогии с фибулой из позднесарматского нижневолжского кургана [25. С. 137]. Помимо Тарасовского, этот тип фибул зафиксирован также в материалах Ошкинского могильника [24. С. 11].

Пружинные фибулы с пластинчатым корпусом завитком на конце сплошного пластинчатого приемника – наиболее представительная часть импорта как в материалах Тарасовского, так и в погребениях других могильников. Именно на основе этого типа развилась местная традиция – бабочковидные фибулы. Поэтому часть переходных форм, отличающихся постепенным расширением щитка фибулы, сложно однозначно атрибутировать как импортные. Исходя из орнаментальных различий, Н.А. Лещинская выделяет два возможных пути поступления этих фибул в Прикамье: через позднесарматские памятники Южного Приуралья или заволжский позднесарматский ареал. Их датировка окончательно не определена, но в целом, судя по сопровождающему инвентарю, их можно датировать концом II–III в. [25. С. 138]. Также фибулы с завитком на конце пластинчатого приемника зафиксированы в погребениях Ново-Сасыкульского, Мазунинского, Сайгатского могильников.

Две раннеримские шарнирные дуговидные фибулы типа «Ауцисса» найдены при раскопках

Ново-Сасыкульского могильника. Авторы, вслед за А.К. Амброзом, датируют их первой половиной

I в. н.э. [4. С. 121].

Там же зафиксированы пять экземпляров пружинных фибул с гладким корпусом и кнопкой на

конце сплошного пластинчатого приемника. Помимо Ново-Сасыкульского могильника, такие фибулы зафиксированы в материалах Ныргындинского II, Чегандинского II, Мазунинского могильников. Б.Б. Агеев датирует их II–III вв., опираясь на выводы А.К. Амброза [1. С. 38].

Группа сильно профилированных фибул с бусиной на головке и с крючком для тетивы представлена на Ново-Сасыкульском, Старо-Кабановском, Чегандинском II, Ныргындинском I могильниках, а также в сборах с Ананьинского могильника [17]. Первоначально, исходя из определений А.К. Амброза, они были датированы II – первой половиной III в. [1. С. 38]. Позднее, с опорой на новые источники, удалось уточнить нижнюю дату – вторая половина II в. [12. С. 65]. В целом, по мнению М.Г. Мошковой, сильнопрофилированные фибулы нехарактерны для сарматских памятников Южного Урала и поступали с запада, из танаисских мастерских (Там же).

Таким образом, наибольшее распространение в Прикамье получили фибулы из танаисских мастерских, которые бытовали, судя по сарматским материалам, до III в. н.э. Далее на сарматской территории появляются северокавказские фибулы [32. С. 113]. В Прикамье же на основе пружинных фибул с пластинчатым корпусом и завитком на конце сплошного пластинчатого приемника формируются местные варианты застежек.

В качестве этномаркирующего компонента для Прикамья выступают бабочковидные фибулы.

Для них характерен округлый или овальный щиток со специфическим декором, который своим расположением напоминает крылья бабочки. Повсеместно распространенные в Прикамье бабочковидные фибулы практически не упоминаются в обобщающих работах, посвященных фибулам европейской части России, во многом из-за их узколокальной привязки и территориальной удаленности.

К 1960-м гг. в Прикамье активно шел процесс накопления источниковой базы, проводились раскопки памятников пьяноборского времени, результаты которых постепенно вводились в научный оборот силами сотрудников Удмуртской археологической экспедиции под руководством В.Ф. Генинга. Многие памятники на тот момент были еще не изучены и не опубликованы, поэтому в классификацию А.К. Амброза попала только одна разновидность бабочковидных фибул из Мазунинского могильника. А.К. Амброз отмечает, что такие фибулы характерны для мазунинского времени (на тот момент III–VI вв.) и вписывает их в свою классификацию как фибулы с завитком на конце сплошного пластинчатого приемника (группа 13-9), которая ведет свое происхождение от сарматских фибул [2. С. 46, табл. 5-23, 6-1].

Говоря об археологическом изучении Прикамья во второй половине XX в., нельзя не сказать о большом количестве публикаций, посвященных как отдельным могильникам, так и археологическим культурам в целом. Естественно, подобные публикации охватывают широкий круг вопросов, куда входит также и характеристика погребального инвентаря, в том числе фибул.

Стандартная схема описания, характерная для такого типа публикаций, включала в себя обычно следующие характеристики: общее количество фибул на памятнике, варианты их месторасположений в погребении, краткая характеристика материала застежек (бронза, железо) и выделение местных типов фибул и аналогии им в других прикамских памятниках этого времени, выделение импортных фибул и определение путей их поступления.

Этой схеме в той или иной степени соответствуют публикации материалов Ижевского, Мазунинского, Ново-Сасыкулького, Ныргындинского I и II, Ошкинского, Покровского, Сайгатского, Старо-Кабановского, Тураевского, Усть-Сарапульского могильников [1. С. 38; 3. С. 44; 4. С. 106-107;

5. С. 69-70; 6-9; 10. С. 92; 11. С. 118-122; 12. С. 65-66; 24. С. 7, 11; 27. С. 102; 28. С. 36-37; 30. С. 9-10;

33. С.130-131].

Т.И. Останина, в рамках своей работы над общей характеристикой археологических материалов мазунинского времени (III–V вв.), разработала классификацию прикамских фибул [29]. Типы выделены по внешнему виду застежек (бабочковидные, бантикообразные и фибулы сайгатского типа), варианты бабочковидных – по размеру, материалу и степени насыщенности щитка фибулы орнаментом; варианты бантикообразных – по различиям в оформлении крепежного механизма. На основании проведенного анализа взаимовстречаемости фибул с другим погребальным инвентарем и определения датирующих аналогий как для отдельных вещей, так и для комплексов удалось распределить большинство типов и вариантов фибул по хронологическим группам. Планиграфический анализ распространения фибул в материалах прикамских могильников позволил Т.И. Останиной выявить ареалы распространения разных типов застежек.

Т.А. Лаптева, проделав большую работу по сбору материала, предприняла попытку вписать комплекс прикамских фибул в классификацию А.К. Амброза, расширив ее за счет подробного деления бабочковидных фибул на варианты [20]. Однако выбранный ею подход, учитывающий даже количество и точное расположение декоративных элементов, сделал классификацию дробной и непригодной для дальнейшего использования. Впоследствии она применила конструктивный подход и нормированное описание прикамских застежек, основываясь на принципе, предложенном Ю.Л. Щаповой и др. [23]. Также ею были затронуты вопросы хронологии фибул: автору удалось выделить фибулы I, II, II–III, III, IV–V вв. Однако, к сожалению, результаты исследования нашли свое отражение лишь в форме тезисов выступления на конференции, что не дает возможности посмотреть выборку и типы вещей, использованных для анализа их взаимовстречаемости в погребениях [21]. В целом Т.А.Лаптева делает вывод о начале массового производства местных бабочковидных фибул в III в. н.э., специфический декор которых проявляется и в других украшениях и принадлежностях прикамского костюма [22].

Опыт изучения фибул с точки зрения использования их в костюмном комплексе нашел свое отражение в работах А.А. Красноперова. В его работе по изучению костюмного комплекса чегандинской культуры фибулы классифицированы как застежки нижней или верхней одежды. Только в случае нахождения двух застежек в области груди, одна из которых располагается над или выше другой, можно однозначно определить более мелкую или нижнюю как застежку ворота рубахи, вторую же – как застежку верхней одежды [16. С. 53]. Однако этот принцип, по мнению автора, нельзя однозначно применять к одиночным фибулам. Выводы А.А. Красноперова подтверждены многочисленными реконструкциями костюма с фибулами из погребений Тарасовского, Ново-Сасыкульского, УстьСарапульского, Старокабановского и Ижевского могильников [16. Рис.145-147, 150-153, 191, 205,

207, 212, 228, 229, 231, 232, 235, 238, 239].

Н.А. Лещинская, область научных интересов которой связана с вятскими памятниками пьяноборского времени, изучала фибулы Тарасовского могильника с точки зрения их происхождения и датировки. Найденные аналогии к импортным фибулам позволили ей уточнить датировку ряда застежек. Однако поднятый ею вопрос – были ли прикамские фибулы привозными или являлись репликами на импортные изделия – остается открытым. В распоряжении Н.А. Лещинской были данные о составе сплава только трех фибул из Ошкинского и Худяковского могильников, что не позволило делать надежные заключения. Вместе с тем ряд косвенных факторов (малочисленность, неустойчивая морфология, следы ремонта на отдельных экземплярах) указывает на импортное происхождение части тарасовских фибул [25. С. 136].

Вопросы хронологии и датировки прикамских материалов так или иначе связаны с изучением фибул. Для ранних этапов функционирования пьяноборского времени важно выявить датирующие импортные застежки, для периода III–V вв. разработать хроностратиграфию специфических местных бабочковидных фибул. Основываясь на классификации, предложенной Т.И. Останиной, Р.Д. Голдина и Н.А. Лещинская включили фибулы в перечень хронологических маркеров Тарасовского могильника и выявили в развитии могильника четыре последовательно сменяющихся этапа: группы погребений I–II, конец II–III, III–IV, V вв. [13].

С точки зрения технологии изготовления прикамские фибулы практически не изучались. Авторы ограничивались описанием составных частей застежек и визуально определяемых технологических приемаов их изготовления. Т.И. Останина замечает, что к концу XX в. состав предметов из цветного металла прикамских памятников оставался практически не исследован [31. С. 51]. Однако в последнее десятилетие исследования такого характера появляются все чаще. Так, в 2006 г. П.М. Ореховым была подготовлена кандидатская диссертация, посвященная изучению различных аспектов бронзолитейного производства Прикамья [26]. В исследовании охарактеризован состав металла более

300 предметов (в том числе нескольких фибул) постананинского времени бассейна р. Вятки. Эта тенденция комплексного изучения изделий из цветного металла при помощи не только типичных для археологии методов, но и с использованием естественнонаучного подхода нашла свое продолжение в публикации материалов Ныргындинского I могильника [12]. Монография включает в себя каталог погребений, иллюстрации инвентаря, характеристику погребального обряда, классификацию археологического материала. Дополнением к изданию выступает статья, посвященная изучению состава металла некоторых украшений Ныргындинского I могильника. Авторам удалось выявить типичный для местных изделий состав сплава, прояснить вопрос о происхождении золотистых блях-зеркал и установить импортное происхождение двух из трех ныргындинских фибул [14].

Обзор археологических публикаций, посвященных изучению прикамских фибул и наработкам в области комплексного изучения источников, показал актуальность и перспективность изучения фибул с точки зрения всех возможных на данный момент направлений. Применительно к фибулам можно выделить, как минимум, пять исследовательских направлений, позволяющих в полной мере охарактеризовать их как археологический источник и в разной степени уже применявшихся к прикамским фибулам: археологический контекст (характеристика фибул как индикатора социального статуса и половозрастной стратификации на основании изучения погребальных комплексов с фибулами); определение функциональной нагрузки (место фибул в костюмном комплексе, способы и особенности их использования); технологический аспект (выделение производственных алгоритмов, характеристика сырьевой базы металла фибул); хронологическая атрибуция; культурно-историческая привязка.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Агеев Б.Б. Пьяноборская культура. Уфа, 1992.

2. Амброз А.К. Фибулы юга европейской части СССР (ІІ в. до н.э. – IV в. н.э.). М., 1966.

3. Арматынская О.В. Усть-Сарапульский могильник // Приуралье в древности и средние века: сб. науч. тр.

Устинов, 1986.

4. Васюткин С.М., Калинин В.К. Ново-Сасыкульский могильник // Археологические работы в низовьях р. Белой. Уфа, 1986.

5. Васюткин С.М., Останина Т.И. Старо-Кабановский могильник – памятник мазунинской культуры в Северной Башкирии // Вопросы истории и культуры Удмуртии. Ижевск, 1986.

6. Генинг В.Ф. Ижевский могильник //Вопросы археологии Урала. Вып. 7. Ижевск, 1967.

7. Генинг В.Ф. Мазунинская культура в Среднем Прикамье // Вопросы археологии Урала. Вып. 7. Ижевск, 1967.

8. Генинг В.Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Чегандинская культура III в. до н.э. – II в. н.э. Ч. I // Вопросы археологии Урала. Вып. 10. Свердловск; Ижевск, 1970.

9. Генинг В.Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Чегандинская культура III в. до н.э. – II в. н.э. Ч. II // Вопросы археологии Урала. Вып. 11. Свердловск; Ижевск, 1971.

10. Генинг В.Ф., Мырсина Е.М. Мазунинский могильник // Вопросы археологии Урала. Вып. 7. Свердловск,

1967.

11. Голдина Р.Д., Бернц В.А. Тураевский I могильник – уникальный памятник эпохи великого переселения народов в Среднем Прикамье. Ижевск, 2010.

12. Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II–III вв. на Средней Каме. Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции. Т. 22. Ижевск, 2012.

13. Голдина Р.Д., Лещинская Н.А. Хронология Тарасовского могильника I–V вв. в Среднем Прикамье // Культуры степей Евразии второй половины I тыс. н.э. (вопросы хронологии). Самара, 1997.

14. Голдина Р.Д., Перевощиков С.Е., Сабирова Т.М. О составе металла некоторых украшений Ныргындинского I могильника I–III вв. н.э. в Среднем Прикамье // Голдина Р.Д., Красноперов А.А. Ныргындинский I могильник II–III вв. на Средней Каме. Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции. Т. 22. Ижевск, 2012.

15. Корякова Л.Н. Археология раннего железного века Евразии // Виртуальная библиотека EUNnet.

16. Красноперов А.А. Костюм населения чегандинской культуры в Прикамье (II в. до н.э. – V в. н.э.): дис. ... канд. ист. наук. Ижевск, 2006.

17. Красноперов А.А. К вопросу о хронологии пьяноборской культуры: заметки к констатации ответа // Древняя и средневековая археология Волго-Камья: сб. к 70-летию П.Н. Старостина. Казань, 2009.

18. Кропотов В.В. Фибулы юга Восточной Европы II в. до н.э. – III в. н.э. как объект археологических исследований // Вопросы духовной культуры. Исторические науки. Киев, 1999.

19. Кропотов В.В. Фибулы сарматской эпохи. Киев, 2010.

20. Лаптева (Коробейникова) Т.А. Фибулы Среднего Прикамья (дипломная работа). Устинов, 1986.

21. Лаптева Т.А. Хронология фибул Прикамья // Археологические культуры и культурно-исторические общности Большого Урала: тез. докл. Екатеринбург, 1993.

22. Лаптева Т.А. Бронзовые фибулы Прикамья // Historia Fenno-Ugrica I; 1-2. Oulu, 1996.

23. Лаптева Т.А. Конструктивная классификация застежек Прикамья III в. до н.э. – V в. н.э. // Социальноисторические и методологические проблемы древней истории Прикамья: сб. ст. Ижевск, 2002.

24. Лещинская Н.А. Ошкинский могильник – памятник пьяноборской эпохи на Вятке. Ижевск, 2000.

25. Лещинская Н.А. Фибулы Тарасовского могильника: информационный потенциал // Археологическое наследие как отражение исторического опыта взаимодействия человека, природы, общества (XIII Бадеровские чтения). Ижевск, 2010.

26. Орехов П.М. Бронзолитейное производство Прикамья в постананьинский период: автореф. дис. … канд. ист. наук. Ижевск, 2006.

27. Останина Т.И. Нивский могильник III–V вв. н.э. // Материалы к ранней истории населения Удмуртии.

Ижевск, 1978.

28. Останина Т.И. Два памятника мазунинской культуры в центральной Удмуртии // Поиски, исследования, открытия. Ижевск, 1984.

29. Останина Т.И. Население среднего Прикамья в III–V вв. Ижевск, 1997.

30. Останина Т.И. Покровский могильник. Каталог археологической коллекции. Ижевск, 1992.

31. Останина Т.И., Канунникова О.М., Степанов В.П., Никитин А.Б. Кузебаевский клад ювелира VII в. как исторический источник. Ижевск, 2011.

32. Скрипкин А.С. Фибулы Нижнего Поволжья (по материалам сарматских погребений) // Советская археология.

1977. № 2. С.100-120.

33. Стоянов В.Е. Сайгатский могильник на средней Каме // Вопросы археологии Урала. Свердловск, 1964. Вып. 4.

С. 117-134.

Поступила в редакцию 12.07.12

T.M. Sabirova

The study of the fibulae of the Kama region in the Russian archaeology

The article deals with the study of the Kama region's fibulae in the first half of I millennium AD in the Russian archaeology. The interest of archaeologists to such type of fibulae has arisen from its intense use in chronological constructions. In spite of that there is no complex research of these fibulae. The author tries to fill this gap.

Keywords: Pyanoborskaya archeological culture, fibulae, archeological researches.

Сабирова Татьяна Михайловна, заведующая Археологическим музеем

ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»

426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail

Sabirova T.M.,

the head of the Archaeological museum

Udmurt State University

462034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2

Н.С. Мясников